Buch lesen: «Господа Чихачёвы»

Предисловие к русскому изданию

Моя книга изначально написана на английском и предназначена в основном специалистам по истории России. Книга создавалась в рамках научных дискуссий о развитии российских элит и в особенности поместного дворянства первой половины XIX века, а также о функционировании крепостнической системы накануне ее отмены. В книге рассматриваются и вопросы восприятия в условиях российской провинции ряда важнейших общеевропейских культурно-политических понятий, таких как различные варианты консервативной мысли, господствовавшая тогда идеология домашней жизни (domesticity) и связанные с ней гендерные понятия.

Что же касается данного перевода, то в этом случае была поставлена более расширенная задача: не только сделать монографию доступной для тех ученых, которым затруднительно прочитать ее в оригинале, но и дать возможность читателям-неспециалистам узнать о повседневной жизни дворян «пушкинского поколения», как говорится, из первых уст. В книгу вошли уникальные материалы дворянской семьи Чихачёвых, проживавших в небогатой усадьбе в Ковровском уезде Владимирской губернии и оставивших на редкость насыщенный семейный архив. Книга дополняет, а подчас и опровергает сведения о дворянской жизни эпохи крепостного права, почерпнутые в своем большинстве из художественной литературы или исторических исследований, основанных на архивах богатейших аристократических семей – таких, как Гагарины или Шереметевы. Чихачёвы же принадлежали к обширной массе «среднепоместных» дворян, живших в комфорте, но без излишеств и вовсе не горевших желанием вести жизнь титулованной знати. Об их жизни до сих пор было известно не так много, и глубоких детальных исследований, насколько позволяет судить анализ научных трудов по данной проблематике, практически не было.

Помимо этого, в процессе перевода были исправлены некоторые погрешности, а цитаты из архивных документов заново проверены, так что исследователи, на каком бы языке они ни писали, могут использовать эти цитаты для своих собственных работ.

Книга определяет и объясняет ряд важнейших с научной точки зрения вопросов, поднятых в дневниках и письмах Чихачёвых и их родных, а также рассматривает эти документы в более широком историческом контексте. С этой целью использована литература как по российской истории, так и по истории Великобритании, США и других стран. Кроме того, в книге приведено достаточно много живых конкретных деталей о быте и мировоззрении членов семьи Чихачёвых для того, чтобы сделать наиболее значимые аргументы как можно более ясными и убедительными. Необходимо отметить, что книга не исчерпывает исследовательский потенциал архива Чихачёвых, который, хотя и был ранее использован другими историками и краеведами, например С. Смит-Питер, Т. Н. Головиной и Н. В. Фроловым, по-прежнему ждет новых исследователей. Особый интерес этот архив может представлять для историков материальной культуры, экономики, экологии, сельского хозяйства и садоводства, а также всех аспектов крепостного строя – всех тем, которые эта книга затрагивает в той или иной степени, оставляя при этом значительное пространство для будущих работ. Учитывая уникальное культурное значение архива Чихачёвых, мне хочется выразить надежду, что в дальнейшем все документы их фонда будут оцифрованы или даже опубликованы.

Есть один важный вопрос, который оказалось сложно разъяснить. Он касается внешности героев книги. Мы знаем, что в 1831 году местный художник Иван Ильич Орехов написал семейный портрет Чихачёвых, а в 1842 году с них были сняты дагеротипы. Эти картины, если они вообще уцелели, до сих пор могут где-нибудь храниться как портреты неизвестных лиц. Мы знаем, что Андрей Иванович Чихачёв носил очки, имел «отколотый» зуб, «седоватые височки и рыжие усики», но описания внешности его жены или детей не сохранились. Большая часть имущества Чихачёвых была утеряна после 1917 года, но документы семейного архива были сохранены в Государственном архиве Ивановской области, скорее всего заботами правнучки Андрея Ивановича – Елены Константиновны. Принадлежавшие Андрею Ивановичу номера «Земледельческой газеты» оказались в Шуйском краеведческом музее. Сама усадьба Чихачёвых в деревне Дорожаево после революции была превращена в деревенскую школу, которая там располагалась в 2004–2005 годах, когда мне удалось посетить эту столь интересующую меня усадьбу. В школе был создан небольшой музей дворянского быта, и, учитывая неиссякающий интерес местной общественности к этой семье, есть надежда, что семейные портреты Чихачёвых или другие принадлежавшие им предметы отыщутся, может быть, даже с помощью читателей этой книги.

