Buch lesen: «Проданный путь»

ЧАСТЬ 1. Продавец путей

Глава 1

Миры Дальней волны творения, контийская империя, планета Саркасс, город Стальной Форт

Дождь плачет над Саркассом,

звёзды не светят над Саркассом,

жизнь покидает Саркасс,

потому что планетарный принцип,

дух Саркасса – Несару,

что есть Великая тайна,

умирает на Саркассе.

Наступает новый эон, эон мрака и невежества, и те, кто понимают, умоляют Зервана, повелителя времени, повернуть стрелки часов назад. Но Зерван не отвечает смертным, а Несару проклял свою планету, – так что есть причина вместе с дождём плакать над Саркассом.

Кто может, тот покидает этот мир, ибо нет ничего хуже, чем родиться в эон мрака и разрушения в мире, где производят орудия войны.

Саркасс ничего не замечает, он занят войной, победами, болью, производством оружия и торжеством, потому что этот мир принадлежит новому эону мрака. Стрекозы и бабочки покидают Саркасс, ставший пустыней, планета кажется им непригодной для жизни. В ответ Саркасс порождает формы, похожие на стрекоз, но снабжённые жалами, несущими смертельный яд. Саркасс захвачен контийцами, воинами молодой империи, претендующей на абсолютную власть в Живом космосе.

Стальной Форт, город контийской империи, одиноко стоит посреди мёртвой пустыни, если не считать станций разработок саркасского нефрита. Он – совершенство металлических форм, образец безупречной победы чистой логики, что принесли с собой солдаты Конта. В лучах закатной Гимиды его стальные шпили блестят как мираж золотого чертога, а блики играют, отражаясь от линз силовых установок.

Стальной Форт прекрасен для воинов Конта. Он похож на чудовище – каменного сфинкса, застывшего в прыжке. Стерилен, как нож хирурга, окружён непроницаемым силовым полем. Ничто чужое в воздухе, на земле или под землёй не сможет проникнуть в Стальной Форт, оплот порядка и чистоты помыслов.

Город производит нефритовые пушки, при помощи которых контийская империя сражается и побеждает мерзость космоса – отвратительных симбиотов Птаха, нарушающих законы жизни. Стальной Форт замкнут на себе и открывает врата в космос лишь для того, чтобы выплюнуть звездолёты, несущие на борту нефритовую смерть, или принять в свои недра корабли, вернувшиеся из боя. Стальной Форт – большой завод, штампующий орудия войны, шлифующий доблесть и честь своих солдат.

В центре его находится командная башня, выходящая в стратосферу, чтобы принимать волновые сигналы Конта. Так высока башня, что никто не осмелится подняться пешком на самый её верх. Есть ещё ангары – аккуратные стойла железных «хищников», военных звездолётов, и унифицированные бараки для отдыха солдат.

В каждом эоне ведутся войны – это закон Дальней волны творения. В этих войнах герои находят своё предназначение, воины совершенствуют дух и тело, правители учатся мудрости и политической гибкости. Эти войны не бессмысленны. Некогда ривайры использовали битвы, чтобы вырастить личности и стать совершенными, а магистры трагила-сай оттачивали навыки боевой магии; прочие воины учились быть стойкими и решительными. Но не сейчас.

Сражения в эоне мрака превратились в беспощадные бойни, где гибнут миллиарды существ, поражённые бессмысленным огнём, так и не раскрыв свои таланты. Невинные создания вовлекаются в сражения, чтобы стать пищей духа смерти. Сам Некроникус содрогается, принимая в объятия целые армии. Причины таких войн смехотворны, полководцы ослеплены жестокостью, орудия беспощадны, а солдаты кровожадны. Никто больше не удивляется, видя в космосе моря крови и горы костей. Таков эон мрака и таковы его адепты – контийцы, заражённые чистой логикой.

Сегодня в центре командной башни, зеркальном зале, слышен смех усталых воинов, играет музыка, звенят хрустальные бокалы. Здоровая раса празднует одну из побед над уродством Живого космоса – отвратительными симбиотами, порождением безумного гения Птаха. Контийцы беспечны и считают, что энергополе Стального Форта защитит их от любой угрозы.

