Муха на ветровом стекле

There are flies on the windscreen

For a start

Reminding us

We could be torn apart

Tonight

Depeche Mode

Часть первая. С бубной под углом в 30 градусов

Мрачный коридор казался бесконечным. Многочисленные ответвления во всяческие подсобки и глухие тупики требовали немедленного исследования, прощупывания, вынюхивания, вглядывания и прослушивания. Тусклый свет от засиженных мухами редких лампочек не обеспечивал полной видимости, и особенно настораживала застывшая вязкая тишина, витающая в бесконечных закоулках. Безмолвие – отнюдь не признак безопасности. Привычные звуки успокаивают, в то время как абсолютное затишье нагнетает чувство тревоги. Раньше он думал, что спящие собаки подымают ухо, реагируя на непривычные звуки, но теперь, когда сам стал сторожевым псом, точно знает, что таким образом животные стараются лишний раз удостовериться, что вокруг – все как всегда.

Вроде и магазинчик небольшой, но по количеству мелких помещений похож на соты в улье. Попробуй за всем уследи. И как всякий новичок, он старался ничего не пропустить: усердно дергал ручки дверей, заглядывал во все углы, подсобки, изгибы, извилины и загогулины, стараясь учуять незнакомые запахи.

Охранник – вторая по распространенности после менеджера профессия в Украине. На каждое здание требуется сторож, и даже пересічні громадяни нередко усаживают консьержек у входа в свои облупленные подъезды. В бытность поиска работы ему как-то предложили посидеть рядом с такой подъездной теткой в качестве секьюрити. Он тогда еще удивился: типа, не многовато ли двоих на одно рабочее место? Но ему популярно объяснили, что мордовороты обычно говорить не научены, и лучше эти функции разделить. Ему терпеливо растолковали, что он не такой уж и барбос, и из этой пары вакансий может претендовать разве что на позицию консьержа, которая, кстати, не совсем и вакантная, а точнее – совсем не вакантная.

Привычка тщательнейшим образом заглядывать во все углы появилась с тех пор, как пару недель назад он обнаружил в одном из этих гребаных закоулков бомжа. Мужик лет пятидесяти (а может и меньше, кто знает?) разлегся, забившись под батарею в подсобке второго этажа. И не таким уж помойным выглядел тот апатрид. Вполне возможно это был начинающий бездомный. Но на улице свирепствовал жуткий мороз, и бомжара, которому каким-то чудом посчастливилось незаметно пробраться в подсобку, находился на верху блаженства. На какое-то мгновение стало даже жаль чувака, но от мысли, что кто-то узнает о постороннем на охраняемой территории, волосы зашевелились на голове… Немедленное увольнение с волчьим билетом.

Обормот все еще лежал под батареей, не ведая, что через считанные минуты ему придется снова рысачить на собачьем холоде в поисках другого пристанища. Блеклый свет от грязной лампочки давал возможность рассмотреть пятидневную щетину и крупные бордовые прожилки на лице, давно нестиранные ватные штаны и вытянутый, когда-то лилового цвета вязаный свитер. Рядом валялись небрежно брошенная черная стеганая куртка и аккуратно приставленная к стене клетчатая сумка. Мужик нагло похрапывал, наслаждаясь теплом…

Брезгливо дотронувшись носком кожаного ботинка до кудрявой, давно немытой головы, охранник тут же отпрянул в сторону. Но тело и не думало шевелиться. Мелькнувшая было мысль позвать кого-то на помощь, сразу же отлетела в космос… Лучше провести операцию без свидетелей.

И тут непрошенный гость по-армейски резко вскочил, выпрямившись во весь свой почти двухметровый рост.

– Мужик, ты… это… Ты того… Давай… Не безобразничай… – протянул охранник, испуганно отступив к стене.

А бичара тупо смотрел своими сонными черными глазами куда-то вдаль, постепенно осознавая, что лафа позади, и не за горами суровые бомжацкие будни на двадцатиградусном морозе. Пришлось даже подождать, пока до верзилы дойдет реальность происходящего. Накалять обстановку не в общих интересах. Все надо решать быстро, мирно и бесшумно. Тут одна проблема: как вывести чудака вне поля зрения камер? В голове зароились всевозможные идеи… Если поднять гвалт, тогда он сдаст предыдущую смену, не выловившую постороннего перед закрытием. Сделать все по-тихому – подставить себя…

– Мужик, ты как сюда пробрался? – спросил шепотом, ненавидя себя за предательски трусливую хрипоту в горле.

