Zitate aus dem Buch «Гордость и предубеждение»
она корила всех, кроме той, чье неразумное потворство и было главным образом повинно в ошибках дочери.
я бы с легкостью простила его гордость, если б он не оскорбил мою .
о том, что сие для него паденье, – о родовых препонах, кои сужденье его неизменно противопоставляло склонности, были поведаны с жаром, объяснявшимся, по видимости, величьем, каковому он наносил удар, однако с малой вероятностью способствовавшим успеху его миссии. Невзирая на глубочайшую неприязнь, Элизабет не могла не сознавать, сколь лестны нежные чувства подобного человека, и, хотя намеренья ее ни на миг не пошатнулись, поначалу жалела о предстоящей ему боли, пока, разозлившись на дальнейшие его рассужденья, пред натиском гнева не лишилась всякого сочувствия. Впрочем, она постаралась взять себя в руки, дабы, когда он закончит, ответить ему терпеливо. Он завершил свою тираду, описав могущество своей привязанности, кою, невзирая на все попытки, оказался не в силах побороть, и выразив надежду, что таковая привязанность будет вознаграждена приятьем его
Влюбляемся мы все легко – небольшое предпочтенье вполне естественно; однако лишь немногим из нас хватает духу поистине любить без поощренья. В
На мой взгляд, гордость, – отметила Мэри, кичившаяся солидностью своих суждений, – порок весьма распространенный. Все, что я прочла, убеждает меня, что он распространен очень широко, природа человеческая особенно ему подвержена и очень немногие из нас не лелеют самодовольства из-за того или иного своего качества, подлинного или же воображаемого. Тщеславие и гордость – явленья различные, хотя слова нередко употребляются синонимичным образом. Человек может быть горд, но лишен тщеславья. Гордость более касается нашего мненья о себе, тщеславье же – того, что думают о нас прочие.
Обдумывая сие, она внезапно была напугана дверным колокольчиком, и душа ее слегка воспарила при мысли о том, что сие полковник Фицуильям, кой однажды уже приходил под вечер и ныне, быть может, нарочно явился справиться о ней. Но сия мысль вскоре была изгнана, а душа Элизабет охвачена совершенно иными чувствами, когда, к бесконечному своему изумленью, узрела она, что в комнату входит г-н Дарси. Он поспешно вопросил о ее здоровье, пояснив свой визит желаньем услышать,
джентльмене, – молвил Дарси, отчасти порастеряв безмятежность и покраснев гуще. – Кто, зная о его бедах, не примет в нем участья? – Его бедах! – презрительно повторил Дарси. – О да, беды его были грандиозны. – И причинены вами, – с жаром вскричала Элизабет. – Вы повергли его в нынешнюю его бедность – относительную бедность. Вы лишили его преимуществ, кои были ему уготованы, о чем вы знали. Вы отняли у него лучшие годы жизни, ту независимость, коя была его правом и по закону, и по совести. Вы совершили все это и притом поминаете его беды с пренебреженьем и насмешкою. – Так вот, – вскричал Дарси, стремительно меряя шагами комнату, – что вы думаете обо мне! Вот каково ваше обо мне сужденье! Благодарю за то, что объяснили столь пространно. По вашим подсчетам, вина моя и впрямь огромна! Вероятно, впрочем, – прибавил он, остановившись и обернувшись к ней, – сии преступленья можно было бы отмести, если б
объясненья преодолеют таковую без труда. Г-н Дарси, кой стоял, опираясь на каминную полку и устремив неотступный взор на Элизабет, воспринял ее слова в удивленьи пополам с негодованьем. Лицо его побелело от гнева, и в каждой черте читалось смятенье рассудка. Он старался изобразить невозмутимость и не желал открывать рта, пока не сочтет, что невозмутимость достигнута. Пауза сия помстилась Элизабет устрашающей. В конце концов с напускным спокойствием он произнес: – И лишь на такой ответ я имею честь рассчитывать! Пожалуй, я бы предпочел быть извещен, отчего мне отказывают, столь мало попытавшись явить тактичность. Но сие вряд ли имеет значенье. – А я вполне могу спросить, – отвечала она, – отчего, столь откровенно намереваясь задеть и оскорбить меня, вы предпочли сообщить мне, что питали ко мне расположенье вопреки
Что разумеете вы под сим эмфатическим восклицаньем
Он даже глядел на нее, выдавив улыбку притворного недоверья. – Можете ли вы сие отрицать? – повторила она. С нарочитой безмятежностью он отвечал: – Я не желаю отрицать, что сделал все мне подвластное, дабы разлучить моего друга с вашей сестрою, или же – что я рад своему успеху. К нему я был добрее, нежели к себе самому. Элизабет сочла чрезмерно вежливым показать, что расслышала сие любезное замечанье, однако смысл его постигла, и он вряд ли мог ее умиротворить. – Но неприязнь моя, – продолжала она, – коренится не только в этом. Мое мненье сложилось задолго до того, как сие имело место. Ваш характер предстал мне в подробном изложеньи, кое я много месяцев назад выслушала от господина Уикэма. А по сему поводу что вы можете сообщить? Какой воображаемой защитой друга прикроетесь? Под какой личиною станете лгать? – Вы рьяно принимаете участье в сем