Дождь плачет над их недальновидностью,

стрекозы смеются над их самоуверенностью,

и только Зерван, вращающий колесо времён,

печально усмехается: он точно знает,

что эон мрака только начался,

и неизвестно, что он принесёт тем, кто забыл богов.

Командир Стального Форта, сильный и умный воин, произносит речь, полную возвышенных уверений в будущей победе. И когда он на миг замолкает, чтобы поднять бокал за Конт, радостный смех и разговоры смолкают. Кажется, даже свет становится не таким ярким, а зеркала, в которых контийцы любуются собой, помутнели, словно сам Некроникус подарил им своё влажное дыхание смерти. В зале появляется бродяга.

Вид его безобразен: волосы не стрижёт и не расчёсывает, один глаз слеп, другой затуманен дымом остролиста, который незваный гость курит в зеркальном зале. На нём старая роба, грязная и оборванная, свисает чёрными нитями; штаны, протёртые до дыр, не скрывают босые ноги. А на суме, что перекинута у него через плечо, растёт плесень и грибок. Одна кисть бродяги заменена ржавеющим железным манипулятором, она опирается на гнилой сук, потому что пришелец хромает. Вокруг его головы вьются ядовитые стрекозы и мелкие мухи, которых никто никогда не видел на Саркассе. Их привлекает запах сладковатого остролиста, который запрещён на Саркассе под страхом депортации.

Для чистых и аккуратных воинов Конта этот бродяга – сущее наказание. Их глаза видят, но разум не может объяснить, как оборванец проникает сквозь силовой барьер, который не пропускает ни одной молекулы снаружи. Но тем не менее он появляется, когда его не ждут, и там, где не ждут совсем. Слышится тихий шёпот: «Опять здесь Продавец путей…» – и воцаряется молчание, которое не может преодолеть даже командир Стального Форта.

Появление этого гуманоида словно парализует солдат контийской империи. Есть те, кто вовсе не желают думать над загадкой бродяги, но есть и те, кто считает, что он не тот, за кого себя выдаёт. Если бы они могли спросить у тех немногих, кому Продавец путей предложил путь и кто покинул Саркасс и послал войну к дьяволу, чтобы ступить на путь самосовершенствования и мудрости, то услышали бы их особое мнение о бродяге.

Но те, кому он продал путь, никогда не возвращаются на Саркасс.

Командир Форта бросает бокал, и тот разбивается на тысячу осколков, с глухим звоном ударившись о зеркальный пол. Он не раз отдавал приказ арестовать бродягу как симбиотского шпиона, которым он, несомненно, и является. Сотню раз просил депортировать его за распространение дурмана «остролиста», но солдаты забывали приказы, как только встречались с взглядом единственного глаза бродяги. Они утверждали, что праведный гнев и величайшее презрение к оборванцу в тот миг так смущало их разум, что они забывали о приказе. Но все в Стальном Форте знают, что это неправда. Солдаты-контийцы сначала с жадным любопытством смотрят на пророка в лохмотьях, ждут его жестоких откровений, чтобы потом проклясть его и назвать слова бродяги бредом.

В полной тишине он ударяет палкой-посохом о зеркальный пол, и пол даёт трещину. Взмахнув руками, как крыльями, зловещим голосом говорит, обводя контийцев туманным взглядом:

– Пьёте разбавленный спирт, доблестные воины? Празднуете то, что кажется вам победой? Убиваете, чтобы ощутить жизнь? Стреляете по звёздам, что угрожают вам светом? Вы – жалкие создания, лишённые разума, а не солдаты. Мир, который вы отравили, умирает. Дух Несару покинул Саркасс, прокляв его на сто эонов вперёд. Скоро вы станете проигравшими, мёртвыми проигравшими. Но даже и в смерти вам не будет покоя: Средние миры закрыли все входы для смертных. Понимаете ли вы, жвачные животные, побеждающие лишь своё отражение, что это значит? Для вас лишь Дно миров станет последним пристанищем… И даже богам вы не сможете вознести молитвы, ибо Эшелон богов отвернулся от Конта.

