Buch lesen: «Дневник из преисподней»
Глава первая
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ: «Дневник из преисподней».
Работа, работа, работа…
Я так устала от нее, что последний рабочий день текущей недели, казалось, не наступит уже никогда. И все же приближение пятницы всегда рождало во мне радостное чувство, приводившее в конечном итоге к нежеланию работать вообще. Обычно оно преследовало меня целый день, но достигало своего апогея часам к пятнадцати, и даже мой шеф не пытался загрузить меня лишней работой, прекрасно понимая мое состояние.
Пятница наступила, стрелка часов приблизилась к часу «икс» и моя голова бессильно рухнула в сложенные на столе руки, а глаза закрылись сами собой. Телефон надрывался, но безразличие ко всему уже овладело мной и у белого аппарата не было ни малейших шансов привлечь к себе мое внимание и быть выслушанным.
Единственным, у кого эти шансы были, являлся мой смартфон, уже пятнадцать минут крутивший одну и ту же песню, любимую мною, но практически никому неизвестную. Мои ноги постукивали в такт музыке, а губы одобрительно подпевали: «Мы победим врага! О-у-о, мы победим врага!».
Усталость, усталость, усталость….
Когда часы пробили, наконец, семнадцать, я сорвалась с места, накинула шубу и слетела с лестницы, застегиваясь на ходу, оставив открытым кабинет с тайной надеждой, что к утру из него исчезнут и компьютер и сейф, и в понедельник можно будет не работать вообще. Но надежда эта оставалась призрачной – слишком многие трудились для того, чтобы не оставить меня без работы. И минимум трое претендовали на важную миссию закрытия всех дверей. Так что после выходных все равно предстояло работать. И все же, выскакивая из здания, я даже не могла предположить, что моя тайная мысль, наконец, осуществится. Хотите совет? Никогда не загадывайте желания – их может подслушать дьявол и исполнить, но совсем не так, как вам бы этого хотелось…
Быстрым шагом я обогнула здание и вышла на излюбленную тропу, ведущую через заброшенный зимний парк, утопавший в снегу. Будучи большим консерватором по натуре, я никогда не меняла маршрут возвращения домой, а могла бы задуматься над тем, что вечерний парк – наиболее удобное место для засады и нападения. Особенно с учетом того, что последние пятнадцать лет моей жизни не имели ничего общего с жизнью на планете Земля.
Мне всего лишь двадцать девять земных лет, но в двадцать пять я покинула Землю на целых пятнадцать лет. Когда я вернулась, мне по-прежнему было двадцать пять, но все изменилось и даже очень, и мне не следовало забывать об этом, возвращаясь четыре года подряд одним и тем же маршрутом.
Проскочив огромные стволы деревьев, за которыми так легко можно спрятаться, я повернула направо и почти налетела на человека, чье лицо было слишком хорошо мне знакомо, и кого я меньше всего ожидала увидеть в моем мире. Паника – вот единственное слово, которым можно охарактеризовать мое состояние в тот момент. Слепая паника мгновенно охватила меня, заглушая голос разума, а инстинкт самосохранения заставил развернуться и рвануть по тропинке назад в бессмысленной попытке удрать от нависшей опасности.
Адреналин обострил мои чувства и позволил увидеть, как двигаются в темноте стволы деревьев, отпуская от себя охотников, жаждущих моей крови. И древнее знание о смертельной опасности подобных перемещений добавило скорости и безумия.
На повороте я не успела притормозить и врезалась в грудь человека, вышедшего из-за деревьев. И он перехватил меня прежде, чем я вообще перестала что-либо соображать. Его руки с силой прижали меня к себе, а затем переместили захват к предплечьям, освобождая из плена мое тело, но не мою душу, трепетавшую сейчас на кончиках моих пальцев.
