Buch lesen: «Когда придёт время. История первой любви в письмах»

© Ирина Мельникова, 2019

ISBN 978-5-0050-9779-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Когда придёт время…

История первой любви в письмах

..– Отдай мне мою лопатку! Это моё!

– А ты попроси.

– Отдай! – разносится крик из песочницы по всей округе. – Моё!

Недолго думая, девочка решает воспользоваться проверенным способом.

– Мама, скажи ему, он мне играть не даёт!

– Лизочка, играйте вместе, – примирительно произносит родительница, прерывая беседу со своей спутницей – модно одетой девушкой лет двадцати семи, среднего роста, со стрижкой-каре.

– Лёня, зачем ты Лизу обижаешь? – вступает и его мама тоже.

– Я хочу с ней играть, – жалостливо произносит малыш, оттопыривая нижнюю губу и всем своим видом демонстрируя проявленную к нему несправедливость.

– А я не хочу!

– Так, всё, идём в парк. Собирайте свои игрушки, – решают родители, и мальчик тут же кидается на помощь, не обращая внимания на протесты, а потом протягивает девочке руку:

– Пошли.

– Не хочу с тобой идти! – она убегает вперёд, едва сдерживая рвущиеся от досады слёзы. Вот же пристал!

Но мальчик быстро её догоняет и сам хватает за руку.

– Отстань! – снова кричит она.

– Лиза!

– Лёня! – окрикивают их мамы.

Пару секунд дети смотрят друг на друга, насупившись, словно враги народа. А потом мальчик вдруг убегает, прямо на лету срывает с клумбы белый цветок – петунью – и несётся обратно.

– Лёня, ты что, нельзя! – кричит ему мама, но поздно.

Он возвращается и протягивает трофей своей подружке, широко улыбаясь и демонстрируя отсутствие одного переднего зуба, но ничуть не смущаясь первой боевой потери: упал, когда скакал по порожкам.

Девочка настороженно берёт цветок – первый в своей жизни, – всё ещё глядя на мальчика исподлобья и ожидая подвоха.

А пару минут спустя они уже идут по дорожке впереди мам, держась за руки и простив все обиды. Цветок благополучно забыт на одной из парковых лавочек, о нём никто и не вспоминает. Прохожие умиляются, любуясь такой идиллией, мамы улыбаются, радуясь передышке, дети беседуют на свои «взрослые» темы. И всем хорошо. Хорошо так, как бывает только в беззаботные, солнечные дни жизни…

Письмо первое

Когда я перестану говорить с тобой, зная, что тебя нет рядом и не будет? И разговор этот я давно уже веду сама с собой. Странно, что ты в моей жизни занимаешь такое большое место, хотя тебе это вовсе не нужно. Иногда кажется – что ты для меня вообще всё: все мои мысли, все мои дни. Может быть, я вообще родилась для того, чтобы всегда быть рядом невидимой тенью, пока ты обращаешь внимание на других девчонок, чтобы думать о тебе всю свою жизнь?

Это, конечно, глупости. И я не дурочка, я это прекрасно понимаю. Способность рассуждать здраво всегда со мной, и это как раз она заставляет меня грустить. Обидно, что ты занимаешь в моей жизни настолько большое место, а я в твоей – лишь эпизод. Я ведь до сих пор наивно верю, что ты – моя судьба. Не зря же мы дружим с самого детства. Не зря же нас даже назвали похожими именами – Лиза и Лёня. Все предопределено судьбой, и мне кажется, ещё до нашего с тобой рождения было решено, что мы должны быть вместе. Именно поэтому наши мамы оказались в одной палате в роддоме. Именно поэтому мы родились в одном месяце, с разницей в три дня.

Я ведь до сих пор наивно верю, что ты – моя судьба. И в моей голове существует добрый десяток версий нашей с тобой совместной жизни, каждая из которых абсолютно идеальна, потому что в ней ты и я вместе. А на самом деле у тебя своя жизнь. И меня нет ни в твоих мечтах, ни в твоих снах. Только, может, где-то в воспоминаниях. Хотя, вероятно, и в них меня нет…

Ты был моей первой любовью. Единственной и самой сильной.

Тёмные волосы, пронзительные глаза необыкновенного сладко-медового цвета, обольстительная улыбка, приятная внешность и безграничное обаяние сделали своё дело.