Он ужасен, и от посоха разбегаются во все стороны блохи, крысы, пауки и многие неизвестные твари, которых никогда не видел Саркасс. Воины слушают его с ужасом, но вскоре чистая логика побеждает, и они предпочитают не верить словам бродяги. Кто-то нетерпеливо бросает фразу-меч, звучащую на контийском резко и хлёстко:

– Хватит рассказывать сказки. Убирайся, грязный оборванец!

– Прогоните бродягу! – подхватывают те, кому страх затуманивает мозги.

– Уходи, зараза, пока наши лучемёты не распылили тебя на атомы!

Они не желают слышать о Несару, не верят в Божественный Эшелон, и даже Дно миров кажется им выдумкой Аста Деуса, автора легенд Дальней волны творения. Наверное, они имеют право так думать, потому что подобные мысли защищают их мир от разрушения. Они кидают в бродягу остатки еды, пластиковую посуду и просят командира сбросить смутьяна в море Мутантов на съедение морским драконам.

Командир достает лучемёт, хотя применение оружия в командной башне запрещено его же приказом. Продавец путей покидает зеркальный зал, оставив гулять холодный ветер в открытых дверях. Контийцы бурно радуются, увидев, что он уходит из командной башни под угрозой оружия. Им проще считать его симбиотским шпионом, чем пророком.

Три багровых луны восходят над Саркассом, когда бродяга идёт по аллее вечной осени. Ядовитые стрекозы шелестят над его головой; твари, которых раньше не было в Стальном Форте, воют ему вслед, радуя ненасытного Некроникуса; на море Мутантов начинается небывалая по силе буря. Даже три луны прячутся за облаками, чтобы не встречать взгляд бродяги, полный укора бессмысленному существованию контийцев на Саркассе.

На своём пути бродяга встречает контийку, женщину-воина, что имеет в армии большой чин. Она не боится слов бродяги, ведь её муж купил «путь» и ушёл с бродягой, чтобы никогда не вернуться. Она сидит на осенних листьях и курит трубку. Мастер убийства, она заслужила боевые награды и гордится ими.

– Они не желают слушать тебя, Джари?

– Да, добрая женщина. Они закрывают уши, они изгоняют меня из своих залов, но сердца их пусты. Я – лучшее, что есть у них в этом эоне. Разве не так?

Он присаживается рядом с контийкой на сухие листья. И насекомых больше нет. Стоит невероятная тишина, багровые луны вновь выходят из-за туч. Над ними пролетает огромная птица, укрывая мир чёрными крыльями. Никаких птиц нет в Стальном Форте, и никогда не было, – контийская убийца знает это очень хорошо. Она думает, что птица – тень иных миров, и появляется она лишь там, где бродит Джари Дагата, продавец путей, нарушающий границы реальности.

– Может быть, ты слишком жесток с ними? Твои слова непонятны тем, кто вырос в военном городе, кто всю жизнь чтил лишь чистый разум и логику. Матери не читали им сказок, отцы не рассказали легенд. Они лишь учились слушать приказы и побеждать, размышляя здраво. Для воинов Конта твои слова не более чем бред сумасшедшего.

– Возможно, ты и права, мудрая женщина.

Он садится к ней совсем близко и играет с палкой, что поросла лишайником и грибком.

– А стала бы ты слушать меня, мудрая женщина?

– Нет, Джари. Идёт война с симбиотами, а твои сказки о богах ничем нам не помогут. Если легенды расскажут, как завоевать Тронн, я готова выслушать.

– Завоевать Тронн? – смеётся бродяга, и его голос похож на карканье старой вороны. Он даже роняет свой гнилой посох, такими смешными кажутся ему слова контийской воительницы. – Нет, глупая женщина, мои легенды не расскажут, как завоевать Тронн или умертвить Птаха. Но если хоть одно слово дойдёт до твоего сердца, тебе станет мало и Тронна, и всей вселенной, так высоко будет парить твоё освобожденное сознание!

