Buch lesen: «Северный ветер. Том 2»

Глава 1

Все, что я слышала – тихий плеск капель.

Все, что чувствовала – приятную прохладу и не слишком приятную сырость.

Все, что видела – густую и вязкую черноту.

Вокруг было темно как в могиле.

Впрочем, я до сих пор не выяснила, каково оно там, в могиле. И не особо стремилась!

Я снова оказалась в пещере, но на этот раз – в знакомой и по своей воле. И провела в ней уже слишком много времени в попытке разбудить дар воды.

Нужно уточнять, что не особо успешно?

Конечно же, нет.

Откинувшись спиной на стену, я болезненно поморщилась, когда затылок уперся в кристаллы льда, и процедила:

– Ты сказал, что моя воля ведет тебя.

– А ты сказала, что тебя это злит.

Я повернулась на голос Даримаса и возмущенно заспорила:

– Я хочу научиться принимать ипостась даара!

– Ты пытаешься выстроить дом, не укрепив основание.

– Мое основание – пламя! Я – красный даар!

Даримас тяжело вздохнул.

– Пламя – лишь одна из граней твоей сути, но даже она тебе неподвластна. Пока что…

– Я могу заставить тебя научить меня!

– Можешь.

– С тобой невозможно спорить!

– Я здесь не для споров, а для помощи.

Я зарылась пальцами в густой мех шкуры, на которой сидела. Кумхарид предлагал на время обустроить колыбель, чтобы мархээарисс Кахаэра было комфортно, но я наотрез отказалась и предложила прихватить с собой лишь привычные походные «кровати».

Тупица.

Подавив стон, я огляделась – казалось, что вязкая чернота забивала ноздри, застывала комом в горле. Душила.

– Почему нельзя зажечь огонь?

Даримас снова вздохнул, удрученный моей непонятливостью.

– Когда зрение не ослабляет твое внимание…

Я ткнула пальцем в сторону бассейна – оттуда доносился тихий плеск воды.

– Я считаю каждую долбаную каплю!

– Долбаную?

– Забей!

Мужчина промолчал, хотя наверняка не понял, что имела в виду одна странная мархээарисс.

Недостаточно было заговорить на кахаэрском – моя речь казалась местным несуразной, когда я вставляла в разговор слово в том значении, в котором они его не использовали.

Старые привычки, въевшись в натуру, умирают тяжко, а убить их порой невозможно. Впрочем, вряд ли можно назвать речевой портрет, который формировался всю мою жизнь, привычкой.

Интересно, заменив родной язык кахаэрским, изменила ли я речевой портрет? Выходит, нет, раз во время разговора собеседники порой смотрят на меня как на умалишенную.

Но я ведь сама замечаю за собой странности! Чем больше я общалась с даарами, тем чаще ловила себя на «неправильностях» и отмечала, что не могу назвать некоторые окружающие предметы и материалы, словно позабыв нужные слова.

Значит, портрет будет меняться постепенно, и со временем я подстроюсь под кахаэрцев?

«Да о чем ты думаешь?! Ты вообще ни о чем думать не должна!».

Я вытянула ноги и поерзала – конечности затекли, спина болела, а мягкое место казалось не таким уж мягким. Конечно, столько просидеть в одной позе!

Я потянулась к огню, и зверь покорно высунул морду из норы. Представила, как касаюсь ладонью земли, и твердь отозвалась гулким вздохом. Но сколько бы я ни искала озеро, третий дар не отзывался.

– Я ничего не чувствую.

– Успокой дух.

– Я вполне спокойна!

– От твоего напряжения воздух густеет.

Я скрестила руки на груди, возмущенно сопя. Положила ладони на бедра и закрыла глаза. Протяжно вздохнула. Почесала нос. Сдвинула правую ногу. Убрала волосы с лица. Поморщилась, когда зачесалось веко, а следом – лоб.

Даримас усмехнулся.

– Дана, дар воды – это покой.

Я насмешливо изогнула бровь, зная, что даар хорошо видит в темноте.

– Скажи это шторму!

