Buch lesen: «Целитель. Чужая война»
Я насчитал десять тел. Высокий мужик с бородищей до груди и копной седых волос вытянулся лицом вниз. Наверное, когда падал, борода вбок сбилась… Русая такая, с проседью. Поодаль лежали тощие сутулые фигуры, по комплекции сильно смахивающие на застарелых наркоманов, кожа их была синюшно-серого цвета, головы лысые. Я бы даже подумал, что близнецы, не будь их так много… Девять близнецов, так же не бывает? Или бывает?
Что за мысли в голову лезут? Наверное, это от стресса. Ну а как тут не застрессовать?! Называется «поехал коротким путём». Тысячу раз через этот проулок ездил, и ничего, а в этот раз – вот… Сижу на полянке, трупы пересчитываю.
Так, надо успокоиться. Что там надо делать в таких ситуациях? Для начала посчитаем от десяти до одного. Вслух.
– Десять…
Блин, от собственного голоса аж вздрогнул. Тишина здесь. Мёртвая. И полумрак.
Спокойно! Не паникуем! Считаем!
– Девять…
И глаза не закрывать, по сторонам смотреть. Что тут есть? Да всё есть: небо – одна штука, уже бледнеть начало, как-никак, раннее утро уже. По небу звёзды рассыпаны, земля влажная тоже имеется, мхом поросла толстенным. Такой мох в Карелии растёт, им ещё дома раньше конопатили…
Тьфу! Сбился. Считаем сначала.
– Десять…
Что ещё? Камни имеются. Семь обтёсанных глыб, в кружок выставленных, и один посередине. Восемь получается…
– Семь…
Так… Деревья тоже вижу, причём в большом количестве. На лес похоже. Так, что ещё?
– Шесть…
Трупы. Много трупов. Настоящее побоище.
– Пять…
А тишина, кстати, никакая не мёртвая, это мне со страху показалось, а на самом деле то там птичка зачирикает, то здесь ветка треснет… Нормальные лесные звуки.
– Четыре…
Еще я есть – испуганный оттого, что понять не могу, что происходит, и злой потому, что непонятно, чего дальше ожидать.
– Три…
Что ещё? Руки дрожат и светятся…
– Два…
Это что за хрень такая?! Я же как лампочка сияю!
– Один…
– Стоп!
Так, несмотря на то, что я соизволил на собственное сияние внимание обратить, успокоился немного. Всё-таки правильный подход – великая вещь! Многих людей с детства учат, что, чтобы успокоиться, надо посчитать от одного до десяти, они считают, но ещё больше заводятся, а надо всего лишь в сторону уменьшения идти, а не наращивать обороты. Мозг сам по себе успокаиваться начинает.
Прислушался к себе: что болит? Ничего не болит. Жжёт? Покалывает? Вроде нет. Волдырей или сыпи нет.
– Начнём сначала… – сказал я сам себе, опять же, вслух. – Как я себя чувствую?
Кажется, неплохо. Кожа только светится, но не болит, не чешется, не покрывается язвами. Выходит, я жив и относительно здоров. В голове сразу мелькнула мысль о радиации, но в таком случае, насколько я знаю по урокам ОБЖ и фантастическим фильмам, сразу ожог получаешь. Я ничего подобного не чувствую.
– Где я?
Вот с этим больше вопросов, чем ответов. Ещё полчаса назад ехал на машине по Кузнечному переулку, а сейчас я без машины, на камне посреди леса, в окружении незнакомых тел в бессознательном состоянии.
– Что я чувствую, глядя на всё это?
Трясёт, страшно мне… Сердце стучит, в висках стучит. Хочется вскочить, побежать по поляне и позвать на помощь.
– Что здесь происходит?
А ничего не происходит – тишина, покой. Сижу на камушке, рефлексирую.
Когда осознал, что ничего не происходит, как-то отпустило немного. Действительно. Чего это я?
– Что буду делать? Сначала к бородатому подойду, посмотрю, что с ним и кто такой.
А может, они и не трупы? Может, перепились просто или наркотой вмазались. Всякое же бывает. Мне вот, один дедок-пчеловод рассказывал, как на свадьбе его медовуху с лимонадом перепутали и начали ею водку запивать. Вся свадьба лежала мертвецки, совсем как эти.