Какие-то минуты после столкновения мы стояли и смотрели друг другу в глаза, словно двое влюбленных, забывших обо всем на свете, не способных наглядеться и надышаться друг другом, если бы не одно «но». Его руки сжимали меня не в объятиях страсти и любви. Даже плотный мех не спасал от тисков его пальцев, все сильнее сдавливающих мышцы и вены. Распространяясь по телу, боль отрезвила меня, заставила почувствовать себя живой, прогнала панику и безумие. Утопая в черных глазах удивительно красивого человека, я понимала, что заглядываю в бездну, у которой только одно имя – конец.
Осознание этого сделало меня слабой и безвольной. Надежда оставила меня, бесшумно растворившись в морозном воздухе вместе с белым облачком теплого дыхания. У меня не было шансов выжить. Никаких шансов не было. Прошлое настигло меня там, где я была наиболее уязвимой, и черные глаза сказали мне о том, что пощады не будет. На этот раз никакой пощады. Мы всегда слишком хорошо понимали друг друга…
Оставаясь джентльменом, а он всегда им был, милорд аккуратно снял сумку с моего плеча и произнес мое имя без нежности, но с нотками полного удовлетворения. Сказалось воспитание и я склонила голову в знак приветствия, овладев своими эмоциями, и ухватив за хвост готовые ускользнуть от меня спокойствие и невозмутимость. Он коснулся губами моей руки, несмотря на кожаную перчатку, удобно устроившуюся на ней, и даже не чувствуя его губ, мое тело среагировала так же, как и всегда – желанием прикоснуться в ответ.
Иногда мне кажется, что именно неопределенность наших отношений заставила милорда найти меня в моем мире и исполнить угрозу, которая могла бы оставаться просто угрозой. Но милорд не был бы настоящим правителем, если бы не держал своего слова. Я должна была помнить об этом, но последние четыре года жизни в собственном мире, где меня не замечали даже паучки, живущие в комнатных углах, не говоря уж об окружающих людях, навеяли иллюзию полной безопасности. Черт возьми, а ведь он даже не снился мне все эти годы!
Я взяла себя в руки и выкинула ненужные сожаления из головы. Рядом с ним они не имели никакого значения. К тому же я никогда не спорила с судьбой и никому не советую этого делать. Все равно проиграете. И глупые вопросы я тоже не задавала. Судьба никогда на них не отвечает – такая вот она независимая и высокомерная леди…
Милорд улыбнулся мне. Просто улыбнулся. В его глазах не было боли или печали, не было ненависти и обычной иронии. Он улыбнулся мне, как другу, с которым расстался очень давно. И я подумала, что по временным меркам его мира, возможно, мы расстались лет сто назад, и четыре года прошли для меня, но не для него.
– Нам пора, Лиина, – проговорил он. – Надеюсь, ты будешь благоразумной, и я смогу отпустить своих людей. Лишние жертвы среди невольных свидетелей мне не нужны.
– Безусловно, милорд, – я кивнула и мысли мои поморщились, если можно так выразиться.
Я слишком хорошо знала, чем может закончиться любая моя попытка удрать из-под опеки милорда в этом мире. Утопая во взгляде его бездонных глаз, я даже мысли не допускала о том, чтобы втянуть в наши «разборки» случайных прохожих.
Не выпуская моей руки, милорд направился по тропинке к Анжею, а его люди словно испарились в вечернем сумраке леса, повинуясь невидимому мне сигналу. Анжей последовал за нами, захлопнув капкан позади меня, и я подумала, что больше никогда не смогу вдыхать морозный воздух своего мира, но снег вокруг меня показался мне слишком черным, чтобы сожалеть о его красоте и утраченном холоде. Я никогда не любила зиму…
Разрозненные мысли мелькали в моей голове и хаотично сталкивались друг с другом, вызывая злость на саму себя, и страх от нехороших предчувствий. Желудок комком сжался в животе и плевался ледяными иглами, пронзавшими тело изнутри. И не голод был тому причиной. Никогда не думала, что меня может подташнивать от страха, а не от голода или головной боли.
