Жизнь Арсеньева

Может быть, и впрямь все вздор, но ведь этот вздор моя жизнь...

...я томился убожеством жизни и ее, при всей ее обыденности, пронзительной сложностью.

Это стыдно, неловко сказать, но это так: я родился во вселенной, в бесконечности времени и пространства, где будто бы когда-то образовалась какая-то солнечная система, потом что-то, называемое солнцем, потом земля ...

И вот моя жизнь стала все больше и больше превращаться в эту новую борьбу с "неосуществимостью", в поиски и уловление этого другого, тоже неуловимого счастья, в преследование его, в непрестанное думанье о нем.

...иногда какое-нибудь мое представление о чем-нибудь вызывает во мне такое мучительное стремление туда, где мне что-нибудь представилось, то есть, к чему-то тому, что за этим представлением, - понимаешь: за! - что не могу тебе выразить.

Но ведь слишком скудно знание, приобретаемое нами за нашу личную краткую жизнь -- есть другое, бесконечно более богатое, то, с которым мы рождаемся.

Мы резво катили по набитым, блестящим дорогам, отгоняли бодрыми разговорами о будущем грусть разлуки, ту тайную боль о прожитом сроке жизни, которому всякая разлука подводит последний итог и тем самым навсегда его заканчивает.

Как, Боже мой, старо все это, все подобные отъезды, а как мучительно-ново было для меня!

Я шел не домой, -- там, в моей узкой комнате, в гостинице, было уж слишком страшно...

...эти Гамлеты в плащах факельщиков, в шляпах с кудрявыми перьями, с развратно-томными, подведенными глазами, с черно-бархатными ляжками и плебейскими плоскими ступнями...