– Тихо! – грозно сдвинул брови седой мужчина в хорошем, но неброском костюме и молодой человек, скривившись, замолчал. И, уже повернувшись к первому говорившему, седой разъяснил – Тем не менее, мы вас наняли, чтобы получить результат. И он нам нужен.

– А это и есть результат – парень в расстегнутом пальто, будто бы не замечающий непогоды, неопределенно пожал плечами – Она не вернется. Потому что она умерла.

– Это – припечатал седой – мы бы выяснили и без вас.

– Тем не менее, пригласили вы именно меня – тихо, словно не замечая напора собеседника, ответил рыжеволосый. – И я нашёл её. Она к вам не вернётся. На вашем месте и в сложившейся ситуации я бы этому только радовался. И я советую больше её не тревожить.

Было видно, что оппонент сдерживается из последних сил. Он поиграл желваками, втянул воздух и с шумом его выпустил.

– И это – совет на все деньги. – всё так же тихо произнёс парень, после чего, не дожидаясь ответа развернулся и пошёл прочь.

Молодой человек в кожаной куртке сделал порывистое движение, но пожилой одним жестом остановил его.

– Пусть идёт, Славик. Он прав, … – и закончил разговор грязным ругательством, которого сложно было ожидать от такого респектабельного господина.

Двадцать три года назад.

– Ну мааааам – протянул рыженький, прической похожий на одуванчик мальчик в застиранной маечке и линялых шортиках, из которых смешно торчали вечно расцарапанные коленки – я правда-правда не вру!

– Как тогда с тётей Зиной?! – грозно сдвинула брови мать, ещё не старая, но явно махнувшая рукой на свою внешность женщина, ни на секунду не прекращающая что-то помешивать и нарезать – Не выдумывай тут мне! – прикрикнула она и её в общем-то доброе и даже благородное лицо исказила гримаса гнева. Чувствовалось, что разговор идёт не в первый, и даже не в третий раз.

– Опять капризничаешь, как маменькин сыночек! Как маленький!

– Нееет, я не маленький! – вскрикнул мальчик – И тётя Зина сама первая начала обзываться!

– Не спорь с матерью! Марш в свою комнату, бегом! – Раздражённо прикрикнула мать, отряхивая руки.

Этот жест был прекрасно знаком малышу и означал только одно: мать не на шутку разозлилась и сейчас последует трепка.

Давясь горькими слезами, мальчик, быстро перебирая коротенькими ногами, бросился через тёмный коридор в освещённый мигающим серо-голубым светом зал, где властвовал казённый голос диктора, вещавшего что-то о ситуации в далеких странах.

– А ну не мешай! – тут же отозвался, не отрываясь от экрана телевизора, отец. – Слушай, что мама говорит! Будь мужиком, не кисни! А то я сейчас…

Мальчик, всхлипывая, повернул в свою, в общем-то, весьма уютную, комнату.

Собственно, с этой комнаты всё и началось.

Переезд в новую, отдельную да еще «ого-го-какую-большущую» квартиру, бывший для всей семьи, хоть и давно и с нетерпением ожидаемым, но всё же чудом, для Гоши обернулся нешуточной бедой.

Старый дом, в котором они жили с чужой бабушкой (Гоша в тайне побаивался её глубоко запавших глаз и узловатых пальцев), которая, впрочем, из своей вечно запертой комнаты появлялась крайне редко, был в сто раз роднее и уютнее новой квартиры. Стертые скрипучие половицы, которые, правда, не раз заставляли ночью вздрагивать чуткого ребёнка («Он у нас такой впечатлительный», вздыхала мама на прогулке, когда случалось встретить школьную или институтскую подругу, ничуть при этом не стесняясь присутствовавшего при разговоре малыша) и даже страшный соседский петух Борька, не желавший уступать двор никому, оказались просто милыми детскими глупостями по сравнению с тем, что ждало мальчика в его новой комнате. Он не раз и не два, плача, убеждал маму и папу с помощью всего невеликого количества доступных ему слов, что нужно вернуться туда, к огромному (три на пять метров) обжитому и такому интересному двору, с его трухлявой «абрикосой» и красными жучками, к бабе Паше и петуху Борьке. Всё зря.

