Buch lesen: «Меж троном и плахой. Исторический роман»

Schriftart:

© Ирина Николаевна Павлычева, 2017

ISBN 978-5-4474-3170-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I

Конец. В те дни это слово у многих витало в голове. Санкт-Петербург был сам не свой, его напряжение, которое, казалось, давно достигло предела, продолжало нарастать. В церквях все усерднее молились за здравие государя императора, но надежда на его выздоровление убывала и убывала. Великий Петр мог в любую минуту оставить бренный мир. Город об этом знал, и его лихорадило. Мудрено ли? После сорока с лишним лет царствования!

По набережной от дворца к своему дому несся князь Меншиков. Его ни с кем нельзя было спутать: других таких роскошных саней и лошадей в Санкт-Петербурге не имелось. Из-под копыт летели комья, полозья поднимали снежные фонтаны, но зрелище вызывало не восхищение и трепет, как обычно, а волнение и уныние. Светлейший торопился и нервничал – значит, изменений к лучшему нет…

Меншиков, несколько дней неотлучно пробывший с Петром, направлялся домой хоть немного перевести дух: надо было сосредоточиться и подумать.

Лошади остановились, навстречу князю во множестве бежали лакеи, денщики, дежурные офицеры, но отмахиваться ему не пришлось. Им сразу стало ясно, что без крайней надобности к нему лучше не приближаться. Ни на кого не глядя, светлейший прошел к себе.

– Конец, – сказал он своей жене, вышедшей его встретить. – Конец Петру – и нам конец, Дарьюшка.

Он грузно упал в кресло, поднял глаза на Дарью Михайловну. И тут что-то, то ли ужас и отчаяние на лице жены, то ли собственные его слова, зависшие в воздухе, то ли мысль, промелькнувшая у него в голове, а может, все вместе взятое, вдруг заставило его встрепенуться, приосаниться и даже, вроде, повеселеть.

– О, Господи! Да не пугайся ты столь сильно! От расстройства я так сказал. Петр плох. Но раз я, видишь, даже передохнуть приехал, значит, пока еще не…

Дарью Михайловну, как живой водой вспрыснули, перебив мужа, она заторопилась:

– Не лучше ему, говоришь? А Екатерина-то как? Тяжко ей! Ой! Как тяжко…

– Еще бы, – перебил ее муж с такой странной интонацией, что по спине пробежал холодок. Снова заговорить ей Меншиков не дал: – Ты, вот что, свет мой, пошла бы к себе. Мы потом все обсудим. А пока мне надо отдохнуть, да умом пораскинуть чуток, – с этими словами он мягко подталкивал ее к дверям и столь же мягко закрывал их за ней.

– Надо бы поразмыслить, – сказал он сам себе, – Да некогда – действовать пора. Эй! Кто-нибудь! Никогда не дозовешься, – последнее адресовалось к мгновенно влетевшему денщику. – Спишь на ходу, как всегда! Так вот, милейший, развернись в кое веке раз, чтобы быстро нарочных к Бутурлину, Толстому, Бассевичу, Макарову, Девиеру, разыскать хоть из-под земли и просить немедленно ко мне. Ступай!

В открытую денщиком дверь снова просочилась Дарья Михайловна:

– Батюшка, Александр Данилыч, вот ты говоришь не лучше Петру, и всякое может случиться, так что теперь будет? Я и помыслить не могу! Сколько себя помню – он на престоле. За ним вся Россия, как за каменной стеной. Как без него-то?

– Как, как – худо!!! И нам в первую очередь.

– Бог милостив, может, сжалится…

– Ах, матушка, как хотел бы я того, право!!!

– Надо думать так и будет.

– Надо жаждать, чтоб так было, а думать приходится о разном.

– Господи, прям, голова кружится. Случись что с Петром, на престол Петруша встанет, должно быть?

– Вот этого как раз быть не должно! Мал он, ребенок…

– Мал-то мал, десять годков будет, кто скажет велик, но он – внук Петра. По мужской линии никого нет ближе…

– Петра он внук, а сын кого, ты не припомнишь ли? Ах, помнишь! Его Высочества Царевича Алексея, которому я один из первых смертный приговор подписал. Нет, на престоле быть Екатерине!