Меховой капюшон слетел с головы и холодный октябрьский ветер ранней зимы отрезвил меня, и взъерошив волосы, высушил пот на затылке и висках. Жар, охвативший все мое тело, ослабел и вскоре совсем угас. К тому времени, как мы добрались до машины, рассудок вернулся и взял вверх над моими чувствами. Мы сели в машину в полном молчании и я откинула голову на спинку сиденья, чувствуя легкое недомогание тела, порожденное слишком сильными эмоциями, сменившими друг друга за короткий промежуток времени. Закрывшаяся с легким щелчком дверь отрезала меня от внешнего мира, в одно мгновение прекратив мою спокойную и благополучную жизнь. Я ощутила себя загнанным зверем, попавшим в охотничью ловушку, из которой не было выхода. И в первый раз за всю свою жизнь я ничего не почувствовала от встречи со столь мощным и прекрасным авто, словно он проглотил меня, а не впустил в гостеприимный салон.
Машина тронулась, оставляя за окнами ночной город, наполненный огнями и жизнью, но я уже находилась за пределами окружающего мира, отделив от него себя и свою судьбу. Еще вчера родной и близкий город сейчас показался чужим и далеким, а молчаливое присутствие милорда и Анжея сдавило грудь невидимым прессом. Чувствуя скрытое напряжение, моя душа парила в потоке зарождающихся вихрей, наполненных страхом, ожиданием боли и предчувствием конца, и стрелки серебристых часов на моем запястье вдруг замерли неподвижно перед моими глазами. Они по-прежнему отсчитывали минуты уходящего времени, но я не замечала их бега, а потом просто закрыла глаза. Мне было страшно, но я не призналась бы в этом даже самой себе.
Анжей доставил нас в аэропорт, и холодный воздух снова запутался в моих волосах, окончательно лишив меня призрачного чувства, что все это происходит не со мною. Новые документы, новое имя и спокойная уверенность милорда уничтожили последние остатки хладнокровия и надежды. Милорд пробыл в моем мире слишком долго и стал еще опаснее, и я вдруг подумала о своей семье, а затем похолодела от одной только мысли о том, что он видел ее и, возможно, наблюдал, принимая решения, о которых я могу лишь догадываться. Не знаю, что он прочел на моем лице, но он спросил меня, о чем я думаю, и я ответила. Надо отдать ему должное, он не стал подвергать меня пытке незнания или делать вид, что его это задевает:
– Если тебя беспокоит твоя семья, то напрасно, Лиина. Она не нужна мне, но я не могу позволить тебе проститься с нею или с кем-то еще. – Его слова, произнесенные негромко, заставили меня встряхнуться. Я знала милорда и знала очень хорошо, чтобы сразу поверить ему. И я благодарно кивнула в ответ.
Беспрепятственно пройдя регистрацию, и усевшись, наконец, в кресло самолета, я окончательно убедилась в том, что милорд находится на Земле не один день. Он вел себя так, словно родился в моем мире и прожил в нем всю свою жизнь. Шансы на бегство уменьшились до нуля, мои родные будут сходить с ума от неведения, а я даже не могу попрощаться с ними. Почему именно это беспокоило меня больше всего?
Брошенная на соседнее кресло шуба сиротливо лежала, съежившись в бесформенный комок, и я показалась самой себе такой же бесформенной и безвольной грудой костей и мышц, утопающей в кресле. Милорд направился в кабину пилота, а Анжей не сводил с меня своих глаз. Наверное, по-прежнему искренне считает себя моим Хранителем. Я вздохнула и закрыла глаза, откинувшись на спинку кресла. Интересно, о чем он думает после того, как… Мои мысли прервал его голос:
– Он здесь почти четыре земных года. Почувствовал, что вы живы, и все это время искал встречи с вами. Я тоже хотел увидеть вас, даже зная, как вы ненавидите меня.
Я посмотрела на него и прислушалась к собственным чувствам, не отрывая взгляда от его лица. Ничего не почувствовала – ни боли, ни сожаления, ни былой привязанности.
– Во мне нет ненависти, сэр Нэй Ан Жи. Только усталость и желание не видеть и не слышать вас и милорда. Самое неосуществимое из всех моих желаний!