Листья опадают в аллее вечной осени, и сумерки наливаются чёрной густой тьмой, от которой женщине становится очень неуютно. В командной башне гаснет свет, механические голоса птиц замолкают. Стрекозы-мутанты в страхе покидают Стальной Форт, а пустыня за силовым барьером стонет и ревёт голосами голодных хищников. Сейчас, рядом с Джари, ей кажется, что силовое поле совершенно ненадёжно, а защитные силы контийцев – лишь слабая иллюзия. Она поспешно встаёт, чтобы уйти, но просто так уйти нельзя, потому что Джари ждёт ответа, и она говорит:

– Ты, мудрый бродяга, отлично знаешь, на что способен каждый из нас. Моя судьба – убивать симбиотов, моё сознание закрыто для сказок. Но я знаю того, кто не прогонит тебя и даже выслушает с большим любопытством.

Тот, кого назвали Джари Дагатой, встаёт и гладит волосы контийской женщине, он невероятно нежен и искусен, даже её старая боль в голове проходит от тепла чужих пальцев. Он нетерпелив. Настолько нетерпелив, что силовой барьер слабеет и пропускает в Форт скорпионов, червей, многоножек, блох и ночных мотыльков.

– О ком ты говоришь, скрытная женщина? Скажи мне скорей, и я подарю тебе стебель остролиста. Ты забудешь того, кого любила, и погрузишься в безмерное удовольствие.

– В том нет никакой тайны, бродяга. Гилберт, приёмный сын землянина Гая Мэгана, юный романтик, последний на Саркассе, кто верит в легенды Аста Деуса.

– Уж не тот ли это Гай Мэган, что ведёт разработку самой крупной нефритовой горы на Саркассе?

– Тот самый. И боюсь, он продырявит тебя лазером, если увидит рядом со своим сынком.

– Лазеры против меня неэффективны… – смеётся бродяга и дарит контийской воительнице свой посох, что похож на гнилую палку. Контийка берёт из вежливости и ждёт, когда он уйдёт, чтобы выбросить его. Но когда тень бродяги растворяется в ночи, выбросить посох уже невозможно, потому что в её руках не сухая палка, а нефритовый стержень Саркасса, цены которому не сосчитать. Она оформляет разрешение на вылет и навсегда исчезает с планеты Саркасс, оставив войну глупцам.

***

Серебряный свет трёх лун и бесчисленных звёзд льётся на фигуру путника, который только что прошёл сквозь энергополе Стального Форта. Пустыня ночью полна тварями, ядовитыми и безжалостными, особенно в багровых сумерках. Чтобы пройти по ней, нужны стальные ноги или самый прочный защитный костюм контийской армии. Но даже в таких костюмах воины не желают выходить туда, где жара не спадает даже тёмной ночью, где заросли колючих растений сплелись в плотный ковёр, идти по которому – самоубийство.

Бродяга идёт по пустыне, переполненной ядовитыми насекомыми, как по самой удобной в мире дороге. В руках его опять посох, которым Джари щекочет пустыню, и колючие растения расступаются, освободив ему путь. Он приветствует небо с серебристыми звёздами, и небо посылает ему дождь, смягчив жар раскалённого песка, по которому ступают босые ноги бродяги. Ночной путешественник просит три луны Саркасса послать ему свет – и луны освещают дорогу. Он приветствует песок Саркасса, и песок рассыпается, сотворив проход для босых ног. Он приветствует жизнь, и ядовитые стрекозы летят впереди, чтобы указать правильное направление.

Что же это за бродяга? Горы и небеса ему подчиняются, стрекозы и скорпионы не жалят, как воинов Конта, силовые барьеры пропускают его, а сухая палка может превращаться в нефритовый стержень! Но он действительно нищий: одежда заскорузла от грязи, запутанные волосы покрылись пылью, на подошвах язвы, сочащиеся кровью, а в карманах живут пауки и многоножки. Он потеет, он страдает от жары и жажды, укус саркасского скорпиона смертелен для тела бродяги.

