Я, Камиль Алари

Голос Глеба прозвучал глухо, словно он обратился не ко мне, а куда-то в сторону.

– Послушай меня, Камиль. А, может, дело не в ней, а в тебе? На мой взгляд, твое нестабильное состояние говорит о том, что ты давно застрял на одном месте и потерял возможность двигаться вперед. Тебе страшно, ты лихорадочно ищешь выход.

– Какой выход?! Мы сами закрыли все возможности исследовать то, что не вписывается в правила, и единственная дорога в моем случае – на тестирование и коррекцию. Ты же знаешь это! – я почувствовал раздражение.

– Среди нас есть люди, которые способны показать всё, что ты захочешь увидеть в прошлом. Именно показать. Как в кинофильме. И они помогают тем, кто хочет понять, что не так в нашем благополучном мире.

– Откуда ты знаешь?

Разговор становился тревожным, мне захотелось остановиться, но любопытство пересилило. Я медленно опустился в кресло.

– Прости, я не мог признаться раньше, но с недавнего времени работаю с одним из них. И, поверь, это гораздо интереснее, чем исследовать наше веселое сообщество. В тех далеких веках содержится масса информации. Она шокирующая, не все могут это выдержать. Поэтому информаторы находят только тех, кто реально сомневается и готов выйти из зоны комфорта.

Признание было ошеломляющим – как если бы мой друг сознался в убийстве человека. В первый момент мне захотелось выбежать из гостиной. Но я погасил порыв ужаса, сжал ладонями ручки кресла. В конце концов, мы уже говорили с ним о многих запрещенных вещах, границы дозволенного были нарушены категорически. Так почему бы не продолжить?

– И как тебе, Глеб? Разве это не опасно?

– Опасно только для меня, для окружающих – нет. Но я справляюсь. И знаешь, Камиль? Многое изменилось.

– Что именно?

– Мое отношение к себе, жизни, науке.

Я подался вперед.

– Ты хочешь сказать, что прошлое можно увидеть?

– Да, – Глеб мягко улыбнулся мне, – и еще собрать материал, исследовать, сделать выводы.

– Но как?!

– Камиль, давай об этом поговорим позже. Я устал. Погода сегодня мерзкая.

– А ты не боишься?

– Чего?

– По правилам, я обязан заявить о нашем разговоре.

Глеб равнодушно пожал плечами, зевнул, с трудом выбрался из кресла, похлопал меня по плечу.

– Это тебе решать.

И ушел, оставив меня одного возле затухающего камина.

Так в тот ненастный вечер Глеб признался мне, что встречается с информатором.

Любое отклонение от правил было запрещено законом. И все же я не доложил о нарушении – сначала решил выждать, а потом сам стал мечтать о такой встрече. Но Горбачев больше не касался этой темы, будто испугался своей откровенности. А я боялся даже намекнуть ему о том опасном разговоре. Возможно, это была случайность или очередная шутка.

Два месяца назад мой друг исчез бесследно. Не попрощался, не предупредил. Слухи ходили разные – отправился в срочную космическую экспедицию, попал на коррекцию, умер. Официальной версии не было, и я по-прежнему ждал от него звонка. Ждал и боялся. Если информаторы вне закона, значит, Глеба могли изолировать.

Смириться с этой мыслью было сложно. Вопреки общепринятым стандартам, я сильно привязался к Глебу, и сейчас, спустя время, с удивлением обнаружил, что скучаю по разговорам с ним. Мне стало остро не хватать той самой грани дозволенного, на которой мы так ловко с Глебом позволяли себе балансировать – осторожно, почти не затрагивая острых тем. Если не считать странного разговора об информаторе.

Мои ощущения были неправильны – в научном окружении приветствовались исключительно деловые отношения. Мы с Глебом нарушили все предписания делового этикета, неминуемое наказание наступит. В этом я уже не сомневался.