– Послушай, друг мой, ты сам знаешь, к Екатерине я всей душой, мы с молодости с ней…, да тебе ли мне рассказывать, НО – женщина она! Как на престол?! Да если б только это! В народе, в людях, ее не любят. Для них она – иноземка. Терпели только из уважения к Петру. А не то давно б такие интриги сплели, не приведи Господь.

– Ой, ли? – без интереса бросил Меншиков, который предпочел не тратить больше время и силы на выпроваживание дорогой супруги и успешно размышлял о своем под ее мерные рассуждения. А ей многого и не требовалось:

– Конечно. Вон насчет Монса сколько времени крепились, а все ж нашли способ донести, решились-таки.

– Да, подвела нас, матушка Екатерина Алексеевна!

– Нас-то что, а вот себя подвела. Сдался ей этот Монс! Хорош собой, спору нет, но нечто он Петра стоил.

– Подвела, подвела, – тянул себе под нос Меншиков, перебирая в голове ходы.

– Ты, смотри, не вздумай при случае ее корить, – испугалась Дарья Михайловна, – она и так за это претерпела сверх меры. И катал-то он ее мимо Монсова тела, на позорище выставленного, и голову-то его заспиртовал и в ее покоях держал. Сколько же ей нужно мужества было иметь, чтобы все вынести и не сморгнуть.

– Не сморгнуть! – передразнил светлейший, – сморгнула бы, сама, глядишь, без головы осталась. И теперь ей моргать не приходится. Мужа загубила – надо хоть себя, да дочерей спасать… не проморгать.

– Ты на что-то такое намекаешь, чего я и понимать не хочу.

– Тут тебе понимать ничего не надо, потому что ты и так знаешь: из-за нее Петр помирает. Верил он ей безгранично, пожалуй, только ей одной так и верил, и вдруг осознает, что она его за нос водила, как заблагорассудится, причем, не один день. Думаешь, захочется дальше жить после этого, иль, по-твоему, проходить чуть не с час по пояс в ледяной воде, не самоубийство? Особливо, когда все лекари давно упреждали, что ему простужаться заказано? Нечто ты мнишь, что кроме него, там и впрямь некому было ту треклятую баржу с мели снять?! Да полно, что теперь. Ты, душа моя, вот что, скажи-ка лучше, как дети наши, здоровы? – решил Меншиков перевести разговор.

– Слава Богу, слава Богу! А Машенька так просто окрылена, вся светится. Видать, ей жених очень по сердцу пришелся!

– Граф Сапега-то? Еще бы, хорош, богат, знатен, притом, молод и весел! Хотя, – перебил он сам себя, – Хотя, как знать, может, и кого получше, отец со временем подыщет, ведь под венец не завтра, так я говорю?

– Да полно тебе, экий ты неуемный, вечно тебя разносит!

– Разносит и отлично! – подхватил светлейший. – Будем и дальше скорость набирать, главное поводья крепко держать, и все пойдет, как надо.

Дарье Михайловне был не совсем понятен столь неожиданный вдохновенный подъем мужа в такой тревожный, зыбкий час. Вернее, в глубине души она прекрасно догадывалась, что к чему, но пугаясь своей догадки, не хотела превращать ее в мысль, удерживала в глубине сознания, не давая облечься в слова. При этом она ощутила опасение и неприятие настроя своего мужа и одновременно бессилие его остановить. В результате ее протест выразился крайне косвенно:

– А по мне выбрали хорошего жениха, так выбрали. И конец. И нечего больше мудрствовать.

– Конец?!! Никакого конца! Скорее начало! Начало!!! А мудрствовать, ты права, – нечего. И вот что, матушка, пойти бы тебе к детям, да по хозяйству, чай, есть, чем распорядиться? – опять провожал Меншиков жену к двери. – Дай-ка ручку тебе поцелую и ступай, сердце мое, ступай, с Богом… Меня, пожалуй, не тревожь боле, мне делом в пору заняться. Дел-то грядет много…

Оставшись один, Александр Данилыч было присел, чтобы подумать, но понял, что все уже продумано и решено.

– Итак, конец должен обернуться началом! – решительно проговорил он. – Снова начало? Что ж – я готов.

В эту минуту постучали в дверь.

Глава II

Меншиков не спешил ответить на стук. Он шел на трудное дело, и ему требовалось еще несколько мгновений окончательно собраться с мыслями, чувствами и волей. Наконец, он подал голос:

– Ну что там?

В комнату вошел денщик:

– Ваша светлость, прибыл майор Бутурлин. Прикажете звать?