– А ти… хто? – выдохнул бомж скорей удивленно.

– Охранник я …Ты давай… Ты того… Как сюда зашел, так и выходи… Понял?

– Поняв… Чого ж не поняв?…

И как бы спохватившись, мужик на что-то надеясь жалобно проскулил:

– А можна до ранку? Я тихесенько…

– Нет…

Картина – не маслом, а кизяком писанная: гулливер униженно просит шибздика о невозможном…

– Ты давай… Иди откуда пришел… Чтоб никто не видел… А то будет и тебе, и мне…

Бомж нехотя натянул на себя свою замасленную куртку и привычно-жалостливо захныкал:

– Холодрига на вулиці… Я тут тихенько… Пиздець там, захворію я…

– Нельзя, мужик… Ты того… Иди, давай…

Черт… Три месяца в охране, а уже такая деградация. Мало что заладил «мужика», еще и тыкает незнакомому человеку… Хотя… Тут не до этикета.

Наконец до бродяги дошло, что судьба неумолима, и, подхватив свою огромную клеенчатую сумку, он уверенно зашагал коридорными либирингами прямехонько к задней двери, выходившей во внутренний дворик.

Перед тем как шагнуть в белую мглу, бомж немного потоптался напоследок, и уже ни на что не надеясь, а больше для проформы пискливо-сострадательно прогундосил:

– Я тут посиджу до ранку… До вокзалу далеко… Змерзну…

– Нельзя, мужик… Иди с Богом… Скажи спасибо, что милицию не вызвал…

И решительно закрыв двери на замок, охранник с облегчением вздохнул и продолжил обход помещений. Деловито подергал ручки на дверях и преувеличенно внимательно осмотрел печати и пломбы, исправность охранно-пожарной сигнализации, видеонаблюдения. Потом со значением проверил наличие средств пожаротушения в подсобном помещении…

Но что-то не давало покоя… Что-то засело занозой в мозгу и заставляло оглядываться украдкой по сторонам. Стараясь отмахнуться от этой занозы, охранник еще более тщательно подергал ручки, еще внимательней вгляделся в темные закоулки.

И вдруг, сорвавшись с места в карьер, метнулся к задней двери и выглянул в окно.

На улице вьюжила пурга. Снег кружился в воздухе, струился поземкой на сером асфальте… Крыльцо пустовало, и только еле видимые следы от огромных ботинок вели за угол здания. Подождав минут пять пока метель окончательно не замела отпечатки чужих ног, он неспешно побрел в сторону подсобки. В голове крутилось: «Ничего… Куртка теплей моей… Пробьется… А если что… Я не при делах… Вон сколько в селах заброшенных хат. Посади огородик и будет тебе еда и жилье. Так нет… Бродяжничать – лучше… Спать под заборами им веселей!».

…. Утром охранник сдал свою смену, а в журнале твердой рукой записал: «Дежурство прошло без происшествий». Это был риск. Возможно, камеры зафиксировали его проступок. Но он не мог поступить иначе. По инструкции следовало немедленно вызвать службу безопасности, а это было чревато еще худшими последствиями. «Проникновение на территорию частной собственности». В данном случае он поступил достаточно благородно. Вся его вина только в том, что он тыкал бомжу и называл его мужиком. Но это скорее провинность, и на грех не тянет.

Не хватало потерять работу из-за … из-за … из-за … неизвестно кого!..

А ему сейчас очень нужна эта работа.

И было бы тупо терять ее из-за какого-то бродяги.

1

Вся жизнь – как несколько тусклых вспышек. Невозможно представить свое существование как единое целое, как нечто более-менее связное. Жизнь – как песня, слова в которых он никогда не различал. Всегда считал, что любая песня – это только мелодия с невнятным набором слов. Также и бытие его представляло сплошной монотонный фон с некоторыми вкраплениями матовых озарений. Детали жизненных перипетий если и вспоминались, то только в том случае, когда они попадали в зону вспышек. И тогда с некоторой долей уверенности можно было сказать: «Да… Что-то припоминаю…». А не забывался только последний год. Все остальное складывалось в архив, укладывалось надежно на пыльную полку памяти и доставалось оттуда крайне редко.

