Buch lesen: "Наследников выбирают", Seite 3

– Ты охренела?! – взревел Мордатыч на весь квартал.

Разумеется, он использовал несколько другое слово, но мы не будем уподобляться неандертальцам и повторять его тут, тем более, что вы и сами поняли, как он пополнил словарный запас подростков из близлежащих разноцветных домиков. Куда там детскому лагерю, где дети учатся друг у друга, чему попало.

Следует признаться, что Галя слегка испугалась. Во-первых, она не ожидала такого мощного эффекта, а во-вторых, с неандертальца вполне станется и врезать ей в ответ.

– Извините, – пропищала она на всякий случай.

– Михалыч, а ты сам не охренел?! – в свою очередь вдруг взревел Серый, используя то же самое слово и добавив ещё одно в качестве связующего. – Только познакомился с девкой, этсамое, и сразу за жопу хватать!

Серый, к удивлению Гали, вклинился между ней и Мордатычем, выражая серьёзную готовность защитить сестру своей законной жены от поползновений постороннего самца. Видимо, в сознании неандертальца так и должны поступать настоящие мужчины, пардон, мужики. И это, надо сказать, правильно, тут вы слова против не услышите. Это вам не озабоченность какая-нибудь выраженная, или пальчиком погрозить. Это реально решительный отпор агрессору! Однако у Гали тут же промелькнула в голове возможная сводка с места происшествия, мол, в процессе совместного распития спиртных напитков самцы не поделили и проч. Гости, кстати, тут же благоразумно рассосались, видимо, чтобы не выступать свидетелями. Осталась только бессмысленно кудахчущая Ленка.

– Ай, ой, Серый, Денис Михалыч, прекратите, что же теперь будет, ой, ай, так нельзя, ну вот, как же так, хорошо же сидели, – блеяла она, прижимая руки к груди.

– Да ну вас к бесу! – Оскорблённый в лучших чувствах Мордатыч неожиданно развернулся, покинул место происшествия и удалился в неизвестном направлении.

– Ты, этсамое, в порядке? – заботливо поинтересовался Серый.

Галя кивнула.

– Да заткнись ты уже, – Серый прикрикнул на Ленку, та моментально замолчала и уставилась на мужа круглыми испуганными глазами.

– Лен, не переживай, пожалуйста, праздник удался, – сказала Галя в попытке успокоить сестру. – Какой нормальный праздник без драки?

Ленка осторожно хихикнула.

– Ты, этсамое, родакам только не говори. – попросил Серый. – Папаша ваш и так на меня зуб точит.

– Не буду.

– Ты не думай, Михалыч хороший мужик, ну, этсамое, не умеет с девками. Он мой друг проверенный и, это, начальник, ну, по службе, – пояснил Серый. – Большой начальник, очень.

– То есть ты автомобилистов на дорогах грабишь и этому своему большому начальнику заносишь? – ехидно поинтересовалась Галя.

– Ты, этсамое, неправильно понимаешь патрульную службу, – Серый изобразил оскорблённую невинность.

– Ну, да! А то я вашу патрульную службу в действии не видела!

– Ты, этсамое, вот сейчас замолчи лучше, служба – это служба. Оно святое.

– Ладно, забей. – Галя махнула рукой. Толку ему сейчас объяснять, что хорошо, а что плохо, если ей самой легче денег им в руки сунуть, чем дожидаться, пока они этот штраф тебе оформят. Да и пасутся они сейчас не на мелочёвке типа превышения скорости, с этим и камеры прекрасно справляются, у них охота на двойную сплошную, пьянство за рулём и наркоманию. – Выходит, ты из-за меня готов был старшему по званию навалять?

– А то! Ты ж моя эта, как её? Неважно! Сестра моей жены, этсамое, вот. – При этих словах Серого Ленка приникла к нему со светящимися глазами, он обнял её и выглядел совершенно довольным произведенным эффектом.

– Свояченица, – подсказала ему Ленка.

– Точно! – Серый хлопнул себя по лбу. – Свояченица от слова «своя». А русские, этсамое, своих не бросают! Слыхала? Я, вот что, я ему твой телефон дам, пусть извинится, – обрадовал он Галю.

– Не вздумай! – испуганно вскрикнула она.

– Я как лучше хотел, – Серый почесал бритый затылок, – ведь надо ж, этсамое, с тобой что-то делать.

– Что со мной надо делать? – не поняла Галя.

– Замуж выдавать как-то, раз, этсамое, у тебя самой никак не получается. Кто как не родные тебе помогут? Свои?

– Так ты меня взялся замуж пристроить, ах, ты ж мой золотой. – Галя обняла Серого и чмокнула его в щёку. – Спасибо тебе, но я сама как-нибудь.

– Чего ты сама? Много ты, этсамое, понимаешь! Тебе скоро уже рожать поздно будет, а бабы без детей, этсамое, головой едут. Баба должна рожать – это её назначение. Продлевать, этсамое, род и всё такое. Без этого мы все вымрем как мамонты.

– Согласна, – Галя решила не спорить. Она ж не телевизор, чтоб такого как Серый в чём-то убедить. Да и не рассказывать же ему, что с рожанием у некоторых, похоже, дело совсем тухлое.

Галя одно время подумывала родить ребятёныша, чтоб вот, как Серый говорит, головой не поехать. Тут он прав, материнский инстинкт берёт своё. А куда деваться? Даже если ты совсем не первородный и не первобытный, всё равно в пра-пра-пра-… родне твоего сложноорганизованного носителя были какие-нибудь мартышки. Человек, как и любое существо на планете, нацелен на продолжение рода и, если в детородном периоде самке человека не удаётся эту функцию осуществить, то гормон может ударить ей по башке. Правда, самка самке рознь. Некоторые высокоорганизованные самки плевали на этот гормон с высокой колокольни, никакого предменструального синдрома не испытывают и в климакс по потолку не бегают. Галя подозревала, что это зависит как раз от первобытности персонажа. Если сознание девицы в прежней жизни сидело в кошечке, а потом в человеческую самку вдруг поместилось, то скорее всего девица эта своей голове не хозяйка, впрочем, как и остальным частям тела, и может головой поехать от малейшего отклонения в природной программе.

Гале гормон по башке не врезал, хотя с беременностью у неё ничего не получилось. Врачи причин её бесплодия не обнаружили и развели руками, а Галя плюнула на это дело, решила, что первородный грех ей не грозит и больше не предохранялась. Тем более, что говорят, оно, в смысле непредохранение, для женского организма очень полезно, типа молодит. Докладывать о постигшей её неприятности она никому, включая самых близких, не собиралась. Спрашивается, зачем маму расстраивать? Про Ленку и говорить нечего, раскудахчется и сообщит всем по секрету.

– Но не рожать же от кого попало, – заметила Галя, чтобы отделаться от настырного Серого.

– От кого попало нельзя, факт! Вот, Михалыч, этсамое, совсем не кто попало. Не мужик – мечта! Не женат, при хорошем деле, этсамое, упакован всем бы так, и сам красавчик, ты ж видела, будешь, этсамое, как у Христа за пазухой. Ну, без этих ваших церемоний человек. Мы люди простые, этсамое, этикетам не обучены. Подумаешь, большое дело! И вообще, мой тебе совет, будь, этсамое, проще, и к тебе потянутся люди.

– Ну, пока эти люди почему-то тянутся к моей попе.

– Ну так, этсамое, это ж твоя лучшая часть!

В этот момент Гале показалось, что он готов уже этак по-родственному, по-свойски шлёпнуть её по попе, но воздержался. Правильно сделал, потому что ему бы она закатала в нос с ещё большим удовольствием, чем Мордатычу.

– Серёж, спасибо тебе за заботу, но у меня уже есть парень.

– Где? – Серый демонстративно посмотрел по сторонам и развёл руками.

– На работе, у него вечерняя смена, – соврала Галя. Не рассказывать же, что она стесняется показывать Тимофею своих столь экзотических родственников, которые без церемоний и этикетов.

– Предупреждать надо. Значит, Михалыч, этсамое, пролетает?

– Михалыч в любом случае пролетает!

– Знаешь, Галка, что я тебе скажу, парень, этсамое, ещё никак не жених! Даже близко не жених! Вот замуж позовёт, тогда и будешь, этсамое, от хороших людей нос воротить.

Серый подхватил Ленку за талию и повлёк её обратно в «Фалку». Галя села в машину и на всякий случай заблокировала двери центральным замком. Кто его знает, вдруг этот Мордатыч выскочит откуда-нибудь из кустов и сведёт с ней счеты.

Добравшись до дома, она первым делом позвонила матери и сообщила, что уже у себя. Мама порадовалась и стала делиться впечатлениями от увиденного в кафе «Фиалка».

– Конечно, некоторые могут обвинить меня в снобизме, но общение с глубинным народом требует определённой подготовки и крепких нервов, – сказала она. – Хотя в наше время снобом может считаться каждый, прочитавший что-то кроме сказки про семерых козлят.

Галя не стала спорить, хотя, по её мнению, разговаривать свысока и считаться снобом уже может тот, кто вообще хоть что-то прочитал. Да вот хотя бы и Букварь! Далее они порассуждали с мамой насчёт возможного губительного влияния эпидемии ковида на мозги человечества, ведь не может же быть, чтобы в мире вдруг оказалось столько дураков! Мама предположила, что эпидемия эта непременно рукотворная и целью своей имела именно оглупление населения через раннюю деменцию. А чем иначе объяснить то, что у большинства индивидуумов память как у аквариумной рыбки? Оставалась надежда на новое поколение, не тронутое заболеванием, но надежда эта являлась призрачной, ведь воспитывать это поколение будут всё те же аквариумные рыбки. Тут мама сразу стала жалеть несчастных внуков и недоумевать, в кого Ленка уродилась такой дурищей.

Утром Галя проснулась, когда под одеяло к ней проник Тимофей и стал целовать её спину, ей стало хорошо, она подумала, что, наверное, если б у него были усы и борода как у доктора Айболита, это было бы ещё приятнее, но додумать не успела, так как ей стало совсем-совсем хорошо.

Может быть, это и есть любовь? Однако в кино и романах любовь выглядела совершенно иначе, и это вызывало в Гале некоторую неуверенность и беспокойство. В кино герои постоянно стремились друг к другу, горели страстью, ругались, страдали, мирились и волосы у них красиво так развевались по ветру. Ничего такого в адрес Тимофея она не испытывала. Неизвестно, конечно, как бы она себя повела, если бы с ним вдруг что-то случилось, может, как раз и бегала бы с развевающимися волосами туда-сюда, туда-сюда. Представлять, что бы такое плохое могло с ним случиться, она не хотела, пусть у него всё будет хорошо. Но вот что её беспокоило больше всего, это то, что она не испытывала никакого замирания сердца при виде Тёмы и не мучилась приступами ревности. Галя пребывала в полной уверенности, что Тимофей никуда от неё не денется. Неужели, это от того, что ей наплевать, есть он в её жизни или нет его?

2. Ленинград, застойные восьмидесятые

В отличие от провинциальных косметологов, с которыми Светлана Петровна имела дело раньше, эта её новая косметичка принимала клиентов не дома, а устроилась в парикмахерской при бане. А что? Вполне удобно: и потенциальная клиентура под боком, и клиенты смогут себя в порядок привести после косметологических процедур, укладку сделать, к примеру, или вообще, совместить посещение парикмахера и косметолога. К парикмахерам при бане Светлана Петровна относилась с подозрением, но уж голову-то помыть и волосы высушить они точно сумеют.

Светлана Петровна придирчиво оглядела помещение, ассортимент косметических средств, саму косметичку, её белоснежный халат и осталась довольна. Она забрала волосы под эластичную ленту, улеглась на массажный стол и приготовилась получить порцию удовольствия. Под тихую приятную музыку руки косметолога со знанием дела запорхали над лицом Светланы Петровны, но расслабиться никак не получилось. Мысли постоянно сворачивали в сторону сестры Надежды, которая оказалась совершенно неприспособленной к реальной жизни, однако при этом считала, что живёт правильно и является примером для подражания. Она насаждала эту свою правильность направо и налево, чем вызывала у сестры если не ненависть, то сильное нарастающее с каждым годом раздражение. Вот как так получается, что у одних и тех же родителей на свет появляются совершенно разные дети? Может, это гороскоп виноват, и всё определяют звёзды?

Они с Надеждой родились с интервалом в один год прямо перед началом войны. Надежда была старшей. Отец ушёл на фронт, мама работала на заводе Кулакова, из последних сил ковала победу в тылу, а они с Надеждой лежали и умирали в заводских яслях. Слава Богу, обе они о тех временах не помнили ничего, мама очень не любила на эту тему говорить, и вроде как сама старалась всё позабыть. Как они выжили в блокаду вопрос вопросов, мама предполагала, что только благодаря Богу и крещению. Отец придерживался коммунистических идеалов и при рождении дочерей крестить их не позволил. Однако, когда обе они уже находились при смерти, а отец воевал на Ладоге, мама решила их всё же окрестить. Не хоронить же детей некрещёнными! Она отнесла их по очереди во Владимирский собор, находящийся в непосредственной близости и от завода Кулакова, и от яслей, и от родительского дома на улице Блохина, после чего, по маминым словам, Надежда со Светой помирать передумали. Тем не менее, даже по окончании войны обе не могли ходить, потом уже, ближе к школьному возрасту потихонечку стали передвигаться на своих двоих, да и с зубами вот тоже до сих пор не всё так просто, особенно у Надежды, сказывались последствия цинги. Отец военным водителем дошёл до самого Берлина и вернулся домой с медалями и орденом боевого Красного Знамени, а также с грузовиком трофеев. Вернее, трофеи принадлежали генералу, но часть их, включая хрустальную люстру, трюмо венецианского стекла из красного дерева, картину неизвестного художника и горжетку из чернобурки, перепала водителю грузовика. С тех пор папины трофеи, по мнению Светланы Петровны, оставались практически самыми ценными из тех вещей, что когда-либо были в их семье. Света, в отличие от Надежды, к любым вещам в принципе относилась с пиететом, особенно к красивым. Ведь вещи содержали в себе человеческие мечты, мысли и труд. Не зря говорят, ломать не строить. Сломать вещь легко, большого ума не надо, любой может, а вот сделать что-нибудь ценное и необходимое для жизни не каждому дано.

Послевоенные годы Светлана Петровна помнила плохо, но мамина манера готовить всё на сливочном масле и пихать его во все блюда запомнилась ей навсегда. Они с Надькой как ненасытные птенцы мели всё подряд, и родители из кожи вон лезли, старались, чтобы на столе всё было натуральное и самого лучшего качества. И только сливочное масло! Никакое не крестьянское пониженной жирности, и, Боже упаси, маргарин или комбижир. Мама говорила, что самое лучшее лекарство, это городская булка со сливочным маслом и боем красной икры. После войны в Ленинграде на вес продавали этот бой, который представлял собой икру, протёртую через специальное сито. Ещё мама покупала развесной шоколад, он был твёрдый и ломался с большим трудом. На питание денег в семье не жалели.

Светлана Петровна была признательна родителям, ведь, несмотря на пережитую блокаду, благодаря их генам и стараниям ей достались длинные стройные ноги, большая грудь и броская внешность. Надежда тоже получилась не хуже, но она не придавала значения внешности и считала, что женщину в первую очередь должны украшать мозги. Это она навязчиво и настойчиво провозглашала на каждом углу, чем вызывала у младшей сестры большое сомнение в качестве её собственных умственных способностей. Однако родители с Надеждой в этом вопросе соглашались и требовали от дочерей прилежности в учёбе, а также обязательного получения высшего образования. Поколение родителей, прошедших и переживших войну, хотело видеть своих детей не только сытыми, но и образованными. Тем не менее, важность удачного замужества родители тоже не сбрасывали со счетов и дочерей наряжали, как и положено наряжать девушек на выданье. У мамы была знакомая портниха, которая шила сёстрам модные платья, которых не было ни у кого. Надька, с детства строившая из себя Марию Кюри, в школе училась на отлично и по окончании школы поступила в Политехнический. Светлана Петровна, в свою очередь, к ценности умственных способностей в жизни женщины относилась скептически, считая своим главным капиталом незаурядную внешность. Учёбой она особо не утруждалась, но, чтобы не расстраивать родителей, в институт всё же поступила, правда, в библиотечный, институт Культуры имени Надежды Константиновны Крупской. А чем, спрашивается, так уж плохо быть библиотекарем? Конечно, это не ракеты в космос запускать, зато можно в тепле весь день сидеть и книжки читать, а тебе за это даже платить будут. Мама мечтала, чтобы её дочери не впахивали на заводе, а сидели на работе за столом по возможности в белых халатах, как подобает настоящим учёным. Надька и в институте училась на отлично, а в свободное время всячески повышала свой культурный уровень: бегала по театрам, концертам и выставкам, и настаивала, чтобы младшая сестра тоже приобщалась к прекрасному. Но приобщаться к прекрасному в обществе старшей сестры Светлане Петровне казалось нестерпимо скучно. Надька даже об искусстве говорила как-то занудно, старалась всё по полочкам разложить, как лекцию читала. Для Светланы Петровны же существовало только два критерия: нравится или нет. Остальные рассуждения она считала бесполезными умствованиями на пустом месте. Конечно, в театрах, музеях, а особенно в кино, ей было интересно, но больше всего на свете она любила читать. Ни один фильм или театральная постановка не сможет повторить твои собственные фантазии, которые возникают в голове при прочтении книги. Так что, можно считать, в профессии библиотекаря Светлана Петровна нашла своё призвание. А ещё ей очень нравилось танцевать. Она танцевала хорошо и все смотрели, как здорово у неё это получается, поэтому она любила ходить на танцы. А вот Надька даже на танцы в своём Политехе ни разу не сходила. Она решила, что влюбилась в своего однокурсника, встретив его за соседней партой, ни с кем из родных не посоветовалась, пошла с ним в Загс, расписалась и притащила его в коммунальную квартиру, ту самую на улице Блохина рядом с Владимирским собором, откуда отец уходил на фронт, куда мама принесла их с сестрой из яслей, чтобы похоронить, и где после войны в двух комнатах проживала вся семья. Мол, здрасьте, вот мой муж, он теперь будет жить тут с нами. Ага! Светлане Петровне пришлось переехать в комнату к родителям, ей выгородили место за шкафом, и она не просто затаила обиду на старшую сестру, она, можно сказать, поставила на этой дуре большой и жирный крест. Она решила, что у неё-то, хотя бы назло Надьке, всё обязательно будет иначе: и свадьба будет, и белое платье, и жених с собственной комнатой.

В библиотечном институте Культуры имени Крупской с женихами дело обстояло из рук вон плохо, парни почему-то в библиотекари не стремились, и девушки курсировали по танцам в военных училищах. Военные Светлане Петровне не очень нравились, другое дело моряки. У них и форма красивая, и в жизни сплошная романтика. Даже если не брать в расчёт морские парадные кители, краше которых в мужской одежде нет ничего, разве можно сравнивать дурацкую гимнастёрку с матроской, не менее дурацкие галифе с чёрными брюками клёш или чёрный бушлат с шинелью не пойми какого цвета? Светлана Петровна в своих фантазиях представляла, как она провожает нарядного любимого в поход. «Прощай, любимый город, уходим завтра в море» и вот это всё, включая мелькнувший за кормой знакомый платок голубой. Даже соответствующий платок на этот случай у неё имелся. Любимый в её грёзах, разумеется, числился капитаном, поэтому они с институтской подружкой Алевтиной ходили исключительно на танцы в училище имени Макарова, называемое в народе Макаровка, в училище имени Фрунзе или в училище имени Ленинского Комсомола. По окончании первого потенциальный жених со временем мог стать капитаном торгового флота, по окончании второго капитаном какого-нибудь эсминца, по окончании третьего капитаном подводной лодки. Кстати, билеты на танцы в эти училища пользовались среди девушек повышенным спросом, видимо, моряки нравились всем. К тому моменту, когда старшая сестра приволокла в дом своего несравненного Виктора, Светлана Петровна металась между двумя ухажерами. И если б не эта дура Надька, она бы, конечно, выбрала Всеволода, курсанта с судоводительского факультета Макаровки, а значит, в будущем капитана. Он был всем хорош: и ростом, и внешностью, и чувством юмора, и умением играть на саксофоне, и перспективами. Однако у него имелся один существенный недостаток: он оказался родом откуда-то из Сибири. Светлана Петровна практически в него уже влюбилась, особенно после того как он сыграл ей на саксофоне что-то такое про караван, но привести мужа к себе за шкаф в родительскую комнату совесть ей не позволила. Пришлось уступить этого красавчика Алевтине и повнимательней приглядеться ко второму потенциальному жениху, будущему капитану подводной лодки. Он был не так хорош собой, на саксофоне не играл, но перспективы у него просматривались более серьёзные. Этот кандидат в мужья являлся сыном адмирала, следовательно, со временем и сам мог стать адмиралом. Более того, адмиральская семья проживала не за Полярным кругом, а в отдельной квартире на Васильевском острове. Отдельная квартира по тем временам являлась делом совершенно немыслимым.

Будущий подводник пригласил её к себе на день рождения, и Светлана Петровна отправилась туда при полном параде в уверенности, что этот товарищ нынче же познакомит её с родителями и сделает ей предложение. Но человек предполагает, как известно, а располагает кто-то совершенно другой, возможно, именно тот, кто спасает от голодной смерти в блокаду. На дне рождения потенциального жениха она встретила прекрасного незнакомца по имени Игорь, и ей всё-всё сразу стало ясно, несмотря на то, что он оказался никакой не моряк, более того, родом был не из Ленинграда, а учился и вовсе в Москве в высшем пограничном командном училище, вернее не просто учился, а повышал там свою квалификацию. Приехал человек на пару дней в Ленинград к единственным, оставшимся в живых после войны, дальним родственникам, а тут, здрасьте вам, нарядная Светлана в шпильках, платье с декольте и юбкой бочонком. Он был всего на пять лет старше Светланы Петровны, но показался ей очень взрослым и невероятно умным. Как она позже узнала, её муж всегда отличался тем, что знал, чего хотел, и был уверен в своих поступках, более того все окружающие безоговорочно принимали его мнение как единственно верное, а его решительные действия считали разумными и правильными. Так и на том дне рождении все, включая Светлану Петровну и её потенциального жениха, сразу поняли, что принадлежит она этому Игорю вся без остатка, и будут они жить вместе долго и счастливо, и, возможно, даже умрут в один день.

Он пошёл её провожать до дома, по дороге они целовались, и Светлане Петровне казалось, что они давным-давно знают друг друга и вот, наконец-то, встретились после долгой разлуки. Проводив её до дверей, он отправился на вокзал и уехал в Москву, но Светлана Петровна уже твёрдо знала, что он от неё никуда не денется, потому что он тоже весь полностью её собственный, причём, на веки вечные. На следующих выходных он приехал из Москвы и прямо с вокзала заявился к ней домой с букетом для мамы, чтобы, как положено, просить у отца её руки. Светлану Петровну он даже не посчитал нужным спросить, согласна ли она. Это и так было ясно и ей, и ему, и маме с папой, и даже Надькиному Виктору. Надька, глядя на всю эту церемонию, только фыркнула, мол, устроили тут киностудию «Мосфильм».

«Мосфильм» не «Мосфильм», а Светлана Петровна молниеносно собрала чемодан, чтобы успеть на поезд, на который у него заранее были куплены два билета. Расписались они уже в Москве, и первую их ночь в офицерском общежитии, которая и стала брачной, Светлана Петровна запомнила на всю жизнь. Всё переплелось так, что стало непонятно, где чьи руки и ноги, ей казалось они прорастают друг в друге, слипаются как-то, что ли, чтобы потом уже никогда не расставаться. Даже кровать под ними пела, как бы сообщая городу и миру, что тут совершается нечто волшебное, такое, про что люди говорят, так не бывает.

Потом были общежития, гарнизоны, военные городки, провинциальные приграничные города, казённые квартиры, сослуживцы и их жёны, глупые и не очень, стервы и клуши, разные. Подруг среди них не случилось. Да и зачем ей подруги, если у неё был Игорь, которого она с самой первой встречи называла «мой генерал». Она не сомневалась, что её муж станет генералом, и не рано или поздно, а очень скоро, и изо всех сил старалась, чтобы её генерал в бытовом плане ни в чём не нуждался. Разумеется, насколько это было возможно в провинции в советское время. Светлана Петровна умела нравиться людям и везде выстраивала нужные связи. Ведь имея связи и деньги, можно весьма неплохо устроиться даже в каком-нибудь глухом захолустье. Будут деньги, будет знакомый мясник, стоматолог, парикмахер, товаровед, портниха, спекулянт и фарцовщик. Денег в семье всегда было достаточно, единственное чего не хватало, так это детей. В первую беременность на десятой неделе Светлана Петровна по дороге с работы из библиотеки поскользнулась и со всего размаха грохнулась на обледенелую дорожку, через три дня у неё начался выкидыш, и советская самая лучшая в мире медицина в лице захолустной больницы с задачей сохранения не справилась. Возможно, случись такое в Москве или в Ленинграде, ребенка удалось бы спасти, но не факт. С тех пор на десятой неделе организм Светланы Петровны регулярно отторгал зародыша. Врачи поставили диагноз «привычный выкидыш» и развели руками. Ни грязи, ни воды, никакие санатории и лекарства не помогли. Светлана Петровна уже всерьёз раздумывала, не взять ли ребёнка из детдома, но муж категорически возражал.

– Небось не военное время, – сказал он. – Кто сейчас своих детей в детдом сдаёт? Только придурки! Зачем нам ребёнок с генами придурков? Гены, так или иначе, в человеке обязательно проявляются.

Светлана Петровна не стала спорить, да и невозможно это было, спорить с её генералом. С ним никто не спорил, все стразу строились и маршировали в требуемом направлении.

Надька же вскоре после замужества родила девочку Люсю и повесила заботы о ней на родителей. Ей же самой, фу-ты, ну-ты, диссертацию надо защищать, и мужу диссертация тоже нужна до потери пульса. Конечно, при такой учёной жене, как мужу без диссертации?! Светлана Петровна прозвала сестру с мужем «академиками» и не раз предлагала им забрать ребёнка к себе, но где там. Как говорится, сам не ам и другим не дам. Племянница Люсенька так и росла у бабушки с дедушкой за шкафом на месте Светланы Петровны, пока эти «академики» не вступили в кооператив. Вернее, пока родители не устроили им этот кооператив через всё тот же завод Кулакова, а отец не продал свою «Победу» для того, чтобы оплатить им первый взнос. Однако, видимо, в силу большого ума и сильной учёности эти «академики» ухитрились при этом профукать свою комнату, ту самую бывшую комнату сестёр Нади и Светы, куда Надька привела себе мужа. Самое справедливое в мире государство забрало комнатку себе и не поморщилось. Тут же туда въехали какие-то люди, называемые в народе «лимитой». Они выписали к себе из провинции ещё кучу родственников, тем самым резко увеличив поголовье жильцов родительской коммуналки, и принесли с собой незнакомые доселе этим жильцам проблемы вроде неумения пользоваться унитазом. После этого Светлана Петровна постаралась вправить Надьке мозги, чтоб та не разбрасывалась родительским имуществом, и убедила её хотя бы прописать Люсеньку в родительскую комнату, чтоб в будущем не профукать и её. Ну, кто-то же должен в семье по-настоящему соображать. Так что, когда родители один за другим ушли туда, откуда не возвращаются, за племянницей осталась комната.

Всеми этими важными делами Светлана Петровна занималась издалека, изредка приезжая в родной город для осуществления руководства на месте. И вот, наконец, Игорь добился своего, более того, возглавил самый престижный округ. Они вернулись в родной город уже навсегда. Дальше только отставка и персональная пенсия. По приезду в Ленинград супруг неожиданно предложил ей оставить работу и стать домохозяйкой, как все генеральские жёны. Однако, несмотря на проблемы, связанные с переездом и обустройством в родном городе, которые занимали практически всё её свободное время, Светлана Петровна пришла к выводу, что без работы она попросту сойдёт с ума. И если некоторым генералам нравятся сумасшедшие жёны, то это их личное дело, поэтому голову её ко всему прочему ещё занимал и поиск подходящей её статусу вакансии. Ведь генеральская жена должна иметь соответствующую должность, работать, уж если не заведующей библиотекой, так хотя бы её заместителем. Как назло, все библиотеки города оказались укомплектованы заведующими. Надо же! И кто бы мог подумать? Но ничего, обладая нужными связями, можно и новую библиотеку организовать, и стать там заведующей. Кстати, как там обстоят дела с библиотеками в воинских частях округа?

– Боже мой, Светлана Петровна, ну нельзя же так! У вас меж бровей борозды, будто вы руководите министерством. Расслабьтесь немедленно. – Косметолог отвлекла от дурацких мыслей, она нежно массировала лоб клиентки, пытаясь разгладить то, что разглаживанию не подлежит.

– Я не министерством руковожу, а целым генералом, – пояснила Светлана Петровна, – это гораздо труднее.

Косметолог тяжело вздохнула и продолжила свою работу. Эта женщина Светлане Петровне понравилась, старательная и берёт нормально, не то что московские, и материалы у неё хорошие, качественные. Косметолога ей порекомендовала бывшая однокурсница, та самая Алевтина, с которой они бегали по танцам и которой достался будущий судоводитель из Макаровки. Нынче он вовсю капитанил «по морям по волнам», и чувствовалось, что его жена привыкла к хорошему не меньше самой Светланы Петровны. Её связям можно было доверять полностью. Ничего, ещё немного и Светлана Петровна сама обрастёт нужными людьми. Она умеет это делать.

– Говорят, на Западе придумали в лицо делать уколы какого-то яда, – сообщила, косметолог. – Он парализует мышцы, и мимические морщины исчезают сами собой.

– Страсть какая! Это же опасно, наверное.

– Красота требует жертв. Но пока до нас эти их открытия дойдут, если дойдут, нашу красоту уже будет не спасти, особенно если так хмурить брови, как вы! – Косметолог вздохнула и приступила к заключительной части, а именно, принялась лупцевать Светлану Петровну по подбородку.

После посещения косметолога лицо становилось гладким и блестящим. По такому лицу сразу можно было отличить ухоженную женщину с достатком от всех прочих. Ну, и шмотки, конечно, и духи, и сигареты. Благо, «Березка» и «Альбатрос» работали, спекулянты и фарцовщики тоже трудились в поте лица. Светлана Петровна уважала длинные коричневые сигареты, которые муж в шутку именовал «Море». Сам он курил исключительно «Кэмел». Откуда иностранные сигареты появляются в доме, его совершенно не интересовало.