– Зови, только прежде скажи, что остальные?

– Нарочные вернулись: граф Бассевич и граф Толстой обещались быть с минуты на минуту, господин Макаров велел извиниться и объяснить, что отлучиться никак не может, господина Девиера пока не разыскали.

– Макарова больше не тревожить, передать, что я потом сам буду во дворец, тогда и переговорю с ним, Девиера можно не искать, разве что, позже. Ну, зови Бутурлина.

Бутурлин едва не вбежал. Вид у него был не на шутку встревоженный:

– Батюшка Александр Данилыч, ваша светлость, здравствуй! Печаль какая! Ждали ли, гадали!

– Здравствуй, брат, здравствуй! Печаль не то слово, грядет беда, погибель, не дай Бог!

– Надежда есть ли? – совсем упал духом Бутурлин.

– По чести сказать, мало, поэтому я и просил тебя приехать. С государем теперь все может случиться в любой момент. А гарнизон и войска уж за шестнадцать месяцев жалования не получали. Если будет Божья воля призвать государя к себе, выйдет, что умрет он должником перед своими подданными. Ему сейчас тяжко, ни до чего. Мы же с тобой позаботиться должны, чтобы не допустить подобного. Займись-ка. Ты знаешь, куда, к кому, как надо обращаться. Ссылайся на меня.

– Все сделаю.

– И не тяни, сегодня ж.

– Батюшка Александр Данилыч! Неужто столь он плох?

– Трудно судить, а в порядок все привести не грех. И вот еще. Мы много войск на разные работы разослали. Как думаешь, не след ли их вернуть?

– Вернуть-то можно…

– И я думаю, – подхватил Меншиков, которому было не досуг выслушивать рассуждения Бутурлина и в то же время хотелось создать впечатление, что решения у них возникают в процессе совместного размышления. – Вернуть бы надо всех. В такой-то час, пусть лучше молятся за императора. Да и спокойней в столице станет.

– Верно, князь, верно. Тогда б мы могли и стражу удвоить на местах.

– Да, – продолжал Меншиков излагать свой план. – И по улицам не плохо бы было пустить небольшие отряды пехоты, пусть бы прохаживались, в предупреждении волнений. Сим тож займись. Вели немедля разослать указы, чтоб были здесь на раз. Усиль охрану.

– Сию минуту сделаю.

– Скажи мне только, как твои гвардейцы?

– Тебе известно, ваша светлость, они Петра до обожания любят. Молятся, скорбят.

– Кто, думают они, престол наследует?

– Они еще надеются на выздоровленье государево.

– А все же?

– Со старшими офицерами я перемолвился… Все государыню жалеют и дочерей царевен.

– А нас что ждет?

– Ой, и не говори, князь, дурно дело.

«Вот они, военные, никакой инициативы», – проворчал про себя Меншиков, а вслух добавил:

– Не узнаю тебя! Ты что ж, готов покориться? Противникам Петра отдать Россию? Чтоб все, что делали мы, прахом стало?

– Ведь женщина она, к тому же иноземка!

– Заладили! Но рад: хоть понимаешь, как и я, что сейчас только она могла бы на престоле продолжать святое дело мужа, если, конечно, преданные ему люди, как ты, да я, поддержат.

– Я готов, в полку своем уверен.

– Видишь! Делай, о чем договорились, да будь поближе. А сейчас, если хочешь, можешь идти с Богом.

– Пойду. Прощай, князь, располагай мной.

– Ступай, ступай, забот у тебя немало.

Вот уже сани Бутурлина отъехали, а ни Бассевич, ни Толстой не появились. В их заинтересованности Меншиков не сомневался, поэтому задержка вызывала у него не беспокойство, а скорее нетерпение и легкое раздражение. Когда он затевал игру, он любил вести ее легко и быстро, с азартом и без проволочек, но вел ее точно и с умом, никогда не теряя головы, как бы высока не была ставка. Большей ставки, чем теперь, он, пожалуй, не делал никогда. Случись проигрыш, – он терял все, включая собственную жизнь, но, если бы только лично он, под прямой угрозой оказывалось благоденствие, а может, и жизнь его родных и близких, что было посерьезнее: свою семью Меншиков любил бесконечно. Зато при выигрыше, он приобретал во много-много крат больше, чем имел, во сколько? Может показать только дальнейшая игра. Головокружительная высота ставки распаляла светлейшего, ему не терпелось закончить подготовительные операции.

Наконец, кто-то подъехал, захлопали двери внизу, наверху, в кабинет заскребся денщик.

– Звать немедля!!! – крикнул Меншиков, не дожидаясь доклада, и встал, готовясь встретить прибывших. В голове у него мелькнуло: «Итак, начало есть!.. Продолжаем».

Глава III

Меншиков двинулся вперед, но не торопился. Хозяин и гости должны были сойтись на середине комнаты. Необходимо было выдерживать тон. Никакой паники, смятения, никакой растерянности или даже неуверенности, никакого отката назад ни в поведении, ни в этикете, ни в расстановке сил, ни в позиции в прямом и переносном смысле не должно было быть. Да, он их пригласил, но не потому, что у него не хватает сил полностью справиться с ситуацией единолично, а потому, что он считает их соратниками, также желающими проявить себя: отстоять дело Петра, коли придется.

Графы Толстой и Бассевич вошли скорой и деловитой походкой. Все трое быстро обменялись соответствующими случаю приветствиями и репликами.

Толстой обратился к Бассевичу, продолжая прерванный разговор и предлагая ввести в курс дела и светлейшего:

– Так говоришь, плох он?

Бассевич отвечал, обращаясь больше к Меншикову:

– Я только что оттуда. Страшный жар почти постоянно держит его в бреду…

Меншиков счел за благо не выслушивать подробности, не несущие ему ничего нового, и мягко вклинился в только начинающийся рассказ, не то, чтобы перебивая, а дополняя его:

– И подобное состояние длится уж не первый час. Я недавно из дворца, – присовокупил он, давая понять, что просвещать его излишне, и без паузы предложил:

– Так как, начистоту и без проволочек?

Стало ясно, что предлагается обойтись без лишних слов.

– Времени вилять у нас уже нет, – согласился Толстой.

Бассевич снова принялся докладывать, но теперь уже по существу:

– Герцог Гольштинский, наши люди готовы поддержать императрицу.

Мгновенно подключился и Толстой:

– Войска в нашей власти. Прикинем далее: статс-секретарь Макаров, обер-прокурор Ягужинский, обер-полицмейстер Девиер – не подведут.

Такой ход и стиль разговора Меншикова вполне устроил, и он охотно поддержал:

– Синод за Феофаном Прокоповичем пойдет, а он с нами. Словом, ключевые позиции в наших руках, но надо действовать безотлагательно. Войсками, стражей занимается Бутурлин. Казна?

– Казну бы надо нам в крепость перевезти. Там комендант надежный, – предложил Толстой.

– Согласен. Кто берется переговорить с императрицей? – продвигал совещание светлейший.

– Берусь попробовать, – предложил свою кандидатуру Бассевич. – Мне есть, что ей сказать. Сегодня, в первом часу ночи ко мне являлся Ягужинский. Отметьте, был переодет. Советовал мне срочно позаботиться о своей безопасности, если не желаю завтра иметь честь болтаться на виселице рядом с тобой, светлейший князь. Ему стало известно о заговоре. Считает, что гибель императрицы и ее семейства неизбежна, если сегодня же удар не будет отстранен. Я еду к ней. О дальнейшем меня вы известите.

– В добрый час! – не удерживал князь Меншиков. – Похоже, ночью спать нам не придется.

– Что будет заговор, я не сомневался. Но уважение и страх перед Петром сильны. Ручаюсь, они не двинутся, пока в нем остается, хоть признак жизни, – рассудил Толстой.

– Более чем согласен с тобой, граф, ты прямо будто мои мысли прочитал. Видать, мы и впрямь с тобой единомышленники, – счел уместным слегка пошутить светлейший. – Они пусть ждут, нам действовать пора. Друг мой, возьми-ка на себя ты труд оповестить всех, кто верен Ее Императорскому Величеству, чтоб собирались во дворце. Гвардейцами, казною я займусь.

– Сделаю. Прощай, тогда.

– И мне дозвольте откланяться, – заторопился граф Бассевич.

– Будьте трижды осторожны, – напутствовал хозяин дома. – С Богом!!!

Даже не дожидаясь, пока соратники покинут дом, Меншиков принялся за свою часть работы.

– Денщик! – позвал он и стал давать наставления ещё только входящему дежурному офицеру:

– Вели послать в гвардейские казармы надежного и преданного человека иль лучше сам пойди. И именем моим вели ты старшим офицерам без шуму лишнего явиться ко дворцу сегодня часам к восьми, а можно и пораньше, как кто придет, пусть займут позиции, что поважнее, они сообразят. Только действовать нужно тайно, не привлекая внимания, будто невзначай. Надеюсь, тебе ясно.

– Совершенно, Ваша Светлость.

– Тогда иди сию минуту. Будь осмотрителен. Ступай.

– Слушаюсь, Ваша Светлость.

Глядя в след удалившемуся денщику, Меншиков прикинул, что пора и ему отправляться туда, где в ближайшее время начнут развиваться решающие события. Через несколько минут он снова сидел в своих роскошных санях.

– Во дворец! – крикнул он.

Глава IV

Не спали и в доме князя Алексея Григорьевича Долгорукого. Уже давненько он совещался со своим двоюродным братцем Василием Лукичом, тоже князем Долгоруким. Много побывало и посетителей. Казалось бы, обстоятельства складывались, ладнее не придумаешь, но беспокойство обуревало безмерное.

– Ты погляди, – в очередной раз начинал повторять свои рассуждения Алексей Григорьевич, —кто только не прибегал за ночь – все хотят видеть на троне Петра Алексеевича – внука. И по всем доселе существовавшим на Руси понятиям и законам – ему на престоле быть. Нет же, надо было императору издать указ о престолонаследии. Теперь жди-гадай, кого ему придет в голову назвать своим приемником. И выбора-то вроде у него нет, кроме внука, три бабы, причем, две из них малолетние ветреницы, а третья сама себе дорогу к трону Монсом загородила, и сидишь дрожишь, потому как знаешь, того и жди, выкинет государь, чего и в самом кошмарном сне не приснится, и никаким другим образом в голову не придет. Вот нет-нет, да мелькнет мысль, что лучше бы сам остался, выздоровел. Хотя натерпелись за жизнь, желательно и дух перевести!

– Так-то так, братец, и не единожды мы с тобой это на разные лады твердим, но не заклинание сие, повтором делу не поможешь. Давай лучше пока визитеры схлынули, еще раз раскинем карты, поглядим, как они лягут, и как мы сами их перемешать можем, – вступил Василий Лукич.

– Говоришь, добры люди прибегали, ратуют за Петра Алексеевича меньшого? А сколь ты уверен, что половина из них в обе стороны не кланяется. Припомни-ка, ведь, как один, пешими явились, да закутаны были по глаза, значит, не хотели, чтобы кто-нибудь их узнал по дороге к тебе, да и экипаж свой у твоего дома предпочли не оставлять… Далее, «три бабы», как ты изволил выразиться. Одна другой опаснее, скажу я. Екатерина – на белом свете единственная c лишком двадцать лет умела «муженька своего Петрушеньку» вокруг пальца водить. Не равен час и на сей раз изловчится. «Молодые ветреницы»! Молодые – да! Но по чести сказать, обе умны, да и знаниями не малыми владеют. Анна – вдумчива не по годам, правда, просватана… Зато Елизавета совершенно свободна, и характером подержавнее будет… Словом, на Бога надейся, а сам не плошай. Довольно нам рассуждать, действовать время пришло. Императору не лучше. Предлагаю, сначала на все случаи жизни себе соломки подстелить, а затем и наступать, по моему суждению, следует срочно.

– Не спорю, но мы не решили, будем ли что-либо предпринимать, если Петр назовет наследника или… – осторожничал Алексей Григорьевич.

– На мой характер, я бы попытался в любом случае, но решать тебе: ты – воспитатель цесаревича Петра Алексеевича, – подзадорил Василий Лукич, – на тебя ляжет основное бремя власти по его восхождении на престол.

Нехитрая подначка сработала стремительнее и сильнее, чем князь Василий ожидал. Вожделение власти прорвало плотины осторожности и осмотрительности Алексея Долгорукова

– Тогда вперед! – чуть не закричал он и даже вскочил с места.

«Эк, однако, как тебя пробрало, братец», – подумал Василий Лукич. И счел за благо немного поохладить кузена, а то не равен час зарвется, да с горяча и подведет всех под монастырь, причем, в прямом смысле слова:

– Интересно, а что предпринимает теперь Светлейший? – И на сей раз слова Василия Лукича подействовали в желаемом направлении. Алексей снова опустился на скамью и посерьезнел, если не сказать, помрачнел.