Так, потихоньку подходим. Сначала подадим сигнал голосом.
– Эй… – позвал я. Горло охрипло от волнения, прочистил и снова: – Эй, мужик! Мужик, ты живой?
Ноль эмоций. Как лежал, так и лежит. И хорошо. Если бы он сейчас хоть шевельнулся немного, честное слово, я бы от страха обделался.
– Эй…
Осторожно дотронулся до плеча, потряс легонько. Потом, чуть напрягая силы, перевернул бородача на спину и выругался. Труп. Мертвее не бывает – глаза открыты, зубы сжаты, губы синюшные, кожа лица натянулась и пожелтела, как воск. Я, когда трупы вижу, сразу вспоминаю, как у меня на руках бабка померла… Опять я сбился.
Бородач мёртв. А остальные? Надо проверить. Вдруг из этих кто-то жив? С остальными получилось ещё хуже. Приблизился к первому, уже более или менее уверенно ухватил за плечо, перевернул на спину… Знаете, я вообще-то редко ору. Образ жизни такой, что не приходится, но тут… Худой был не человеком или человеком, только не с Земли… Или… Да наплевать! Я просто заорал и отскочил в сторону, матерясь и остервенело тряся руками, будто не к трупу прикоснулся, а к раскалённой арматуре.
У трупа была морда – именно морда, а не лицо – чуть вытянутая, со здоровенными, как у медведя, клыками, которые не помещались во рту. Сама морда морщинистая, из складок и валиков собралось что-то похожее на собачий нос, мощные надбровные дуги нависали над остекленевшими глазами ярко-жёлтого цвета. Руки… Нет, лапы, наверное… Никаких ногтей – когти крючкообразные, как у хищного зверя. Руки-ноги тонкие, но сухожилия перевитые, казалось бы, верёвками. Такой «тощий» меня бы разорвал пополам без всяких когтей. Он, кстати, обгорелым оказался, только его лапы остались прежними, а вся верхняя часть тела побагровела, кожа на груди обуглилась, как будто молния в него ударила.
– Ты кто ещё такой? – просипел я дрожащим голосом.
Оказывается, пока разглядывал труп, пятился к камню. Налетел на него спиной, не удержался на ногах, завалился на землю, больно стукнувшись локтем, и зажмурился. А в голове молоточками: «Всё, приплыли… Приплыли… Приплыли…»
Наверное, я отключился. Не знаю, сколько провалялся… Глаза открыл. Совсем небо посветлело. Точно утро. Странно, когда я ехал, уже далеко за полдень было. Вспомнил о трупах, голову приподнял – лежат… И тот, страшный, тоже.
– Спокойно, он уже того… – сказал я себе. Помогло не сильно, но хоть встать смог без дрожи в коленках.
Снова проковылял к бородачу. Человек как человек, и не старый совсем, лет сорок – сорок пять от силы. Лицо, наверное, мужественное: крупный нос, волевой подбородок, лоб высокий, глаза, кстати, синие. Нордический тип, как говорится. А борода… Ну что борода. Бывает. У нас кто что хочет, то и отращивает.
Когда второй раз осматривал труп, заметил, что на правой руке у бородатого сильный ожог. Я не мастер определять степени тяжести повреждений, но тут кисть до костей обгорела, да ещё и покрытое чёрными татуировками предплечье выглядит прямо-таки закопчённым. Всё остальное тело оказалось целым. Странно. Пытали его, что ли? Кто? Эти худые же тоже того… Обожжённые. Я всех осмотреть не успел. Надо бы проверить.
Покосился на остальные трупы и икнул, чувствуя, как к горлу подкатывает кислый комок. Угловатые тощие тела дымились, по некоторым изредка пробегали синеватые язычки пламени, перевёл взгляд на бородача – никакого дыма. Некстати вспомнилось свечение собственной кожи, в панике вскинул руки – ничего. Свечение куда-то делось, может, оно только в полумраке появляется, а может, это у меня галлюцинации приключились от переживаний.
