Вакуум

Глава 3. Друзья

Я лежу на кровати и смотрю в потолок. Потолок белый.

В комнате приятно прохладно от открытой форточки.

Я проснулся минут пять назад, на мне нет одежды, я лежу под одеялом и смотрю в потолок.

Мне не нужно на работу, на учёбу, я никому ничего не должен. На что я потрачу этот день, то и будет. Меня радует мысль, что я могу разбазарить сегодняшний день на удовольствия. На что-то, что не принесёт мне ничего, кроме сиюминутного кайфа. Меня совершенно не волнует необходимость создавать вклад в будущее.

Когда ты взрослый и ответственный, ты испытываешь чувство вины, когда не тратишь какой-то отрезок своей жизни на что-то, касающееся будущего. Обычно это работа, как вклад в своё благосостояние. Или учёба, как вклад в своё развитие в профессии. Да, термин «умственное развитие» я сознательно не использую. Потому что развитие ума – это развитие способности мыслить, анализировать обстоятельства и принимать наиболее разумное решение. А учёба – это когда ты, как ёбаный раб, учишься выполнять работу, которая тебе нахуй не нужна. Например, бортировать шины. Или рангом повыше – ловить пики ростов и падений нефтяных фьючерсов. Или ещё рангом повыше – диагностировать болезни. На земле не найдётся никого, кто, положа руку на сердце, сказал бы: «То, что я вырезаю аппендициты, делает меня счастливее». И всё же, чтобы выжить, всем нам требуется сегодня сосать хуй, чтобы в будущем заменить хуй леденцом. Или пряником. Всем приходится сегодня жертвовать своим удовольствием, пиздуя на работу, чтобы потом…

В реальности – чтобы потом так же сосать хуй. Идея того, что станет лучше, мифична. Всё будет точно так же. Та же работа, те же лишения, то же отсутствие удовольствий и полноценной личной жизни. Т. к. личная жизнь с 20:00 до 22:00 с понедельника по пятницу и по четыре часа в выходные – это не личная жизнь.

Почему в выходные по четыре часа? Ведь не надо идти на работу? Но ведь никто не отменял выполнения социальных функций. Это тоже работа. И учёба. Учение быть рабом. Ёбаным куском тлеющей биомассы, которая не испытывает ничего, но, возбуждённая мифической надеждой на лучшее, медленно тянет лямку.

Так, блять! Какие ваши доказательства? Что это за хуйню ты порешь, парень? Мы все живём полноценной жизнью!

Из нескольких миллиардов живших на земле людей лишь нескольких нельзя никем заменить. Это именно те, кто жил жизнью полной ценности. Собственно, вот и доказательство. Любого токаря Федю можно заменить токарем Васей. А Теслу ты уже никем не заменишь. Ценность. Полная.

Ну, зачем же равняться на таких людей? Это же уже дар, это гениальность.

Да, конечно, давайте равняться на соседа, который по пятницам хуярит водяру и орёт в караоке. А уж если равняться на бомжей, так это вообще не жизнь, а подвиг у любого продавца мороженого. В школе никто не предлагает равняться на двоечника, так с какого хуя в жизни нужно равняться на неудачников?

Ну хорошо, да, мы все облажались. Но ведь для близких мы важны. Для них мы незаменимы.

Что верно, то верно. Мою маму никто не заменит, она уникальна. Но это моя личная привязанность, а речь идёт о полноценности жизни, чего-то, касающегося всех людей. А не о моих частных делах.

И в данный момент вся эта ботва мне ровно безразлична.

Я лежу на кровати, смотрю в потолок и ощущаю свою жизнь, полную ценности. Каждая секунда моей жизни имеет наиболее важный смысл из всех возможных. Именно сейчас, когда я полностью свободен, когда я могу сделать всё что угодно. В любом количестве.

Звонит телефон.

Думаю, я потрачу своё сегодня на удовольствия. Делу время, потехе час – это для рабов. Свободный человек наслаждается тогда, когда хочет, и столько, сколько хочет. Собственно, свободным свободного человека и делает та внутренняя свобода, благодаря которой ты волен поступать, как угодно тебе.

Ветер задувает через форточку. Дворники метут двор позже обычного. Люди спят, отсыпаясь перед понедельником. Я лежу на кровати, проснувшись несколько минут назад, и наслаждаюсь тем, что живу здесь и сейчас.