Сегодня 23 февраля 2012 года. Посреди каптерки – накрытый всякими яствами стол, который женская половина магазина устроила в качестве презента. На штат в 50 сотрудников – мужиков всего-то десяток: 4 охранника, два грузчика и пара-тройка водителей. Кассирши, бухгалтерши, уборщицы, руководство – все сплошь бабье, если называть вещи своими именами. И это бабье завалило праздничный стол мерзкими майонезными салатами.

Однообразный гул витает в небольшом душном помещении… Завскладом Зоя Корытченко торжественно вносит на овальном расписном блюде жирнющего печеного гуся. Народ одобрительно загудел, а у него зубы заломило от этой каждый год повторяющейся тоски… Меняется только антураж, а не суть происходящего. Прошлогодний «мужской» день проистекал в офисе: как бы в другой обстановке, но с тем же унылым наполнением и содержанием. Разве что побольше деликатесов на праздничном столе, а так – все то же самое. Те же бодряцкие поздравления в духе: «… мы за вашими спинами хотели бы укрыться, да не всегда получается, но мы все еще, несмотря ни на что, не оставляем надежды..» и т. д. и т. п. Вот это «несмотря ни на что», кстати, и напрягало. Если не тренькнет какая «несмотря ни на что», так выдержит ТАКУЮ паузу и ТАК про это подумает, что на потолке огненными буквами загорается: НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО…

Хотя в торговле, надо признать, публика, конечно, попроще, и празднества тут легко сливаются с очередными попойками. Поэтому пока память не стерла прошлогодний 23 февраля (а завтра она уж точно забросит его в архив рядом с другим барахлом), то можно с удовлетворением отметить плавное скольжение вниз по служебной лестнице. Объявив себя downshifter-ом, он с удовольствием катится по наклонной под комфортным для себя углом 30 градусов. И результат – налицо: если год назад «несмотря ни на что» ворковали костлявые блондинки, шелестя шелковыми брючными костюмами на фоне светлого чистого офиса с огромными пластиковыми окнами, то сегодня – любо-дорого поглядеть. Ныне пресловутое «несмотря ни на что» гундосят румяные толстухи, матерком сопровождающими свою речь и считающие его завидным «женихом». В то время как офисных худышек разве что приятной внешностью удавалось затянуть в свои сети, а не разгильдяйством, чтобы не сказать хуже.

А наружностью Бог не обидел. Пацанячья кликуха – Лорд. Хотя… был ли вообще теперешний охранник затрапезного магазинчика пацаном? Походу так и родился небритым, в просторном офисе с пластиковыми окнами 23 февраля 2011 года с худосочными девицами в роли акушерок.

После полстакана водки воспоминания резко пододвигаются к дверям ментального хранилища… Вот старший администратор торгового зала Валя. Очень пытаясь пондравиться, Валяподчеркнуто заботливо подкладывает в его тарелку оливье… Толстуха давно стреляет заплывшими мигалками… Заполучить внимание такого красавчега, да еще и образованного – престиж…

Но кругом все такое же банальное, как и оливье. Валя еще не знает, что он – Лорд. А Лорды не жрут майонезные салаты.

– Bitte leiten Sie mir das Brot.

Недалеко развитая администраторша выпучила глаза.

– Пардон, нынче я говорю на немецком, – пришлось объяснить. – Как в семье Ленина.

– Ты знаешь немецкий?

– А у меня жена немка.

Валины глаза медленно превращаются в тарелки.

– А что здесь удивительного? – бросил устало, как само собой разумеющееся. – Сейчас у всех жены – немки…

Пока соседка по застолью приходит в себя, есть возможность поразмышлять, откуда он такой взялся. Родители родом из украинского села, но мама, что называется – тонкая кость, да и отца Бог не обидел внешними данными. Прабабушка по материнской линии была реальная немка из переселенцев, и сын ее «имел светлую голову», как гордо выражалась мама. Дед считал в уме все зерно на току, удерживая цифры в своей золотой голове. А бабка – вообще отдельная история… Первая красавица на селе, но с хозяйственными навычками обратно пропорциональными своей beauty… Совершенно не приспособленная к сельской жизни, она хозяйка была никакая, зато сельские хлопцы ей проходу не давали. По папиной линии он унаследовал верхнеднепровско-ильменский антропологический тип из Великого Княжества Литовского.