Снова закрыв глаза, я на мгновение пожалела о своей несдержанности. К тому же я никогда не называла Анжея так официально, разве что в день нашей самой первой встречи. Мы слишком часто обращались друг к другу на «ты» и наши отношения были более, чем доверительные. Анжей был предан мне, как мой Хранитель, отвечающий за мою жизнь и безопасность. Но данную ответственность он также нес перед милордом и это исключало безусловное доверие между нами. Сейчас его честь не принадлежала ни мне, ни ему, что окончательно поставило точку в наших отношениях, но, выразив нежелание видеть его, я была нечестна перед собой. Я была напугана, но одновременно рада, что не осталась наедине с милордом – лицом к лицу со своим ужасом и тем, кто его породил. Несмотря ни на что, в этом самолете Анжей был единственным человеком, кто сочувствовал мне и не желал моей смерти.
С другой стороны, мой мир развивался по иным законам, и в нем не осталось места принцам, королям и драконам. Анжею не стоило ожидать от меня вежливости «сказочной принцессы», потому что именно он прервал мою «сказку», длившуюся целых пятнадцать лет. Он пытался убить меня и причинил мне боль, которую я никогда не забуду. Даже зная о том, что он всего лишь исполнил приказ милорда, я не могла забыть той боли, которую испытала, и безумного страха, порожденного ожиданием смерти. Мое возвращение из мира, которого нет на земных картах, состоялось благодаря этой боли и моему желанию выжить.
Истекая кровью от неглубокой, но весьма неприятной раны, брошенная Анжеем умирать под ночными звездами чужих созвездий, я испытала глубочайший страх перед смертью. Именно он заставил меня вернуться домой.
Я никогда не смогу забыть, как лежала на траве и вдыхала ее морозный запах, и он напоминал мне о временах моего детства, проведенных в деревне, когда всей семьей мы отправлялись на сенокос, и закончив его, дружно валились на свежескошенную траву. Лежа на ней, я наблюдала за белыми облаками на голубом небе и аромат луговых трав сводил меня с ума. Самые счастливые воспоминания моего детства поддерживали во мне жизнь и я нашла в себе силы, чтобы перевязать рану, а затем разозлиться.
Страх породил ярость и гнев, и мое тело сломало преграды между двумя мирами и вернулось к началу своего путешествия – в тот самый день и час, когда родной мир перевернулся для меня. Но я вернулась домой одна, навсегда оставив друзей и врагов в том мире, который покинула. По крайней мере, я думала, что навсегда…
У меня были друзья там, но их не было здесь, и помощь ко мне придти не могла. Куда бы ни направлялся самолет – его пункт назначения был конечным не для него, а для меня. И я понимала, что ступила на свой последний путь. Вот только не знала, как долго идти по нему и какая боль ожидает меня в конце. Единственный вопрос бился в моей голове и рвал мои мысли на части: как милорд нашел дорогу в мой мир? Я почти застонала от этой мысли и стиснула зубы, чтобы не простонать вслух и не задать свой вопрос Анжею.
Милорд вернулся из кабины пилота и удобно устроился в кресле напротив. Его пальто полетело и приземлилось рядом с моей шубой. Тоже мне, Соколиный глаз. Иронию покрепче я изгнала прочь даже из собственных мыслей. Иногда милорд очень хорошо умел их читать. К тому же я знала, что испугана и потому злюсь на весь окружающий мир. Неудачная попытка овладеть собой и абстрагироваться от страха – вот, что являлось истинной причиной моей несдержанности и даже грубости по отношению к Анжею. И я вдруг поймала себя на том, что мысленно извиняюсь перед ним, словно пережитое прошлое вдруг перестало иметь свое значение.
Заурчали моторы, самолет двинулся с места и начал свой разбег. Толчок – и мои уши на мгновение заложило. Мы взлетели, огни за бортом окончательно погасли, капитан закончил приветственную речь, и я наконец-то смогла вновь посмотреть в глаза милорда. Они ответили мне знакомой улыбкой и я успокоилась, как будто все мои чувства внезапно уснули или умерли. Я поняла, что дальнейшая судьба отныне мне неподвластна и только милорд является первым после Бога на этом воздушном судне…
Анжей ушел в хвост самолета, но очень быстро вернулся с подносом и бокалами. Милорд налил мне немного джина, смешал его с тоником, добавил льда – именно так, как мне нравилось. Сам предпочел коньяк, чем весьма удивил меня. В прежние времена он не пил ничего, кроме вина. Анжей налил себе воду. Они оба выпили – каждый из своего бокала, и я в сотый раз позавидовала выдержке и самообладанию милорда и поспешила сделать глоток, пока его спокойствие не переросло в нечто иное. Именно в таком состоянии он легко принимал решения, от которых мне хотелось удрать или забиться в самую дальнюю нору сумрачного леса Ночных земель – страны, где правил его отец.
Алкоголь придал мне сил, вызвал облегчение и некоторую раскованность, но усталость, в конечном итоге, победила меня. Пережитое эмоциональное напряжение даром не прошло и я могла лишь смотреть, как милорд молча потягивал свой коньяк. Не хотелось шевелиться, не хотелось говорить, и я была благодарна ему за это молчание, изредка поглядывая в иллюминатор, скрывающий ночь и бездонную темноту.
Сон подкрался ко мне незаметно, как только опустел бокал – моя вторая порция «успокоительного» на сегодня. С каждым глотком усталость усиливалась, но мне было все равно. Подсыпать яд в вино не входило в привычки милорда, и я была спокойна, глотая холодную и прозрачную жидкость. Добавлять же снотворное вообще не имело смысла – я и так валилась с ног от усталости и напряжения. И все же в алкоголь что-то добавили, иначе, чем объяснить, что все самое интересное относительно места и времени нашего прибытия я пропустила…
Проснувшись в огромной и холодной комнате, серые стены которой уходили в высокий потолок, вглядывающийся в меня огромными и печальными глазами размытых человеческих лиц – бледных останков когда-то прекрасной и яркой мозаики, я несколько мгновений ощущала мерный гул самолета, под который уснула. Но быстро пришла в себя. Остатки сна покинули мое тело, которое вдруг задрожало от страха, крадущегося по серым стенам и образующего кольцо вокруг меня. Мой затылок похолодел от его незримого присутствия, и я покинула постель прежде, чем он успел набросить на меня свои липкие сети и окончательно поглотить разум, отчетливо понимающий, какая тьма надвигается на него. Где-то в глубине души я понимала, что мне остается лишь плыть по течению и покорно ждать дальнейших событий. Но сама мысль о покорности и безволии была мне неприятна и порождала желание сопротивляться милорду до самого конца.
В своем мире я не могла вызвать его на дуэль, но мне очень хотелось, словно смерть со шпагой в руках могла восстановить мое превосходство над собственным страхом. Даже мысли о своей семье я запрятала в абсолютно бездонный и самый далекий колодец своего подсознания в надежде победить или оправдать свое бездействие.
Глядя на себя в зеркало в ванной комнате, я искала в себе следы привычного самообладания. И в какой-то момент удовлетворенно отметила, что спокойствие и контроль над эмоциями снова возвращаются ко мне. Я не собиралась плакать или кричать и не могла позволить чувствам победить себя, особенно с учетом моего настороженного отношения к людям истеричным и несдержанным.
Сколько себя помню, любой голос с повышенной интонацией и требовательными нотками вызывал во мне легкое раздражение и желание исчезнуть, кроме случаев, когда его владелец претендовал на то, что ему не принадлежало. Здесь мои желания подпитывались самыми темными инстинктами моего «я», а их реализация стоила мне пары синяков в детском саду и нескольких сломанных ребер в старших классах.
Еще одним моим недостатком или достоинством, смотря с какой стороны посмотреть, было мое ослиное упрямство. Мое упорное молчание в той или иной ситуации, нежелание менять собственные решения даже при наличии оснований, злили милорда всегда, заставляя повышать собственный голос. Мне кажется, что я была единственным человеком в его мире, способным на это, и я искренне считала подобную способность чем-то вроде маленькой победы над ним.