27 век. Москва-сити. Информатор

…Я с тоской посмотрел на гуляющую толпу и отхлебнул обжигающий напиток, не почувствовав вкуса.

Мне повезло больше остальных только в одном – природа наделила меня неуемной жаждой познания, в отличие от основной массы потребителей моих услуг. И такими же неуемными амбициями. Именно я разработал и обосновал жесткий алгоритм отношений в бизнес-содружестве, который строился исключительно на взаимном уважении. Создавать бизнес с партнерами оказалось гораздо интереснее, чем единолично. Этот алгоритм был принят за основную базу, на основании которой стали выстраиваться новые социальные законы, защищающие права каждой личности.

Люди на Земле очень любили зарабатывать деньги, и если раньше они это делали спонтанно, то отныне любое действие оговаривалось кодексом партнерства. Недоразумения разрешались с помощью консультантов, никто не смел оспаривать право выбора противоположной стороны. Даже при неблагоприятном исходе предприятия партнеры ничего не теряли. Совместная деятельность предполагала слияние накопленных средств, но эти средства были защищены многочисленными страховками. Не было рисков, не было негатива, скорее – азартная гонка за прибылью.

Благодаря мне бизнес стал культовой игрой. Победители получали деньги и уважение общества. Проигравшие – полезный опыт, благодаря которому они могли пробовать заниматься бизнесом в партнерстве еще и еще раз. И победителей, благодаря моей стратегии, стало большинство.

Но мне нужен был новый материал для исследований, новые идеи. Поэтому последние десять лет я, не афишируя свои исследования, безуспешно пытался изучать историю бизнеса двадцать первого века. Эта цель захватила меня так же крепко, как в свое время алгоритм отношений между бизнес-партнерами. Я был уверен, что информация, полученная при изучении далекого прошлого, будет новой, полезной и, возможно, позволит мне сделать сенсационные открытия.

Но материала было мало – в основном, архивная художественная литература и редкие статьи того времени. Собранные данные были неутешительны: партнерские союзы слишком часто терпели крах. Как правило, люди объединялись, начинали с большим воодушевлением и надеждами на будущее, и, когда приходил успех, один из партнеров обманом забирал бизнес у другого. Что происходило на самом деле? Когда зарождался раскол? И почему в далеком прошлом сценарий был всегда один и тот же – поражение одного и победа другого? Я хотел исследовать способность человека сопротивляться негативным психологическим факторам. И, прежде чем обнародовать какие-либо выводы, стремился сам тщательно разобраться в этой сложной теме.

Кроме того, было бы крайне интересно сравнить жуткое, почти смертельное прошлое и наше благополучное настоящее. Показать такую альтернативу – лучший метод, чтобы сделать последователей послушными и убедить в чем угодно. Это придало бы моим исследованиям необходимую остроту, даже пикантность. В последние два года мой энтузиазм иссяк – тема оказалась недоступной, хотя и крайне перспективной. Материала не было, новых открытий тоже.

Как-то на одном из семинаров я услышал весьма интересные тезисы коллеги, французского философа Жан Жака Марнье:

«Если бы люди не имели генетически заложенных положительных задатков и навязанного религией внутреннего самоконтроля Сверх-Я, к двадцать седьмому веку на планете остались бы только животные»,

«Даже в самые кровавые годы в истории Земли всегда находились личности, ежечасно спасавшие мир своим благородством»,

«Человек не так плох, как рассказывает о нем история».

Тезисы были весьма спорные, и, возможно, несколько наивные. Марнье не потрудился их качественно обосновать. Впрочем, его интересовали религии прошлого, а там – сплошные домыслы, мифы, чудеса. Для моих исследований чудеса не годились. А вот высказанная Марнье вера в людей понравилась. Это очень перекликалось с моими собственными представлениями о психологическом ресурсе личности, которая способна идти к самосовершенствованию через боль. Я был почти уверен, что трудности закаляют характер, делают человека более человечным.