Но это уже потом, после того, как папа вытащил все уже странным образом успевшие покрыться пылью, чемоданы, старые, пахнущие нафталином куртки и даже тяжелые гири из стенного шкафа, чтобы показать Гоше, что никакого Бабая там нет. Даже после того, как мама (и не раз) спала с ним на его маленькой кровати (конечно же, в эти ночи ничего не случалось), а папа, сказав в процессе работы пару слов, которые Гоше повторять было строго запрещено и из-за которых мама с папой долго о чем-то приглушенно говорили за кухонной дверью, приделал в кладовке лампочку, включавшуюся, когда открывали дверь (мальчик быстро установил, что если много-много открывать и закрывать дверь, в конце концов свет в шкафу не погаснет и можно оставить его гореть всю ночь, только это не помогает). Ничего не дало и выигранное в конце концов Гошей в неравных боях право не гасить ночник в комнате.

Страшный Бабай всё равно приходил и пугал мальчика до жуткого плача, с безрезультатным хватанием ртом воздуха, иканием и даже почему-то неостановимым чиханием, которые, впрочем, начинались, только когда страшный карлик уходил. В моменты же, когда малыш видел перед собой живое воплощение своего страха, он не мог и пискнуть. Уже, казалось, готовый вырваться из его груди судорожный крик «МАМА!» испуганной пичугой застывал, упругим комком закрывая горло, мешая дышать. Наверное, Гоша и не дышал все те непереносимо ужасные мгновения, когда видел Бабая.

Конечно же, все искренние и страстные мольбы мальчика родители восприняли как очередную блажь, каприз избалованного ребёнка (какой-то он у вас чересчур нежный, говорили в ответ ухоженные школьные и модные институтские приятельницы, со скрытым отвращением глядя на чужого ребенка, невыносимо скучно благоухая дорогими импортными духами). Разговоры о переезде и Бабае перешли в разряд тех, с которых непременно начинается скандал и папа (стыдоба-то какая!) уже даже один раз шепотом предлагал маме сводить ребенка к детскому психиатру. Здоровье мальчика начало ухудшаться, он стал плохо кушать и вставать в садик бледненьким, словно дети подземелья (кто это такие, он не знал, но воображал себе белые полупрозрачные тени, бродящие по подвалу бабы Паши в темноте и грустно натыкающиеся на древние банки с закатками и бутылки с томатным соком, заткнутые марлей с окаменевшей от времени солью).

Впрочем, психиатр бы Гоше не помог. И причина тому была проста, как ясный весенний день: Бабай действительно приходил к Гоше. Мальчик был в этом твердо уверен, и, хотя в пять лет никто не станет сомневаться в своем психическом здоровье, да и слов-то таких еще не известно, но Гоша знал – он всё делает правильно, а мама и папа его не понимают.

Но сегодня Гоша решил поступить «как мужик», и даже как взрослый. Ещё позавчера он тайком от мамы украл из запертой обычно на ключ тумбочки ножницы и уже два дня прятал их за кроватью. Но страшный карлик позавчера приходить не стал, а вчера выскочил из-под кровати совсем ненадолго, почти утром, когда Гоша его вовсе не ждал и даже заснул. Поэтому достать запрещённую штуку он не успел, а только опять не мог дышать и расплакался, за что даже сгоряча получил от мамы по попе.

Но сегодня всё будет совсем по-другому. Гоша уже большой и сам со всем справится. Ведь Валька из старшей группы уже сам завязывает шнурки, а он ни капельки не хуже.

И тут судьба решительно выкинула тот фокус, на которые у Георгия с редкой фамилией Иванов, как впоследствии выяснилось, она была большая мастерица. Бабай, прежде появлявшийся из своего стенного шкафа только глубокой ночью, обязательно, когда родители уже крепко спят, ждал Гошу в его комнате. Он не шумел, не трещал обоями и не щёлкал паркетом, не цокал по стеклу и не шевелил занавески. Просто возник из-за стула с неаккуратно сложенной одеждой и молча двинулся к мальчику. Знакомо перехватило грудь, перед глазами поплыли прозрачные круги. Не совсем понимая, что делает, Гоша упал на четвереньки и пополз под кровать.