– Шторм – это ярость стихии, но не ее изначальное состояние. Озерная гладь отражает небо…

– А горная река запросто утопит тебя! Глубинное течение утащит на дно! А водопад спину сломает, если сунешься в него! А…

Даримас рассмеялся, и я гневно фыркнула. Зверь радостно полез на свободу, расплескивая силу.

– Прекрати надо мной смеяться!

Я отшатнулась, когда чужое дыхание коснулось щеки – мужчина внезапно оказался слишком близко.

– Горная река и водопад обретают покой в озерах. Вода всегда стремится к покою. Дар воды проявляется в покое. Значит, чтобы пробудить его, ты должна успокоиться.

Я неуверенно выпрямилась, надеясь не ткнуться щекой в лицо Даримаса, и потерла руки.

– И что? Злиться вообще нельзя, если хочу дар воды призывать?

Мужчина вздохнул так протяжно, что вполне мог заменить весь воздух в пещере.

– Водопад. Горная река. Шторм. Это не покой, но покой питает стихию, что их создает.

Я откинулась спиной на стену, стараясь не разбить затылок об лед. Попыталась погасить раздражение, но лишь разозлилась. К тому же вспомнила, что Акха улетел непонятно куда, бросив меня на растерзание кумхарида.

Злость сменилась страхом. Страх начал перерастать в панику. Я постаралась дышать глубоко и ровно, стиснула челюсти, сдерживая слезы.

Я не одна. Никто меня в беде не бросил. Со мной Даримас. Он поможет. Акха вернется и тоже поможет. Но и сейчас я не одна, со мной его кумхарид!

Кумхарид, холодный разум. Сдержанный, степенный… Спокойный. Покой… Суть дара воды и Даримаса…

Интересно, дар определяет суть или суть порождает дар? Что было первым – яйцо или… как там называется эта птица?

Но ведь даров может быть несколько. Из-за того, что суть одаренного сложна и многогранна? Или суть определяется «главным» даром? Его жилой…

А ведь первый дар, который услышал во мне кумхарид – вода!

За раздумьями слезы отступили. Паника разжала когти. Сердцебиение и дыхание выровнялись. Я заглянула в себя, желая увидеть жилу дара. Зверь приветливо высунул морду, но я шикнула на него и замерла. И едва не вскрикнула, обнаружив шар неяркого света там, откуда разливалась сила.

Я заворожено разглядывала тянущиеся от него дымные нити. Едва различимые белые отбрасывали блики. Густые красные рябили огненными языками. Редкие зеленые мерцали потревоженной ветром листвой.

Вот они, грани моей сути, сути мархээарисс. Защитницы. Воительницы. Пламя и твердь, опустошающие пожары и разрушительные землетрясения. Сила. Мощь!

Откуда взяться покою и воде?!

Я вспомнила первое впечатление, которое произвел на меня мьаривтас Севера – его мощь ощущалась на физическом уровне, но не давила. Спокойная, но от того не менее убедительная, она не требовала повиновения… но противиться ей не хотелось.

Не обязательно сила – это нечто разрушительное. Она может быть деликатной, рассудительной… спокойной.

Как же все сложно…

Горло пересохло. Ужасно хотелось пить, но я не шевелилась, доверяя чутью и старательно выискивая среди нитей голубые. В очередной раз не обнаружив их, отвела взгляд…

…и нахмурилась, поворачиваясь к Даримасу – в непроглядной тьме тускло засветился крошечный шар. Он бился в такт сердцу, распускаясь голубыми и белыми дымными нитями, насыщенными и плотными.

Я открыла глаза, снова закрыла и прошептала:

– Я вижу дар воды.

– Хорошо, а теперь…

– В тебе.

***

Я выскочила из тоннеля, устремилась к озеру и, не раздеваясь, ворвалась в воду.

Я горела изнутри. Мне хотелось орать, бить землю кулаками, рвать траву и что-нибудь кому-нибудь сломать. И в поисках успокоения я не придумала ничего лучше, чем погрузиться в стихию, которую в себе обнаружить так и не удалось.

Зато третий дар открыла! Все прошло по плану, да не по тому.