Два часа рядом с тобой в эстетическом плане могли бы заменить целые сутки в Третьяковке. Невероятный парень. Такого встретишь – и не можешь оторвать взгляд. В тебя невозможно не влюбиться. Ты это знал и всегда умело этим пользовался.

Я даже не помню, когда именно это случилось со мной. Может быть, накапливалось внутри по чуть-чуть, а потом… Потом оформилось во вполне конкретное чувство – неосознанную ещё, детскую влюблённость, которая никак не проходит. Которая живёт и крепнет внутри с каждым днём.

И как же глупо я чувствовала себя рядом с тобой! Эдакая неловкая Золушка из провинции, случайно оказавшаяся на балу рядом с принцем. Хотя, наверное, так было не всегда.

Я даже не могу сказать, когда именно мы впервые увиделись. Это произошло ещё до того, как в шкатулку моей памяти стали откладываться какие-либо воспоминания. Можно сказать, мы знаем друг друга всю жизнь.

Моё первое воспоминание о тебе незабываемо! Ты, наверное, не помнишь. Мы гуляли по парку, мелкие такие карандаши: я – в разноцветной беретке набок, в пышной юбке-колокол, а ты в модном джинсовом комбинезоне. И, нет, мы не шли, как все нормальные дети, за ручку. Ты всё пытался обнять меня, а я убегала и пряталась за маму, потому что знала, насколько крепки твои объятия. Несмотря на неполные три года, ты уже обладал недюжинной силой и стремился завоёвывать девчонок. Вот только я этого не понимала и каждый раз плакала от такого «внимания».

С тех пор мало что изменилось. Я и сейчас частенько плачу из-за тебя, несмотря на то, что мне давно уже не три года.

Если бы я могла посчитать, сколько дней уже влюблена в тебя, получилась бы целая вечность!

В детстве я опасалась тебя и даже в какой-то степени недолюбливала. Но приходилось терпеть. Наши мамы подружились, когда лежали в роддоме, волею судьбы оказавшись в одной палате. Общий язык они нашли быстро. А тут ещё общая радость – долгожданный первый ребёнок. На эту тему они могли говорить бесконечно.

Вопреки сложившейся традиции обменяться номерами телефонов (тогда ещё домашних) и снова вернуться в прежние жизни, позабыв об этом коротком периоде, наши мамы и впрямь стали тесно общаться, и мы, заложники взрослых, вынуждены были всюду сопровождать их и проводить время вместе. Теперь-то я несказанно этому рада, потому что установившаяся традиция встречаться всем вместе меня необыкновенно воодушевляет, а тогда… Тогда я вообще мало что понимала. Да и кто бы мог предсказать, что из толстощёкого обормота Лёньки, стремящегося задушить меня в своих крепких объятиях, может вырасти такой писаный красавец? Девчонок вокруг тебя вьётся – на любой вкус и цвет выбрать можно. Даже предположить боюсь, сколько девичьих сердец ты успел разбить.

К сожалению, всё, на что я имею право в твоей жизни – смотреть на неё со стороны, перебиваясь редкими новостями и скупыми фактами о тебе. Мы общаемся только через мам, и от этого горько. Примерно два или три раза в месяц они всегда устраивают совместные посиделки и берут нас с собой. Но чем дальше, тем реже становятся эти встречи, и к нашим шестнадцати общение свелось к звонкам и редким пересечениям один-два раза в год. Чаще не получается, потому что быт, семьи, работа и весь этот длинный список взрослых дел, в который мне не слишком хотелось вникать.

Мамы всё больше общаются с помощью телекоммуникационных сетей, обсуждая новости из жизни своих уже взрослых детей, и я готова возненавидеть современный мир с его дурацким прогрессом. Хотя, с другой стороны, это хоть какой-то источник информации о тебе.

С каким же нетерпением я каждый раз жду нашей встречи! А потом «пережёвываю» внутри себя каждую минуту, ожидая новых «свиданий» и впечатлений.

Но ты всё равно присутствуешь в каждом дне моей жизни. Я, словно бусины, бережно собираю в шкатулку воспоминаний наши встречи, запоминая и записывая каждую мелочь о тебе в свой дневник. Я знаю о тебе так много – насколько это возможно, постоянно находясь на расстоянии от объекта своей симпатии. Я знаю, какого цвета твой рюкзак, какой марки твои часы, в какой школе ты учишься, но не могу предположить, в каком настроении ты сегодня проснулся, что любишь есть на завтрак и во сколько ложишься спать. Не могу поделиться с тобой впечатлениями о фильме и услышать в ответ твоё мнение. Не знаю даже, смотрел ли ты этот фильм… И какая музыка тебе нравится… И снятся ли тебе сны…

Однажды при встрече ты обмолвился, что обожаешь роман Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея». Я тут же купила эту книгу и зачитала её до дыр. Она стала моим любимым произведением, потому что казалась незримой нитью к тебе.