Снова ноги подкосились. Опустился радом с трупом, отметив, что от того уже начинает пованивать. Тощие сгорели за полчаса. Все. Остались только девять кучек пепла на обугленном мхе…
Некоторое время я старался не двигаться. Откуда-то из глубин выполз совершенно детский страх того, что если хоть немного пошевелюсь, то эти страхолюдины перестанут гореть, вскочат и загрызут меня. Правда, долго это не продлилось – немного подышал и уже смог трезво размышлять.
В который раз начинаем сначала.
Я – Пирогов Алексей Васильевич, тридцати шести лет от роду, по всей вероятности, сижу посреди глухого леса рядом с трупом человека, остальные девять трупов сгорели, как только на них попал солнечный свет. Удивительно? Господи Боже… Лучше бы так не удивляться. Как я здесь оказался? Вчера, возвращаясь со встречи как раз в «час пик», решил срезать, через тихую улочку. Последнее, что помню – вспышка, как от сварки или фотоаппарата. Всё. Потом упал сюда, прямо на этот самый валун в центре. Так, ну, по крайней мере, радует то, что ничего не сломал, даже одежда не пострадала. Измазался, правда, весь, пока ползал здесь, но это мелочи. Гораздо больше меня интересует, где я нахожусь и почему рядом самовозгорающиеся клыкастые трупы.
Странно, что я не додумался сразу обыскать мужика на предмет документов или хотя бы мобильника. Те, клыкастые, к слову сказать, были в чём мать родила, или кто там у них… А этот одет добротно, хоть и странновато: что-то вроде длиннополого плаща из плотного материала, похожего на брезент. Пришло в голову слово «дерюга», но я этой самой дерюги в жизни не встречал, так что не знаю, она это или нет. Под плащом куртка из тонкой кожи, вся обшитая кармашками, большая часть которых набита какими-то мешочками, пузырьками, деревянными и картонными коробочками… В нижних карманах обнаружились три сферы из золотистого металла, с теннисный мячик размером. Покрутил-повертел, да и положил на место. Кто его знает, что там в ней. Золотая? Может быть, только мне сейчас золото, как ишаку – балалайка…
Документов у мужика нет. Хотя, может, он их в носке носит? Посмотрел на высокие сапоги… Или ботинки? Не знаю, как сапоги со шнуровкой можно назвать. Вздохнул, начал стаскивать обувь с трупа… Носков у него не оказалось, а в поношенных портянках ничего, кроме ног, не обнаружилось. Попахивающие нечистотами штаны обыскивать не стал.
Одно из двух: либо мужик документы с собой сегодня не взял, либо он бомж, у которого документов отродясь не было. А многоцелевая куртка ему зачем? А куча этих трав и порошков? Бомж-гомеопат? Сильно сомневаюсь. При этом у такого матёрого бродяги не оказалось на поясе ни ножа, ни спичек. Это более чем странно. Бомжи народ запасливый, иначе в голоде-холоде не выжить.
Кстати, а что у меня с вещами? Похлопал себя по карманам, обрадовался, обнаружив, что сумка-кошелёк так и болтается на боку. А я, пока метался, и не замечал её.
Дальнейшая инвентаризация показала, что радовался рано – вещей осталось не так много. Кроме смартфона, в сумке обнаружились портмоне с пластиковыми картами, немного наличных, пауэр-бэнк батарея, записная книжка, шариковая ручка и три цветастые коробочки… Метафорические карты. Когда уходил со встречи, рассовал их по карманам пиджака и в кошелёк, а вот теперь… Вряд ли они мне в лесу пригодятся. Негусто…
Смартфон первым делом проверил. Нет сигнала, никакого. В нём две сим-карты, причём одна такая, что даже в горах остаётся связь, но, видно, не в этот раз. Сам телефон, кстати, не пострадал, даже стекло не треснуло. Удивительно. Отключил его пока. Когда связи нет, батарея быстрее садится, попаду в более обжитые места, тогда и включу.