Вот только Лордом его давно никто не называл… Разве что друг детства Толяныч иногда… Да и то саркастически…

… Эх… Сегодняшний день никак не войдет в зону вспышки. Ведь озаряются обычно какие-то глобальные перемены. Ну там свадьба, рождение детей, развод, переезд, смена работы. К тому же он катится по наклонной, вот в чем дело. А нельзя так сразу – из князи в грязи. Надо постепенно, мало-помалу привыкать к новому состоянию. Кстати, свадьбы с юбилеями всегда казались какими-то бабскими достижениями… Для нормального мужика вся эта лабуда – только фон. А для него почему-то эти события являются эпическими. И когда вся эта философия вырисовалась в голове, тогда мозг и выдал эту самую пресловутую наклонную. Угол падения высчитал сам и теперь ждал, чем все закончится.

… Наклонная – трагедия для семьи («с ума сошел, дурак? сам ушел? не выгнали? а кто будет оплачивать счета? как теперь жить будем?»), а для него этот шаг сродни выходу в космос. Хотя супруга, безусловно, права насчет газа, воды и отопления. Счета душат за горло… Между прочим, Толяныч (друг детства и рьяный поклонник теории неорабства), считает, что таким образом народ держат в неволе, и в недалеком будущем подавляющее число жителей Украины станут арендаторами. «Это при Советах вы худо-бедно нахватались жилья, а почитай классиков: почти все горожане снимали жилье у собственников. По статистике сейчас в Киеве каждая 10 квартира покупается в целях последующей сдачи в аренду».

Отлично… Есть бабло – покупаешь недвижимость и живешь в свое удовольствие. А народ загоняют в финансовую кабалу, навязывая так называемые «стандарты общества», на которые ты пытаешься заработать, а в реале – это бег по кругу. Твои родители тянутся из последних сил, оплачивая твое обучение и лечение только для того, чтобы впихнуть тебя в эту систему. Попутно с детского сада идет обработка мозгов: кто побогаче – вундеркинды, а бедные – сами виноваты. Через книги, телевидение тебе впаривают т. н. систему ценностей. «Посмотри, – говорит Толяныч, – уже никто не возмущается, что на телевидении крутятся миллионы. Этот ведущий – миллионер, потому что он самородок, а не потому что как попка повторяет то, что ему шепчут в микрофон. Расслоение – огромное, но пиплам впаривают, что это норма. Ты, главное, работай и оплачивай счета. А это и есть неорабство. Если вертишься вместе с нами, ты – винтик, ты – наш. Ты заводишь семью, платишь по счетам деньги, которые через цепочку посредников ведут к обогащению миллионеров, и рождаешь новые винтики. Классовое разделение общества никуда не делось. Оно трансформировалось. Появились новые рабовладельцы и новые рабы. Впереди окончательное формирование нового рабовладельческого строя и предпосылки этому налицо». Такая вот у Толяныча пессимистическая теория.

Хотя квартира – это да… Единственная недвижимость. Наследства – то недолет, то перелет. Как-то так случилось, что все загребли под себя более предприимчивые родственнички. Да и не родственнички тоже. Были дома, депозиты, жилплощадь, но все пролетело как фанера над Парижем. Теща решила, что выбив на заводе двухкомнатную квартиру, в которой они сейчас обитают, она сделала все возможное и вложила остальное семейное добро в свою младшую дочь Ленку от первого брака. А это ни много ни мало – шикарный двухэтажный дом, какие-то квартиры одиноких теть и зажившихся на белом свете двоюродных прабабушек. А Ленка была бездетной, сильно болела, а потом сошлась с каким-то мутным чувачком Вовой Изотькой и пару лет назад отошла в мир иной. То есть, Вова оказался не дурак, вовремя просек ситуацию и весьма удачно унаследовал все, что несколько чуждых ему поколений наживали веками. Получается, что несколько родов и колен жили и трудились ради пройдохи Изотьки. Вот такая была теща, Господи-прости-земля-ей-пухом.

А батьківщину жены прибрала к рукам земельная мафия. Хата в центре города долгое время пустовала, и теща все собиралась ее продать, но руки не доходили. А тут еще и соседка осталась одна: родители умерли, а дочь вышла замуж и съехала. И эту соседку вычислил Вася Морозов со своей дочкой-нотариусом Олесей Васильевной. И Вася угрозами вынудил бедную женщину продать дом за бесценок. Со временем Вася накинул глаз и на сопредельный участок и принялся обрабатывать тещу. А та ссылалась на брата-совладельца, с которым она не разговаривала лет 30 из-за этой хаты. И тогда тещу, как старшую дружку, усадили в машину, и она указала черным риэлторам дорогу. И пока брата обрабатывали, старуха просто сидела в машине и ждала. Естественно никаких денег теща при жизни не увидела. Все прокручивалось втихаря, и вскорости жертва черных риэлторов померла от депрессии, успев перед смертью прошептать дочке про свои злоключения. И судя по одноклассникам, у Васи все отлично. Гром его не разразил, жив-здоров, живет в Ялте и жрет шашлыки.

… – А я на выходных сбегала с утреца на базар, – щебечет Валя недавно принятой носатой кассирше. – Да, на тот базар… На Северный… Купила картошечки, морковки, курочку желтенькую, домашнюю. А тут меня кто-то за рукав – дерг! Смотрю – Милка. Работали вместе на радиозаводе. Такая цаца стала! В норковом манто! Вышла замуж, и так гордо: мой муж то, мой муж се, мой муж не любит то, мой муж не любит се. А еще недавно с дырками на локтях ходила… Да… Потом прибежала домой, сварила супчик. Положила туда картошечки, морковку, зажарочку сделала. Поела… А тут звонок! В дверь… Да, пришел Лешка, а я ему – хоп! Супчик и пюрешку с курочкой. Он поел, говорит: «Моя такого никогда не приготовит». Ой, она у него такая грязнуля, вечно голодный ходит. Да… я ему пуговку пришила, а потом говорю: в следующий раз пусть тебе ТВОЯ пришивает! А то, как пожрать – так ко мне, а как с командировки, так сразу домой.

Интересно, что в офисах больше холостячек, чем тут, в низах. «Offices full of single girls in their thirties – fine physical specimens…But they just can't seem to hold down a chap». Видимо, трудящиеся массы как-то лучше приспосабливаются к реалиям жизни, более практичны, что ли. Может, потому что принципов поменьше?

…Недавно пытался высчитать по времени, когда же уже, наконец, дно этой проклятой пропасти. Брал по катету сантиметр в год, но просчитался в гипотенузе. Хотя, если одумается, то вверх ползти гораздо сложнее, потому как треугольник-то скользкий, слегка маслом смазанный. Можно, конечно, выцарапать зазубрины или кошки нацепить, а сверху вдруг и веревку кто кинет… Но нет. Пока он в ожидании знака свыше. Неясного, невразумительного намека от судьбы… Что-то та будет… Кто-то или что-то подскажет в каком направлении двигаться дальше…

Потому что сегодняшнее существование не имеет никакого смысла.

Пока еще помнишь этот год, так опять же… Вспоминать-то особо и нечего…. С женой не ссорились, а просто перешли в параллельное сожительство, сопровождаемое непонятным поведением дочери. Девке недавно исполнилось 22. Внешне – вылитая мать: невысокая, ширококостная, пухлая и мало чему удивляющаяся…

Хлопнул еще полстакана водки, и Валя показалась даже милой. Неужели спивается? Тихо выскользнув из-за стола, направился к выходу.

Во внутреннем дворике легче обдумать мелькнувшую мысль «зачем так жить, если все скоро забудется». А на улице – стужа холодная… Небо, покрытое серыми кляксами облаков, угрожало свалиться прямо на голову… Обычный двор обычного магазина… Кругом все заставлено тарой, грузчики снуют туда-сюда… Но даже в такой обстановке внутренний дворик создает иллюзию свободы. Пьяная толпа с жирными гусями и майонезами осталась за спиной. А на свежем воздухе мысли летают по голове, как воробьи.

Голова-то пустая… Архивы – в закоулках, так что думай, сколько душа пожелает…

И минут через пять на гора вылезает мудрость, которая в здравом уме никак не формулировалась. «Надо жить так, чтобы не ждать, чтобы поскорей что-то прошло. Потому что за этим «поскорей» летит жизнь. Надо жить так, чтобы каждый день был длинным, как в детстве».

… И тут на крыльцо явилась Валя… И сразу запахло селедкой с химикатами… Добрая Валя… Со шлейфом селедки… Наверное, щас потащит его в свой кабинетик… Почему нет? Как можно отказать такой славной и восхитительной…. барышне?