Контийцы не знают ответов на эти вопросы, но если бы они спросили у мнемоидов с Окутаны 5, то услышали бы странную мысль, которая совершенно не укладывается в их логику: мнемоиды считают, что Продавец путей учтив с миром, и потому мир учтив с ним. Впрочем, когда Джари Дагата усмехается, оглядываясь на Стальной Форт, точно и определённо можно сказать, что он никогда не будет учтив с теми, кто спрятался за силовым барьером и убил дух Саркасса, перекопав все пески пустыни в поисках нефрита.

Контийцам нет дела до мыслей бродяги, они считают себя героями, которые освобождают мир от страшной угрозы. В легендах Аста Деуса записано: эон, который начинается с неестественной войны, способен уничтожить порядок всей волны творения. Хаос, который расположен за границами волны творения, смешается с материальными мирами, всё заполнится первоэнергией. Не будет разницы между планетой и вакуумом, пламенем и водой, телом контийца и нефритовым стержнем. Никто не сможет выразить свою индивидуальность и совершенствовать дух, потому что дух будет частью целого, пребывающего в застывшем совершенстве. Ведь именно потому и посылает великое Внеграничье своих эмиссаров в волну творения: чтобы совершенство хаоса превратить в разность уровней, дающих возможность течь первоэнергии в разных направлениях.

Кто-то из мудрецов и магистров смотрит с опаской на войну, от которой весь мир погрузился в хаос, а кто-то с надеждой, ибо считает состояние хаоса безупречностью, ведь хаос рано или поздно лишит формы содержания, а содержание – смысла, и тогда всё станет единым.

Действительно, война с симбиотами Птаха – самая неестественная в этом эоне. Миллиарды гуманоидов, вооружённых смертоносными нефритовыми излучателями, не могут победить несколько тысяч симбиотских воинов. Кажется, конец войны настанет, когда прекрасный Бальдур подурнеет лицом, а воинственный Мардук перестанет метать огненные дротики в смертных. Так считают мудрецы, но, скорее всего, закончится эон – и вместе с ним завершится и эта странная война.

В ней участвует ещё одна сила – клан Раат, владеющий древней боевой магией. Один воин Раат стоит тысячи контийских звездолётов, но им тоже пока не удалось победить симбиотов или захватить Птаха и его планету Тронн.

Даже когда силы гуманоидов и Раат объединились, конец проклятью симбиотов не наступил. Потому многие мудрецы пришли к печальному выводу: возможно, царство антропоидных рас приходит к концу, уступая дорогу новому виду существ. Их называют «тики», что на языке Тронна значит «божественные шары», или «небесные скаты»; впрочем, кроме Птаха, никто точно не знает язык Тронна. Тики не нуждаются в кислороде, они создают симбиоз, соединяясь с любым живым существом, обладающим плотью, превращая своего носителя в сверхсущество.

Когда появились первые симбиоты, мир вздрогнул от ужаса, но не посмел напасть на них. Однако планеты окружили себя защитными барьерами, и тогда Птах объявил войну Живому космосу, а именно – Контийской империи. В переговоры он вступить не пожелал и развязал войну, которой нет конца.

Воины контийской армии уверены, что очищают Живой космос и свой дом от скверны, от самого неестественного союза в волне творения – гуманоидов и анаэробных тики. Моральная чистота солдат не подвергается сомнению, а ужас симбиоза в их глазах – хуже смерти. Правители Конта поддерживают высокий моральный дух армии, но втайне грезят о прибыли, которую могли бы извлечь, если бы получили монополию на симбиоз тики. Правда, для реализации таких целей сначала надо умертвить Птаха и победить воинов-симбиотов. К чему стремится клан Раат – вообще неизвестно, однако и они имеют планы использования анаэробных тики.

Великий Птах, создатель симбиотов, лишь смеётся над воинами Конта и продолжает создавать симбиотов. Только теперь он не дарит тики всем желающим. Разве что раз в сто циклов, когда у него особое настроение.

Саркасс производит оружие, нефритовые лучемёты, без которых война с Птахом давно была бы проиграна. Именно здесь, на Саркассе, большие залежи бело-кремового минерала, из него Конт производит смертельный нефрит. Не будь нефрита на Саркассе, война завяла бы, как цветок, вырванный из земли. Разработки нефритовой горы ведёт гуманоид из пятой контийской галактики, названной Солнечной, – землянин Гай Мэган. Именно туда и идёт через пустыню бродяга Джари Дагата.