Бабай, прежде лишь легко касавшийся его руки (мама долго сокрушалась над странными пятнами и даже возила куда-то далеко в серую больницу «к кожнику»), схватил мальчишку за ногу и неправдоподобно быстро, рывком, втянулся под кровать следом за ним. Пожалуй, бежать под кровать не от папы при игре в прятки, а от страшного существа было не лучшей идеей, но Гошу гнал вперед не слабенький ум пятилетнего мальчика, а не рассуждающий безотчётный ужас загнанного в угол животного. Каким-то непонятным инстинктом Гоша понял, что в этот раз всё по-другому и Бабай не уйдёт так просто, насладившись страхом ребенка или его украденным дыханием. Он изо всех заработал ногами, пытаясь отогнать от себя липкое прикосновение, отчаянно ворочаясь в пыли. Существо словно, бы не ожидавшее такого отпора, на мгновение выпустило ребенка и тот, словно пробка от шампанского, стремительно рванулся в глубину темного пространства и с размаху приложился головой о дальнюю ножку кровати. Удар отдался глухой болью в висках, кровать вздорно скрипнула и откуда-то сверху, жалобно звякнув, упали на пол металлические ножницы. Одновременно с этим Бабай издал надсадный сипящий звук, почему-то повернулся вокруг своей оси и вцепился Гоше в лодыжки двумя руками, да еще пребольно ухватил прямо за пятку острыми зубами.

И тут случилось неожиданное: к мальчику вернулось дыхание. Звуки по-прежнему не могли пробиться наружу, задерживаясь, будто в толстом слое ваты, но пыльный воздух, пахнущий почему-то мелом, ворвался в легкие Гоши, словно свежий и соленый морской бриз. Он судорожно вздохнул в полную грудь и с размаху ударил существо зажатыми в руке ножницами. Потом ещё раз, ещё и ещё.

Сложно понять, что послужило причиной такому исходу, впоследствии Георгий много думал на эту тему, болезненно переживая жуткие мгновения снова и снова. То ли какая-то невероятная удача была тому виной, то ли какие-то непонятные силы вмешались в жизнь ничем особо не примечательного пацана. А быть может, это сработали сидящие глубоко внутри инстинкты, заложенные веками эволюции или самой природой. Защищайся или проиграешь, напади или станешь добычей, убей или умрешь.

В общем, один из ударов вырвал скользкие ножницы из руки Гоши и они остались торчать из головы страшного существа. Бабай крутился, хватал их руками и все пытался вырвать, но попытки его почему-то были тщетными. Наверное, ножницы попали ему в глаз, в темноте и суматохе Гоша не рассмотрел. Но одно он запомнил точно, как, уже согнувшись, существо произнесло на удивление чистым голосом: – Будь ты проклят. Чтоб ты тоже…– и недоговорив, дернулось, распрямилось в полный рост и затихло.

Потом орущего и беснующегося Гошу извлекли из-под кровати, нашли там же окровавленные ножницы, а папе стало плохо, вызывали «скорую».

Странные, похожие на застарелые болячки синяки на ногах Гоши доктор долго щупал и даже больно чиркнул по ним какой-то железкой, разорванную пятку полил какой-то шипучей водой, папе дал выпить какие-то таблетки, и обоих забрал с собой в больницу.

Дальнейшее, впрочем, Гоша помнил смутно, какой-то ярко освещенный коридор, какие-то усталые тётки в белых и синих халатах, сильную боль и отупение. Но все это было уже не так. Не так страшно.

Психиатр, к которому все же отвели мальчика, долго и благожелательно его слушал, много кивал и даже посмотрел на заживающую ногу, после чего как-то странно, неприязненно и очень внимательно взглянул на Гошину маму и попросил мальчика подождать в другой комнате. Сидя на холодной кушетке, Гоша слышал приглушенные дверью голоса, причём голос доктора был почему-то грозный и сердитый, а мамин виноватый и оправдывающийся.