Но в моем благополучном мире трудностей не было, а боль не приветствовалась. Любые психологические затруднения моментально корректировались, человека быстро выводили из подавленного состояния – во благо личности. Следовало ли из этого то, что человечество достигло апогея развития и теперь катится в пропасть вырождения? Возможно. Но доказательств тоже не было, они остались в неизвестном прошлом.

Мысли были тоскливыми и какими-то тягуче-безнадежными. Пытаясь отделаться от них, я снова стал размышлять о возможном контакте с информатором – об этом думать было как-то веселее, словно появлялся проблеск надежды.

Если бы была возможность наблюдать развитие отношений хотя бы в одной бизнес-паре в прошлом, я бы многое понял. Мне страстно хотелось проследить весь временной отрезок развития таких отношений – от слияния до разрыва. Как это происходило? Кто делал первый шаг в лучшую или худшую сторону? Какие они, люди двадцать первого века?

Может, именно слабые партнеры и были теми людьми, которые, испытав на себе предательство друзей и близких, поднимались после жестокого падения и заново выстраивали собственную систему ценностей? А, может, наоборот, они становились жестокими, выгоревшими? По крайней мере, такие исследования могли бы стать основой нового эксклюзивного направления. Пожалуй, даже революционного. Но вряд ли мне позволят совершить переворот в науке – реальность стабильна и благополучна, никто не захочет ее разрушать, искушая незащищенные умы. Слишком опасно.

– …да, люди на Земле живут предельно спокойно, но любопытство так и осталось одной из самых сильных человеческих эмоций, его необходимо удовлетворять постоянно. Мой ресурс закончился, я скоро не смогу быть эффективным и интересным. Меня забудут.

Я нервно смял бумажную салфетку – она нарушила совершенство сервировки стола. Тут же подкатился робот, и салфетка бесследно исчезла в его щупальцах.

Я покинул кафе и медленно побрел вдоль Москвы-реки. Люди вокруг были веселы, беззаботны, счастливы – как могут быть счастливы те, кто абсолютно уверен в завтрашнем дне. Именно о такой уверенности говорил Глеб, когда рассуждал о современном человечестве. Я пытался проникнуться всеобщим настроением праздности, но не получалось – картинка казалась искусственной, будто меня поместили в голограмму.

Я искренне позавидовал молодежи и туристам, сожалея о том, что давно не испытывал чувства всепоглощающего счастья, незамутненного деловыми целями. Неужели у меня наступила биологическая старость, несмотря на все достижения медицины?

– …может, у мозга действительно после шестидесяти лет заканчивается ресурс блаженства, и умению радоваться отведено особое место где-то в далекой молодости, когда человек похож глупого на щенка, которого выпустили порезвиться на зеленой травке? Молодость не отягощена опытом…

Остановившись у парапета, я стал смотреть на воду. До беззаботной радости мне было так же далеко, как до противоположного берега широкой реки, по которой сновали самоходные прогулочные лодки. Подумалось, что эмоции – это такой же физический орган, как мышцы и связки, их надо тренировать постоянно. Невозможно находиться в состоянии постоянного спокойствия из года в год. Человеку хотя бы иногда необходимо переживать периоды эмоциональных неудач, чтобы потом особенно остро чувствовать радость их преодоления.

То счастье, в котором постоянно пребывали земляне, давно стало скудным – людей бережно, под руки, проводили через все мнимые опасности, не позволяя самостоятельно принимать решения. Я, профессор Камиль Алари, сделал для этого все возможное – именно для блага людей. И вот теперь, когда достигнут такой блестящий результат, я стал сомневаться. А правильный ли это был путь? И не заведет ли он нас всех в окончательный тупик?

Боковым зрением я отметил расположившуюся на лавочках группу студентов, они что-то оживленно обсуждали. Казалось, что в центре их дискуссии – мировая проблема, и решить ее надо было срочно. Я напряженно улыбнулся, почувствовав укол зависти.