В который раз задал себе вопрос: почему не ношу с собой нож? Сейчас же это модно – мужской аксессуар, поможет в любой ситуации… Но как-то так сложилось, что я не особо привык орудовать ножом в полевых условиях – хоть консервы открывать, хоть врагов резать… Работа у меня тоже не располагает к ношению острых предметов. Я представитель почти уже ругательной профессии – психолог и коуч, провожу психотерапию людям с психологическими травмами. Что это значит? Если человек плачет от любого неосторожного слова, бьётся в панических атаках или просто хочет лежать и ничего не делать от депрессии, то его приводят ко мне, и мы стараемся сделать так, чтобы ему не нужен был галаперидол или антидепрессанты. Выбираемся из психологической задницы. Такая работа требует больше понимания и внимания, а не проявления силы. В меня клиенты и табуретками кидали, и душить пытались, во время сеансов, и ничего, живой-здоровый, и люди уходили живыми и здоровыми. Человек, когда его «накрывает» волной боли, перестаёт головой думать и начинает действовать как первобытный охотник. Наверное, если бы не сталкивался раньше с таким количеством боли и безысходности, не помогал бы находить выходы даже в самых безнадёжных ситуациях, то сегодня ночью точно бы сломался, если не от самого провала, то от вида клыкастой твари… Хотя всё равно мороз по коже, как только вспомню.
Теперь, похоже, я сам в заднице оказался. Причём не в психологической, а в лесной. И надо думать, как из неё выбираться. Оглядел вещи, часть сложил обратно в сумку, другие рассовал по карманам. Прислушался. Знаю, что, каким бы густым не казался лес, всё равно можно расслышать звуки жилья – электрички, машины, бензопилы, генераторы – всё это гудит и тарахтит так, что слышно за многие километры, плюс ещё собаки, коровы и другая живность постоянно подаёт голос. Заблудиться в современном лесу, конечно, можно, но, чтобы не выйти к людям, для этого сибирская тайга нужна или болота какие-нибудь, а ещё много-много глупости, чтобы через эти болота идти напролом.
Кроме пения птиц и шума ветра в кронах, ничего расслышать не удалось.
– Ладно, – сказал я безымянному трупу. – Надо бы оглядеться, а то мало ли…
Резьбу на камнях в полумраке не заметил, да и не до неё было. Зато сейчас посмотреть можно. Руны, кажется… Не специалист я по этому делу. Какие-то угловатые каракули от земли до вершины камня-столба поднимаются сплошной вязью, а сам камень метра три с половиной высотой. Те, что по краям, кругом выстроены, у одного верхушка обломилась, тут же рядом валяется, мох её потихоньку затягивает. Подошёл к валуну посередине сооружения – низкий, мне по пояс, тоже, наверное, письменами покрыт. Отодрал кусок мха – точно, уже знакомые каракули.
Деревья, кстати, в круге не растут, хотя поодаль густые заросли, прямо чаща. Ёлки тёмные солнце закрывают, кустарник какой-то колючий тянется, густой подлесок тут. Это точно не городской парк.
Присел у камня и задумался. Ждать здесь или выбираться к людям?
С одной стороны, лучше бы далеко не уходить, мало ли… Может, опять моргну, и снова дома окажусь или спасатели прилетят, а с другой… Кто знает, может, эти клыкастые здесь на постоянной основе столуются? А любимая закуска у них – погружённый в терзания турист вроде меня. Кроме того, даже если твари и не явятся, то я всё равно сижу рядом с трупом, похоронить его не смогу, нет никаких инструментов. Не палку-копалку же делать, в самом деле… Что это значит? Правильно, нужно понимать, что на неприятный запах к трупу потянутся хищники. А тут я, более свежий и сочный. Перспектива не очень-то…
А куда идти?
В голове мысли ворочаются, про то, что люди возле водоёмов селятся. Только вот, где они, эти водоёмы? Не слышу я ни морского прибоя, ни грохота водопадов… Ладно уж. Что-то захандрил я. Собираться не надо, разве что…
Посмотрел на труп бородача, точнее, на плащ. Понятно, что с арсеналом из ручки и смартфона я долго не протяну в диком лесу. Ну а если лес окажется не таким уж диким? Что, если я к концу дня уже выйду к какому-нибудь «Макдонльдсу», расплачусь этими самыми карточками и буду посмеиваться над собственной мнительностью?
Хорошо бы.