Психиатр прописал Гоше какие-то таблетки, мама сильно осунулась и похудела, а к ним в гости почему-то несколько раз заходил смущённый и деловитый Васин папа, местный милиционер, спрашивал у Гоши как дела, смотрел на него внимательно, а ответы даже записывал на бумажку.

Двадцать лет назад.

Истерика ребёнка – вещь малоприятная. А когда, в три ручья заливаясь слезами, соплями и слюной, наливаясь краской, заходится в крике чужой ребёнок, переносить это и вовсе уж невозможно. Особенно в такой приятный воскресный вечер, да ещё в парке, поход в который является долгожданным и желанным событием для всей семьи.

Прогуливающиеся граждане оборачивались, бросали короткие взгляды и вполголоса обсуждали происходящее, качали головой, кто-то сочувственно, но большинство – укоризненно и осуждающе.

Мама, в свою очередь начиная краснеть, уже перешла от ласково-просяще-увещевательного «Ну, Гошенька, ну, зайчик» к грозному «Георгий!», но успокоить ребёнка у нее никак не получалось. Папа, который в отстаивании своей точки зрения тоже не преуспел, стоял чуть поодаль и нервно курил, поигрывая желваками и глядя в сторону, явно сдерживаясь, чтобы не задать капризному ребёнку хорошую трёпку.

Причиной скандала послужило нежелание Гоши идти в комнату смеха, билеты в которую, выстояв огромную даже по воскресным меркам очередь, они уже купили. Конфуз произошел возле входа, на самом пороге, когда сзади подпирали следующие посетители, недовольные случившейся задержкой. Попытка внести вредничающего мальчика в зал кривых зеркал неожиданно не увенчалась успехом – Гоша с удивительной для такого возраста силой принялся упираться ногами и кричать во весь голос, так громко, что пришлось отойти в сторонку и продолжить баталию уже там.

Масла в огонь ссоры подливало то, что родители уже предвкушали приятные минуты в комнате смеха, в которой не были уже давным-давно. Да и Гоша шел туда впервые, и как папа, так и мама были единодушны во мнении – мальчику такое приключение должно очень понравиться.

Но, несмотря на все уговоры, увещевания и угрозы мамы и даже пару непедагогичных увесистых шлепков от не сдержавшегося папы, затащить ребёнка в помещение со злосчастным аттракционом так и не удалось.

Андрей Иванович и Людмила Константиновна, волоча за руки канючащего и то и дело спотыкающегося и провисающего на руках родителей Гошу, в раздраженном молчании направились из парка домой, так и не обратив внимание на тот странный факт, что несмотря на то, что из самой комнаты смеха то и дело доносились взрывы веселого смеха, выходящие на улицу люди выглядели какими-то задумчивыми, если не подавленными, и, пожалуй, немного бледноватыми.

Впереди Гошу ждали долгий тяжелый разговор с отцом о манерах и поведении, после – унизительное стояние в углу, а родителей – тихая ссора возле телевизора. Вечер был испорчен окончательно.

Пятнадцать лет назад.

Бутылка, вращаясь, описала дугу и врезалась в стену, разлетевшись каскадом осколков.

– Ну ты, Жорка, и ссыкун! – глумливо протянул Скориков – Не знал, не знал.

Гоша понял, что эта наглая ухмылка сойдёт с прыщавого лица школьного задиры нескоро.

Подростки стояли около недостроенной школы, павшей несколько лет назад в неравной борьбе с капиталом и демократией. Пиво было куплено и требовало укромного местечка для того, чтобы выпить, присутствовали даже две девчонки, хихикающие и искоса поглядывая на парней, отчего кровь почему-то начинала быстрее бежать по венам, а грудь мальчишек – неестественно выпячивалась.

Гоша и сам понимал, что мешает всей компании веселиться, но поделать с собой ничего не мог. Едва зайдя в тёмный провал заброшенного здания, он каким-то боковым зрением уловил в глубине движение. Даже не так: он понял, что школа вовсе не забыта. Она не стоит пустой. Она обитаема. ОЧЕНЬ. Даже слишком, для его, Гоши скромной персоны. Да-да, как только он вдохнул пропитанный пылью и плесенью прелый, сырой воздух нежилого здания, бравада тут же покинула его и стало по настоящему, как в детстве, страшно.