Мой отец поднимает трубку:

– Кристина! Привет! Как ты? Как у тебя дела?

Мой папа крайне позитивно относится к моей подруге Кристине. Она, конечно, того стоит, но позитивное папино отношение к ней – это что-то особенное.

– Да, приехал. Этой ночью. Дома. Спит.

Это Кристина. Моя давняя знакомая. Вообще-то для кого-то это не давнее знакомство. Два с половиной года. Но у меня каждый год за десять по насыщенности, так что она моя очень давняя знакомая. Прям реликтово.

Когда-то я пришёл работать в «Оскар», музыкальный магазин, и познакомился с ней. Нет, я её не трахал. Потом она писала мне в армию каждую неделю и присылала кассеты с бодрой музыкой. Во время той переписки мы и стали друзьями.

К разговору о привязанностях и ценностях: её никто не заменит. Но это касается только меня. И больше никого.

Батёк любезничает с Кристиной по телефону, несёт какую-то свою хуйню. Он вообще любитель любезничать с моими девочками.

Помню, когда мне было пятнадцать, у меня была одна классная чикса. Она была старше меня на пять лет, у неё были крутые бёдра, классные титьки и высокий рост. Ах да, ещё и красивое лицо, живой характер, отличное чувство юмора и аристократическая тактичность. Не та тактичность, когда не кладут локти на стол и всячески выёбываются, всеми силами обозначая себя высшим существом. Я называю это «наиболее дрессированная лошадь из стада». У той девчонки была натурально аристократическая тактичность. Которая рождается из широкого кругозора, осознанной любви к жизни и, как следствие, сознательно позитивного отношения ко всему сущему. Её нельзя было не любить.

Так вот, однажды она пришла ко мне, а батёк затянул её на кухню и давай что-то втирать. Вот всякую хуйню. Мне было пятнадцать, я требовал максимум внимания к себе, поэтому закрылся в своей комнате. А этому старому пердуну похуй – сидит и чешет, сидит и чешет. Как будто она пришла к нему. Тут, блять, каждая секунда на счету, лето закончится, и она уедет в Казань, а я не могу побыть с этой девушкой. И почему? Потому что в моём батьке проснулся жеребец! Охуительная, блять, история.

Разумеется, с Кристиной всё иначе. Во-первых, мне больше не пятнадцать и мой мозг работает иначе. Во-вторых, Кристина никуда не уедет и мы не трахаемся. Ну и, в-третьих, я в любой момент могу подойти и забрать трубку.

Батьку тоже нужно счастье в жизни, пусть порадуется?

А с чего вдруг его счастье связано с моими девочками? Кто мешал ему строить жизнь так, чтобы каждое мгновение имело смысл и приносило радость? Я же не из космоса достаю таких знакомых. Прекрасные люди – вот они, вокруг, их полно. Достаточно самому быть таким, с какими хочешь общаться. Или общаться с такими, какой есть ты.

Ну всё, хватит валяться. Город, полный удовольствий, ждёт меня, человека, которому они нужны.

Я встаю с кровати и подхожу к телефону.

– Илюха проснулся. – На лице у папы улыбка от затылка до затылка. – На. Кристина звонит.

Папа всегда говорит очевидные вещи, когда его разум затуманен его счастьем.

– Илююююха! Привееет!

Она рада меня слышать, она всегда на позитиве, она хрупкая и уязвимая, а я тот, от которого она точно не ждёт ничего плохого, поэтому раскрывается полностью. Я сокучился по ней.

– Привет. Я соскучился. Ты работаешь сегодня?

– Да. До шести.

Ну всё, теперь я не хочу ничего, кроме как быстро одеться и пойти к ней.

– Я скоро буду. Только зайду к Цурику на пару минут.

– Давай, приходи скорей!

Ну вот теперь и у меня улыбка от затылка до затылка.

Кладу трубку и иду к Цурику, чтобы накусаться с утра и сходить с ним купить цветов. Ну и потому что сейчас утро и до шести далеко, так что мы зайдём к ней, а потом до шести будем хуярить и где-то ошиваться.