– …до чего ты докатился, профессор, завидуешь студентам? А как же преимущества возраста, снисходительность к молодым? Симптомы выгорания налицо. Надо срочно что-то предпринимать, иначе тебя отправят на принудительную коррекцию.

Внезапно среди студентов произошло какое-то движение, они замолчали, стали с любопытством поглядывать в мою сторону.

– …узнали, надо уходить.

Мысль была равнодушной, какой-то пустой. И… я не двинулся с места. Течение реки завораживало. Хотелось раствориться в нем, забыть о проблеме, стать таким же бессмысленным и текучим, как эта тяжелая вода.

Крепенькая веснушчатая девчонка, отделившись от друзей, робко подошла и нарочито веселым голоском пригласила меня покататься на крытой экскурсионной лодке, но, увидев мой взгляд, испугалась и быстро ретировалась в свою компанию. Приглашение получилось скомканным, невежливым и предельно глупым.

Странная девушка. Она поступила вопреки правилам. Интересно, какие у нее были мотивы так сделать? В другое время я обязательно бы изучил этот вызывающий поступок – у девушки явно были нарушения, ей требовалось срочное тестирование. Но только не в этот замечательный день. Сегодня срочное тестирование требовалось мне.

Студенты, испугавшись неадекватного поступка своей подруги, снялись с места и галдящей стайкой упорхнули прочь – от греха подальше. Стало тихо, и только волны успокаивающе плескались возле каменного парапета набережной. Я почувствовал облегчение – хорошо, что они ушли, мешали думать. Мысли снова потекли плавно, как река.

Да, можно было, конечно, все бросить и стать отшельником. Хотя бы на время. Вокруг Москвы раскинулись многочисленные поселения по типу старинных деревень, где люди самостоятельно выращивали экологическую еду. Я никогда не бывал в этих поселениях, только видел рекламу: радующие взгляд пейзажи, улыбающиеся соседи, игрушечные дома с лужайками. Наверное, было бы замечательно поселиться в одном из особнячков, завести себе собаку, птиц, пару косуль. Наблюдать смену времен года, обыкновенной ручкой записывать в дневнике мысли и постепенно потерять счет времени. Но вряд ли я сумею так жить, это удел стариков. Я слишком привык к движению, жизни, поиску, без горожан мои исследования быстро потеряют смысл. К несчастью, с недавнего времени их цели стали мне неинтересны – я как будто потерял направление, споткнувшись о насмешливый взгляд той старухи.

Нет, я, конечно, продолжал делать то, что делал, даже смело обсуждал с Глебом спорные вещи. Сейчас я понимал, что это был остаточный ресурс, ничем не восполняемый. После исчезновения друга он иссяк окончательно. Та женщина смертельно ранила меня своим пренебрежением, я не смог противостоять ей. И теперь я должен умереть. Сначала умрет мой разум, за ним – тело. Интересно, сколько лет займет этот мучительный процесс?

– …надо идти. Так можно додуматься до чего угодно. У меня временный срыв, и я глупец, что допустил его. Сегодня же начну принимать препараты. А информатор – это блажь. Я так много помогал другим, что пропустил момент, когда сам стал нуждаться в помощи. Ну что же, ошибку легко исправить. И обязательно пройти тестирование.

От этих мыслей стало легче, будто принятое решение начать медикаментозную терапию придало сил. Я двинулся с набережной прочь, пересек многолюдную площадь. Стеклянный лифт доставил меня на двадцатый этаж торгового центра в любимый ресторан, где в это время всегда был бизнес-ланч. Устроившись у стеклянной панорамной стены, я невольно залюбовался видом Москвы. До чего красивый город! Древний и вечный.

Робот-официант бесшумно материализовался из-за спины и выложил на стол табло-меню. Я немного подумал, нажал кнопки. Фруктовый салат, каша из злаков, кофе и сухое вино. Скоро стол был накрыт, я остался один, пил мелкими глотками вино, смотрел на город и снова думал, думал… Вспомнилась студентка, так неосторожно пригласившая покататься по реке, – маленькая, кругленькая, рыжеволосая. Дурнушка с виду, но какая-то уютная и теплая.