Уходить домой и прослыть маменькиным сыночком и трусом ему, и без того не самому популярному в классе мальчику, не хотелось, но ещё меньше хотелось пускать туда своих друзей, даже не слишком любимого Скорикова. А уж Кристину из параллельного класса, при виде которой у впечатлительного Гоши уже давно перехватывало дыхание, пускать внутрь было никак нельзя.

Но ещё раз переступить порог Гоше было совсем невмоготу.

Внутри школы их ждало что-то совсем уж чужое и настроено оно было весьма враждебно. Как именно он понял столько всего, едва увидев кого-то краешком глаза, Иванов не знал, да и задумываться о таких отвлеченных вещах в сложившейся ситуации было некогда.

Гоша повернулся к своему самому лучшему другу, Саше Петренко, с которым они не раз совершали куда более рискованные поступки.

– Сань, ну нечего туда ходить. Двинем лучше в парк, я там лавочку одну знаю…

– В парке менты – важно повторил явно чужую, где-то подслушанную фразу Скорик.

– А ещё здесь в прошлом году двух бомжей убили! – сделал большие глаза Сашка.

Такого вероломства Гоша от друга не ждал и удивленно захлопал глазами, упуская драгоценные секунды, когда ещё можно было перехватить инициативу, увести компанию из поганого места.

– А может и правда, ну его – неопределенно протянул Олежа, тихий хорошист, в первый раз каким-то чудом затесавшийся в их компанию. Наверное, он хотел завоевать расположение Жоры, поддержав его, или просто был благодарен за то, что тот не возражал против его компании. А может, тоже побаивался входить в опасное место. Или так же, как Гоша, что-то увидел, почувствовал.

Только Гоша такой поддержке совсем не обрадовался. Вот если бы свое мнение высказал безучастно глядящий в сторону борец Рома, Гошин сосед по подъезду, тогда другое дело. Но тот презрительно сплюнул и сделал вид, что разговор его не касается. Понятно, рисуется перед девчонками. Куда ему, спортсмену, бояться какой-то старой школы.

– Ну и отлично – не преминул воспользоваться предоставленной возможностью не прекращающий ухмыляться Васька Скориков. – Вы с Оленем валите в парк, отличная пара – он мерзко засмеялся, навсегда переходя в категорию Гошиных врагов. – А мы с девчатами сюда. Салют!

Он повернулся, подхватил с пола пакет с пивом и разболтанной походочкой двинулся внутрь школы. Так и не проронивший ни одного слова, Рома, засунув руки глубоко в карманы, двинулся следом.

«А ведь ему тоже не по себе» – догадался Гоша, и от этой мысли ему сделалось совсем жутко. Даже Рома, с его первым юношеским разрядом чувствует неладное и боится входить туда.

Но гордость подростка – штука слепая и зачастую совсем не умная.

Сразу за Ромой в проём шмыгнули Кристина с Олькой, за ними, всё же бросив неловкое «Ну ты чего, Жор» – вошёл Саша.

Поколебавшись и напоследок как-то умоляюще взглянув на Гошу, за Петренко последовал и опустивший глаза Олег.

Гоша уже было сделал движение в сторону, где скрылась вся компания, но из слепого проёма на втором этаже вдруг посыпалась бетонная крошка с пылью, тут же набившиеся за шиворот новенькой дутой куртки и запорошившие глаза. Моргая, Гоша инстинктивно поднял голову и сквозь слёзы успел рассмотреть качнувшийся обратно в темноту силуэт. Сверху раздалось какое-то придушенное покашливание, потом что-то несколько раз глухо булькнуло и воцарилась тишина, прерываемая лишь доносящимися с далёкого проспекта гудками машин.

Гоша подбежал ко входу и отчаянно крикнул в мгновенно сомкнувшуюся за спинами подростков темноту:

– Да ну его нафиг, возвращайтесь, тут кто-то есть! – и сам поразился, каким тонким и жалким, словно бы совсем детским, получился этот крик.