 
                                               ***
 

После работы Кристина собралась отмечать день рождения с коллегами на работе, в «Оскаре». Когда-то я тоже там работал. До армии. Там же и познакомился с Кристиной. Точнее, обрёл потрясающе ценного друга – Кристину. Насчёт остальных людей ничего такого сказать не могу, потому что все остальные были совершенно обычными. Такими, с которыми ты вежлив, когда рядом, и которых напрочь забываешь, стоит тебе неделю их не видеть. Обычные, нормальные люди.

Так что шёл я туда исключительно к Кристине. И, желая произвести на неё впечатление, решил вести себя, как брутальный пацан из армии. Надел форму, аккуратненько всё поправил, взял цветы. Хотя и знал, что мне достаточно просто прийти. И более того, мы просто друзья. Между нами нет ничего, кроме качественной дружбы, и ничего не будет по ряду причин, и главная из которых: хорошая девушка-друг гораздо ценнее просто ебли. Несмотря на это, сидит же эта мужская природа: идёшь к девушке и включаешь мужика. И чем дольше не видел девушку, тем больше нужно мужика.

Да и не только это. Также и желание показать ей, что я молодец, что служил. Чтобы она понимала, что я отличный парень. Это просто ин-стин-ктив-но.

За полчаса до закрытия я зашёл в «Оскар», изо всех сил стараясь соответствовать образу служивого, сдержанного мужчины. Всю дорогу до места я репетировал фразы, мимику, жесты. И всю дорогу это были сдержанные, уверенные движения, находящиеся под полным моим контролем.

Но, как только я увидел Кристину, вся тренировка пошла прахом. Я не смог оставаться сдержанным, серьёзным, брутальным. А стал собой – открытым и добрым пацаном. Я обнял её, прижал к себе и приподнял над землёй. Ну, точнее, над кафельным полом магазина. И начал целовать в щёки по-братски и рассказывать, как я по ней соскучился. А она правильно согнула ножки и выглядела на мне как принцесса.

Какое-то время мы провели в этом состоянии на радость персоналу магазина, который ещё не видел своего директора в такой ситуации. Кристина к этому времени стала директором.

После приветствия, дарения цветов, поздравлений я говорю:

– Помнишь, я обещал вернуться из армии в морской форме?

– Да, – говорит Кристина, – но это же не морская форма. Морская вроде чёрная, с лентами.

– Всё верно. Не морская. Дело в том, что командование запретило мне носить чужую форму. И, так как я служил в пограничных войсках, приходится носить пограничную форму. Ничего так, пойдёт такая?

– Конееечно, – протянула Кристина. – Ты выглядишь очень мужественно. И, наверное, ты в любой форме выглядел бы так же.

Пока мы болтали о разном в сторонке, рассказывали друг другу всякое, другие работники «Оскара» накрыли стол в подсобном помещении. Запахло водкой.

Оливье, ебучий салат с кукурузой, нарезки, овощи, пельмени. Короче, полный комплект под пьянство, еблю и драки. Не думаю, что здесь эта схема будет реализована, всё-таки люди мирные, степенные, но начало правильное. Может, получится весело провести время, нажравшись до беспамятства.

За небольшой стол в маленьком помещении уместилось двенадцать тел, включая меня и Кристину. Места было не очень, но я всё же поставил ноги пошире, чтобы не уронить на форму салат или ещё что. За столом разговоры, люди едят, и что-то какая-то прямо хуйня: никто не пьёт. Я решил, что нужно направлять ситуацию в нужное русло, разлил всем и говорю:

– Кристина, поздравляю с днём рождения, желаю счастья в личной жизни.

Выпил и давай снова разливать. Потому что ну их нахуй эти условности. Ну да, эти люди видят меня впервые, кроме Кристины и Паши. Ну и что? Пара кругов – и притрётся. А кому не притрётся, тот пусть валит нахуй, сраный пидор.

Что же до тоста, то да, я не умею произносить такие вот речи, поздравлять с днями рождения и прочее. У меня всегда одна и та же поздравительная фраза. Не скажу какая.

Первый круг закусывается обильно и чинно, второй уже попроще, третий, четвёртый, пельмени берутся руками. Всё идёт заебись.

Приличные девочки громко смеются. Рассказывают, притворно стесняясь, неприличные истории. Приличные мальчики проводят недвусмысленные аналогии. Шуточки ниже пояса, водка, закуска. Девочкам нравится, и вроде всё идёт как надо.

Но что-то какая-то хуйня происходит.

Вдруг я замечаю ложку дёгтя в этом начинающемся мёде.

О чём говорят эти люди? Что это за темы, что за интересы? Почему они обсуждают что-то настолько несущественное, что и в голову не придёт? Это какие-то настолько пустые разговоры, что лучше занять рот выпивкой, чем разговаривать их. Вся эта болтовня не имеет ни малейшего смысла, но они так активно ведут беседы… Что-то вообще не то. Я выпадаю из этого круга.

И хотя Паша поддерживает со мной разговор на армейские темы, т. к. сам служил и т. к. вообще нормальный пацан, всё же я замечаю, что ему куда прикольней обсуждать всю эту гражданскую хуйню.

Кристина видит мой конфуз и спрашивает про армию. Вот она подруга. Вот настоящий товарищ. Не думаю, что её прёт базарить со мной о заставских вещах. Я вижу, что ей ближе весь вот этот мир. Но я рассказываю. И постепенно все начинают слушать.

Как сраного лектора.

Как будто приехал в школу прапор и втирает свою армейскую хуйню.

Они же ничего не понимают. Они смотрят на мою форму, на то, как для меня это важно, и изображают внимательность. Но им насрать. Зачем они меня слушают? Почему они все заткнулись? Почему чувак рядом, Тимур, спрашивает:

– Что вам дала армия? Какие эмоции испытываете по возвращении? Сложно было служить?

Пиздец тип. Он из другого мира, осторожничает. И даже не представляет, что в армии служат такие же простые пацаны. Для него мой мир – тайна, которая живёт по своим понятиям, со своими ценностями.

Так и есть.

В армии всё иначе. Там ты загнан в ограниченное пространство, набитое разной степени зрелости мужчинами. В основном недоспелыми, проходящими становление там, в армии. И эти пацаны переживают очень важные вещи. Не только для них, для любого нормального пацана важные вещи. Там вот этот пустой трёп совершенно ни к чему. Там каждый день ты учишься жить. Там каждая шутка полна смысла, и от твоей реакции зависит то, как к тебе будут относиться. Каждое твоё действие записывается в тебя, как в досье, к которому каждый имеет доступ. И от того, что именно записано в твоё досье, зависит, как тебя будут судить. Там ты начинаешь видеть всё иначе, оцениваешь иначе.

Но, несмотря на важность этого опыта, он не имеет веса в этой среде, у этих людей, которые знают об армии по рассказам. Моим, ещё чьим-то. Здесь весь полученный мною пласт знаний расценивается как бесполезный.

Так какого же хрена вы уставились на меня, ребята? Почему вы такие «приникшие», внемлющие?

Потому что я дикое животное, привезённое с сафари. И вы не знаете, как я отреагирую на вас. Вам кажется, что, если сделать неосторожное движение, я поведу себя неадекватно. Но я даже не давал повода так думать. Да, я не треплюсь обо всей этой пустотелой хуйне, но разве нужно из-за этого смотреть на меня так внимательно, заткнувшись и создавая видимость впитывания?

Я говорю Тимуру:

– Отец, давай проще будь. Тебе ли не похуй, какие там эмоции? Давай не парься, лучше вмажем ещё по одной.

Бля, да я же нормальный чел. Я не какой-то отмороженный еблан. Я просто не втыкаю в ваши темы, вот и всё.

Ну что тут ещё поделаешь? Бухать. Конечно, бухать. Разговор я поддержать не могу, чувствовать себя не в своей тарелке меня не прёт. Так что давайте, пацанчики и девчонки, побухаем. А разговоры – пустое.

У меня порог опьянения высокий с детства, поэтому я сижу и просто накачиваюсь алкоголем. Хотя не поэтому. А потому что чувствую себя не в своей тарелке. И всё-таки это дерьмо давит.

Вроде всё понятно, вроде привычно. Но всё как-то не так. Не понимаю, о чём они разговаривают, как находят общий язык. Не вижу смысла в этих темах. Выпить, закусить, повторить.

Илюх, что нужно сделать?

Правильно:

Выпить.

Закусить.

Повторить.

Кто-то предложил поставить музыку:

– Сидим в музыкальном магазине и без музыки.