К огромному сожалению, в 2009 году школа в Дорожаево была закрыта. Но два года спустя здание приобрела предприниматель из г. Иваново Светлана Разина и приступила к жизненно необходимым ремонтным работам при помощи краеведа и филолога Т. Н. Головиной, посвятившей более двадцати лет изучению истории семьи Чихачёвых. В 2016 году блогер Вадим Разумов опубликовал интереснейшие материалы об усадьбе с множеством хорошего качества фотографий, как современных, так и начала XX века¹. На одной из них изображен Константин Чихачёв с родными, а за их спиной на стене висят два портрета – мужской и женский, которые вполне могут быть вышеупомянутыми дагеротипами Андрея и Натальи, снятыми в 1842 году. Однако судьба усадьбы до сих пор находится под вопросом, так как в 2017 году она была снова выставлена на продажу. Может быть, моя книга поможет раз и навсегда определить и разъяснить громадное историческое и культурное значение наследия семьи Чихачёвых, их архива и усадьбы, как представляющих широкий, но почти незадокументированный слой российских дворян «средней руки», часть того самого среднего класса, который якобы отсутствовал в дореволюционной России. Никоим образом не претендуя на исчерпывающий охват темы, я надеюсь, что моя книга, в дополнение к трудам Н. В. Фролова и Т. Н. Головиной, послужит основанием для более полного постижения и раскрытия того, что Чихачёвы сделали и что хотели рассказать потомкам о мире, в котором они жили и который создавали с любовью и старанием.

Выражаю искреннюю признательность редактору серии Ирине Ждановой, а также Г. Н. Ульяновой, О. В. Стукаловой и И. В. Жгенти за ценные советы, сделанные при редактировании рукописи перевода.

Благодарности

Основным источником финансирования этого исследования явился грант фонда Фулбрайта, а несколько дополнительных кратких командировок стали возможны благодаря поддержке Института Гарримана Колумбийского университета, а также Профессионального союза сотрудников Городского университета Нью-Йорка (PSC–CUNY). Я благодарна всем работникам архивов, библиотекарям и хранителям музеев, которые помогли мне найти материалы для исследования. Глубокую признательность выражаю сотрудникам Государственного исторического архива Ивановской области (ГАИО). Появление этой книги стало возможным благодаря великодушию и поддержке директора ГАИО, Л. Н. Лисициной, заместителя директора Н. А. Муравьевой и главы исследовательского отдела О. И. Захаровой, а приятное общество и профессиональные советы заведующей читальным залом Е. В. Манерцевой значительно облегчили мою работу. Я благодарю профессора К. Е. Балдина и Н. Г. Ремизову из Ивановского государственного университета за поддержку, а университетских библиотекарей – за предоставленную возможность изучить хранящиеся в их фондах газеты и журналы. Благожелательные хранители Шуйского краеведческого музея открыли для меня собрание писем Чихачёвых, а также переплетенные журналы с собственноручными пометками Андрея. Сотрудники Русского музея в Санкт-Петербурге были очень добры и любезны, разрешив воспроизвести две картины из их собрания.

Мое пребывание в Иваново украсили доброта Людмилы Леонидовны Бурлаковой и ее сына Игоря и поддержка Регины Чумаковой. Игорь и Регина помогали мне организовывать поездки в деревню для осмотра дома Чихачёвых и других местных достопримечательностей и сами участвовали в этих приключениях. Я безмерно благодарна Галине Петровне, Любови Борисовне и Зое Александровне, учителям деревенской школы в Дорожаево, за два восхитительных дня в усадьбе, некогда принадлежавшей Чихачёвым. Я никогда не забуду дни, проведенные там, – и особенно чаепитие, которое они устроили в комнате, некогда бывшей спальней Натальи Ивановны. Я благодарю также Владимира Смирнова, священника деревенской церкви Зименок, за экскурсию и беседу. Благодаря семье Шашковых пребывание в России во время моих исследовательских командировок стало значительно комфортнее.