Странно, конечно, что мы живём в одном городе, но ни разу не пересеклись просто так, на улице, например. Как будто на самом деле мы существуем в разных вселенных.

Но ты всегда был со мной. Вот, например, играть на гитаре я начала только благодаря тебе. Помню, однажды мы пришли к тебе в гости, и ты стал играть. А я слушала и думала: «Какой же талантливый!» Я уже была в тебя влюблена. И мне хотелось хоть немного быть достойной тебя. Поэтому, чтобы приблизиться к своему идеалу, к своей мечте, я пошла в музыкальную школу. Начинать учиться в четырнадцать лет, наверное, поздно, но меня взяли. И каждый раз касаясь струн, я думала о том, что, возможно, ты сейчас тоже играешь. И, может быть (а вдруг?), думаешь обо мне.

Конечно, я сама изъявила желание заниматься. Мне нравилось, когда люди играют. Когда играешь ты. Но, чтобы так владеть инструментом, нужно, оказывается, битый час тренироваться. Музыкалку я всё же закончила. И не бросила играть по сей день. Правда, случается это по наитию, по зову души. Я даже песни порой сочиняю. Но это так, баловство.

Мы были ровесники, и в этом я тоже всегда видела знак.

Мы родились в один месяц, с разницей в три дня, и поэтому мне кажется, что мы как-то по-особенному чувствуем и понимаем друг друга, как могут понимать люди, рождённые под одним знаком Зодиака. Только тебя отдали в школу в шесть лет, а меня годом позже.

Жили и учились мы в разных районах города, встречались несколько раз в год, но это отнюдь не мешало мне любить тебя.

Я постоянно мечтала. О том, как пройдёт наша следующая встреча, что ты скажешь, что скажу я. Даже улыбку репетировала. Глупости, конечно, но такие милые сердцу. Когда я представляю, как ты улыбаешься в ответ, всё остальное становится неважно.

Сколько у нас было встреч? Я бы, наверное, смогла посчитать их по пальцам. О нескольких из них у меня остались наиболее яркие впечатления. И их уже не стереть. И на память почти о каждой нашей встрече – несколько фотографий в альбоме.

Да, это тоже стало традицией. Мамы всегда чинно сажали нас на диван и заставляли смотреть в объектив и улыбаться. От вспышки рябило в глазах, но мы слушались. Сначала нас было двое – только ты и я. Эти фотографии каждый раз доставались из альбомов, чтобы сравнить, насколько мы выросли и изменились.

Вот тут мы гуляем по парку. Под огромным раскидистым дубом, который стоит на центральной аллее и по сей день, мы стоим в объятиях твоей мамы, а моя делает фотографию.

Следующая фотка сделана примерно в это же время, только теперь мы, на время забыв о вражде, увлечённо едим мороженое: я – ванильное, а ты – шоколадное.

А тут мы сидим на диване в вашей гостиной и смотрим в разные стороны. Буквально пару минут назад у нас случилась очередная стычка. Кажется, нам тут по шесть лет.

– Мам, Лёнька меня к тебе не пускает, а я не хочу с ним сидеть, – обиженно надувая щёки и пытаясь прорваться сквозь стену в виде настырного пацана, жаловалась я. И губы дрожали – вот-вот заплачу от собственного бессилия.

– Лёня, ты почему Лизу не пускаешь? – вступилась за меня твоя мама.

– А пусть она со мной поиграет!

– Не хочу с ним играть! Он кусается!

Такие конфликты, где я всячески пыталась избежать твоего общества, а ты – добиться моего внимания, случались у нас регулярно. Могла ли я, маленькая девочка, знать, что влюблюсь в этого кусаку Лёньку? Вряд ли.

Не помню, чем дело кончилось. Наверное, в конце концов мы помирились. На тебя невозможно было долго злиться.