Плащ я с покойника всё-таки снял. И куртку с ремнём тоже. Кстати, и правильно сделал, потому что в куртке оказались два внутренних кармана, в одном лежала сложенная вдвое бумага, испещрённая чернильными строчками, со старомодной сургучной печатью, второй карман оказался пуст. Попытался прочитать, что написано, не получилось, почерк «медицинский» – все буквы в одну сплошную волнистую линию. Едва получилось разобрать пару слов: что-то вроде «проезд» и «смотреть» или «стереть», так и не понял до конца.
– Спасибо тебе, хоть так помог, – сказал я, стоя над покойником. – Я буду помнить твоё добро, и не держи на меня зла, если что не так.
Вещи надевать не стал, сделал подобие шинельной скатки, как в фильмах про великую отечественную войну, стянул ремнём. Пока скатывал, удивился, что на куртке и плаще нет ни «молний», ни «кнопок», даже ни одной заклёпки, всё застёгивается на пуговицы, вроде бы из рога вырезанные или из кости.
Где вставало солнце, я не видел, но, если верить часам, сейчас около полудня. Или полночь… Судя по тому, что проваливался я часа в два по полудни, а здесь оказался перед рассветом, разница часов четырнадцать… В общем, нечего умничать, не знаю я, который сейчас час и куда идти. Вроде бы речки текут в низинах, вот туда, где ниже, и пойду. Лишь бы не очень сильно ободраться об кустарник.
К полянке я вышел где-то через час блужданий.
Как оказалось, спускаться было не самой лучшей идеей – без всякой тропы, продираясь через кустарник я шёл всё ниже и ниже, пока не оказался… В овраге, заросшем всё теми же шипастыми кустами. Отступать было некуда, поэтому я продолжил проламываться вдоль оврага. Примерно вечность спустя (хотя по часам прошло полчаса), я наконец-то выбрался к месту, где склон был не таким крутым. Ругаясь и хватаясь за ветки, удалось взобраться наверх, расцарапался в кровь, судя по горевшему лицу, в зеркало лучше пока не смотреться.
Дальше было не легче, но хотя бы дорога оказалась ровнее. Брёл так же без тропы и, когда вывалился из зарослей на полянку, даже сначала обрадовался. Только потом дошло, что запах мертвечины шёл именно отсюда.
Сначала я решил, что сделал круг и заблудился, расстроился, что потратил столько сил впустую, а когда понял, что ошибся, то стало уже не до радости…
Блевал я долго, хоть старался и не смотреть на пронзённые обломками молодых деревцев восемь тел. Перед тем как развесить людей, их, похоже, пытали: у многих были вырваны из тела целые куски плоти, из распоротого живота одного вывалились кишки, над ними с гулом вились мухи, у другого не хватало ноги. Долго гадать о том, кто мог сотворить подобное, не пришлось – в нескольких местах поляны я заметил знакомые кучки пепла. Погода стоит безветренная, вот и не успело раздуть. Видимо, и этих людей убили клыкастые.
Долго задерживаться на поляне я не стал. Мародёрствовать тоже, да и нечего здесь было брать – всех убитых перед казнью раздели догола, а куда дели вещи – непонятно.
Взглянув на солнце, которое, казалось, только-только подбиралось к зениту, я поспешил прочь. Если здесь орудует банда маньяков, лучше постараюсь оказаться от них подальше, пока не наступила ночь.
Шёл я весь день, но так и не вышел к реке. Подумал, что и казнённые люди, и бородач на чём-то сюда добрались, а потом как-то дошли до поляны и до круга с рунами, значит, должна быть тропинка, однако надежды оказались тщетны. То ли я плохо искал, то ли тропинка оказалась такой незаметной, но у меня создалось впечатление, что люди явились сюда прямо по воздуху.
Всё, что удалось найти, к концу дня – небольшой ручеёк. Я с удовольствием напился, умылся и очень пожалел, что нет с собой никакой посудины набрать воды впрок. Солнце уже начало клониться к закату, а идти в темноте по незнакомому лесу, наполненному тварями, совсем не хотелось. Поразмыслив над тем, что лучше: найти какую-нибудь нору и забиться в неё или забраться и переждать ночь на дереве? Выбрал дерево, во-первых, не факт, что нора найдётся, во-вторых, кто сказал, что она не будет занята, и, наконец, я просто уже видел, что случилось с теми, кто ночевал на земле.