Мои научные руководители из Колумбийского университета, профессор Ричард С. Уортман и профессор Марк Л. фон Хаген, ныне покойный, поддерживали меня в период работы над диссертацией и великодушно стали ее читателями. Также я многим обязана поддержке и критике профессора Барбары Алперн Энгель из Университета Колорадо в Боулдере. Сьюзан Смит-Питер из Колледжа Статен-Айленд не только впервые рассказала мне о Чихачёвых, но и делилась своими знаниями, пока я занималась этим проектом. Мишель Ламарш Маррезе, чьи научные работы впервые заставили меня задуматься над темой данного исследования, щедро делилась со мной имеющимися знаниями и дала несколько прекрасных советов (а также в нужный момент дополнила мои материалы важной ксерокопией из библиотеки Хельсинки). Работа бок о бок с Беллой Григорян, замечательной коллегой и подругой, служила неизменным источником вдохновения. Профессор Элис Кесслер-Хэррис и профессор Ирина Рейфман давали бесценные советы при написании диссертации, которые оказались весьма полезными при редактуре. В Колумбийском университете я также многое почерпнула на оживленных аспирантских семинарах под руководством профессора Кесслер-Хэррис и профессора Брэдли Абрамса. Я благодарна всем своим сокурсникам, и особенно Алин Волдуар, за внимательное прочтение черновиков и комментарии, поддержку и дружбу. Кроме того, я признательна Алин за переводы с французского, при этом все возможные ошибки – на моей совести. Благодарю за ценные комментарии всех участников семинара по славяноведению в Колумбийском университете и коллоквиума по русистике в Институте Гарримана, а также всех, кто присутствовал на конференциях, где я выступала с докладами по некоторым темам, представленным в этой книге.

Куинс-колледжу Городского университета Нью-Йорка я благодарна за предоставление мне академического отпуска для работы над этой книгой. Я также очень высоко ценю моральную и материальную поддержку коллег и администрации исторического факультета. Книга стала лучше благодаря анонимным рецензентам из издательства Оксфордского университета, а также вдумчивой и интенсивной редакторской работе Нэнси Тофф и Сони Тайко.

Моя увлеченность работой стала своеобразным «испытанием» для моих родных и друзей. Я благодарю моих родителей – Крис Смит Пикеринг и Дэниэла Пикеринга и особенно мою старшую дочь Аню за ее терпение. Эта книга никогда бы не была закончена без душевной и интеллектуальной щедрости Сергея Антонова, который был моим первым читателем, редактором, критиком, оказывал всемерную поддержку в течение всей работы над книгой.

Предисловие

В 1970‐х годах в малоизвестном советском городе Коврове рабочий завода и сын бывшего бойца Красной армии Олег Чихачёв получил звание «Почетный ветеран труда». Олег был ничем не примечательным советским гражданином, но всего два поколения назад его семья владела несколькими дворянскими имениями. Его отец Анатолий, сын дворянина, в начале 1920‐х годов, по окончании Гражданской войны, уволился из Красной армии и стал учителем математики. Тетя Олега, Елена, помогла превратить принадлежавший семье особняк в деревенскую школу и до замужества преподавала в ней. Новая советская власть ассимилировала множество бывших дворян, включая семью Олега. Среди них были как те, чьи семьи оказались недостаточно состоятельны или влиятельны, чтобы эмигрировать после революции 1917 года, так и те, кто избежал недоброжелательного внимания большевиков или мстительности местных крестьян, а также те, кто не был достаточно полезным, чтобы новый режим активно мог использовать его в качестве «буржуазного специалиста»².

В бурные годы революции и Гражданской войны значительная доля общенационального и местного исторического наследия России была уничтожена, но к середине 1920‐х годов краеведческое движение вступило в новый период расцвета: возможно, это была реакция на недавнюю потерю столь значимой части традиции³. В 1925 году собрание документов Чихачёва было передано вновь учрежденному Государственному историческому архиву Ивановской области. Несколько книг, принадлежавших ранее давно покойному предку Чихачёва, перешли в собственность Шуйского краеведческого музея. Сегодня эти документы представляют собой, насколько нам известно, наиболее обширный и подробный архив помещичьей семьи, хранящийся в российской провинции.