– …странно, почему она подошла? Студенты меня боготворили, но еще никто из молодых не делал попыток вот так заговорить на улице, это было крайне неприлично. А эта девчушка решилась и потому запомнилась. А какие в моей жизни были женщины? И была ли у меня любовь? Нет, женщины легко исчезали, когда отношения становились неинтересными. Или я сам исчезал. Моей единственной любовью оказалась психология, и ни о чем не хотелось думать, кроме нее. До последнего времени, пока не начался нервный срыв.

Ничего, осталось немного, всего полчаса. Первый прием лекарств будет после обеда, препарат в офисе. Тяжесть отпустит, появится привычная легкость, желание обучать, зарабатывать, строить планы. Дурные мысли исчезнут, и я стану таким, каким был раньше – целеустремленным и полным сил. Жаль, что я не подумал о терапии раньше, понадеявшись на свои способности к самоанализу. К сожалению, точку невозврата пройти легко, особенно в нестабильном психическом состоянии, и я, не имея над собой никакого контроля, попал в ловушку, из которой теперь придется выбираться с помощью внешних средств. Это крайне неприятно, но необходимо.

– …пожалуй, надо бы трансформировать дом – камин слишком долго был облицован красным кирпичом. Почему бы не декорировать его белым синтетическим сланцем? И гостиную сделать белой. Это отвлечет…

Неожиданно рядом послышался певучий, с глубокими бархатными тонами, женский голос:

– Профессор, разрешите присоединиться?

Я вздрогнул и перевел взгляд, ожидая увидеть очередную навязчивую студентку, но не успел. Женщина, поправ все нормы этикета, уже сидела напротив. Каким-то особым чувством я понял, что, несмотря на моложавое лицо и пышные пряди блестящих темно-медных волос, она находилась в довольно преклонном возрасте. Пожалуй, выдали глаза – изучающий, холодный взгляд. При этом милая, обаятельная улыбка чувственных, полных губ. Непрошеная гостья показалась настолько необычной, настолько отличной от всех, что по моему позвоночнику прошла дрожь.

– …кто она? Зачем подошла? И почему кажется такой знакомой?

На секунду мое сердце сжала паника, но я совладал с собой и вежливо улыбнулся в ответ:

– Да, пожалуйста. Но я не имею чести быть представленным. Хотя… – я силился вспомнить, откуда ее знаю, и не мог.

– Меня зовут Рената Май. Доктор наук, Европейский институт глубинных исследований личности, Мировой конгресс социативной адапталогии. Правда, это не ваше направление, поэтому вы меня, скорее всего, не запомнили. Мы с вами еще ни разу не встречались лично.

– Вот как! – я облегченно улыбнулся и расслабился: ученому такого высокого уровня можно было пренебречь приличиями. – Ну, конечно! Чем могу быть полезен?

– Вы, кажется, хотели увидеть прошлое?

Я потерял дар речи, воздух вокруг потемнел и сгустился, в голове зашумело.

– …может, меня разыгрывают коллеги? Может, от своих навязчивых переживаний я начал страдать галлюцинациями или проговорился вслух? А, может… – меня накрыла волна холодного пота – как я мог забыть об этом?! Глеб! Он на коррекции, с ним работают секьюрити. На сеансах глубинного гипноза он наверняка уже рассказал о беседах у камина, информаторе, своем недовольстве жизнью и, главное, – обо мне, о своем друге профессоре Камиле Алари.

Секундная стрелка на настольных часах отсекала время, и, казалось, стала замедлять свой ход. Женщина терпеливо ждала. Я попытался собраться с духом. Кажется, моя тревога оказалась обоснованной – жизнь повернула вспять еще тогда, когда Глеб спровоцировал меня на неподобающие разговоры. Но я сам позволил этому случиться!