Я говорю:

– «Ленинград». Давайте «Ленинград». Лучшая группа. Прямо вот лучшая! Зэ бэст!

Ну вот и славненько. Люди пьяные, «Ленинград» играет. И я почти в норме. Не хватает только бабы.

Тут я поворачиваю голову налево. И что я вижу?

То, что надо: пьяная, весёлая, молодая. Сиськи, ляжки, улыбается. Подходящий формат. Я смотрю на неё пристально, она не отводит взгляда. Тогда я обнимаю её и говорю:

– Моя женщина.

А она говорит:

– Я замужем.

Но так робко, покорно. Или мне кажется? Кажется, не кажется:

– Какая разница?

– Есть немного.

– Мне насрать.

Я смотрю ей в глаза, она мне. Улыбается.

– Боооже, – тянет она, отводит взгляд и смеётся.

Нормальный ход. Держу паузу.

– Хорошо, сегодня я буду твоей женщиной, – говорит она как бы в шутку, оглядываясь и ища поддержки коллег.

Хуйня-война, детка, забей, они задроты.

Неужели и я таким стану? Неееет, нихуя! Секундное помутнение. Едем дальше.

В переводе с женского на мужской её слова значат примерно: «Мы можем сегодня потрахаться».

Причём она реально замужем. Но, похоже, ей насрать на это. Потому что её муж ограниченный еблан, какой-нибудь игрок из тех, что сидят сутками в игровых автоматах, выстраивают игровые схемы, обсуждают их, напустив умного вида, с такими же. Хотя на самом деле это просто зависимость от игровых автоматов, и нет в ней ничего особенного. Иллюзия быстрого куша, лохотрон. Может, он даже бьёт её иногда, потому что он сраный лузер. Но она держится за семью, потому что «ребёнку нужен отец». И это на самом деле тоже отговорка, потому что ей не хочется стыдиться развода, материнства-одиночества. Может, на неё давят родители.

Не важно.

Её семья и её душевная боль вообще не важна, потому что сейчас она готова к тому, чтобы я ей вдул. И это единственный факт, который меня волнует. Меня волнует возможность вдуть, особенно потому, что она нормальная и современная, а я выпавший из гражданской жизни чувак. Я в прострации, а ничто так хорошо не убеждает тебя в твоей нужности, как сиська свежей тёлки, лежащая под твоей рукой. Ей это нравится, а значит, я интересен не только себе.

Замечу, эта сиська лежит только в моей руке, никакой другой руки на ней нет.

Эта чикса тянет меня танцевать. Чудесная идея и важная часть ритуала брачных игр – демонстрация физических возможностей твоего тела с одной стороны и потенции ваших отношений с другой.

Эта чикса… Нет, я не знаю её имени. Она уже произносила его, кто-то за столом обращался к ней по имени, но я так занят собой, что её имя прошло сквозь меня, как пуля сквозь тонкий шёлк.

Она радуется. Да, детка, сегодня у тебя будет новый член. Для взрослой девочки это как новая Барби для маленькой. Для неё это не плоть, не часть тела другого человека, а фетиш, сувенир, может, даже кубок, приз за первое место в конкурсе самок. Ведь он достаётся ей одной, а не на пару с подругой. И не за деньги. Она его заслужила, и она его получит.

Она виснет на мне всей тушей. Она пьяна. Я также в хлам и совершенно не могу её удержать. Кажется, в этот момент мне не даётся роль брутального пацана, потому что я не могу удержать тело бабы, которой планирую вдуть. О, чёрт, она ещё и вертится. Эй, не нужно так рьяно, моё расположение уже получено, я тебе вдую, не переживай. Тише, тише, тииишееее.

И тут она делает совсем дерзкое движение, летит в сторону спиной вперёд, надеясь на меня, благополучно выпадает из пьяных моих рук и со всей дури бьётся башкой об острый угол витрины.

Блять!

Вот в натуре: Блять. Не вовремя. Не в тему. Блять!

Из её головы капает кровь. Он проводит рукой по затылку, смотрит на меня в упор и показывает кровь. Да, моё эго не в лучшем месте. Я не удержал её в руках, и она разбила себе голову. Она смотрит на меня, показывает кровь. К ней подбегают остальные.

Зачем? Ну зачем ты дёргалась? На хрена ты, бухая, выдавала все эти нелепые выкрутасы? Как же неловко. Брутальный, блять, армейский пацан, мачо, блять, у которого из рук выпадает баба. Нужно срочно съёбывать, я не могу смотреть им в глаза. Мне стыдно. Нахуй, нахуй отсюда.

Я выхожу на улицу. В магазине стихла музыка и включился свет, они обсуждают разбитую голову, а я быстрыми шагами удаляюсь от своего позора.

На безопасном для моего самолюбия расстоянии от магазина я слышу:

– Молодой человек…

 
                                               ***
 

Ночь, тьма, фонари, на улице пусто. Поворачиваю голову, стоит приятная молодая девушка. Рядом с ней – подруга. Молодые, сочные чиксы.

– У вас зажигалки не найдётся?

Даю зажигалку. Рядом с ними, держась за стакан, стоит какой-то задрот. Какого хрена задрот стоит с чёткими девчонками ночью на безлюдной улице?

– Спасибо. А как тебя зовут?

– Илья.

– А меня Эльвира, а это Аня.

Тёлки явно кокетничают. Похоже, что течь вызвана формой. Стопудов форма привлекает чикс. Ведь это доказательство мужской состоятельности. И если тёлка говорит, что на неё не действует армейская форма, она пиздит. На каждую нормальную самку в мире армейская форма действует возбуждающе, так же, как на любого нормального самца действует женское нижнее бельё.

Ну вот и славно. Форма меня уже напоила и накормила, теперь может обеспечить ещё и женским обществом.

– Сергей, – протягивает руку парень, стоящий с девочками.

Пиздец еблан. И стоит, смотрит на меня с надеждой. Нет, чувак, не пожму я тебе руку. Иди лучше пососи где-нибудь у кого-нибудь, или что ты там делаешь, чтобы найти друзей? Сэр гей, блять.

– Ты дембель, да? – спрашивает Аня.

– Ну да. Откуда ты знаешь это слово?

– Ну-у-у…

Она так загадочно отводит взгляд в сторону и вниз, улыбаясь при этом, что чувствую, знакома она с этим словом через дембельскую ширинку. Бабы определённо слабы на передок перед формой.

– Давай за тебя выпьем.

– Давай.

Аня протягивает мне стакан. Чёрт, какая же хорошенькая!

Я беру стакан, отпиваю половину. Это пиво.

– Ты где служил?

– На Дальнем Востоке, детка, – отвечаю я и беру в руку её задницу движением, которое мне очень нравится. Глядя прямо в глаза, проводишь рукой по пояснице, суёшь её под трусы в продолжение и, проведя по трещине, сжимаешь ягодицу. Классное движение, и девчонкам нравится. Два года его не использовал. Чёрт!

– Оу, какой ты наглый… – говорит Аня.

Она довольна, Сергей напрягся. Нужно прогнать этого уёбка и зависнуть где-нибудь с дамочками.

– Просто ты мне нравишься, – говорю я Ане. Потом перевожу взгляд на Эльвиру: – И ты. Вы классные, девчонки.

У чикс чешется. Определённо. От них исходит такой запах, какой бывает, когда девчонки выпьют, потомятся немного и видят перспективу потрахаться. Похоже, они тут уже с час тусуются, обрывая этикетки с пивных бутылок.

Только бы удержаться на ногах и говорить посвязней, а то пиздец уже штормит. Хотя девочки и сами под градусом. Так что всё норм.

Сергей хочет что-то сказать, но я смотрю на девочек, а девочки на меня.

– Ты нам тоже нравишься, – говорит Аня и обнимает меня.

Эльвира смотрит на неё, обнимая меня с другой стороны.

– Подруга… – Она запускает руку мне под китель. – Ты такой красивый и мужественный, с тобой нам ничего не страшно.

Тюююю, бедные вы мои девочки, никто-то вас не трахает. Серёжа, пидорок, блять, по ходу, вообще тормоз.

Я сжимаю попку Ани, просовываю палец ей в промежность и добираюсь до наиболее интересного места. Она делает удивлённое лицо:

– Да ты вообще нахал!

Она манерно разыгрывает невинность, подняв брови и делая удивлённое лицо.

Да я пиздец просто, да.

– Ой, прости, – говорю, – а я и не заметил. Могу убрать.

– Да нет уж, оставь, – говорит она таким намеренно хозяйским и одновременно игривым тоном.

Бляяяди. Люблю блядей.

Эля щиплет меня за сосок.

– Илюша, а ты проводишь нас домой? – спрашивает она. – А то родителей нет и не будет целую неделю, а нам страшно вдвоём.

– А сколько вам лет, девочки?

– Девятнадцать, и Ане тоже. Уже можно, – недвусмысленно заявляет Эля. Эля – это сокращённое от татарского имени Эльвира.

Сергей кряхтит, изображая наличие себя, обделённого вниманием.

– Что такое, Серёжа? Ты заскучал? – спрашивает его Эльвира.

– Да я просто…

Аня прерывает его:

– Как же ты меня уже достал.

– Ты такой скучный, – говорит ему Эля.

– Чувак, вали отсюда, – говорю я.

– Ты только оставь нам три сотки, – говорит Аня, – на хлебушек.

– Я пойду с вами, – не выдержал сэр гей.

– Исключено, – говорит Аня. – С нами пойдёт Илья, а ты иди к себе домой и не обижайся.

– А если с вами что-то случится? – спрашивает Сергей, доставая бумажник и отслюнявливая три красных бумажки.

Феерический лох!

– Илюш, с нами же всё будет нормально? – спрашивает меня Аня.

– Да с вами вообще всё будет отлично, – говорю я.

– Аня…

– Всё, блять. Заебал, – Анна как отрезала.

– Эй, ты больной, что ли? Пиздуй нахуй отсюда, – говорю я ему.

– Ладно, я пошёл.

Сергей уходит.

Ну всё, самочки, теперь мы дойдём до подходящего места, и я раздам вам армейских зарядов.

– Ты такой большой и сильный, тебя на двоих, наверное, хватит? – спрашивает Анечка.

– Дамочки, дамочки, как бы вы сами не выдохлись, – пытаюсь сказать я, но идёт уже что-то бессвязное по ходу.

Пьяные, шатающиеся и трогающие друг друга за интимности, мы пиздуем ночью по безлюдной улице, бессвязно болтая друг другу всякие пошлости.

Трахать, сношать, сандалить до посинения! За всех моих армейских пацанов, которые остались вздрачиваться. За всех мужчин планеты. Удалбливать до конвульсий. А потом ещё по палочке на подругу. По контрольной.

– Ииильяяя! – крик сзади. – Стооойтеее!

Что за хуйня? Funny-тайм на носу, а меня кто-то зовёт. Не надо так. Пиздуйте нахуй.

– Илюх! Стой!

Девчонки всколыхнулись.

Подбегают Кристина с Пашей. Как спасатели, блять, Малибу.

– Куда вы его тащите? – накидывается Кристина на моих самок.

– Никуда, он сам с нами пошёл, – отвечает Аня.

– Кристина, сестричка, я иду к этим девочкам.

– Ты что, совсем ничего не видишь? Это же бляди.

Девочки оскорбились, услышав такое определение, но решили не нарываться. Кристина взрослая и спокойно может надавать этим милашкам таких подсрачников, что улетят до Парижа и сами не заметят, как пересекли границу без визы.

– Да похуй, – говорю, – у меня всё под контролем.

Говоря это, я понимаю, что вообще в хлам. Что вполне возможно, что в тёлочках я мог и ошибиться насчёт внешности. Но правда, какая разница? Если ты считаешь, что всё ок, значит, всё ок.

Паша смеётся:

– Какой там контроль? Ты же в мясо.

По-братски так смеётся, по-дружески. И ему правда смешно. Наверное, я и выгляжу смешно.

– Пошли, – заявляет Кристина, – мы отведём тебя домой.

Они берут меня под руки и оттаскивают. Девчонки услужливо уступают. Вот же лохушки.

– Кристина, хорош, завязывай, – говорю я, а сам падаю в их руки, как подкошенный. Бухой, блять, в стельку.

Кристина с Пашей просто утаскивают меня без возражений.

– Пока, красавчик! – кричит Аня.

– Пока, девки! – кричу я. Вот чёрт, даже телефон не взял.

– Серёжа!! – Девочки решили не упускать последнюю струю и бегут догонять тормоза Серёжу.

А Кристина с Пашей тащат меня домой, жертвуя своим личным временем.

Друзья.

 
                                               ***
 

У меня есть пара настоящих друзей и несколько таких, с которыми можно потусоваться. Цурик и Гурьянов – мои настоящие друзья. С детства.

С Гурьяновым я познакомился в первом классе, через него же с Юрой.

У Юры ещё есть сестра, которую мы все жутко хотели, когда учились в первом классе. То есть хотели, как могут хотеть первоклассники. Не знаю, как сейчас со всеми этими ГМО, толерастией и правами ребёнка, а мы в первом классе уже прекрасно знали, что куда вставлять и какой в этом смысл. Я лично уже имел свой первый сексуальный опыт. С садика. В шесть лет меня трахнула восьмилетняя девочка из моего подъезда. Так что под фразой «жутко её хотели» подразумевается именно жутко её хотели, а не какая-то розовая хуйня.

Её модно было хотеть. Она была топовой самкой в моём дворе и встречалась с альфа-самцом из соседнего. Он ещё был старшим, и его друганы были крутыми парнями. Сейчас, наверное, работают где-то в шиномонтаже и влачат жалкое существование. Но тогда тот факт, что она встречается с ним, делал её ещё более вожделенной.

Никогда не забуду, как однажды зашёл к Юре, а в его комнате на кровати лежала на животе она и читала книгу. Я стоял, смотрел на её задницу и понимал, что никогда не достанутся мне эти два шарика.

Она была мечтой.

До тех пор, пока я не повзрослел, пока она не приехала к Юре в Пермь, где вместе с ним жил я, и не провела пару недель на моём члене. Вот так мечта была разбита в щепки. Лучше бы мы с ней больше не виделись после детства.

Как бы там ни было, Юра до сих пор мой настоящий друг. Правда, он теперь не составит мне компанию, наверное. Цурик говорит, что Юра женат. Зато Гурьянов всё ещё нормальный. Он-то, думаю, точно составит.

Гурьянов Сергей – особенный человек. В детстве мы дружили с ним очень сильно. Мы встречались с ним у него дома, слушали Высоцкого и смотрели фильмы с Брюсом Ли. Мы тогда дико пёрлись с Брюса Ли и каждое утро ходили бегать до спортплощадки, на которой мы занимались спортом, и бежали обратно домой, чтобы принять душ и успеть в школу.

В то время у меня не было настолько похожих на меня друзей, так что Гурьянов был единственным.

Потом родители Гурьянова переехали в другой район, далеко от моего, и там он стал совсем другим человеком. Занялся криминалом, стал чертовски агрессивным, сходил в тюрьму пару раз. Первый раз за угон, второй – за нанесение тяжких телесных повреждений, так что всё ок.

Мы с Цуриком даже тусовались одно время с его бригадой. В 56-м. Жёсткие пацаны, очень наглые, отвязные.

Не мой круг, поэтому, проведя с ними несколько бухичей и гоп-стопов, я прекратил всякое с ними общение. Хотя по жизни, конечно, всё равно встречал некоторых. Среди них были вообще отличные ребята.

С одним из них я пересёкся, когда провожал свою девушку домой. Он тоже провожал свою девушку, и обе они были сёстрами. То есть мы встречались с сёстрами, сами того не зная.

Довольно интересно было посидеть, поговорить, вспомнить.

А Гурьянов, как говорит Цурик, после тюрьмы ещё раз круто изменился. Теперь уже в более созидающее русло.

Ну и Цурик. С ним Гурьянов меня познакомил классе так в третьем. Цурик тащился от Джеки Чана. Он даже отжимался так же, стоя на руках в центре комнаты. Я никогда не понимал, чем может нравиться Джеки Чан и как можно ставить его выше Брюса Ли.

Потому что Брюс Ли несравненен. А Джеки Чан – сраная мартышка.

И, наверное, Джеки Чан – это единственное разногласие между мной и Цуриком. Мансур, так его зовут по паспорту. Но Гурьянов представил его:

– Цурик. Это Цурик.

Так и пошло.

Цурик всю дорогу пёрся от спорта. Я тогда ходил то ли на карате, то ли на бокс, а Цурик никуда не ходил. Но дрался в разы круче меня. Его уровень всегда был для меня недосягаем. Кроме одного случая. Но о нём чуть позже.