Собственные воспоминания ненадолго согрели меня. Я даже улыбнулась своему отражению в зеркале, ненадолго умчавшись в прошлое, но быстро вернулась. Не здесь и не сейчас…
Приняв душ, но не выпив чашечки кофе по причине его полного отсутствия, я направилась к огромному шкафу. Зная милорда, ничуть не удивилась, обнаружив там черный костюм. Сколько можно утверждать, что черный цвет мне не идет? С другой стороны, он как-то заметил, что красная кровь на черной одежде не видна. Юмор у него еще тот, да и выбирать в подобных ситуациях не приходится.
Подойдя к двери, поспорила сама с собой: открыта или нет? И как ни странно, выиграла. Дверь была открыта. На этот раз милорд не упрятал меня в глухое подземелье без окон и солнечного света, хотя ему и нравились темницы. Подобную любовь я испытала на собственной шкуре, или точнее, на нежной белой коже – так все же лучше звучит. В конце концов, я была принцессой в далеком и призрачном мире, и у меня, несомненно, белая и нежная кожа. На ней почти не осталось шрамов и рубцов. Шрамы же, оставленные на сердце и в душе, не видел никто, и я надеялась, что и они рано или поздно заживут, благодаря времени и небесам…
Иногда мне кажется, что наблюдая за нами, Он видит все наши шрамы, но знает лучше нас, как залечить их, и как скоро они затянутся. И в этом я всегда могла на Него рассчитывать. Но выходя из серой комнаты, я подняла глаза наверх и снова посмотрела на лица почти исчезнувших людей – словно заглянула в печальные глаза ангелов, смотрящих на меня прямо с небес. И невольно задала себе вопрос: могу ли я вообще на кого-то рассчитывать в сложившейся ситуации? Спускаясь по лестнице, я ответила на него самой себе: милорд жесток и всегда был таким, и мне предстояло противостоять ему в одиночку…
На массивных железных ступенях, обрамленных резными перилами, в плену у которых томились десятки металлических растений и птиц, я наткнулась на Анжея, чьи руки сжимали огромный букет молочно-белых роз. И не смогла сдержать изумления. Анжей и розы! Нет ничего более несовместимого, чем он и эти цветы. Анжею вообще не идут цветы. Дать розы ему в руки – все равно, что вплести их в шерсть огромного буйвола.
Мое неожиданное появление смутило его. Я видела, как он мысленно перебирает слова и пытается изменить уже заготовленные. Его розы были знаком примирения – попыткой протянуть руку, но извинения не приносятся на лестницах и на них не дарят цветов. Я даже не пыталась его выслушать, просто проскользнула между ним и перилами, и с нарастающим ускорением скатилась вниз по ступеням. Анжей окликнул меня и наши взгляды пересеклись. Замешательство на его лице и понимание в глазах не смутили меня. Когда-то и я посмотрела в его глаза с таким же замешательством и неверием, и боль на его лице была всего лишь отблеском моей боли. Я боялась и не хотела возвращения тех теплых чувств, которые когда-то испытала к нему, однако отмечу для полной объективности – Анжей все-таки водрузил цветы в вазу и вечером их запах обволакивал комнату. Только легче от этого не стало.
Кто-то из служащих проводил меня в обеденный зал – слишком официальный и огромный для меня. Милорд завтракал и яркий солнечный свет падал на него с правой стороны, выгодно оттеняя профиль. Солнце играло в его волосах, зажигая бронзовые и синеватые блики на черных локонах. Милорд был красив и безупречен, впрочем, как всегда.
– Доброе утро, Лиина! – Он встал и подошел к моему стулу, отодвинув его от края стола, приглашая присесть.
Я почти забыла за эти четыре года, что значит жить в мире воспитанных людей, и немного замешкалась, пытаясь обогнуть массивный деревянный край обеденного стола, словно никогда не сидела за таким.
– Будешь завтракать? – Он говорил мне в затылок, а его руки переместились со спинки стула на мои плечи.
Не слишком ли фамильярно? Я почувствовала, что меня заносит:
– Конечно! Смерть – не повод отказывать себе в маленьких удовольствиях. Не люблю, знаете ли, умирать на голодный желудок.
В ответ милорд отпустил мои плечи, а затем вдруг рассмеялся, возвращаясь на свое место. Я не могла поверить в то, что он смеялся! Глаза его заискрились, черты лица смягчились, наполняясь светом и радостью. Звуки смеха ласкали мой слух своей искренностью, и я поддалась обаянию милорда, ослабив натянутые струны собственных чувств и эмоций, тревожно ворошившихся в груди.
Отсмеявшись, милорд махнул рукой, словно говоря, – не обращайте на меня внимания. Затем продолжил:
– Я обещаю, Лиина, что тебе не придется умирать на голодный желудок. В твоем распоряжении находятся все блюда этого стола! – Милорд улыбнулся мне немного насмешливо, и надо признать, его настроение заставило улыбнуться и меня.
На какое-то время милорд перестал дегустировать содержимое своей тарелки в ожидании, пока я не наполню свою. Он дал мне несколько советов относительно выбора поданных блюд – как всегда это делал.
Последующие двадцать минут мы молчали и не глядели друг на друга, сосредоточенно набивая желудки. Ну, положим, набивала желудок только я, а милорд смаковал пищу, но, что от этого меняется? У нас всегда был разный подход к еде.
Еще минут десять мне пришлось выслушивать целую лекцию о полезных микроэлементах, которые содержались в сьеденной мною каше и выпитом фруктовом соке. Поскольку к началу лекции от них не осталось даже воспоминаний, ибо они благополучно обосновались в моем желудке минут за пять до ее начала, я пропустила мимо ушей все сказанное милордом – так же, как делала это раньше. Доедая приятный десерт, я подумала о том, что милорд скучал по мне, и в данный момент никак не решается перейти к главной теме, из-за которой я здесь.
– Гадаешь, чем все закончится? – Милорд резко прервал свой монолог и насмешливо глянул на меня.
От неожиданности я поперхнулась ягодой, украшавшей янтарный кремовый слой моего десерта, и закашлялась. Ненавижу его и всегда ненавидела! Особенно в моменты, когда он читал мысли на моем лице. Сколько раз пыталась научиться контролировать выражение собственных глаз, но все напрасно! Спокойствие и хладнокровие никогда не удерживались подолгу на моем лице, а наблюдательность милорда с поразительной точностью угадывала малейшие оттенки чувств, мыслей и эмоций, пробегавших по нему.
– Сами догадались или подсказал кто? – Я умышленно дерзила, понимая, что милорд затеял со мною очередную игру. Если сразу не расставить все точки над «ё», жди долгой и изнурительной борьбы, а конец все равно один. Почему бы его не ускорить?
Но милорд не обратил внимания на мою дерзость. Похоже, жизнь в цивилизованном мире сделала его проще и ближе к людям. В подобном мире не убивают людей только потому, что какой-то невоспитанный господин нагрубил первому встречному из-за плохого настроения.
Вместе с тем, окончание завтрака явно не свидетельствовало о начале конца для меня. Милорд пригласил меня на утреннюю прогулку, однако не счел необходимым ответить на вопрос, в какой местности мы находимся. Но его привязанность к огромным замкам, оставшаяся неизменной, и любовь к пышным садам, возникшая благодаря мне, невольно подсказали мне ответ. И старая мысль посетила меня опять – милорд не просто наблюдал за мною, он изучал меня в моей собственной среде. Ему стала известна даже моя несбыточная мечта посетить Вену, не говоря уж о том, чем я предпочитала «травиться» в минуты плохого настроения. И я вздохнула от чувства негодования по отношению к самой себе – меньше надо было трепаться о своих планах и надеждах, и пить надо было меньше!
И все же милорд был человеком не только знавшим мои мечты, но и способным их исполнить. Собственно говоря, он почти исполнил самую главную из них. И я впервые в жизни позавидовала его возможностям и положению. Хорошо все же быть богатым! Богатым и здоровым! Сколько возможностей открывается! Хотя никогда не понимала, как можно выкинуть пару десятков миллионов на организацию свадьбы, например? Да никогда!
Господи, как я хочу на необитаемый остров! Были бы деньги, купила бы необитаемый остров и яхту. Сто восемьдесят дней в году проводила бы на острове, остальные сто восемьдесят – на яхте в океанах или морях. И пять дней жила бы среди людей с единственным исключением для моих друзей. Иногда не повредит сделать остров обитаемым и на пару месяцев, а не только по пятницам и субботам.
Мечты, мечты, мечты…
Вместе с тем мечтать, говорят, не вредно, а вредно не мечтать вообще. Но все равно, хочу туда, где меня никто не найдет, особенно милорд! Мои ногти впились в ладони от огромного желания оказаться где-нибудь в другом месте, желательно никому не известном, всеми забытом и как можно далеком – там, где моя душа будет свободна от страха, а раны, посыпанные пеплом, заживут и перестанут чувствовать боль…
Обреченность вновь овладела мною, а предчувствие чего-то ужасного не давало свободно дышать. И только природа вокруг меня изо всех сил пыталась наполнить душу жизнью, а легкие – теплым воздухом. Убийственное сочетание жизни и смерти, не способное вызвать ни радости, ни наслаждения.
Весь мой утренний запал дерзости испарился под теплыми лучами солнца и улетел в небытие под шелест листвы и шорох травы под нашими ногами. Милорд углублялся в сад, и я покорно шла за ним, осознавая, что вряд ли увижу когда-нибудь или почувствую снова что-либо прекрасное. Осеннее солнце грело мою спину; упавшие на землю фрукты источали сладкий и терпкий аромат; птицы пели так, словно это была их лучшая песня; трава и цветы оплетали ноги, пытаясь задержать меня, словно самые близкие друзья, оберегающие мою жизнь. Мне не хотелось умирать в этот день, но я все еще не понимала, что уже нахожусь в аду…
Милорд остановился так неожиданно, что я чуть не налетела на него – второй раз за последние сутки или двое. Мы обогнули замок и вышли через сад к его восточной стене, и внезапная остановка милорда явно не означала, что он планирует для меня экскурсию или осмотр достопримечательностей замка и его окрестностей. Более того, выражение его лица мне не понравилось. Знала из собственного опыта, что любая задумчивость, появлявшаяся на нем, всегда грозила крупными неприятностями.
Милорд посмотрел на меня, как на букашку, имевшую неожиданную смелость привлечь к себе его внимание, несмотря на явную опасность быть просто раздавленной. Но когда он заговорил, это выражение медленно исчезло с его лица, как и задумчивость, однако глаза приобрели какое-то мечтательное выражение, но мечты не светлой и ясной, а темной и непроницаемой, как черная вода в глубоком колодце в самую темную ночь, освещаемую лишь полной луной.
– Я хочу рассказать легенду о прежнем владельце этого замка, Лиина. Она необычная, но притягивает меня. Столетие назад, потеряв любимую жену, хозяин замка заказал известному художнику картину, способную передать людям понимание жизни и смерти. Художник легко изобразил смерть, почти не понимая ее, но не смог написать жизнь, потому что ее истинный смысл был сокрыт от него. Он любил и был счастлив, и жизнь являлась воздухом, которым он дышал. Разве человек способен думать о том, что принимает, как заслуженный дар, а не завоеванную кровью победу? Художник не знал своих слез и это незнание порождало непонимание самой жизни. Он пытался закончить картину, но все усилия были тщетными. И тогда владелец замка приказал убить девушку, которую художник любил, а его самого заточил в подземелье замка, оставив ему краски, кисти и незаконченную картину. Когда он освободил пленника, картина была написана, а художник вскоре заболел и умер, словно его душа так и осталась запертой в том подземелье или в самой картине. Ее до сих пор выставляют в одном из музеев твоего мира, Лиина. Миллионы людей восхищаются ею, но не знают, чья смерть породила этот шедевр, – милорд сделал паузу и взглянул мне в глаза, чуть прищурив свои собственные.