– …стоп, не думать! Надо сделать вид, что ничего не произошло. Это явная провокация!

– Кто вы?

– Профессор, не пугайтесь. Я представилась, но это сейчас неважно. Важно, именно то, что я вам могу предложить. Я пришла, потому что вы во мне нуждаетесь.

– Как вы узнали обо мне?

– Это тоже не имеет значения. Скажем так: возможности познания безграничны. И вы ищете такие возможности. Если вы сейчас откажетесь со мной разговаривать, я просто уйду. Не торопитесь, подумайте. Вам ничего не угрожает.

Робот поставил перед Ренатой чашечку кофе. Темная горячая жидкость просвечивала сквозь тонкий фарфор, над поверхностью поднимался легкий пар. Я почувствовал аромат и совершенно неуместно подумал, что это настоящий черный кофе, без добавок.

Отвернувшись от гостьи, я посмотрел в окно. Возникло острое ощущение, что таким привычно праздничным этот город я вижу в последний раз. Что-то должно необратимо измениться – или я сам, или реальность вокруг меня. Слишком много непредвиденных обстоятельств за одно утро. Возможно, она самозванка, и ее предложение – простое совпадение. Наверное, самым разумным будет подыграть этой странной женщине. В любом случае, именно сейчас, в этом ресторане, мне точно ничего не угрожает. Секьюрити всегда действовали осторожно, не вызывая лишних слухов. Они придут за мной в университет, когда я буду в офисе один. Но пока я здесь, вокруг много свидетелей. Они не посмеют нарушить общественный порядок, у меня еще есть время.

Я постарался придать своему лицу холодное выражение.

– Я бы не хотел общаться с вами на эту тему.

Женщина смотрела на меня всё также насмешливо-спокойно.

– Когда мы с вами снова встретимся, пригласите меня на бизнес-ланч. Официально.

Она легко поднялась из-за стола, ободряюще улыбнулась и ушла не попрощавшись. Остывающий кофе остался на столе. Я проводил ее взглядом.

– …она ушла? Так просто? И что значит «официально»? Что она хотела этим сказать?

Я почувствовал себя изможденным, словно пережил непосильную физическую нагрузку. Усталость сковала мышцы, двигаться больше не хотелось. Паника схлынула, но липкое беспокойство осталось.

– …изолируют меня сегодня или нет? И когда? Спрятаться невозможно – встроенный чип выдаст мое присутствие везде. Сопротивляться бессмысленно. Значит, время моей свободы закончилось.

От этой жуткой мысли навалилась тоска – липкая, тягучая, до такой степени несуразная, что перехватило дыхание, ладони вспотели. Я постарался успокоиться, насколько это было возможно.

– …во что же я втянулся? Кто эта женщина? Что меня теперь ждет?

Ланч подходил к концу, пора было возвращаться в университет. Еще ничего не случилось, и мне оставалось только одно – совершать привычные действия, не привлекая к себе внимание. Сегодня открывался очередной международный симпозиум, ожидался приезд какой-то важной знаменитости, имя которой я забыл. Еще полгода назад я бы выяснил абсолютно все об этой знаменитости, перечитал ее работы, написал приветственные письма от себя лично и от имени лаборатории. Но после исчезновения Глеба это стало неинтересно. И все же я оказался в списке тех, кого обязали показать гостю лабораторию, опаздывать было нельзя.

Я тяжело поднялся из-за стола и на ватных ногах двинулся навстречу своей новой судьбе.

Церемония открытия симпозиума началась вовремя. Я вышел на балкон огромного конференц-зала, осмотрелся – свободных мест не было, плотный гул стоял под куполом, над зрителями и сценой зависли камеры-дроны, непрерывно фиксирующие происходящее. Через пять минут после начала, как только слово взял ректор, чтобы представить почетного гостя, я ушел. Что может рассказать мне, Камилю Алари, неизвестный доктор наук? Нет, наверное, многое. Надо было бы внимательно выслушать основные тезисы, подготовить вопросы. Но желания слушать не было.