Я поплыла к середине озера, но быстро осознала опасную ошибку – намокший плащ спеленал ноги, потяжелел и потянул ко дну. От неожиданности я ушла под воду с головой и захлебнулась бы, когда паника радостно атаковала разум, если бы мягкая волна не вытолкнула одну бедовую иномирянку и не потащила на мель.

Даримас подхватил меня под руки и вывел на берег.

– Дана, ты видела солнце?!

Я отбилась от него и закашлялась до тошноты.

– Видела! Красное, чтоб тебя!

Мужчина вздрогнул всем телом, и я протяжно застонала, убирая мокрые волосы с лица. Руки дрожали, а в ногах не осталось силы. Я плюхнулась на траву, стянула мокрый плащ и уставилась на успокоившуюся озерную гладь. В ней отражалось безмятежное и глухое к горестям мархээарисс небо Кахаэра.

– Это выражение. Просто… выражение…

Даримас сел рядом и набросил мне на плечи свой плащ. Я бездумно поправила его.

– Намокнет…

– Ты владеешь даром пламени. Высушишь.

Я гневно зыркнула на мужчину, когда он засмеялся. Улыбка стерла с его лица привычное серьезное выражение, и злиться на кумхарида оказалось делом трудным. Но я справилась!

– Прекрати смеяться!

Он примирительно вскинул ладони.

– Дана, я понимаю твои тревоги…

Я сорвала плащ и швырнула мужчине в лицо. Буцефал беспокойно забил копытом, но кайдахар Даримаса боднул его в шею, словно говоря: это твоя остатков ума лишилась, с моим порядок, не подерутся, не позволит.

– Очень тебе нравится надо мной потешаться, да?! Да откуда тебе знать мои тревоги?!

Даримас озадаченно изогнул брови, когда я сорвалась на крик.

– Ты родился в Кахаэре! С самого детства знал, что владеешь дарами, и учился ими пользоваться! Не открывал по одному, как подарки на… Что вы здесь зимой празднуете?! Я даже этого не знаю! Я вообще ничего не знаю! И тебе не понять, каково мне!

Щеки зажгло. От одежды внезапно повалил пар – огонь распалялся, горяча не только разум, но и тело.

С того дня, когда Акха пробудил суть мархээарисс, я перестала мерзнуть. А теперь еще и одежду высушила, не снимая! Сплошные радости!

– Я всю жизнь была обычной, не такой, как вы! Всю непростую, но понятную жизнь! А вы… Да я про таких только в книгах читала! Не верила, что такие существуют! И не знала, что одна из вас! Тебе не знать, каково это – внезапно обнаружить в себе дар, а потом выяснить, что он не единственный! Что я невероятно сильна! И знаешь, что?! Против моего желания! Против воли! Мне все это было ненужно! Я об этом не просила! Да ты хоть знаешь, чем я за все это заплатила?!

– Нет. Расскажи.

Я поперхнулась очередным потоком упреков – в глазах моего собеседника растеклась беспросветная тоска, зачерненная острой болью – и выдавила:

– Всем, что у меня было. Я утратила все. И всех.

И отвернулась, горя от ярости и внезапного стыда. Я могла бы рассказать, что родилась под другим солнцем и видела иные созвездия. Про близких и друзей. Как больно было потерять их. Вот только… я ничего про них не помнила и ничего к ним не испытывала.

Солнце успело мазнуть по скале розовым, когда Даримас хрипло заговорил:

– Ты во многом права, но не во всем. Я понимаю твои тревоги, мархээарисс. Да, я был готов осознать суть, но испугался мощи открывшегося дара. Я был готов встать на крыло, но впервые принял истинный облик так же, как ты – скуля от страха. Я знаю, каково не понимать происходящего и страдать из-за этого. И знаю, каково открыть в себе дар, о котором не просил.

Боль в его глазах взорвалась и рассыпалась бликами лунного света на морских волнах.

– Знаешь, чем я за него заплатил?

Страшась услышать ответ, я все же попросила:

– Нет. Расскажи.

Дрожь в голосе Даримаса отозвалась в груди жжением.

– Всем, что у меня было. Я утратил все. И свой род тоже.