Вздохнув, я поплёлся, к раскидистому дереву, росшему совсем недалеко от ручья, и даже залез на него, почти не ободравшись.
***
Ночь прошла ужасно. На дерево-то я залез и даже примотал себя ремнём к соседней ветке, только вот не учёл тот факт, что конечности от долгого сидения на не слишком широком суку заекают и начинают болеть.
К тому времени, когда стемнело, я окончательно осознал, что поспать не получится – ремень впился в рёбра, ягодицы, такое ощущение, что промялись вместе с костями таза и частью поясницы, которая ныла, при каждом движении, да ещё и ссадины начали чесаться немилосердно. Ко всему прочему, с исчезновением солнца довольно сильно похолодало. Пришлось разматывать скатку. Натянул куртку прямо поверх пиджака, а сверху – плащ. Так-то получше будет. Комфортнее, конечно, не стало, но хоть зубами не стучать. Повозился немного, тщетно пытаясь устроиться поудобнее, кое-как привалился к стволу и прикрыл глаза, понимая, что так и просижу, без сна и покоя.
Очнулся от криков.
Вскинулся и тут же чуть не свалился с ветки. Хорошо, хоть привязаться догадался. Поболтал ногами, подтянулся. Фух! Не свалился. Молодец, всё-таки, что ремнём к ветке привязался.
Что происходит?
Орали где-то в чаще, как раз с той стороны, откуда я пришёл. Крик не человеческий, скорее уж животный, полный ужаса и боли. Прислушался. Тишина. Только ручеёк журчит внизу.
Уже почти успокоился и тут снова заорали, уже ближе. Попробовал оглядеться, луна, кстати, ярко светит. От деревьев, конечно, тень густая, но на прогалинах светло. А крики всё ближе… И ветки трещат, как будто ломится кто-то здоровенный сквозь заросли. Я даже дыхание затаил, прислушиваясь.
Затрещало совсем близко, на прогалину выскочил, а скорее уж, вывалился олень или лось… В темноте плохо видно. Кто-то огромный и с рогами вывалился, а за ним…
– Ой, мама, – прошептал я, чувствуя, как пальцы изо всех сил стиснули ветку. – Ой, мамочка…
Их было четверо – сутулые, худые и очень быстрые. С раненным оленем они как будто играли, подскакивая и вырывая целые куски мяса. Олень крутился на месте, пытался отбиться рогами, но клыкачей это нисколько не смущало, каждый успевал отхватить по куску. Причём мясо тут же выплёвывалось. Скоро ноги оленя подломились и он, с жалобным блеянием, завалился на бок. Одна из тварей тут же впилась в шею и, порыкивая и чавкая, принялась пить кровь, остальные приникли к ранам. Они не ели мясо, только пили кровь!
Я постарался дышать глубоко и медленно. Если опять начну блевать, меня точно обнаружат, правда, тут же пронзила мысль, что сопение твари услышат так же ясно. В конце концов кое-как приноровился дышать без всхлипов. Изо всех сил изображал неподвижную часть дерева. Вроде бы получилось, по крайней мере, клыкачи деревом не заинтересовались, продолжали жрать, слышно было только приглушённое чавканье и рычание.
Где-то спустя час пиршество завершилось – оленя «выпили» начисто, уверен, даже лужицы крови не осталось. Четвёрка расслаблено развалилась возле туши и как будто оцепенела, лишь изредка какой-нибудь из клыкачей сыто рыгал. К слову сказать, животы у тварей раздулись, став похожими на мячики. Появилась дурацкая мысль о том, что если сейчас к ним подобраться, то можно легко перебить всех четверых, но я прислушиваться к ней не стал. Меня сейчас, наверное, даже гвоздодёром от дерева не оторвёшь.
Меня замутило от вида тварей и запаха крови, который ветерком доносило, но желудок давно, освобождённый от избытков пищи, начал подавать голос, требуя пищи. Как назло, весь организм вдруг решил показать, что он жив и реагирует на внешнюю среду: постоянно что-то чесалось, кололо, саднило, болела затёкшая спина, запершило в горле, под занавес проявилось самое нестерпимое – настойчивые позывы к выводу лишних токсинов из организма. Вот этого я себе точно позволить не могу. Тогда меня не то что сразу обнаружат… Стану я вкусным десертом для этих четверых джентльменов. Думаю, если они на дерево залезть не смогут, то перегрызут его или с корнем вырвут. Кто их знает, этих кровососов?
В общем, крепиться пришлось пару часов. Когда небо уже начало светлеть, одна из тварей приподнялась, мотнула башкой и что-то рыкнула остальным. Одна за другой, двигаясь большими скачками, кровососы скрылись в чаще. Понятное дело, для них солнечный свет – чистая смерть.
– Зато для меня спасение, – прохрипел я, прикидывая, как бы так устроиться, чтобы справить нужду, не слезая с дерева.
Страшно мне. Очень страшно. Не хочу никуда слезать, пока совсем светло не станет. Тогда, наверное, только хорошие хищники по лесу бегают, добрые – волки всякие, медведи с рысями, а не эти…
Спустился, когда совсем рассвело. Добрёл до ручейка, умылся, напился. Хоть горло перестало першить, и живот не так подводит от голода. Приблизился к оленю. Точно олень, не лось, только рога огромные, метра три в размахе. Никогда таких не видел… Правда, я оленей видел только в зоопарке и в интернет-роликах, но всё-таки.
Несмотря на голод, к оленю прикасаться не стал. Мало ли какие глисты у него при жизни были, а потом его ещё клыкачи языками слюнявили, и сейчас вон целый рой мух уже вьётся над тушей. Нафиг-нафиг, лучше уж поголодаю. Это, говорят, полезно для здоровья, если в умеренных дозах.
Плохо, что не знаю, куда идти. Даже о сторонах света никак не догадаешься – солнце весь день за кронами, а всякие там ориентиры из учебника природоведения – мох, муравейники и прочее здесь не работают. В этом лесу всё мхом поросло, муравейников я не встретил ни одного, а длинна веток у деревьев вообще здравым смыслом не объясняется.
Стоп. Не паниковать. Понятно, что невеликие знания в ориентировании тут не применишь, а что можно применить? Можно… Да хоть на дерево залезть… Опять.
Ну, не догадался сразу. Посмотрел бы я на кого другого, если бы он за день восемнадцать трупов насчитал, а потом на пиршество вампирское полночи смотрел, сдерживая позывы в туалет. Есть подозрение, что соображалка тоже сбоить бы начала.
Дерево нашёл высокое, повыше того, на котором ночевал. Вскарабкался на нижнюю ветку, мимоходом похвалив себя за то, что хоть спортзалом не пренебрегал – подтянуться могу. Дальше чуть проще пошло: с ветки на ветку, матерясь, когда скатка плаща цеплялась за мелкие сучки, но до вершины добрался благополучно, веток не поломал, сам не сорвался. Кое-как устроился в развилке, огляделся. Красиво!
Отсюда как раз видно, что поляна с трупами и капище на высоком холме стоят. Не так уж много я и прошёл за вчерашний день. Оно и понятно – блуждал больше по оврагам и зарослям, тропинку искал. Зато теперь видно, что рельеф тут – высокие холмы, вроде сопок, густо заросшие лесом. Я чётко спускаюсь, прямо к долинке между холмами, а в самой долинке… Ура! Вода блестит! Речка, похоже. Значит, правильно учебники географии утверждали. Хотя радоваться рано – речка ещё не означает, что люди рядом, может, это какая-то таёжная речка, а до ближайшего посёлка километров шестьсот. Хотя, если честно, лес на тайгу совсем не похож. Деревьев лиственных много, я как из ельника, в котором капище стоит, вышел, так по лиственному лесу и шагаю. Только изредка что-то вроде ёлок или пихт попадается, а ещё кусты колючие, хвойные, вроде можжевельника, но тут я не настолько в ботанике разбираюсь, чтобы точно определить. Говорят, на Дальнем Востоке природа похожая, но сам я там не был. А что? Вдруг и правда в Приамурье занесло? Ага, а кровососы ночные это – энцефалитные клещи…
Спустился с дерева без приключений. Прикинул, в какую сторону идти. Ещё попил из ручейка напоследок. Когда шёл мимо туши, от неё в кусты метнулась рыжая тень, я аж подпрыгнул от страха, только через секунду сообразил, что это просто лисица пришла падали поесть. Поискал немного вокруг, нашёл довольно длинную жердину, сухую, но вроде бы не ломкую. Навалился на неё всем телом, не трещит. Будет мне вместо посоха и оружия, на крайний случай. Я, конечно, не китайский мастер кунг-фу, да и против кровососа такая палка не поможет, а вот от не очень крупного зверя отбиться, наверное, можно. Ну или хотя бы отпихнуть его, чтобы сразу не укусил.
Радовался, как выяснилось, зря. Дальнейший спуск пошёл через буреломы – стволы, оторванные бурями ветки, камни, вымытые со склонов весенними потоками – всё это сплеталось в высокие стены, преодолеть которые часто удавалось только на четвереньках. Несколько раз полностью выбивался из сил, но часа через три расслышал еле-еле слышный шум воды, а ещё через час выбрался на каменистый обрыв. Внизу шумела, пенилась на камнях неширокая речка.
Спуск к воде обнаружился метрах в пятидесяти вниз по течению – берег здесь полого спускался к воде, переходя в галечную косу. Приблизившись к воде, огляделся. Снова никаких следов человека, только камни да деревья. Часто в таких местах лесовозные дороги проходят прямо по речкам, а к ним спуски, колеи, для грузовиков, но тут я ничего такого не вижу. Речка как речка, чистая. Рыбка на глубине играет. Идиллия.
Там, где я вышел, был перекат, а здесь уже течение утихает, но дальше снова шум слышится, значит, о героическом путешествии на плоту или чём-то вроде не может быть и речи, если, конечно, хочу живым остаться.
– Всё перекаты и перекаты… Послать бы их по адресу, – протянул я задумчиво. – И куда идти?
Я, конечно, не специалист по выживанию, но, кажется, реки с гор в долины текут. Начну подниматься по течению, смогу уйти туда, куда люди и не заходят. Проще двигаться вниз, рано или поздно речка впадёт в море… Или в озеро, или в другую речку. А там, глядишь, и жильё найдётся.
Посмотрел на другой берег, решил, что перебираться пока не буду, неохота ноги мочить, к тому же мне тут хорошо. Мокасины вроде пока держатся, но ноги я, похоже, стёр. Всё-таки это обувь не для пеших походов, но ботинки-сапоги бородача были ничем не лучше, да и размер не подошёл бы, я покрупнее буду.
Наклонился над водой, посмотрел на себя. Нормально вроде. Лицо исцарапанное и щетиной заросло, но больше ничего криминального нет. Ну и ладушки.
Всю оставшуюся часть дня двигался вдоль реки. Здесь как раз здорово пригодился посох. То прыгал с камня на камень, то дно прощупывал. Очень сложно было только один раз – когда вместо очередного порога вышел к самому настоящему водопаду высотой метров тридцать. Ниже река ныряла в каньон, пришлось искать обход.
Спустился чуть в сторону, по довольно крутому склону. Пришлось цепляться за ветки кустов и молодые деревца, оскальзываясь на влажном мхе и прошлогодних листьях. Шуму от меня, как от стада медведей. Наверное, поэтому медведи и не ходят стадами.
Каньон оказался коротким, метров пятьсот всего, зажатым между двух низких сопок, поросших разлапистым кустарником. Пока пробирался по склонам, стараясь одновременно не скатиться вниз и минимизировать количество царапин и синяков, взмок. Слава Богу, отвесные стены скоро сменились разливом, здесь вода вымыла в каменистом дне большую впадину, образовав что-то вроде бассейна с чистейшей голубой водой. Так и подмывало сбросить одежду и кинуться в воду, но вовремя вспомнил, что уже близится вечер, а у меня нет ни костра, ни убежища, чтобы согреться.
Сопки, кстати, расступились. Речка теперь вилась по широкой равнине, заросшей всё больше лиственным лесом. Ну и хорошо, надоело мне по холмам гулять. Ноги болят, сил нет. Единственное желание – рухнуть прямо на землю, вытянуться и спать всю ночь. А ещё лучше – в кровать тёплую, с ортопедическим матрацем и… Размечтался. Попробую устроить себе шикарный отдых, окажусь закуской для кровососов. Лучше бы не забывать.