Отец Анатолия и Елены, Константин Алексеевич Чихачёв, умер в начале 1918 года, так и не узнав о большевистской революции. В молодости, в 1880‐х годах, Константин вел дневник, подражая своему почтенному и любимому деду Андрею Ивановичу Чихачёву. Андрей Иванович, благодаря опубликованным им статьям и активной благотворительности, уже к моменту рождения внука Константина стал легендарной личностью местного масштаба. Среди его начинаний было основание первой в губернии бесплатной публичной библиотеки (переданные в 1920‐х годах в Шуйский музей книги были единственным, что от этой библиотеки осталось). Но, как было известно Константину, содержание личных записей Андрея, его жены Натальи и их сына Алексея (отца Константина) было не менее удивительным, нежели благотворительные поступки Андрея.

Переданное в Ивановский архив собрание документов состоит из сотен страниц частных записей Андрея, Натальи и Алексея с 1830 по 1866 год, а также отдельных документов, датированных 1820‐ми и 1870‐ми годами. Все собрание дает возможность представить исключительно подробную картину провинциальной помещичьей жизни середины XIX века. Даже в Соединенных Штатах Америки или Западной Европе, где, в отличие от России, собрания исторических документов не были разорены революцией и не подвергались жестокой цензуре, подобный семейный архив той эпохи был бы примечательной находкой.

В дополнение дневников членов семьи, которые велись на протяжении нескольких лет, сотен полученных Андреем писем, а также деловых и юридических документов, позволяющих установить некоторые обстоятельства жизни Чихачёвых, в собрание входит также ряд записных книжек, содержащих то, что в семье называли «почтовыми сношениями». В 1830‐х Чихачёвы проводили часть года в соседнем имении Якова Чернавина, брата Натальи и близкого друга Андрея. В тот период каждое из этих двух семейств вело записную книжку для записи всех мыслей, которыми хотелось поделиться с другой «стороной». И всякий раз, когда прислуга или член одной из семей посещал другую, происходил обмен этими записными книжками. Такая переписка была похожа не столько на обмен письмами, сколько на беседу, полную непринужденных острот, соболезнований, размышлений, шуток и всевозможных подробностей повседневной жизни.

Сегодня эти документы хранятся в Государственном архиве Ивановской области, в городе Иваново, куда можно за пять часов доехать из Москвы на машине. Хотя село Иваново и было расположено в самом сердце европейской части России, лишь в 1871 году оно, присоединив Вознесенский посад, стало городом Иваново-Вознесенском. Центр текстильной промышленности и место знаменитой стачки, которая, согласно советской историографии, положила в 1905 году начало «первой русской революции», город Иваново (как он называется с 1932 года) всегда ассоциировался с промышленностью, а в имперские времена – с купечеством, заправлявшим здесь торговлей текстилем. Поэтому историки, посещающие Ивановский архив, чаще всего запрашивают документы, касающиеся промышленности, деловой жизни, революционных событий или купечества. Исследователи жизни провинциальных помещиков обычно едут куда угодно, но только не в Иваново. А до 1991 года иностранным историкам и вовсе было сложно посетить этот город (недалеко от него располагается крупная военная база, Иваново-Северный).

К достопримечательному архиву Чихачёвых почти никто не прикасался со времени его передачи в 1925 году и до середины 1990‐х, когда несколько местных историков обнаружили его и начали публиковать статьи об Андрее Ивановиче и его сочинениях⁴. Несколько лет спустя американский историк Сьюзан Смит-Питер во время поисков сведений о провинциальных членах Московского общества сельского хозяйства наткнулась на архив. Она написала статьи об основании Андреем Ивановичем публичной библиотеки и других фактах его участия в жизни местного гражданского общества⁵. Именно Сьюзан Смит-Питер в ответ на вопрос, можно ли отыскать в провинции дневники женщин-дворянок, рассказала мне об архиве Чихачёвых и, в частности, о входящих в него дневниках Натальи Чихачёвой.

Я искала записи провинциальных помещиц, не принадлежавших к немногочисленным богатым и прекрасно образованным семействам, из которых в те времена, как правило, выходили писатели (и которые для управления своим имуществом обычно нанимали посторонних лиц). Я хотела понять историю семей, которые не формировали, а «потребляли» культурные образы своей эпохи. К сожалению, известно, что записи, оставленные неизвестной женщиной, практически не имеют шансов сохраниться в архиве. Однако архив Чихачёвых содержит несколько обстоятельных дневников помещицы Натальи Ивановны Чихачёвой, о которой прежде никто никогда не слышал (тот факт, что муж Натальи Чихачёвой оказался сам по себе интересным человеком, оставившим большое число рукописей, – чистая случайность). Я провела девять месяцев в читальном зале Ивановского архива, изучив практически каждое слово в документах из фонда семьи Чихачёвых и переписав значительную часть прочитанного от руки (поскольку иные способы копирования более чем нескольких страниц были в то время запрещены)⁶. Как результат моей исследовательской работы была написана эта книга.

Введение

В российской провинции в середине XIX века одна женщина по имени Наталья Ивановна Чихачёва посвящала большую часть своего времени управлению несколькими поместьями, где трудилось несколько сотен крепостных крестьян. Она вникала в мельчайшие детали своего обширного хозяйства, а в это время ее муж Андрей Иванович уделял все свое внимание воспитанию двоих детей. Подобное распределение обязанностей поражает современного читателя, ибо кажется странным для России той эпохи, но Чихачёвы – как и их соседи и друзья – не видели здесь ничего необычного. На самом деле многие их современники распределяли семейные обязанности сходным образом.

Жизнь семьи Чихачёвых, на первый взгляд, противоречит принципам идеологии домашней жизни, в частности представлению, будто женщины должны сидеть дома, ухаживая за детьми, пока мужчины трудятся вне родного дома. Рассмотрение понятия «domesticity» (единого мнения о русском аналоге термина, относящегося к «сфере домашней жизни», в историографии пока нет) отсылает к хорошо известной дискуссии о теории «разделенных сфер» и о том, каким должно быть поведение идеальной женщины. Предполагалось, что идеальная женщина скромна и приятна в общении, ее энергия направлена на то, чтобы быть «ангелом дома», благоустраивать семейное гнездо и лелеять своих детей. Эта риторика начала возникать в западноевропейской художественной и дидактической литературе в первой половине XIX века – по мере того, как индустриализация все решительнее вела мужчин среднего класса от управления семейным делом (которое в доиндустриальные времена зачастую осуществлялось из дома и с помощью хозяйки дома) к работе в конторах, на промышленных предприятиях и в правительственных учреждениях. Дискуссия о «сфере домашней жизни» (domesticity) являлась – и даже сегодня является, хотя и в меньшей степени – весьма влиятельной. Но она была и остается всего лишь дискуссией, и в меньшей степени реальностью.

Несмотря на рост численности среднего класса на Западе и его влияния на общество, все больше принадлежавших к нему мужчин начинали работать вне дома; эти изменения не происходили в одночасье; жизнь многих людей была организована иначе и не соответствовала общей тенденции. Что немаловажно, поведение и убеждения людей оказывались гораздо сложнее, чем предполагали справочники. Это явление способствовало созданию гендерной нормы, которой реальные мужчины и женщины могли следовать, сопротивляться или не придавать значения⁷. Например, многие принадлежавшие к среднему классу отцы посвящали себя детям, а многие женщины работали вне дома или занимались еще какой-либо деятельностью, противоречившей идеальному образу «ангела дома» (хотя им подчас приходилось платить за это, если такие занятия воспринимались обществом как нарушение норм, описывающих правила домашней жизни)⁸.

Литературовед Диана Грин писала о повсеместности домашней идеологии в российской прессе 1830–1840‐х годов, демонстрируя, что европейские представления о домашней жизни были знакомы провинциальным читателям из дворян, таким как Чихачёвы. Вопреки некоторым исследователям, в своей книге я утверждаю, что идеи о домашней жизни не так уж легко принимались российским обществом, развивавшимся в экономических и политических условиях, очень отличавшихся от западноевропейских, где эти идеи зародились (хотя некоторые жители российской провинции читали о них)⁹. Особенно отличались от этого идеала представления провинциальных помещичьих семей о материнстве, и эта альтернативная модель материнства ключевым образом повлияла на повседневный опыт брака и родительства, а также понимание роли мужчины. Такая вариация гендерных норм в российских условиях значительно усложнила процесс усвоения западноевропейских представлений о домашней жизни в провинциальных дворянских семьях.

Для понимания гендерных отношений внутри помещичьих семейств XIX века крайне важной является книга Мишель Ламарш Маррезе о собственности российских дворянок¹⁰. Глубокое исследование юридических документов и мемуаров позволило Маррезе установить, что, в отличие от многих стран Западной Европы, где вступающие в брак женщины юридически лишались прав на собственность, замужние женщины в России не только по закону обладали этими правами, но и активно ими пользовались, зачастую распоряжаясь своими владениями независимо от мужа, а иногда – даже управляя собственностью мужа наряду со своей собственной. Эти женщины представляли себя и свои интересы в суде и, случалось, успешно вели тяжбы с целью защитить свою собственность от мужей-расточителей. Кроме того, проведенное Маррезе исследование мемуаров показало, что в XVIII и начале XIX века многие россияне писали о владевших собственностью женщинах как о совершенно обычном явлении, об их праве на собственность как о чем-то неоспоримом, а о них самих – как о прекрасных управительницах (любопытно, однако, что в художественных произведениях эти женщины часто описывались в гораздо менее лестных выражениях). Маррезе утверждает, что такое положение дел оказалось возможным из‐за того, что русские помещики рассматривали управление имением как логичное продолжение занятий домашним хозяйством.

Учитывая многочисленность замужних российских женщин, управлявших своей собственностью отдельно от собственности мужей или распоряжавшихся всем семейным имуществом, то задача исследования семьи Чихачёвых – показать, как это обстоятельство могло повлиять на брак, на различия в представлениях мужчины и женщины на супружеские и родительские обязанности и как образованная российская публика воспринимала западноевропейские идеи о жене и матери как «ангеле дома» и об отце, чьей «естественной» ролью было участие в общественной жизни, если их жизнь зачастую отличалась от таких представлений.

Восприятие читателями таких понятий, как сфера домашней жизни (domesticity), заведомо имеет расплывчатый характер. За отсутствием иных доказательств предполагается, что повсеместное присутствие определенных идей в популярной литературе означает, что читатели их восприняли, а как и в какой степени – остается неясным. Соответственно, историки, ранее исследовавшие распространение западноевропейской идеологии домашней жизни в России, пришли к выводу, что преобладание этих идей не только в периодической печати, но также в популярной художественной литературе и записях частных лиц означает, что значительное число россиян их приняли. Основной вопрос, которым задавались историки, звучал так: почему они сделали это, несмотря на значительные институциональные и культурные различия, существовавшие в середине XIX века между имперской Россией и Западной Европой, и почему эти идеи так быстро распространились?¹¹

Мое исследование архивов Чихачёвых наводит на мысль, что эти вопросы преждевременны. Чихачёвы были знакомы с большей частью литературы, как художественной, так и дидактической, пропагандировавшей идеал домашней жизни, и записки самого Андрея содержат некоторые традиционные для описания домашней жизни выражения¹². Но сфера деятельности Натальи Чихачёвой была гораздо шире той, которую отражала популярная литература для женщин, или той, что была доступна большинству женщин Западной Европы; совсем иными были и ее повседневные занятия. Она, бесспорно, вела финансовые дела и, конечно же, не занималась нравственным воспитанием детей. Несмотря даже на то что в своих дневниках Андрей подражал идеализированным описаниям домашней жизни, в «Земледельческой газете» он писал, что жене отводится важная роль – управление финансами и имениями. Дневники самой Натальи свидетельствуют о ее реальной роли, которую поддерживал Андрей, и о том, что именно с этой ролью она себя прежде всего и отождествляла, ею гордилась. Таким образом, автор этой книги присоединяется к кругу тех западных исследователей, которые изучают, как повседневная реальность отличалась от идеологии домашней жизни. Само по себе это не будет значительной научной находкой – в конце концов, вряд ли можно удивить кого-то, сказав, что люди вовсе не обязаны воспринимать напечатанное в газетах и журналах как прямое руководство к действию. Более важными здесь являются некоторые последствия, скрывающиеся за реалиями жизни семьи Чихачёвых.

Чихачёвы не отличались от других провинциальных среднепоместных дворян, если не считать того, что они очень много писали и значительная часть их письменного наследия сохранилась: их доход был средним для провинциальных землевладельцев, жили они примерно так же, как и их соседи и родственники. Но, конечно же, ни одна семья не может быть в точности похожа на остальные (несмотря на слова Л. Н. Толстого о похожести счастливых семей). Эта книга написана в жанре микроистории, и ее задача – как можно глубже понять одну семью, чтобы та могла стать образцом, сопоставление с которым позволило бы лучше понять другие, не столь подробно задокументированные случаи¹³. В не так давно опубликованном замечательном обзоре литературы о российском дворянстве Саймон Диксон призывал к созданию работ, которые могли бы «связать личность и обстоятельства, с большей аккуратностью находя место… конкретных дневников и переписки… в социальном и культурном контексте жизни их авторов»¹⁴. Именно в этом и заключается задача данной книги. Сопоставление материалов из архивов Чихачёва с другими, только сейчас входящими в научный оборот документальными источниками, и создание исчерпывающего портрета дворянства XIX века могло бы стать предметом совсем иного исследования.

То, что избранный Чихачёвыми способ распределения гендерных ролей в браке вполне возможен и воспринимался без замечаний или критики, имело бы большое значение, даже с учетом его нетипичности для помещиков среднего достатка (хотя есть основания полагать, что для этого сословия он был по меньшей мере вполне обычным явлением). Но хотя история Чихачёвых и является весьма своеобразной, она, безусловно, важна и может оказаться очень полезной для исследователей, занимающихся гендерной историей и историей семьи, проблемой крепостного права, изучением жизни поместного дворянства и восприятия различных идей: от представлений о домашней жизни до романтизма и национализма.

Своеобразие политической и экономической реальности России XIX века является одной из основных причин, по которым в российских семьях отступали от предложенной западной дидактической литературой модели брака. Важно отметить, что наиболее могущественный класс собственников в России того времени был представлен не средним классом предпринимателей: его составляли дворяне-землевладельцы, чье самосознание было тесно связано с этосом государственной службы и институтом крепостного права. Все российские дворяне – от высшей аристократии и до среднепоместного дворянства (подобного Чихачёвым), и бедные дворяне, еле сводившие концы с концами, – обладали значительными правовыми привилегиями: свободой от большинства налогов и телесных наказаний и даже свободой от обязательства государственной службы (она была дарована Жалованной грамотой дворянству Петра III в 1762 году и подтверждена Екатериной II в 1785 году)¹⁵. Но, несмотря на то что дворяне больше не были обязаны служить, предполагалось, что все же они будут это делать. Если земельные владения не приносили помещику достаточного дохода для поддержания желаемого положения, то служба становилась необходимостью. К XIX веку многие землевладельцы служили несколько лет, а затем выходили в отставку и поселялись в своих усадьбах. Государственная служба требовала, чтобы дворяне подолгу жили вдали от своих имений и семьи, и в таких случаях управление поместьями автоматически ложилось на плечи их жен (другими возможными вариантами решения этой проблемы были наем высокооплачиваемого профессионального управляющего, наделение одного из родственников полномочиями поверенного или возложение этой ответственности на крепостного старосту)¹⁶. В случае Чихачёвых муж постоянно пребывал дома с момента заключения брака, и в то время как его жена управляла их имениями, считал себя прежде всего слугой царя.

Еще одной привилегией потомственных дворян было исключительное право собственности на земли с проживавшими на них крепостными¹⁷. Благосостояние и комфорт среднепоместных дворян, как живших в своих усадьбах, так и служивших далеко от дома, главным образом зависели от доходов, приносимых трудом крепостных крестьян. В свою очередь, помещики были обязаны обеспечить основные материальные потребности. Управление крепостными было сложной, трудоемкой, рискованной задачей, от выполнения которой зависело очень многое; это было одной из основных задач любой помещичьей семьи.