«Недаром я столько лет подвязался в дипломатии с легкой руки Петра, – кое-чему научился», комментировал про себя свои успехи Василий Лукич, – «Если так и дальше пойдет, пожалуй, править буду я, а не он, при благоприятном, разумеется, стечении обстоятельств в дальнейшем. Милое, оказывается, занятие быть «серым кардиналом».

Алексея Григорьевича тем временем, наоборот, посещали мысли отнюдь не приятные. Решениями почившего императора можно было бы пренебречь, если союзники не подведут, а вот как пренебречь живым Меншиковым, поди – попробуй. Изловчиться бы арестовать до решающих событий! Легко мечтать, а как провернуть, стережется, а умри Петр, станет в стократ осторожнее, да еще закрутит интригу в противовес. На свою сторону его не перетянуть никакими посулами, он при императоре Петре II не жилец…

– Что посоветуешь с Меншиковым делать, Василий Лукич? – прервал затянувшуюся паузу Алексей Григорьевич.

– Пока, что с ним поделаешь, нужно выдерживать нейтралитет, а вот как только станет ясно, что наша взяла, тут уж главное не оплошать, сию же секунду под стражу и на плаху хорошо бы не откладывать… слава Богу, есть за что.

– Хоть отбавляй, – мечтательно подтянул Алексей Григорьевич.

– Ну вот, а тем временем, рассылай-ка нарочных, пусть все, как только придет известие о смерти императора, не мешкая, будут во дворец, да выкликают Петра II, что бы там ни было. Пусть не раздеваются, даже шубы не снимают, так и спят, и едят, в решительный момент каждый миг будет дорог. Также распорядись, чтобы одетыми и с запряженными конями ждали будущие нарочные числом равным нужным и верным нам особам. Хватит у тебя людей и лошадей по одному на приглашенного? Если нет, я дам.

– Найдется, найдется, – заторопился Алексей Григорьевич. – Пойду распоряжусь да сразу распределю, кому куда направляться и с каким сообщением, чтобы потом только одну команду дать: «Вперед!» – и все готово. А ты пока подумай, что еще нужно, чтобы потом не замешкаться.

«От страха, что ли, он таким шелковым стал, прямо не узнать, воплощенное послушание. Вона, как власти захотелось!» – развлекался про себя Василий Лукич. Вслух же сказал:

– Хорошо бы к Остерману троих снарядить, чтобы являлись к нему каждые пять минут с напоминаниями во дворец пожаловать.

– Напрасный труд, братец, что мы с тобой наперед не знаем, что напоминай, не напоминай – скажется больным при смерти и все одно не покажет и носу. Может что еще?

– Да что же еще? – благосклонно отвечал Василий Лукич, чуть не всерьез входя в роль теневого правителя. – Остальное решится во дворце в соответствующий момент. Сумеем проявить быстроту и натиск – наша возьмет, оплошаем – жди сюрпризов.

В глубине души обоим братьям куда больше хотелось бы заранее предпринять ряд шагов к желанной цели. Но граф Толстой был прав, трепет перед Петром был необорим даже жаждой вожделенной власти, поэтому ни один из них о сем и не обмолвился. Более того, судя по себе, они были уверены, что никто не шевельнется прежде них, все выждут, и тут они глубоко ошибались.

Genres und Tags

Altersbeschränkung:
12+
Veröffentlichungsdatum auf Litres:
21 März 2018
Umfang:
280 S. 1 Illustration
ISBN:
9785447431709
Download-Format:
Text
Средний рейтинг 5 на основе 1 оценок
Text
Средний рейтинг 4,7 на основе 380 оценок
Text, audioformat verfügbar
Средний рейтинг 4,6 на основе 16 оценок
Text, audioformat verfügbar
Средний рейтинг 4,8 на основе 20 оценок
Text
Средний рейтинг 5 на основе 3 оценок
Text
Средний рейтинг 4,7 на основе 765 оценок
Text
Средний рейтинг 4,9 на основе 69 оценок
Text, audioformat verfügbar
Средний рейтинг 4,4 на основе 141 оценок
Text
Средний рейтинг 4,5 на основе 354 оценок
Text
Средний рейтинг 4,5 на основе 4 оценок
Text
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Text
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок