Buch lesen: «Чудовище по имени…»

Schriftart:

Редактор Наталья Петровна Тимченко

Иллюстратор Анна Викторовна Буравлева

ISBN 978-5-4485-1515-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая
Боб в незнакомом лесу

Когда огромный огненный шар покатился по небу за гору, когда щебетание птиц постепенно перешло на шёпот, а от страшного звука, исходящего чуть ли не из самых недр земли, содрогнулись толстенные стволы столетних деревьев, большущее и неприлично мохнатое чудище по имени Боб открыло правый глаз. Оно бы открыло и левый глаз тоже, тем более, что он был необычайно прекрасен: голубой в синюю крапинку (правый глаз Боба был без крапинок и совсем даже не голубой, а изумрудный), но с ним вчера случилась неприятность.

В тот самый момент, когда Боб намерился полакомиться крошечными и, на первый взгляд, безобидными крылатыми насекомыми, одно из них безжалостно укусило его в нежное левое веко.

Боб взвыл от страшной боли, его любимый глаз заслезился, мгновенно опух и наотрез отказался открываться. Вот именно по этой причине вечерний пейзаж засыпающего леса отразился сегодня только в одном, правом, чудовищном глазу.

Приподнявшись на мощных передних лапах, Боб покрутил тяжёлой белой головой и обнаружил, что не представляет ни где находится, ни как здесь оказался.

И уж насколько он ни был высок (а был он совсем ещё крошечный, всего лишь с пятиэтажный кирпичный дом), его правый глаз не смог разом охватить все-все-все деревья и все-все-все кусты.

«Любопытство не доведет тебя до добра!» – вспомнил Боб слова матери и смахнул с глаза слезу.

Но привело его сюда отнюдь не любопытство. В преданиях, которые передавались от прапрапрабабушек и прапрапрадедушек к его папе и маме, рассказывалось, что за этим непролазным (даже для таких огромных чудищ) лесом простиралось широкое-преширокое поле, сплошь поросшее чудесными цветами и травами. Этих растений никто из его родичей не видел, но судачили о них предостаточно.

Якобы парят над волшебными цветами и травами симпатичные насекомые, пьют сладкий нектар и собирают нежную пыльцу с прозрачных лепестков. А уж какими вкусными были эти жучки и паучки, можно было только догадываться да сказки сочинять.

И сейчас, когда от урчания пустого желудка Боба сотрясались уже не только деревья, но и звёзды, самые крошечные из которых гроздями падали с неба, чудище отдало бы всё-всё-всё даже за любого несладкого и противного мотылька.

Но на лес плотным синим покрывалом легла ночь, кое-где на небе едва мерцали уцелевшие жёлто-белые звёздочки, и чудище, всматриваясь в темноту одним глазом, не знало, что ему делать дальше и куда стоит идти.

Наконец, распрямив толстые задние лапы и сладко потянувшись, Боб поднялся во весь чудовищный рост и вгляделся в темноту.

Чуть дальше низкорослых кустов, за верхушками чёрных деревьев, вдруг сверкнул яркий красный огонек, затем – изумрудно-зелёный, за ним – оранжевый, и уже через секунду-другую всё небо охватило такое разноцветное сияние, что от него заслезился единственный здоровый глаз.

«Ничего себе», – резко выдохнул Боб.

Рядом на дереве зашелестели листья, а один маленький листик, державшийся на тоненькой-тоненькой ножке, не выдержал мощного выдоха чудища, сорвался с ветки и опустился Бобу на нос.

«Аааапчхи!» – сделало чудовище, и сотни птичек, спросонок не разобравшись, что произошло, взмыли в ночное небо.

«Простите», – шёпотом сказал Боб и решил поскорее убраться из леса, тем более, его так манили разноцветные мигающие огоньки.

Глава вторая
Слава Белкин и Толя Рыбкин

В небольшом провинциальном городке, который мог называться, как угодно, но назывался Васильевск, у мальчика одиннадцати лет по имени Слава и по фамилии Белкин, проживающего там с самого рождения, с утра всё валилось и вываливалось из рук: во-первых, портфель. Из него выпали важные, без которых, конечно же, никуда, школьные принадлежности: жвачка, брызгалка, крошечный тюбик суперклея и дневник. Во-вторых, проездной билет и телефон.

Задняя крышка телефона отскочила в сторону и развалилась на две части, следом выпала батарейка и залетела под диван. И если без жвачки с брызгалкой и дневника Слава мог обойтись, то без телефона ему приходилось туго.

Но сегодня мама Белкина, собирая ребенка в школу, махнула на на всё рукой и выпроводила сына за порог без средства связи и коммуникаций. «Мы же как-то обходились!» – крикнула она в закрывающиеся двери лифта и преспокойно вернулась в квартиру, хотя мама и спокойствие – вещи из разных уголков вселенной.

Пока мама уговаривала себя, что ничего страшного с её сыном в их невеликом городке произойти не может, Слава дошёл до школы, пробыл там шесть уроков с положенными между ними переменами и уже собирался возвращаться домой, когда Толя Рыбкин, его одноклассник и самый близкий друг, внезапно кое-что предложил.

Дело шло к летним каникулам, до конца учебного года оставалось три недели, и такого солнца, как в этом мае, давно никто не видел. «А не заглянуть ли нам к Ивановым?» – спросил Толя Славу и, даже не думая, что тот ему может ответить нет, стащил друга со ступенек школы.

Ивановых, к которым предложил зайти Толя, было двое. Вернее, их было четверо, а если приезжали родственники, то и вовсе становилось шесть или восемь. Но интересовали приятелей только те, которым было по девять лет, Лена и Женя.

Женя, как и Лена, была девочкой и точной её копией, а иначе говоря, – близнецом. Сёстры учились в другой школе, играли на других детских площадках, водились исключительно с другими девчонками, и поэтому были интересны ребятам.

Ещё зимой, когда Лена и Женя фыркнули в сторону заинтересовавшихся ими мальчишек, Толя принял решение: завоевать сердца обеих девчонок во что бы то ни стало и чего бы им это ни стоило.

Но завоевание продвигалось плохо, вернее, не продвигалось никак. Девочки были заняты исключительно своими делами. Толя даже выяснил, какими именно. Лена увлекалась рисованием и два раза в неделю ходила в кружок изобразительного искусства, Женя таскалась с ней. В свою очередь, Женя бегала в кружок хореографии и народного танца, а Лена нехотя составляла ей компанию.

Толе казалось, что проще всего девчонки завоёвываются по отдельности, но они были неразлучны, как попугайчики, которых разводил Славкин сосед по лестничной клетке. Разлучать сестёр, конечно же, никто не собирался, но вот чем именно поразить их обеих сразу, Толя не мог придумать никак.

– И зачем нам к Ивановым? Почему сегодня? – тараторил и сопротивлялся Слава, пока друг тащил его за руку со школьного двора.

Толя не оборачивался.

– Маме надо сказать, я телефон забыл, давай завтра… – ныл Белкин, – и потом у меня дела…

– Дела? – Толя резко затормозил. – Ну-ка, ну-ка, рассказывай. Что это у тебя за дела такие? Опять ящерицы?

– Это не ящерицы, – насупился Слава и выдернул руку.

– Ещё какие ящерицы! Уродливые и… Пластилиновые!

– Это динозавры, – злился Слава, – да пластилиновые! Ну и что?

– А то, – надвинулся на него Толя, – а то… А то, что это несерьёзно! Вот бокс – серьёзно, карате – серьёзно. Лепка, выжигание, каля-маля – девчачьи развлечения! Ты этим собираешься Женю удивить? Пластилиновыми динозаврами? Игрушечными? Вот если бы ты ей живого привёл…

– А если приведу?

– Живого?

– Да!

– Динозавра?

– Да!

– Совсем спятил? – Толя закатил глаза.

– Приведу, – заскрипел зубами Слава и сжал пальцы в кулаки, – слово даю! Спорим?

Глава третья
Договор

– За мной, – зашипел Толя и, нервно оглядываясь, словно он уходит от преследования, побежал за угол школы.

Слава взвалил на спину портфель, который от чего-то стал невероятно тяжёлым, и, громко шаркая ботинками по асфальту, потащился следом.

За школой никого не оказалось. Белкин покрутил по сторонам сначала головой, затем – всем телом, но Рыбкина нигде не было. Как под воду ушёл.

«Ну нет, так нет», – расслабился Слава и, пнув крошечный камушек, бодро зашагал в сторону школьных ворот.

– Эй! – раздалось сзади, и Белкин обернулся.

Почти из-под земли, там, где под школу уходили широкие бетонные ступени, торчала Толина рука.

– Иди сюда, – захрипел Рыбкин и замахал ещё и второй рукой.

Слава обнаружил друга почти что под землёй. Он сидел на самой последней ступеньке перед грязной железной дверью, запертой на висячий замок, и держал в руке клетчатый листок, вырванный из тетради по математике.

– Я кое-что придумал, – хищно улыбнулся Толя – спускайся!

Слава нехотя преодолел несколько ступенек и оказался на уровне Рыбкина, тот встал на ноги и протянул ему ручку с красными чернилами и листик в клеточку с неровно ободранным краем.

– Пиши, – усадил он Белкина на холодный бетон.

– Это ещё зачем?

– Чтобы не передумал.

Слава положил на колени листок. В нём на самой верхней строчке, точно по центру, жирно и очень аккуратно синими чернилами было выведено: «Договор».

– И что мне писать? – спросил Слава.

– Пункт первый, – подмигнул ему Толя и, скрестив руки на груди, прислонился к кирпичной школьной стене.

Белкин вздохнул и покрутил в пальцах ручку.

«Я, Слава Белкин, – нацарапал он красными чернилами, – даю слово своему другу Толе Рыбкину, что найду и приведу ему самого настоящего динозавра (не пластилинового). Если я не смогу сдержать слова, то… (он посмотрел на товарища снизу вверх)…»

– Чего ты хочешь?

– А что у тебя есть?

– Велосипед.

– Трехколёсный что ли?

– Мне мама новый обещала…

– Эээ… Не пойдёт, – замахал руками Толя. – Не известно ещё, будет ли он у тебя. Она тебе давно его обещает, а мне сейчас надо!

– Тогда ничего нет, – Слава посмотрел под ноги.

– У тебя вроде копилка была? – подмигнул ему Толя и ухмыльнулся. – В кино хочу с Женей, а мне денег на билеты не хватает…

– Это всё?

– Нет. Ещё… – Толя задумался, – если не приведёшь динозавра, я в школе расскажу, что ты «девчонка» и маменькин сынок. И все на тебя пальцами будут показывать: «Только посмотрите, вон этот идёт, который в динозавров верит! Ха-ха-ха! Мелочь пузатая! Болтун!» – изобразил он, как обычно смеются над неудачниками одноклассники. – Опозоришься, Белкин, на всю школу, на весь двор и весь Васильевск! Теперь ставь «один» и пиши дальше.

«1) – Слава жирно вывел цифру. – Толя Рыбкин (зачеркнул). Моя копилка со всем содержимым переходит в полное распоряжение Толе Рыбкину. И 2) Толя может всем рассказать, что я девчонка (зачеркнул), маменькин сынок (зачеркнул), неудачник.»

– Число и подпись, – заглянул в написанное Рыбкин и, когда Слава поставил последнюю закорючку, вырвал у него из рук договор. – У меня храниться будет. Теперь идём.

Глава четвёртая
Замёрзший, голодный и злой

Боб шёл по незнакомому полю, высоко поднимал тяжёлые белые лапы и так осторожно опускал их на землю, что за его спиной страшно дрожал сосновый лес, а с неба продолжали сыпаться звёзды.

Вот одна звёздочка оставила за собой тоненький, едва заметный, серебряный след, другая прочертила жирную блестящую линию, а третья будто бы оторвалась с кусочком неба, и на её месте появилась одинокая чёрная дыра.

Позади Боба остались кусты, деревья и шумные птицы; где-то совсем-совсем далеко находилась семья, которая ждала добрых весточек, а ещё больше – принесённой сыном и внуком добычи.

Поле, по которому шагал Боб, было лысым, как старенький дедушка Грэг. Тут и там под нежную голую пятку чудища заскакивали мелкие и крупные камни, жутко похожие на амулет, который висел у него на шее на тонком кожаном ремешке.

Меж пальцев и в длинные корявые когти забивалась жирная мягкая почва, но Боб упрямо шёл вперёд. Его манили разноцветные мигающие огоньки, похожие на прекрасных вкусных бабочек, которые, как говорила легенда, парят над невиданной красоты растениями, источающими дурманящий аромат и дарующими чудесный нектар.

Лапы сами несли Боба вперёд, и хвост, весело топорщась, подгонял чудовище. Но большой и чёрный нос неожиданно учуял нечто ему не знакомое и сразу же подал сигнал «Стоп».

Боб резко затормозил на самом краю поля, где мягкая почва сменилась грубым песком, и плюхнулся на какой-то сухой низкорослый куст. То ли от треска, нарушившего ночной покой, то ли от того, что чудовище сломало чей-то кров, из-под Боба во все стороны прыснули полупрозрачные мошки и комары.

Вокруг чудища сразу же образовалось плотное жужжащее облако. Выбившись из него, некоторые насекомые молниеносно возвращались обратно и пикировали на блестящий, лаковый нос. Они залетали в одну ноздрю и сразу же вылетали из другой, а кое-кто, казалось, решил поселиться там навечно и поэтому пополз вниз, изнутри щекоча горло крошечными лапками. Часть мошкары забилась в шерсть, в ресницы и даже залепила единственный здоровый чудовищный глаз.

Не передохнув и пары минут, не разобравшись, что же за запах заставил его притормозить, Боб сорвался с места и, размахивая хвостом и длинными висячими ушами, понёсся куда-то наугад. Разноцветные огоньки на горизонте нервно запульсировали и разом погасли, когда чудовище сослепу влетело в дерево и, отскочив от него, свалилось в реку.

«На сегодня с меня хватит», – переводя дух, подумал Боб. Он снял с языка длиннющую мерзкую водоросль, откашлялся и, цепляясь когтистыми пальцами за корни растений и пучки травы, поспешно выполз на берег.

Белая шерсть чудища приобрела неприятный грязно-серый оттенок и своеобразный речной аромат, в котором можно было узнать бензин, гнилые прошлогодние яблоки и сырую рыбу. Ни одного сладкого, терпко-ванильного или не слишком любимого чудовищами запаха корицы Боб не учуял. Рассерженный на то, что так и остался голодным, он лег на голую землю, немного поворчал, перевернулся на левый бок и сунул мокрую переднюю правую лапу в пасть. Желудок обиженно взвизгнул, слегка поныл да и успокоился.

На берег реки лёгкими взбитыми сливками опустился туман.

Глава пятая
Есть идея!

Иногда люди делают большие и маленькие глупости. Иногда делают их не сразу, а сначала говорят что-то вздорное, произносят обязательно при свидетелях, а потом оп! и уже никуда не деться.

Кто тянул Славку за длинный и розовый язык? Кому сказать большое-пребольшое благодарю за то, что парень вдруг стал таким смелым и безрассудным? Откуда ему взять живого динозавра, чтобы не проиграть в споре?

«А что если так? – размышлял Белкин. – Предположим, расскажу, что, дескать, нет на свете никаких динозавров, вымерли миллионы лет назад, остались от них кожа, кости и ни одного воспоминания современников…

А потом загадочно закачу глаза и произнесу: «Бродил я как-то на днях по берегу реки. (Тут надо сделать небольшую паузу, вздохнуть и вроде как нехотя продолжить.) Шёл дождь, я поскользнулся, упал в воду, а когда вылезал, зацепился ногой за что-то странное. Это была сеть, как у наших рыбаков, но только старая-престарая, вот-вот рассыплется на миллион ниток. А в ней, в сети то есть, лежало яйцо. Тяжёлое! Коричневое! Будто каменное! (Тут можно ещё раз прерваться и посмотреть на реакцию Толика.)

Конечно, я это яйцо забрал. Нет, оно у меня не с собой. И нет, я его не высиживаю, оно под лампой лежит. Надо подождать совсем чуть-чуть, и скоро из него обязательно вылупится крошечный динозавр»».

Вот так, размышляя вслух и размахивая руками, будто небольшая ветряная мельница, Слава вышел к реке, которая называлась Широкая.

Пока не наступило жаркое и засушливое лето, которое каждый год к середине июля обнажало её дно, ребята здесь купались, ловили рыбу и играли в «блинчики».

Белкин медленно шёл по изумрудно-зеленой, как панцирь бронзовки, траве, нарочито громко шаркая школьными ботинками и поддевая потертыми мысами головки по-цыплячьи жёлтых одуванчиков, иногда останавливался, сгребал в охапку наглые, жирные сорняки и со злостью дёргал их вверх, вырывая с корнями. В нос ударяло сыростью, а на землю вместе с комьями почвы летели недовольные, растревоженные человеком грязные слизняки и черви.

На другом берегу реки кто-то дёргал за язык церковный колокол: неровный, лихорадочный перезвон, разрывающий тишину, отвлекал и переносил Белкина в сказочную страну.

Там по широким оранжевым полям, взбрыкивая одновременно всеми четырьмя ногами, скакали белоснежные лошади с полосатыми жёлто-голубыми гривами и блестящими серебряными копытами. У подножья высоких-превысоких гор стадами паслись травоядные динозавры, над ними планировали крикливые, повизгивающие, как одноклассницы на переменах, птеродактили, и совсем рядом, в чаще соснового леса, кто-то неприлично мохнатый, похожий на снежного человека, бегал с сачком за гигантскими перламутровыми бабочками.

Слава тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения, крепко потёр обеими руками уши, поправил портфель, который всё это время носил на спине, и спустился к реке.

Широкая сегодня журчала особенно сладко. Было безветренно, и шелест листьев прибрежных кустов не мешал слушать её мелодию.

Белкину почудилось, что в песне рассказывается о его родном крае, маме, приятелях и одноклассниках. О Васильевске Широкая говорила перебором мелкой гальки, о маме – листьями кувшинок на длинных стеблях, а о друзьях – непонятными звуками, напоминающими свист и храп. Казалось, будто на дне реки сейчас крепко спит, положив клешню под щёку, Водяной.

Побродив по берегу, Слава сначала постарался понять, откуда доносится храп, затем присел на корточки и несколько минут, не моргая, буравил взглядом воду, высматривая в ней колышущуюся длинную болотно-зелёную бороду да чешуйчатый хвост.

– Не очень-то и хотелось, – фыркнул Белкин, когда со дна Широкой никто не поднялся.

Храп со свистом неожиданно, как и возникли, прекратились, и река вновь заиграла свою обычную мелодию.

Слава ещё немного послушал, как, перебирая гальку у берега, журчит вода, и выдвинулся на поиски нужного камня. На кону стояла честь, настоящая, мальчишеская, и Белкину не стоило отвлекаться на такой пустяк, как возможное появление сказочного Водяного.

Der kostenlose Auszug ist beendet.