Я решил еще раз осмотреть свои владения, проверить, везде ли в лаборатории порядок. Вместо этого закрылся в офисе. Оставалось немного времени, хотелось побыть в тишине, прожить последние минуты свободы без суеты. Про намерение выпить антидепрессант я забыл – слишком сильным был мой страх.

Шло время. Я сидел в большом кресле за столом, смотрел на дверь и ждал секьюрити. Это ожидание было невыносимо, каждый нерв моего тела был напряжен, как натянутая струна. Совершенно некстати пришли мысли о том, что сам я за свою жизнь так и не испытал никаких сильных чувств, кроме эйфории от собственной славы. Я никогда не любил по-настоящему, ни к кому не был привязан. Истинная любовь в моей среде считалась дурным тоном, признаком эмоциональной распущенности. Любые влечения объяснялись гормональными всплесками и при необходимости корректировались. С острой тоской я подумал о том, что ничего так и не узнал о любви, гордился культивируемым хладнокровием, взращивал в себе легкое презрение к чувствам привязанности. Но любовь существовала, несмотря ни на какие запреты – это я знал из отчетов своих сотрудников, жалея тех, кто имел неосторожность любить.

– …жалел бы сейчас? Не знаю.

Я включил на экране последний доклад одного из ассистентов, бегло просмотрел первую страницу и, не понимая смысла написанного, свернул файл.

Рената Май сказала, что ждет официального приглашения. На бизнес-ланч приглашали заранее, если не желали провести его в одиночестве. В этом не было ничего удивительного, так было принято по этикету. Бизнес-ланч – святое время отдыха, и никто не имел права нарушать его границы. Представившись мне в ресторане, она нарушила этикет. Как и та рыжая веснушчатая девушка на Крымской набережной.

В совпадения я не верил, но два одинаковых случая за короткий промежуток времени настораживали. Будто я сходу вступил в полосу непредсказуемых событий, где начал терять контроль над происходящим и впервые в жизни не знал, что случится в следующую минуту. Это было непривычно и страшно.

– …итак, предположим, что секьюрити не появятся. Где я встречу Ренату Май? Или она сама меня найдет? Нашла же она меня в торговом центре. Может, она приехала в составе делегации? Возможно…

Я поймал себя на том, что это неправильные мысли – я, законодатель общепринятых правил, нарушил закон, не доложив об информаторе, с которым встречался Глеб, и теперь должен за это заплатить. Сейчас надо думать о том, что моя жизнь с минуты на минуту изменится. Не пострадает ли моя личность после принудительной коррекции?

А, может, это все-таки был элементарный розыгрыш? Может, это Глеб решил вытащить меня из зоны комфорта? Но тогда этим объясняется многое – и его исчезновение, и рыжая девушка, и фраза Ренаты о прошлом. В конце концов, ученый мог себе позволить исчезнуть на время, не объясняя причин, – я и сам стал подумывать о таком исчезновении. Возможно, сейчас откроется дверь, и Глеб – веселый, лохматый, несуразный, – войдет в офис и, как всегда, спросит: «Привет, профессор, что нового?»

Послышались голоса, я вздрогнул, в позвоночнике похолодело. Бесшумно отъехала в сторону панель из матового пластика, гурьбой вошли сотрудники, за ними ректор.

Я тяжело встал из-за стола, двинулся к ним навстречу. Ректор посторонился, кого-то пропуская, и я встретился взглядом с Ренатой Май. Она была невозмутима и приветливо-холодна. Ресницы ее чуть дрогнули, словно она подала мне знак.

Маленький седобородый ректор взял гостью за кончики пальцев, как истинный джентльмен старого поколения, и церемонно подвел ко мне.