Глава 2

Миры Дальней волны творения, Саркасс, пустошь у нефритовой горы

Белый песок и палящая Гимида беспощадны, особенно когда звезда в зените. Без моря Мутантов жизнь там была бы невозможна. Тёмно-красное море окутывает влажными парами песчаный обрыв, и даже редкие растения не осмеливаются прорасти днём из песка. На первый взгляд это одинокое море спокойно. На нём не бывает смерчей и ураганов, разве что когда Продавец путей приходит в Стальной Форт. Но море смертельно опасно – оно заполнено мутирующими формами жизни. Одни твари пожирают других, чтобы продолжить существование. Кто-то живёт не более суток, кто-то целый цикл Саркасса, но судьба всех тварей предрешена – быть пищей более сильному.

Контийские воины не любят море Мутантов, оно слишком агрессивно для них. Особенно зловещи морские драконы – чудовища, часто имеющие две головы и железные шипы. Но Гилберт Мэган лишь наполовину контиец, он рождён на планете Земля, и некоторые вещи на Саркассе не кажутся ему такими отвратительными, как воинам Конта. Сила и беспощадность морских драконов завораживает его так, что юный мечтатель забывает о немилосердной жаре. Его вездеход уже засыпало песком, и вызовы Гая Мэгана остались без ответа. Он смотрит лишь на море, а нефритовая гора, самое большое сокровище на Саркассе, ему совсем не интересна.

Продавец путей идёт целую ночь, а ночь всё не кончается; тогда он просит обсидиановую бабочку, столь редкую в пустыне, ускорить восход солнца. Ведь к обеду он должен увидеть Гилберта Мэгана, сидящего у моря Мутантов.

Действительно, на краю обрыва виден силуэт одинокого мечтателя, а сердце его открыто чудесам мира – явление крайне редкое в эоне мрака.

– Светлого дня тебе, юноша, – низко кланяется бродяга Джари Дагата, у которого ужасно измождённый вид. – Разреши усталому путнику обрести краткий миг покоя рядом с тобой.

– Прохладной тени тебе, странник, – отвечает Гилберт Мэган и тоже кланяется. Он замечательно воспитан и сейчас пытается всеми силами скрыть свое удивление. – Пустыня не принадлежит моему отцу, так что можешь остановиться там, где захочешь.

Бродяга садится на расстоянии вытянутого локтя, что намного ближе, чем разрешает саркасский этикет. Внизу плещется море Мутантов, из бордового вдруг ставшее почти чёрным. И всё же вода прозрачна, и в ней можно увидеть движение самых разных тварей, о которых бывает даже страшно подумать. Это море так же одиноко и так же полно жизни, как и юный Гилберт Мэган.

– Я не спросил разрешения остановиться на этом обрыве или в этой пустыне. Я лишь хотел узнать, разрешишь ли ты, юноша, отдохнуть непосредственно возле тебя. Не каждому в Стальном Форте нравится близкое присутствие Продавца путей.

Услышав это имя, Гилберт Мэган бледнеет, пока бродяга бесцеремонно его рассматривает, не пытаясь скрыть грустную усмешку: волосы Мэгана выкрашены в три цвета – синий, жёлтый и красный, потому что это цвета звездолётов империи Конта. Нос имеет проколы, в которых гнездятся чёрные жемчужины, потому что так модно на Земле. На нём безрукавка, сандалии и брюки из кожи морских драконов, одет он в соответствии с трендами Саркасса. Несомненно, сам Гилберт считает себя вполне современным.

Увидев, что бродяга полон презрения, Мэган встаёт, чтобы уйти:

– Мой отец не разрешает мне разговаривать с оборванцем, торгующим остролистом. Я лучше уйду, а ты можешь остаться, где пожелаешь.

– Ты так снисходителен, сын Мэгана. – Бродяга притворно вздыхает и втыкает свою палку-посох в песок. Палка начинает покрываться почками, что совершенно невозможно для пустыни Саркасса. – Конечно, иди. Я хотел рассказать тебе легенды, о которых не знал даже сам Аста Деус. Но отца надо слушать, юный Мэган. – Джари демонстративно не смотрит вслед уходящему юноше.

Проходит совсем немного времени, но шума мотора вездехода не слышно. Наконец Гилберт Мэган возвращается и садится рядом с Продавцом путей.

– Ладно, я послушаю, если ты не обманешь.

Он скрывает свой интерес за скучающим видом и надменным выражением лица, словно каждый день к нему приходят бродяги, предлагающие рассказать легенды космоса.

– О великий Зерван, как неумолимо время. Я был готов подарить тебе легенды просто так, но теперь мои условия изменились. Я продам тебе легенды. Заплати и слушай.

– Я так и знал, – отмахивается Гилберт Мэган, он разочарован, но уходить не спешит. – Я слышал о тебе и твоих странностях.

– Тебе нужна легенда, или я пойду дальше?

– Хорошо, Продавец путей. Назови свою цену, а я подумаю.

Бродяга вытаскивает посох, который только что зацвёл в пустыне, и бросает его в море Мутантов. Посох падает на самое дно, и тысяча хищников немедленно окружают его, но вскоре твари теряют интерес, поскольку в палке нет мяса.

– Мой посох упал в море, Гилберт Мэган, принеси мне его обратно. Видишь ли, я так долго шёл через пустыню, что ноги мои стёрлись до кости, кожа на лице обгорела и к тому же у меня закончился остролист. Я так немощен, что не смогу сам за ним спуститься. Принеси посох, и я расскажу тебе легенду о солнечном Митре, шагающем по мирам.

Во время тёплого сезона море Мутантов особенно опасно, твари размножаются и готовы порвать друг друга на куски, лишь бы получить мясо и вырастить потомство. Войти в его чёрные воды подобно самоубийству. К тому же, привлечённые вознёй мелких тварей, в море появляются морские драконы – отвратительные монстры, от которых у Гилберта озноб по всему телу. Как только человек ступит ногой в воду, сразу станет лакомым кусочком этих голодных тварей.

– Как же я найду твою палку на дне моря, если меня съедят? Давай лучше сделаем тебе другой посох!

– Ах, сын Мэгана! Я такой      неуклюжий, вдруг я уроню и вторую палку?

– Это обман, Продавец путей! Ты утверждаешь, что неуклюжий, но ты достаточно проворен, если прошёл через пустыню, где никто другой не может быть без защитного костюма. Разве ты не должен был получить ожоги?

– Я получил ожоги. Смотри!

Он показывает свои ноги, которые и правда как сплошная рана. Он так корректен, что даже не замечает неуважительный тон Гилберта Мэгана. Законы Саркасса запрещают спорить со старшими или перебивать их.

– А высокая каменная гряда, что стоит с северной стороны моря Мутантов? Как ты её преодолел без вездехода?

– Я не заметил никакой гряды.

– А ядовитые насекомые, скорпионы и многоножки, которыми кишат пески пустыни везде, кроме морского побережья?

– Наверное, от меня воняло, – пожимает плечами Джари Дагата, и его единственный глаз горит яростным огнем. Вопросы юноши кажутся ему бессмысленными, как и всё на Саркассе. – Если ты собираешь уличать меня, старого бродягу, во лжи, то лучше я вернусь в Стальной Форт. Там найдётся кто-нибудь менее придирчивый и готовый выслушать легенды.

– Хорошо, я попробую. Бросай камни в сторону, чтобы твари отплыли от посоха.

Гилберт Мэган спускается к морю Мутантов, проклиная свою горячность, и в ужасе видит, как возле берега скопились твари и готовы выпрыгнуть из воды, чтобы полакомиться его телом. Продавец путей начинает кидать камни в сторону, и твари устремляются к ним в надежде на мясо. Пока их нет, Мэган ныряет за посохом, но не находит его. Бродяга сверху указывает, где посох, но всё время ошибается или нарочно дразнит юношу: то он кричит, что нужно нырнуть влево, то вправо, то дальше, то ближе.

Гилберт видит, как пенится вода: это приближаются морские драконы. Он в отчаянье ныряет ещё раз, не надеясь выплыть, хватает посох, который уже заплели жадные водоросли, и изо всех сил плывёт к берегу. Едва он выскакивает на песок, как три золотых дракона уже ревут на том месте, где на дне лежал посох. Они готовы выпрыгнуть на берег, чтобы настичь жертву, но Гилберт Мэган уже далеко. Он кладёт посох к ногам бродяги и сам удивлён своей отвагой: никто и никогда ещё не нырял в чёрные воды моря Мутантов.

– Я принёс посох.

– А я принёс тебе плохую весть, Гилберт Мэган. Дух Несару, планетарный принцип Саркасса, покинул планету. Вскоре она вся станет безжизненной пустыней. Здесь будет лишь военная контийская база. Но, впрочем, тебя это уже не будет волновать.

– А как же люди, которые работают на разработках нефрита? Они не военные. А мой отец? Он любит этот суровый мир, так же, как и я. Может быть, Несару поторопился покинуть Саркасс?

– Нет, мой мальчик, – смеется Джари Дагата, и смех делает его значительно моложе – разглаживаются морщины, волосы темнеют, а тело распрямляется. – Несару знал, что я приду и заберу самое дорогое, что здесь есть.

– Нефрит?

Продавец путей смеётся ещё громче, а Гилберта Мэгана охватывает озноб, несмотря на то, что Гимида в зените и её лучи беспощадны. Что-то подсказывает ему: надо уйти сейчас. Но он не может, любопытство сильнее его, а смех Дагаты словно сковал всё тело холодом.

– Присаживайся на песок, юный герой, – бродяга благосклонен и больше не позволяет себе ужасного смеха. – Я расскажу тебе о язате света, госте волны творения, солнечном Митре и его пришествии в Дальнюю волну. Я услышал эту легенду в галактике Чёрных колдунов, от умирающего сигматоида. Я ослеп на один глаз, пока слушал этот рассказ, ведь там было гигантское волновое излучение. Но тем не менее, я ничего не заплатил за неё, поэтому и тебе передаю просто так.

– Митра существовал на самом деле?

– Я тоже задался вопросом: легенда лжёт или чудеса происходили на самом деле? Я отправился вглубь галактики, чтобы найти великого Гильдиона, владеющего матрицей Тевтата. Я хотел спросить его, ведь достоверность всегда важна для меня.

– Но Гильдион мёртв! – восклицает Гилберт Мэган и совершает сразу две недопустимые ошибки: перебивает речь старшего и верит малознакомому пришельцу. Первая ошибка стоит репутации, вторая может стоить жизни, но Гилберту всё равно – он искал ответы и сейчас готов отдать за них всё, что имеет.

– Я тоже сначала так думал. – Продавец путей словно не замечает невоспитанности собеседника, напротив, молча поощряет нарушать законы приличия, ибо что ему чужие правила? – Я нашёл Гильдиона в глубокой пещере на безжизненной планете Рив. Он был почти мёртв, но искра жизни все ещё теплилась в его иссушённом теле. Гильдион, чьё истинное имя Серапис, равнодушно относился к вопросам жизни и смерти, но мне удалось разбудить его и спросить о той легенде.

– Как же ты его разбудил, если это была практически смерть?

Продавец путей недовольно машет головой и одним своим глазом так внимательно смотрит на сына Мэгана, что тому становится не по себе. Он словно оценивает, достоин ли его собеседник великой правды.

– Я отрезал его волосы, и он на миг проснулся, чтобы потом умереть на моих руках.

Они долго молчат – в голове Мэгана поселяется убийственная тишина. Нечего сказать и не о чем подумать, если на миг поверить бродяге… Наконец Гилберт возвращается к реальности и спрашивает – просто чтобы поддержать разговор:

– И что, легенда не лжёт?

– Митра действительно посещал наши миры и он был самым сильным и странным гостем Волны творения. Однажды он…

– Расскажи, – умоляет Гилберт Мэган и готов есть песок, лишь бы услышать слова легенды.