Потом фотохроника прерывается, и на следующей фотке нас уже трое – я, ты и мой маленький брат. Я смутно помню период, когда нам было по семь, восемь, девять лет. Кажется, маленькие, маленькие, а потом вдруг – раз! – и сразу по двенадцать. Я тогда и влюбилась.

Здесь я ещё не влюблена. Или просто не знаю об этом.

Зато к следующей встрече с тобой я уже готовилась основательнее: усмиряла собственные страхи, боролась с отчаянным сердцебиением, уверяла себя, что всё в порядке, что ты обычный парень и бояться мне нечего. И когда это произошло со мной? Сама не знаю. Просто вернулась с той встречи и поняла, что влюбилась.

И расплакалась.

Мама пыталась выпытать у меня, что случилось, а я не могла ничего из себя выдавить – плакала и плакала.

У меня никогда не было от мамы секретов, но почему-то признаться в том, что впервые влюбилась, казалось мне стыдным. Не помню точно, в какой именно момент я выдавила из себя:

– Мам, мне Лёнька нравится.

– Ну ладно, со всеми бывает, – только и сказала она, и я жутко обиделась.

И расстроилась ещё больше. Я, значит, влюбилась, плачу, потому что понимаю, как нереально далеко от меня этот парень и как долго ждать нашей следующей встречи, а она только и может сказать: «Ну ладно»?! На это СОБЫТИЕ моей жизни? Когда я знаю, что ничего уже не будет как прежде? И с кем это «со всеми» бывает, если это случилось со мной?..

Вот ещё одна фотка в моём альбоме, который я давно уже храню на верхней полке стола – в доступности вытянутой руки. Здесь мы сидим втроём: я, ты и Саша – мой младший брат, – чинно сложив на коленях руки и глядя в камеру. И всем как будто неловко. Ты хотя бы улыбаешься, а я вообще как тапком пришибленная. И глаза выдают напряжённость.

А ещё у тебя так волосы смешно в разные стороны торчат. Естественная укладка. До сих пор, по-моему, не изменилась.

Помню, что братик в тот день остался в квартире с мамами, а мы с тобой пошли во двор погулять. У тебя всегда было много друзей: ты ведь с детства общительный, рубаха-парень, располагающий к себе одной улыбкой. Характер такой. Ты и меня со всеми перезнакомил. Я сперва общалась только с девчонками, рассказала им о себе, получила «секретные» сведения обо всех твоих друзьях, в том числе кто кому нравится. Ты в это время находился в мужской компании, и всем вроде было неплохо. Но потом ты позвал меня…

– Лиз, иди к нам!

Новые подруги были позабыты. Мы устроились полукругом на турниках, и парни под твоим предводительством стали выпытывать у меня информацию, которую я только что получила. А я всё и выложила, что мне про кого рассказали, какие характеристики дали. Ну как же, ведь ты мой друг, и раз ты говоришь, что надо рассказывать, значит, я всё делаю правильно. Ты всегда умел расположить к себе, обаять и тем самым вольно или невольно манипулировать людьми.

Девчонки, с которыми я только что познакомилась, поняли, что к чему, и стали кричать мне:

– Предательница!

Это слово и сейчас звучит в моих ушах. Будь мне тогда не двенадцать, а хоть чуточку больше, я бы так не поступила. А тогда… Не понимала что ли, что так не делается. Что это нечестно, неправильно. Что это предательство, самое настоящее.

Нельзя себя этим оправдывать, но всё-таки…

Потом мы играли в догонялки: я и пятеро парней. Такой славной компании у меня никогда ещё не было. Я плохо ладила с физкультурой, и бег мне тоже давался непросто, чем мальчишки с удовольствием пользовались – поэтому я почти всегда была вадой. В общем, мне это быстро надоело, и я «слилась» – вышла из игры по собственной воле. Сколько меня не упрашивали, отрицательно крутила головой.

– Я лучше здесь посижу, – взобравшись обратно на турники, заявила я.

С безопасного расстояния я наблюдала за игрой, пока в какой-то момент ты не поскользнулся – упал и до крови расцарапал локоть: морщился от боли, но мужественно терпел.

– Надо обработать, а то зараза попадёт, – со знанием дела высказалась я, даже не представляя, насколько тебе больно.

– Всё нормально, – отмахнулся ты. – Только не говори никому. А то меня больше не пустят.

И я, как верная боевая подруга, поклялась держать рот на замке.

Однажды, только гораздо раньше, с нами произошёл аналогичный случай. Тогда мы тоже бегали возле дома, и я упала на асфальт – расцарапала коленку. Кровищи было! Но больше – боли и паники. Мамочки тут же засуетились вокруг, повели нас домой, чтобы прижечь мою рану зелёнкой. Ух, как же я этого боялась! Плакала – нет, рыдала, стараясь увернуться от страшной и жгучей жидкости в непрозрачной баночке. Ты мне что-то говорил, утешал, кажется. А потом, когда обе родительницы со мной всё-таки справились, подносил мне конфеты, печенья, не зная, чем угодить и как помочь, сочувственно гладил меня по здоровой коленке и поминутно спрашивал: «Больно?» А я, хоть и не чувствовала уже боли, всё равно хлюпала носом от жалости к самой себе. И даже конфет не хотелось.

Твои глаза в тот момент я помню до сих пор. Ты действительно сопереживал мне, как будто мы были единым целым. Братом и сестрой. Нет, кем-то большим. Родственными душами.

На память о том дне у меня остался едва заметный шрам на коленке и воспоминания о том, как ты заботился обо мне, а я так и не сказала тебе: «Спасибо».

У меня так много воспоминаний, связанных с тобой! И каждое из них разбивает моё сердце на тысячи осколков. Но если бы меня спросили об этом, я бы ответила, что это большая честь, ходить с разбитым тобой сердцем.

А есть ли у тебя хоть что-то, напоминающее обо мне?

Письмо второе

Сколько же у нас общих воспоминаний! Может быть, они живы только в моей памяти, но благодаря им я чувствую силы жить и надеяться. Как бы мы жили, не имея в душе надежды? Как бы мы жили, не имея воспоминаний?

Сегодня ночью мне снилось, что ты пришёл ко мне в гости с цветами – со скромным, но очень ярким букетом лаванды. Я с благодарностью приняла твой подарок и вдохнула приятный травяной запах. Потом каким-то неведомым образом мы оказались в парке. Ты раскачивал мои качели, а я, хоть и побаивалась, смеялась и смотрела на тебя сверху вниз, стараясь запечатлеть в памяти это мгновение (даже во сне!). Потом мы отправились дальше, к аттракционам, и твоё внимание привлекли электромобили.

– Покатаемся? – с азартом спросил ты, глядя на меня с открытой улыбкой, от которой таяло сердце.

Мне кажется, если бы ты с той же улыбкой спросил: «Прыгнем с крыши?», я ответила бы то же самое:

– Ага, – и легко согласилась на предложенную тобой авантюру, несмотря на сковывавший душу ледяной страх.

Ты ловко перепрыгнул через ограждение и стал выбирать себе автомобиль. А я осталась за ограждением.

Глупый сон. Мне снятся и поинтереснее. Но зато он подтолкнул меня на новую цепочку воспоминаний.

Однажды мы гуляли по парку, и ты, увидев аттракцион с машинками, стал уговаривать маму пойти туда. Нам было лет десять, наверное. Нас посадили в электрические автомобили – меня в красный, тебя в зелёный – и ты рванул, что было мочи. Я с самого детства страшно всего боялась, вот и тогда старалась ехать по кругу, аккуратно выруливая на поворотах. Ты же, наоборот, гнал что есть мочи, и всё старался врезаться в меня посильнее, так что у меня скулы сводило от страха, едва я замечала, как ты приближаешься ко мне на бешеной скорости, с горящими от азарта глазами.

Когда же наконец это мучение кончилось, ты предложил повторить, и твоя мама тут же дала тебе денег на новый билет. Да и я почему-то согласилась, хотя мне всё ещё было страшно. Страшно, но весело. С тобой всегда так.

Правда, тут возникло неожиданное препятствие в виде моей мамы, которая сказала мне наедине: «Лёня один, ему можно и два раза прокатиться, а вас с братом двое, и Саше тоже хочется на чём-нибудь покататься». Это было справедливо, но тогда я обиделась. Хотя, возможно, мама спасла меня от какой-нибудь нехорошей участи: от сотрясения мозга, перелома, заикания или ночных кошмаров.

Я опять достала альбом и открыла на заложенной странице. Вот на этой фотографии нам уже по тринадцать. Мы опять сидим на том же диване, на фоне той же самой стены в вашей гостиной, увешанной фоторамками с твоими достижениями. Я держу руки на коленях, а ты легко, одной рукой, меня обнимаешь. Не знаю, почему с нами не было Саши, он ведь точно присутствовал, но в кадр не попал.

Ты в яркой красно-синей футболке и простых серых бриджах, с улыбкой в тридцать два зуба – довольный и счастливый. Я именно таким тебя помню и знаю: с очаровательной улыбкой и неизменной причёской – забавной шевелюрой в разные стороны. А я стеснительно улыбаюсь, словно делаю одолжение, руки держу прямо перед собой, ссутулилась страшно. Как будто эта твоя обнимающая меня за плечи рука – тяжкий груз. Хотя это, конечно, не так. Вон ты как интеллигентно её держишь, едва касаясь меня.

Коленки у тебя содраны. Настоящий мальчишка – всегда где-нибудь носился, что-нибудь ломал, обо что-то спотыкался, но никогда не плакал и не сдавался. Об этой встрече я мало что помню. А вот о следующей, через год…

К ней я готовилась долго и тщательно. Собиралась и морально и физически, до тех пор, пока поняла: не могу больше думать о том, как буду себя вести. О каждом слове, которое нужно сказать, о каждом жесте, который может меня выдать. Буду такой, какая есть. Только чуть лучше.

А тут мама «обрадовала»: к тёте Свете – твоей маме – не поедем, потому что вы с ней улетели по горящим путевкам в Египет. Думаю: «Может, это и к лучшему, пару сотен нервных клеток сберегу – они у меня не лишние». Но, к лучшему или нет, а целый час проплакала под грустные песни. Любовь зла…

Наша встреча всё-таки состоялась, хоть её и пришлось перенести на целую неделю. И когда я узнала, что мы всё-таки увидимся, прыгала чуть не до потолка. Потом подуспокоилась и стала раздумывать на всякие важные темы. Ну, как обычно: во что одеться, как себя вести, чтобы привлечь твоё царское внимание, но при этом не переборщить. Где эта золотая середина?

Вот какие непростые задачи я ставила себе в тринадцать лет, пока ты развлекался с парнями, играя в футбол. Я хотела быть непревзойдённой. Не такой, как все те девчонки, что вьются вокруг тебя. Чтобы у тебя дух захватило. Хотя должна была догадаться, что удивить тебя очень непросто – практически невозможно.

Я должна держать спину ровно. И смотреть чуть-чуть свысока, с лёгкой полуулыбкой на губах. И говорить чуть-чуть с усмешкой, чтобы быть на одном с тобой уровне. Хотя так всё равно бы не получилось, потому что мы словно с разных планет. Во всех смыслах. Мне, неуверенной в себе и всегда зажатой тисками собственных комплексов, твои раскованность и умение вести себя на равных со всеми, даже со взрослыми, казалась необычайной смелостью.

После таких мыслей я обычно начинала превращать свою любовь в трагедию. Это вообще моё любимое занятие. Я думала о том, что у тебя обязательно есть какая-нибудь зазноба, которая занимает так много места в твоём сердце, что для меня его там совсем не осталось. Что я невезучая, потому что есть девчонки – твои одноклассницы, которые могут видеть тебя каждый день. Эх, если бы я училась хотя бы в одной с тобой школе! А так – мы вроде и живём в одном городе, и мамы наши – подруги, а что толку? Видимся от силы пару раз в год.

Когда я делилась с мамой своими переживаниями, потому что попросту не могла держать их в себе, она удивляла меня своим ровным тоном: «Не наше это, Лиза. Посмотрели и поплыли дальше». Что-то типа этого. Но я уже не могла успокоиться. Я даже представить не могла, что однажды влюблюсь в кого-то ещё. В кого? Разве есть кто-то лучше?

А вот если бы мы пересеклись, к примеру, на дискотеке (ты туда, интересно, ходишь? Я была один раз). И если будет медленная мелодия, и вдруг ты пригласишь меня на танец… А я «сяду в лужу», потому что танцор из меня никудышный. А может, и кудышный, просто я ещё ни с кем не танцевала, так что судить о собственных танцевальных способностях мне пока трудновато.

А вдруг будет так: твои руки на моей талии, мои – на твоих плечах, и мы так близко, что даже дух захватывает, и чувствуешь дыхание друг друга. Твои бездонные глаза напротив – и я совсем теряю голову. И мне уже всё равно всё на свете!

Всё! Хватит мечтать! Я готова. Готова увидеться с тобой. И будь что будет.