– Друг мой, позвольте представить вам нашу знаменитую гостью. Рената Май, доктор социологии. Она приехала из Европы, – ректор ростом был меньше Ренаты на голову, круглый, как колобок, но с такой галантностью ухаживал за своей очаровательной спутницей, так светился счастьем, представляя ее, будто она была его первой женщиной, которую он встретил много лет спустя. – Камиль, вы не поверите, – ректор придвинулся ко мне и заговорил почти шепотом, – но эта знаменитая дама когда-то училась в нашем университете!

Завороженный introduce-ритуалом, я слегка поклонился и сказал первое, что пришло в голову:

– Тогда, господин ректор, позвольте официально пригласить вашу спутницу на бизнес-ланч завтра.

Ректор слегка подпрыгнул и весело рассмеялся:

– Дорогой Камиль, я сам хотел попросить вас об этом! Еще вчера я с гордостью говорил госпоже Ренате о вас и вашей лаборатории. Вам определенно есть, что обсудить!

После этого ректор откланялся и убежал, забрав с собой часть свиты, а я повел Ренату в лабораторию, стал рассказывать ей о своих достижениях, успехах сотрудников, показывал оборудование, даже немного шутил. Но это всё происходило внешне, за пределами моих чувств, будто не я произносил слова, а кто-то другой. Чувства замерли.

Потом произошел такой же официальный, почти японский farewell-ритуал с комплиментами и поклонами, и доктор Рената ушла, сопровождаемая теми, кому не терпелось показать ей другие лаборатории.

Я снова вернулся в офис.

Секьюрити так и не появились.

В тот вечеря на банкет я не остался. Не было сил. Отказавшись от флайера, заботливо предложенного распорядителем, я заказал автомобиль – невыносимо захотелось почувствовать дорогу, расслабиться. В редкие моменты, когда было настроение уехать из Москвы подальше от людей, я брал машину и направлялся в сторону Архангельского, в старинную усадьбу, где сохранилась одна из редчайших библиотек с древними книгами.

Трасса была идеально ровной, я с удовольствием слушал шуршание покрышек и почти незаметную работу двигателя. Возможно, это была моя последняя поездка в любимое место отдыха – я не знал, что мне приготовил завтрашний день. И наслаждался каждой клеточкой тела.

Раскаленный шар солнца начал падать в июньские леса. Куда-то далеко отодвинулись дурные мысли, рабочая суета, загадочная Рената. Все невероятные события последнего дня стали размытыми, как невнятный сон. Осталась пустая дорога, зеленые опушки, нарядные березовые рощи. И скорость, которую можно было ощутить только за рулем машины.

Последние пятьдесят лет машины стали выходить из употребления. По крайней мере, в мегасити, где на каждом свободном от зданий клочке земли были разбиты скверы, а на крышах – площадки для флайеров. Но мне нравилось водить автомобиль, это была редкая привилегия очень богатого гражданина Земли.

Мысли потекли свободно, я подумал, что за короткий срок – всего семь лет – я полюбил Россию всей душой. До этого была Швейцария, еще раньше Индия, Пакистан, Корея. Мир был давно открыт, языковых барьеров не существовало, каждый волен был выбирать себе любое место для работы и жизни. И все же, как ни странно, люди предпочитали жить там, где родились – активно путешествовали по миру, в основном, ученые и бизнесмены. Следующим городом, где я обоснуюсь надолго, обязательно будет Будапешт, но до этого далеко: в Москве оказалось комфортно. Возможно, я здесь останусь. Хотя вряд ли в моем нынешнем положении возможно мечтать о будущем.

Вечернее небо отяжелело, налилось оранжевыми и сиреневыми тонами. Появилось ощущение присутствия в нереальном психоделическом пейзаже, где никого, кроме меня, не было. Только застывшее небо, прямая дорога в горизонт, засыпающие поля и перелески. Захотелось остаться в этом месте и времени как можно дольше, забыть прошлое, не думать о будущем.