Холодный липкий ветерок мазнул его по лицу и Гоша, развернувшись, побрёл прочь, давя в себе желание разрыдаться и пиная от досады пустые сигаретные пачки и пластиковые бутылки, попадавшиеся на пути. День был испорчен, с Васей точно придётся драться, а Кристина наверняка теперь на него и не взглянет, вон как она при виде уверенного в себе Ромы хихикала.

Впрочем, всему этому не суждено было сбыться, а вот поплакать вволю Гоше довелось.

По рассказам прячущего глаза Сани выходило, что спустя где-то два часа, выпив пива, он начал рисовать по тихому закупленным на авторынке баллончиком недавно придуманное «граффити» – простенькую эмблемку, состоящую из букв «А» и «П», Рома соизволил открыть рот и начал длинно рассказывать пошлый анекдот, косясь-таки, гад, в сторону Кристины, а Скорик пошел по нужде, благо было уже совсем темно и увидеть его девочки не могли. И тут брошенные развалины огласились отчаянными криками. С хулиганом и задирой Василием Скориковым приключилась форменная истерика, причину которой выяснили очень быстро.

Тихий мальчик Олежа Манилов лежал в лестничной клетке мёртвый, на его труп и наступил в темноте Скорик, завернувший сюда за естественной надобностью. Саня так и сказал «за естественной надобностью» и от этой казенной формулировки, дыхнувшей на мальчиков кафельным холодом морга, Гоша расплакался в первый раз.

Как писали газеты, к тому времени уже успевшие вооружиться принципом «чем хуже, тем лучше» и со вкусом вцепившиеся в скандальную историю, мальчик, выпив со сверстниками пива, упал в пустую лестничную клетку с четвертого этажа, да ещё каким-то образом был придавлен рухнувшим сверху так и не смонтированным лестничным пролётом. Смерть была мгновенной.

Как распивавшие спиртное подростки могли не услышать такого грохота – оставалось загадкой, на которой бойкие корреспонденты «сделали» не одну премию, истины, правда, так и не обнаружив.

Оставалась и ещё одна странность, о которой газеты и ТВ почему-то умолчали: Саша, да и Рома, клялись, что пива с ними Олег не пил, а двинул, по всеобщему мнению, следом за Жорой, что явно противоречило результатам экспертизы.

Последствия эта трагическая история имела тоже весьма грустные. Хулигана Скорика родители неожиданно споро перевели в другую школу, расположенную с противоположной стороны района, дружить с Петренко Гоша уже совсем не смог, на Кристину даже и смотреть было тошно. Через год родители решили переехать в полученную когда-то через служивого деда квартиру в приморском городе и никого из участников той драмы Гоша больше не видел.

Настоящее время.

Сон ушёл. Только что глаза ещё слипались, а в голове билась единственная мысль: «Лечь в кровать, да побыстрее». И вот, свет выключен, щека коснулась подушки, а в голову полезли вовсе неуместные сейчас мысли. Что вот опять ошиблась на работе, а ведь могут и уволить и тогда такую ожидаемую поездку в Турцию придется отложить, что Настя, змея, опять о чем-то разговаривала с Крутиковым, да так косилась… Сердце забилось быстрее, желание спать прошло окончательно.

Ворочаясь на уже влажных и горячих простынях, Лена пыталась найти положение, в котором станет уютно и удобно, думая о том, что нужно спать, ведь завтра на работу, и от того все сильнее нервничая. Вдобавок, квартира снова расшумелась. Постукивало в ванной – «Кран, что ли, опять не закрутила? Или течёт, гад? Неужели снова придётся гоняться за неуловимым сантехником дядей Ваней?» – подумала Лена. Потом что-то щелкнуло в прихожей, заскрипел пол, вроде у соседей, но очень уж громко в ночной тишине.

«Что ж вам, гадам, не спится!» – сказала про себя девушка и тут же устыдилась – «А сама-то?». «Нет, но я же, как они, рэп с шансоном вперемешку по воскресеньям с утра не слушаю!». И успокоив совесть этой весьма логичной мыслью, Лена перевернулась на другой бок. Тут же заскрипела дверь и страдалица, вздрогнув, поняла, что лежать в темноте спиной ко входу больше никак невозможно.

«Здравствуй, самостоятельная жизнь» – попробовала она укрепить дух. И тут же смертельная тоска охватила девушку. Как же не хватает глухого храпа отца, вечных походов за снотворным мамы. Так мешавшие спать, надоевшие, эти звуки как бы сообщали «Всё хорошо, жизнь идёт своим чередом, в Багдаде всё спокойно». «Ой, а это, интересно откуда? Фильм, вроде, какой-то».

Запертая на два замка и цепочку входная дверь издала печальный вздох. «Это просто сквозняк! Кто-то зашёл в подъезд!».

Проклиная себя за малодушие, Лена, решительно повернулась к краю кровати и рывком встала. Нога упёрлась во что-то мягкое и тёплое – тут же стало нечем дышать, сердце заколотилось, словно бешеное. Холодея, Лена сунула руку под кровать и, ухватившись всей пятернёй, дернула на себя. Неожиданно легко, существо поддалось и оказалось у неё перед глазами, тут же превратившись в зимнюю меховую шапку.

«Нет, ну откуда ей тут взяться, а?».

Маньяком чистоты она себя никогда не считала, но и вещи где попало не бросала, да и склерозом не страдала.

Чувствуя себя, как в детстве, последней трусихой, Лена сделала бросок к выключателю и комната осветилась на все сто двадцать ватт. В углу качнулась штора. Мгновенно превратилась из зловещей когтистой тени в простую и понятную деталь интерьера ёлка, ждущая на балконе праздника, заставив, всё же, девушку слегка вздрогнуть. «Наверное, нужно бы лампочку послабее вкрутить. Или абажур купить. А ещё ночник бы, но кто его подключит? Отца опять просить…». Пытаясь отвлечься бытовыми мыслями, Лена подошла к шторе и с неприятным звуком резко отодвинула её в сторону. Сердце, словно на американских горках, ухнуло вниз, не забыв прихватить с собой и желудок в комплекте с остальными внутренними органами. Из-за занавески за шкаф метнулась размытая тень.

«Боже, неужели кошка? В форточку залезла? От соседей, точно». В кошку, впрочем, трясущейся от страха девушке верилось с трудом.

Млея от ужаса, холодными волнами распространявшегося от центра груди во все стороны и заставляющего судорожно сживаться кулаки, Лена пыталась собраться с духом и наклониться, заглянуть под шкаф. А может быть, лучше сначала вооружиться? Она беспомощно оглянулась по сторонам в поисках какого-нибудь подходящего предмета.

«Ну зачем я сняла эту квартиру, а? Взрослая, да? Как же не хватает кота Васьки, уж точно не допустившего бы чужую кошку в квартиру. Кот, точно кот, что ж ещё-то может быть».

И тут зазвонил мобильный. «Час ночи почти, кто там, что-то случилось?» – пронеслось в голове Лены.

Не сводя глаз с убежища заскочившей кошки, Лена нащупала телефон и привычным движением поднесла его к уху.

– Да! Говорите, алло! – донесся из трубки сонный и сердитый мужской голос. – Слушаю! Что вы хотели? Алло-алло!

– Что? – испуганно пролепетала Лена – Это же вы мне звонили!

– Не мелите чепухи! Я спал, телефон зазвонил. Я не звоню неизвестно кому посреди ночи!

– Но телефон…– стала оправдываться окончательно сбитая с толку девушка – Он зазвонил, он на столе лежал, а тут как раз кошка, и я…

От такого странного поворота все внимание Лены переключилось на сердитого мужчину по ту сторону телефона, а о странной кошке она и думать забыла. А зря. Внезапно что-то толкнуло её под коленку, и девушка, разом вернувшись из мобильных далей в свою злосчастную квартиру, испуганно вскрикнула и выронила телефон. Да так неудачно, что тот, вращаясь, заскользил по полу и нырнул под кровать.

Это было уже слишком и Лена, упав в кресло, поджала под себя ноги и, закрыв лицо руками, горько расплакалась.

Чуть придя в себя и вооружившись шваброй, она вызволила мобильный из пыльного «подкроватья» и даже, осмелев, осмотрела пространства под всеми предметами мебели. Никаких кошек там обнаружено не было, лишь нашелся старый тапок, потерянный ещё на прошлой неделе.

«Что ж, кошка, наверное, сбежала тем же путём, что и вошла» – подбадривала себя девушка, уютно расположившись на кресле, подвернув под себя ноги и натянув футболку до самых щиколоток. Горячий чай добавлял уверенности в себе, являясь, в то же время, и потенциальным средством самообороны.

«Вот только выскочи, я как плесну» – воинственно думала Лена. «Нет, завтра буду ночевать у родителей, а там видно будет». В глубине души она понимала, что постыдная капитуляция совсем не добавит ей солидности в глазах родителей, и завтра ещё можно и передумать. Но мысли о родном доме с его привычными запахами и знакомыми, хоть с закрытыми глазами ходи, предметами и мебелью, здорово успокаивали не на шутку расшалившиеся нервы.

Впрочем, неприятный вечер насчёт нервов Лены, похоже, имел свои планы. Телефон, лежащий на столе рядом с чашкой, засветился, а потом и издал назойливое жужжание. На экране появился незнакомый номер и вибрация сменилась мелодичными, но настойчивыми трелями. Даже не удивившись сменившейся мелодии звонка, Лена сомнамбулическим движением поднесла трубку к уху.

– Извините меня, девушка – зазвучал уже совсем не раздражённый, а уже, скорее, извиняющийся голос – но у меня к вам появилось дело.

– Что ещё за дело? – буркнула девушка, мимолётом сама удивившаяся своей грубости. Правда, в сложившейся ситуации она была, наверное, вполне уместной.

– Видите ли, существо в вашей квартире. – Лена вздрогнула и уставилась на кровать – Оно сильно напугано. Понимаете, к вам случайно забрёл… Забрела некоторая сущность. По телефону это объяснить довольно сложно, но объяснить это иначе, так, чтобы вы мне поверили, я, признаться, не могу. Я понимаю, что звучит это нелепо и дико…

– Нет, что вы, я вам, кажется, верю – тихо произнесла Лена, наблюдая за медленно выползающим из под кровати розовым тапком, который только минуту назад лежал в центре комнаты. И тут же сорвалась на истеричный крик – Что вам от меня нужно?! Я милицию сейчас вызову, ясно? Что ещё за фокусы?

Последняя фраза, которую так любит грозно к месту и не к месту повторять папа, неожиданно привела девушку в чувство.

– Что происходит, вы мне объясните?

– Знаете что, девушка – снова осерчал голос в трубке – Я могу вам помочь. А могу не помогать. Оно мне надо, в два часа ночи? Будете слушать?

– Рассказывайте-рассказывайте, я всё, я успокоилась – заторопилась Лена, вдруг представив, как мужчина положит трубку и она останется с ужасным существом один на один в пустой квартире, без каких-либо логичных объяснений и доводов.

– Это случается редко, но бывает. Случай не смертельный – вкрадчиво, но как-то сбивчиво стал объяснять голос. Видимо, полуночный подъём не добавил стройности мыслей и странному собеседнику – Похоже, что это какой-то лесной дух, ну, существо, живущее в лесу, понимаете? Оно как-то оказалось у вас в квартире и не может найти выход. Вы высоко живёте?

– П-пятый этаж – промямлила Лена.

– Ну да. Они не умеют считать, понимаете? Поэтому не могут ходить по лестницам, там для них все одинаковое, пугающее. Бетон и искусственная кожа, а поднявшись или спустившись на пролёт, ты видишь то же самое. Он не может выйти, не понимает как. Он вас пугал?

– К-кажется да.

– Это нужно им. Сильные эмоции, понимаете. Тогда от вас можно получить энергию. Или манипулировать. Он заставил вас мне позвонить.

12 3 4 Weiter

Посредник. С той стороны. Дилогия

Andere haben auch gelesen: