Молодые рассказы

© Илья Рыжов, 2019

ISBN 978-5-0050-1863-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Привет, друг!

Это ещё не сама книга, это – лишь предисловие, знакомство или легкая закуска перед основным блюдом. Можешь звать это, как пожелаешь. А для начала позволь представиться и рассказать, что тебя ждет!

Меня зовут Рыжов Илья и я автор этой небольшой, но интересной книги. Хватай мою руку, не бойся, и я проведу тебя в свой немного грустный, немного хмурый мир, но в котором непременно хочется жить, чувствовать, любить и быть человеком. Давай вместе со мной в путешествие!

«Архангельская» – это милая, нежная девочка, ради которой хочется делать всё на свете и ещё немножко. Она росла в счастливом детстве и не могла подумать, что в мире может быть что-то злое, неприятно и обманчивое.

В «Философе»вы найдете своего друга, маленького члена семьи, который всё видит и всё слышит, только, может, не всё понимает.

За «Секунду ярости»вы поймете, что всё, что с вами ни происходит в жизни – плохое и хорошее, справедливое и подлое, – всё случается неспроста, и обязательно вас приведёт к верному, к настоящему, к вашему.

В «Эпичной сцене» перед тобой разыграется настоящая драма двух потерянных запутавшихся людей. Но не спеши делать выводы – не всё то, чем кажется на первый взгляд.

В «Удивительной новости» ты попадешь на кухню к двум друзьям, на которых свалились тяготы сегодняшнего мира. И они пытаются с ними стойко справляться. А ещё и новость удивительную узнаешь!

В руководстве «Для невесток» ты узнаешь, за кого следует выходить замуж, а кого лучше обойти стороной. Причем это будет полезнее как для тебя, так и для общества. Ну ладно, шучу – не могу же я тебе диктовать, кого любить, а кого нет.

За «Застольем» ты расслабишься, отхлебнешь холодного вкусного пива, забудешь обо всём и даже сможешь порассуждать на темы весны, сосулек и жизни.

И наконец принимая «Тяжелое решение», ты столкнешься с непередаваемой саморефлексией, сухой правдой, которую обрушивает на себя персонаж. Но как бы не так – ты же помнишь, что всё не то, чем оно кажется на первый взгляд.

Пожалуй, это всё. Мне осталось пожелать тебе счастливого путешествия и пожелать вечно быть молодым. Ведь молодость – это не возраст, это то время, когда ты растерян, когда ты не знаешь ни себя, ни мира. В это время ты ещё не знаешь до конца, кто ты есть, кем тебе стоит быть, отчего тебя переполняют бесконечные вопросы. Но это время прекрасно тем, что ты узнаёшь, что ты стараешься и в конце концов находишь своё место! И как ты думаешь: «Так стоит ли возвращаться в это время?»

До скорой встречи, добрый друг!

Если ты хочешь следить за моими последними обновлениями, подписывайся на мой инстаграм: @ryzhovilya – порассуждаем о литературе, о книгах, о писателях, о жизни, нашей и будущей.

Архангельская

Глава 1. Страх

1

Аглая Архангельская была маленькой доброй и милой девочкой. У неё сочное и нежное личико, как мягкая абрикоска. Прямые русые и короткие волосики у неё вечно дергались, вертелись и закручивались, потому что она охотно крутила своей головкой – ведь повсюду было очень много всего красивого и интересного. Ещё она носила розовую панамку, отчего вид у неё становился важным, деловитым, делавшим её сыном, вернее, дочкой полка… Эта была та девчушка, ради которой хочется сделать всё на свете и всё равно этого было бы недостаточно.

Она росла в счастье и радости. Родители её оберегли от всех жизненных невзгод, она никогда не знала, что на детей могут кричать, не говоря про телесные наказания. Она и подумать не могла, что есть люди, которые могут предать, обмануть или даже посмеяться над тобой. (Об этом она узнавала постепенно.) Благодаря её отцу, она верила, что мужчины всегда сильные, крепкие, всегда достанут, что угодно, – хоть аленький цветочек, хоть учебник английского, которого нигде не найти, – держат слово и могут подарить игрушку просто так, ни с того ни с сего… Она безмерно любила своих родителей, радовалась, когда она с ними, и грустила, когда далеко.

Аглаю родители воспитывали, стараясь привить ей качество, которое очень сложно описать и нынче оно совершенно непопулярно ввиду противоположной доминирующей мысли общества. Родители пытались донести до девочки, что куда важнее «давать», чем «брать», куда важнее «быть», чем «иметь». Её довольно умный отец часто расходился в философствованиях на темы бытия, развала русской идеи, на божьи темы (причем начать он мог с обычной детской поделки или неудачных любовных отношениях), и конечно, девочка пяти лет мало чего понимала, если вообще что-то понимала. Мать всё время приговаривала: «Не морочь ребёнку голову», – и отец замолкал с извиняющейся улыбкой. Тогда он просто говорил простой пример: «Аглаш, вот смотри. Если я дам тебе эту игрушку, ты будешь рада. И даже если я эту игрушку очень сильно люблю, но тебе она принесет радость, я её всё равно тебе дам. Понимаешь?», – девочка всегда кивала, но всё равно смутно его понимала. Ей нравилось слушать отца, и она всецело ему верила.

Главная особенность России – в том, что «своя рубашка ближе к телу» и «свой среди чужих и чужой среди своих». Иными словами, наши дачные участки огорожены высокими непробиваемыми заборами; сортировать мусор проблематично, лучше выкинуть бутылку на соседний участок… «В Москву! В Москву!» – завет чеховских трёх сестёр оказался заветом всей России. Каждый мечтает попасть в эту крепость, огороженную Третьим транспортным, садовым и бульварным кольцами… Пробиться через эти три бастиона, пробраться в самое сердце – и тогда, и тогда… И тогда – да!

Аглая родилась и выросла на Волге. На широкой, необъятной, уходящей за горизонт. Каждый раз, когда девочка проходила по набережной и видела эту Реку, – ей всегда казалось, что Волга её обнимает, и сама Аглая станет такой же большой, щедрой, необъятной и, конечно, важной в панамке…

Она так и жила и была несчастна.

2

В садике было аж двадцать детей. С каждым Аглая была знакома, делилась секретами, помогала собирать паззлы, если они не сходились, вместе собирали шишки и каштаны. Она старалась быть отзывчивой и доброй. Пыталась помогать шить, продевать нитку в иголку, но с этим у неё у самой не клеилось, она на это очень досадовала и расстраивалась.

Ей очень нравилась их воспитательница. Марина Витольдовна Грач, сухопарая, высокая, как столб, женщина, с костлявыми руками и зализанными хвостом, всегда носившая длинные в тёмно-фиолетовых и тёмно-бардовых тонах платья с рюшами, только казалось злой и строгой. Как только Аглая её увидела, очень сильно испугалась и подумала, что это какая-то страшная и злобная ведьма, на съедение которой хотят отдать её родители. Но в первый же день, на первом же слове Марины Витольдовны, Аглая поняла, что это добрейшая и милейшая женщина.

– Дети! Давайте понсики кусять! – сказала Марина Витольдовна с полукруглой пряной улыбкой, от которой всё её лицо разошлось в кружках и овалах.

У Марины Витольдовны был очень смешной голос. Не видя её, а только слыша, можно было подумать, что говорит одна из маленьких девочек в саду. Её голосок пищал, всхлипывал тонко и нежно, а когда она чихала, даже воробушек не боялся и не отпрыгивал от неё, а принимал за своего сородича и подлетал к ней пожелать здоровья.

Марина Витольдовна очень приятно улыбалась всем детям, сидела всегда прямо, двигалась медленно, забавно досадовала на погоду: «Ох уж этот дождик! Мокрит и мокрит! Эх, даже не знаю, что же нам поделать сегодня…» Взмахивала руками, как птичка, мотала головой, как куколка, отчего Аглая смеялась и покрывалась румянцем от игрушечной воспитательницы.

Марина Витольдовна была довольно впечатлительной женщиной, и впечатлиться она могла из-за изменившейся погоды или из-за недоеденной каши: «Эх что же это такое!», или «Ох чем же нам позаниматься!», или «Ой, как же вы кашку не кусяете». Она так сильно пищала порой, что шипящие звуки у неё заменялись на «с» или «з». Это забавляло Аглаю, и она думала, что её воспитательница – свистулька.

На самом деле Марина Витольдовна была аристократических кровей. Её прапрадед был потомственным дворянином непонятно толком в каком поколении – то ли в десятом, то ли в одиннадцатом. В революцию семнадцатого года её предки уехали, само собой, за границу, через Европу в Америку. Дед был заслуженным и высококвалифицированным врачом, а бабушка – педагогом с почётной буквы. Так что они не испытывали никаких проблем по жизни, кроме той, что их потомственного семейного поместья больше нет. Экспроприировали его их же кухарки, гувернантки, няньки и рабочие, которые оказались до дури конформны и безмозглы.

Родители Марины Витольдовны пошли по стопам бабушки и дедушки, тоже стали почетными врачами и учителями, путешествовали по всему миру, возили с собой Марину. Бабушка и дедушка так часто говорили о том потомственном поместье, что Марина уже начинала думать, что она тоже там жила. Но когда они заканчивали описывать прекрасное прошлое, Марина возвращалась в настоящее, и ей становилось до скрежета жаль семейной утраты. Поэтому она решилась вернуться в Россию рано или поздно, отыскать семейную усадьбу и возродить в ней род семьи Грач.

Уехав от родителей, когда ей исполнилось восемнадцать, она направилась в Москву поступать в МГУ. Главная цель её приезда, конечно, была семейная. В МГУ она не поступила. Долго сдавала экзамены, разговаривали с деканатами и не могла понять, почему её категорически не хотят принимать. В её иногороднем взгляде и чужеземном нраве все видели зазнайство и высокомерие, и она приехала в разорённую Россию специально для того, чтобы попричитать их животную натуру, научить жизни и захватить вожжи разбуянившейся повозки России. Ей никто не доверял, смотрели косо и расползлись слухи, что она дочка какого-то еврейского предпринимателя, который спровоцировал крах России, первым пришёл в неё и начал всё скупать и наживаться на только-только открывшемся российском рынке. Но он долго не протянул, бывшие НКВДшники устроили ему гоп-стоп и с тех пор этого еврейского предпринимателя не видели. И вот приехала его дочка мстить…

На те деньги, которые ей дали родители, она сняла хороший номер в гостинице и заселилась сразу на неделю.

В Москве она впервые увидела «Геленваген». Лица людей её устрашали. Она не понимала, почему они как будто скалятся (а Марина всегда элегантно одевалась и носила перчатки и шляпки), почему мужчины носят безвкусные малиновые пиджаки, большие золотые цепи. Россия девяностых годов ей не понравилась совершенно. Дедушка и бабушка много ей рассказывали о страшных годах революции, и она подумала, что в России она всё ещё идёт.

У неё была карта с точным местоположением поместья. Его было несложно найти, оно было в Подмосковье и называлось по их фамилии – Грачёвка.

На третий день она села в электричку и поехала. Она нашла тот самый дом. Ту самую усадьбу.

– Ты чё, сука, зыришь? Не музей, бля, – крикнуло ей друно пахнущее животное в одном рваном ботинке, с черным фингалом и земляными руками. Оно сидело чуть поодаль калитки, на сломанной скамейке, и что-то пило из грязной зеленой бутылки.

Марина Витольдовна отошла на безопасное расстояние, постояла полчаса, развернулась и ушла. Всю дорогу до гостиницы она безостановочно плакала.

Их семейная усадьба сгнила как в материальном, так и в духовном плане. Разбитые стены, пробитая крыша, на сохранившихся стенах нецензурные позорные надписи, сарай разнесён, а большой купол в центре дома, который был главной достопримечательностью и реликвией усадьбы, не существовал боле. Их прекрасный сад из вишневых, яблочных и грушевых деревьев стал похож на развороченное минами поле. Из дома, или его остатков, доносилась пьяная брань, женские непристойные стоны и виделись оборванные волосатые лица бездомных. Ей стало грустно, ей стало так больно и обидно перед своей семьей, что она не смогла вернуться к ним в Лугано, где они сейчас доживали свой век, и решила остаться в России.

Всю дорогу в электричке она плакала про себя. Когда у неё кончились слезы, она просто отключилась. Проводник на конечной остановке её разбудил. Он был не пьян и более-менее добр, так что ей повезло… Она только не обнаружила своего кошелька, но вернулась в отель в целости, только с надтреснутой душой. Она решила обосноваться в Москве и не возвращаться к родителям – не печалить их. Она не знала, что будет делать дальше. Перебивалась с одной подработки на другую. Бедствовала, горевала, плакала… И в итоге, оказалась в этом детском саду, в котором она работает уже десять лет. У неё были мужья, но все сволочи в малиновых пиджаках…

Она часто вспоминала этот горестный эпизод, но никто об этом никогда не знал. «Ох, девочки-девочки! Нельзя же так! Это неподобаюсе! Посему вы не причесиваетесь? Девочка всегда должна быть причесана… Ох, это ужасно… просто ужасно…» – и последними словами она вспоминала те далекие и режущие сердца женские стоны из семейной усадьбы, людей в грязи, заросших так, что лица уже не видно, и совершенно ужасных, просто ужасных.

Так встретила Россия Марину Витольдовну Грач, потомственную дворянку, дочку заслуженных врачей и учителей, где она и осталась на всю жизнь. Ей было неприятно окунаться в эту грязь, мерзость, но ещё неприятнее ей было вывозить эту грязь и мерзость к своим родителям, в Европу, в мир. Она бы попросту не смогла смотреть «запачканными» глазами на облагороженный мир.