Он отвернулся к озеру и повел пальцами, заставляя воду покинуть берег и запетлять в траве тонкой струйкой. Достигнув ног мужчины, она взобралась по ботинку, юркнула по штанине к лежавшей на бедре руке, скользнула по запястью и улеглась лужицей на большой ладони. Пальцы Даримаса дрогнули, и вода выплеснулась вверх раскрытым бутоном неизвестного цветка. Лепестки мерно закачались, роняя тяжелые капли.

– Я родился под стягом рода Вахра в Ракхадуре и прожил под ним сотни зим мьаривом моего отца, мархээарисс. Я – потомок мьаривтаса Востока.

– Потомок старейшего рода?

Мужчина грустно улыбнулся. Голубизна его глаз сменилась серостью штормовых вод.

– Я – последний потомок старейшего рода, сухая ветвь его древа.

Скользнув взглядом по чистой коже на правой кисти Даримаса, я посмотрела на его пояс – родовой гахтар покоился в ножнах, украшенных драгоценными камнями.

– Но как же твой потомок?

– Мне не суждено связаться Узором.

Мужчина отвернулся. Пока он молчал, в моей голове успел родиться десяток разных предположений. Но правда оказалась по-настоящему страшной.

– Я не спас мою мьори от Шторма.

Серые воды в глазах кумхарида вспенились и улеглись мерзлым крошевом.

– Моя мьори погибла. Я не успел отыскать ее.

Нутро заледенело, а в виски вдавились невидимые пальцы. Произнесенное шепотом искреннее: «Мне так жаль!» показалось хлесткой пощечиной.

Даримас словно не услышал и продолжил:

– Мне не довелось увидеть ее. Я не узнал ее красоты. Не услышал ее смех. Не познал ее близости. Не поцеловал. Даже не коснулся… Но я знаю, каким было ее семя – моя мьори владела тем же даром, что я.

Он коснулся водного лепестка пальцем.

– Наш Узор был прекрасен. Суровые пики моей мощи схлестывались с плавными гребнями ее сути и смягчались, расходились ласковыми волнами. Вода всегда стремится к покою, и в ней, в моей мьори, мой дар обрел бы покой… Едва Узор появился, двор Востока отправился к Аргавамесу.

Я вспомнила восточный горизонт на карте Кахаэра и проглотила неуместный смешок. Опасные воды – кто, кроме дааров, мог так назвать море?

Даримас прикрыл глаза и слабо улыбнулся.

– Аргавамес прекрасен, изменчив и непоко́рен. В ясный день его воды голубеют до самого края земли, а волны отливают зеленью. В непогоду он злится, пенится и ворует краски у серых туч. А сильные бури поднимают с глубин синеву. Лишь в том месте, где штормовой архипелаг разрывает горизонт, воды всегда черны.

Он посмотрел на возвышавшуюся над нами скалу.

– Берега Аргавамеса круты и опасны даже в ясную погоду. Спуститься к воде можно в немногих местах, и, если не знать, где именно, попытка может стоить жизни. Когда к восточным даарам приходит мьори, Аргавамес встает на дыбы. Архипелаг просыпается и обрушивает на прибрежные скалы шторм. Камни становятся скользкими из-за ливней и соли, а ветер бьет наотмашь, толкает, пытаясь сбросить смельчаков.

Даримас медленно покачал головой.

– Думаю, именно это произошло с моей мьори. Мы искали ее две луны, борясь со стихией. Я чувствовал ее, слышал ее дар, шел навстречу… Но Узор внезапно исчез. Сила вернулась ко мне и моим спутникам. Мы смогли принять истинное обличье… и вернулись в Ракхадур.

– Почему?

Сердце заныло рваной раной – Даримас посмотрел на водный цветок, и его глаза заблестели. Боль увлажнила ресницы, но не прорвала оборону.

– Искать стало некого. Моя мьори погибла.

– Почему ты думаешь, что она погибла?

– Узор исчезает, когда связь между дааром и мьори рвется. И происходит это со смертью одного из них.

Я бездумно потерла правое запястье, забормотала:

– Но я ведь не погибла. Значит, не всегда. Может, она все еще жива? Может, кто-то другой… Другой даар…

И запнулась, осознав – я выдумываю благоприятные исходы для женщины, чтобы утешить Даримаса. Но он не нуждался в утешениях. Потому что ничто не утешит даара, утратившего мьори. И вовсе не о погибшей женщине горевал кумхарид, а об утраченном не по своим воле и вине шансе.

Я снова посмотрела на родовой гахтар Даримаса. Заметив, он вытащил его из ножен и протянул мне, удерживая за острие клинка. Я недоверчиво вскинула брови, и покрасневшие глаза моего собеседника лукаво блеснули.

– Не страшись, мархээарисс. Я не смогу связаться с тобой Узором.

«Но разве я не в праве назвать любого вольного даара своим куором? А ты вольный… теперь», – хотела сказать я, но вовремя заткнулась. Не хватало еще оказаться правой.

Согласна, утратить будущее – ужасно. Но жалость – не та причина, по которой стоило бы выбрать Даримаса. Я немногое знала о нем, но была уверена, что жалости к себе он точно не желал. И не потерпел бы.

Я забрала гахтар и трепетно провела пальцем по костяной рукояти. Расписавшие ее узоры волн рассекала глубокая трещина.

– Так ведь не должно быть?

Даримас мельком взглянул на оружие и кивнул.

– Рукоять треснула, когда погибла моя мьори.

– Почему так вышло?

Мужчина забрал гахтар и ловко перекрутил в сильных пальцах. Острие посмотрело на озеро, а глаза даара-тыльника – прямо на меня.

– Потому что род Вахра оборвался. Гахтар именуется родовым неспроста. Его рукоять вырезана из кости пращура, а клинок вкусил крови каждого наследовавшего его потомка.

Даримас приблизил клинок к моим глазам, и я прочла слова, выгравированные вдоль кровостока: Кровью смываю позор и дарую надежду.

– Вы начали создавать их после войны пепла?

– Верно. Этому пращуров научила… первая мархээарисс.

Даримас уколол палец. Клинок жадно впитал выступившую каплю крови.

– Обретя Узор, даар находит мьори и вручает ей гахтар. Так появляется связь – мы слышим горести и радости наших Душ, забираем их боль и тревоги. На Церемонии даар упрочняет связь и создает союз – вручает мьори зимы и блага, дополняя ее Узор, приносит клятву. А после помогает ей увидеть в нем солнце. И после того, как это происходит, союз приводит в Кахаэр одаренного.

– А без гахтара?..

– Невозможны ни связь, ни союз.

– Повезло вам, что костей для рукоятей после войны было предостаточно.

– Это не так, мархээарисс. Некоторым пращурам пришлось пожертвовать жизнями, чтобы их потомки обрели надежду.

Я ошалело глянула на собеседника, но лишь вздохнула. Не обзывать же в очередной раз вечно воевавших дааров совсем не обидным словом «тупица»!

Я напрягла память, вспоминая оружие всадников. У Аика и Мархэ Дара точно видела нарядные ножны. Гахтар Драха у меня, нужно вернуть – наша связь бесполезна. Гахтар Кхар Джахара у Акха. Точнее, у меня, но… тоже придется вернуть, раз Узор нас больше не связывает.

От этой мысли стало больно, и я скрежетнула зубами, отгоняя ее.

Гахтар рода Гардаха был у него, а не у Кхаада. Возможно, потомок еще слишком молод?

– А как даару создать связь, если гахтар у кого-то другого? У его матери, например.

– Гахтар перейдет к нему после ее смерти.

– А если она все еще будет жива, когда Узор появится?

Даримас покачал головой, поглаживая лепестки цветка.

– Не каждый даар успевает запомнить лицо матери. Их жизни слишком скоротечны.

Я покрылась мурашками и поежилась, прогоняя наглецов.

– А если гахтар отдали кому-то? Гахтар Кхаада у меня.

– Когда у Кхаада появится узор, он попросит тебя о милости и расплатится с долгом рода иным способом.

– А если гахтар потеряли?

Даримас бросил на меня изумленный взгляд – его поразила сама мысль, что такую ценность можно потерять.

– Если гахтар утрачен, его можно воссоздать из кости последнего пращура рода.

Я хмыкнула и посмотрела на озеро. И снова повернулась к собеседнику.

– Не помню, чтобы видела гахтар у Маритаса…

– У Маритаса его нет.

Кровь стремительно отлила от лица.

– Он пропал вместе с его родителями?

– Да, мархээарисс. Вместе с мьори его отца.

– Но ведь… их тела так и не нашли!

Я вцепилась в предплечье Даримаса.

– У него есть другие пращуры? Из чьих костей он может сделать рукоять!

Мужчина медленно отвел взгляд от моих побелевших пальцев.

– Ее создают из кости последнего пращура рода.

Я уронила руку на траву, вспомнив слова Акха:

«…Маритас Даар – последний носитель дара пламени…».

Не единственный. Последний.

– Получается…

– Маритас не может продолжить род.

Грудь вспорол невидимый клинок. Я снова подумала про преимущество назвать куором любого вольного даара… и снова одернула себя. Возможно, для подобных Даримасу и Маритасу я могу стать последней надеждой на продолжение рода… но не слишком хочется приносить эту «жертву» из-за жалости.

Оглушенная новыми знаниями, я надолго замолчала.

Солнечный свет медленно стекал по скале, подбираясь ко входу в тоннель. Я разглядывала каменные выступы и слушала рокот водопада. Даримас играл с водой. По его прихоти лужица в ладони оборачивалась забавной птицей и всевозможными растениями. Потомок старейшего рода великолепно управлял стихией.

– Почему ты не зовешься тремя именами, как Кхар, Акха и Мархэ?

Мужчина скупо улыбнулся.

– Род Вахра породил меня, но я боле не принадлежу ему.

– Тебя изгнали после… гибели мьори?

– Я сам отринул род и покинул двор, чтобы после смерти мьаривтаса Востока другой род моего дара занял зал хранителей.

– Потому что не можешь оставить потомка? Это обязательное условие для мьаривтаса?

Даримас стряхнул воду на траву и вытер руку об штаны.

– Нет. Но сухая ветвь… Такие срубают, чтобы дерево не заболело.

Я хотела указать на несостыковки, но промолчала. Не понять мне всего…

– Ты обрел второй дар, покинув двор Востока?

– Он открылся вскоре после гибели моей мьори. Двор я покинул немногим позднее.

Я угрюмо взглянула на безоблачное небо. Всего один дар? Так себе утешительный подарок от мироздания за лишение рода будущего!

Мужчина лукаво улыбнулся мне.

– Я начал слышать чужие дары. И поверь, мархээарисс, был в ужасе от этого. Я предпочел бы этому жизнь во дворе Востока с моей мьори.

– Почему ты выбрал двор Севера?

– Из-за наследного мьаривтаса.

Я удивленно взглянула на вновь ставшего серьезным собеседника. И мне очень не понравился его взгляд, направленный на притороченный к седлу бюдагар. Смерть силы.

Вспомнился зал хранителей. Занесенное оружие…

– Что именно подтолкнуло тебя к этому выбору?

– Дар Акха Джахара.

Я прикусила губу, переполняясь нехорошими предчувствиями. В боевую готовность Даримас пришел, когда мьаривтас направил против меня… дар тлена?

– Он опасен?

– Если мьаривтас Севера утратит власть и отпустит дар, он закует во льды весь Кахаэр.

Я ошарашенно распахнула рот. Даримас оценил выражение моего лица и рассмеялся.

– Если Акха утратит власть над даром, ты обрубишь его жилу? Так ты из-за этого постоянно рядом с ним?!

– Верно.

Зверь утробно зарычал, раскаляя угли. Нам обоим не нравилось то, что мы слышали!

– А хуже не станет?!

– Если жилу обрубить, дар не сможет питаться мощью мьаривтаса. Он будет вынужден вернуться к Ночи и ждать даара стужи, что впустит его.

– К Ночи?!

Даримас снова рассмеялся.

– Дана, твое лицо…

– А Акха знает о твоих намерениях?!

– Я открыл их, вступая под его стяг.

– И он тебя принял? Своего возможного палача!

– Мьаривтас Севера мудр и осознает, насколько опасен его дар для мироздания.

Даримас повернулся к озеру, рубанул воздух ребром ладони. Ровная линия рассекла гладь… и расширилась, раздвигая воду. Вскоре дорожка от одного берега до другого пролегла по обнажившемуся дну.

Я склонила голову набок и пробормотала:

– Нарекаю тебя… Моисе́ем…

Неизвестное в Кахаэре имя укололо язык.

Даримас опустил руку на бедро, и озерные воды с возмущенным плеском скрыли дно от взглядов кайдахаров. Скакуны выглядели настолько заинтересованными в происходящем, словно ставили подковы на могущество кухмарида.

– Осознав суть, мы узнаем силу дара. Она разнится у потомков и пращуров. Я могу обнажить дно озера, а Вара́с Вахра способен развести воды Аргавамеса почти до самого архипелага. Мархэ Дар растит леса, а мьаривтас Запада Сурма́ Дар удерживает в берегах отравленные топи. Кхар Джахар способен укрыть Север снегом, а Акха Джахар – заковать в черные льды все мироздание.

А Сабисс Джахар Даар уничтожал все на своем пути, используя жизни своих жертв…

Сразу вспомнились все разы, когда кто-то ставил имя Акха и слово «опасность» в одну фразу. Голова закружилась, и я осознала, что ни разу не вдохнула за речь кумхарида.

Возможно, дар тлена нынешнего мьаривтаса Севера и не так силен, но…

– Акха опасен для мироздания.

Даримас тихо поправил меня:

– Не мьаривтас. Его дар. Его непокорность и… происхождение.

– Но ты сказал: он опасен.

– Я говорил про его дар, мархээарисс.

Я потерла шею, вспомнив слова Харона:

«…как сложны ваши языки…».

Вот уж точно. Так и приговорить невиновного можно, ошибившись в смыслах.

– Разве это не одно и то же? Дар и суть.

Даримас взмахнул рукой. Озерные воды встали на дыбы, шипя пеной, и обрушились на берег, отогнав весело зарычавших кайдахаров. Скакунам явно опостылело торчать с нами в колыбели, и они радовались развлечению.

– Мьаривтас взрастил достаточную мощь духа, чтобы удерживать власть над своими силами. Но некоторые дары сложно подчинять – они чудовищны в своей изначальности и требуют жертв. Их алчность растет. Мьаривтас Севера кормит дар и ослабляет…

– …живым огнем.

Я вспомнила давний разговор и, обмирая, спросила:

– Неужели Акха постоянно борется со своим даром?

– Борется и побеждает. Будь иначе, я был бы мертв. Север верен мьаривтасу. Подданные превозносят его, моля Кахаэр о благополучии рода Джахар.

Сердце остро кольнуло. С губ сорвалось:

– О мьори для его продолжения тоже молят?

Даримас грустно взглянул на мою правую руку.

– Она придет, мархээарисс. Его гахтар цел, а ты… не была предназначена его роду.

Ох, не эти слова я хотела услышать…

Боль в груди усилилась. Голову сдавил невидимый обруч. Щеки зажгло, и я закрыла лицо ладонями.

Даримас тронул меня за плечо.

– Мьори поможет мьаривтасу выстоять в его борьбе, подарит потомка…

– Хватит!

Звуки прорвались сквозь стиснутые зубы, ударили хлестко, заставляя мужчину отпрянуть. Воздух между нами сгустился и задрожал.

Кайдахары тихо порыкивали. Водопад рокотал, тревожа покой озера. Травы шелестели. А мы молчали слишком долго, и казалось, что никто не сумеет заговорить. Но Даримас прочистил горло и сказал:

– Мархээарисс может назвать куором любого вольного даара.

– Я знаю.

– Акха Джахар Даар волен от Узора…

– Знаю!

Я посмотрела на него с отчаянием.

– Как я могу назвать Акха куором зная, что его поведет лишь моя воля?! А как же его желания?! Его чувства! Как я могу так поступить с ним – лишить выбора?

Кумхарид растерянно заморгал, не понимая мои переживания. Да и как он мог понять? Даары с детства мечтали о встрече с предназначенной лишь для них мьори, видя в ней солнце просто за то, что она существует! Кахаэр на выбор не расщедривался! А я…

Знал бы Даримас, какая страшная война идет в моей душе! Как сильно я хочу спрятать гахтар понадежнее, чтобы Акха не вручил его другой! Как трудно раненому сердцу выстоять перед желанием привязать мьаривтаса к себе Узором!

Если бы я знала, если бы хоть немного уверилась, что Акха выберет меня, Дану Торрес, не потому, что так повелит воля мархээарисс… Если бы словом или делом показал, что совпадают наши желания, а не боль брошенной женщины и страсти вольного даара…

«…боль… она душит меня…».

Но в моем лице Акха видит лишь утрату. Порушенные надежды и несбывшиеся мечты. Отсрочку на пути к счастью.

Возможно, Даримасу повезло так и не встретить мьори перед ее гибелью – у его боли было бы лицо. Образ женщины мучил бы кумхарида до самой смерти, как я мучаю мьаривтаса одним присутствием. Он смотреть на меня не мог в библиотеке! Улетел, потому что не мог сохранять покой духа рядом со мной!

Даримас словно прочел мои мысли, да не те, чтобы утешить.

– Он лишился Узора, мархээарисс. Подобное разбивает душу на осколки. Но мьаривтас стойко принял удар и сохранил власть над даром. Я оставил его впервые за много зим, уверенный, что он выстоит в битве ради будущего рода Джахар.

Я вцепилась в волосы.

Больно. Больно! БОЛЬНО! Неужели Даримас не видит, что делает только хуже?!

– Он видит в тебе…

«Свою утрату…».

Я хрипло перебила его, меняя тему:

– Ты сказал, что уже умер бы. Значит, ты не уверен, что одолел бы Акха?

Кумхарид озадаченно помолчал, но ответил:

– Верный удар бюдагара обрывает не только жилу дара, но и жизнь рубящего.

Вот же… У дааров даже оружие требует крови и жертв!

– И ты готов к такому исходу? Согласен на него?

Даримас медленно кивнул, разглядывая вновь заскучавших кайдахаров.

– У меня боле нет иной цели, и эту я считаю достойной. Я утратил будущее рода и стал стражем Кахаэра. Я не просил об этом, как и ты. Но это был мой выбор.

Он пристально посмотрел на меня.

– Едва луч начинает свой ход, ты, Дана Торрес, делаешь выбор – жить, улыбаясь, или горевать об утраченном. Скажи, сколько раз после нашей встречи ты выбирала второе?

Я стыдливо потупила взгляд.

– Несколько раз точно. Оно дается проще.

– Однако ты сидишь рядом, выбрав первое.

Я глухо огрызнулась:

– Одно другому не мешает.

Даримас усмехнулся.

– Утратив все, что виделось смыслом существования, ни я, ни ты не утратили главное.

Он прижал ладонь к груди и тепло улыбнулся.

– Нашу суть.

Я хотела отметить, что свою еще не раскрыла до конца, но не стала портить вдохновляющую речь. Шмыгнув носом, посмотрела на вход в тоннель.

– Уговорил. Пойдем будить воду.

Я вытянула раскрытую ладонь в сторону мокрого плаща и спросила:

– Что сделать, чтобы высушить его?

– Подчиняя дар, ты подчиняешь стихию. Она повинуется твоему желанию.

Я недоверчиво нахмурилась.

– Мне нужно захотеть высушить его? Так просто?

Даримас задорно улыбнулся и кивнул. Я посмотрела на плащ и мысленно потянулась к огню. По руке потек жар. Кончики пальцев приятно закололо. Воздух пошел рябью…

Кайдахары беспокойно ржали. Кумхарид хохотал, рухнув на траву. А одна ошалевшая мархээарисс вопила, нарезая круги вокруг полыхающей поляны.

Что ж, если Акха закует мироздание в лед, думаю, мне удастся его растопить!