Buch lesen: «Смертельная ночь»

Окрестности Нового Орлеана 1863.

Он был здесь…

Дома.

Здесь было все, что он знал и любил.

Сидя на своем высоком чалом жеребце, на котором скакал с мест сражений от самого Шарпсбурга, Вилли-амсбурга, Шилоха и того дальше, Слоун Флинн смотрел на юг.

Земля. Богатая, плодородная, насколько хватает глаз…

Но стоило повернуться и посмотреть на север…

Палатки, выстроенные в идеальном военном порядке. Горят походные костры, бойцы чистят оружие. Поглядишь в одну сторону – там красота, покой и совершенство, а поглядишь в другую – и увидишь землю, которая вскоре пропитается кровью своих сыновей, землю, предназначенную к разорению.

Война лишила его иллюзий. Война была ужасной и жестокой. Он узнал, что война – это не только смерть, это крики искалеченных, изуродованных людей. Это слепой, которому выжгло глаза пушечным огнем, ковыляющий среди воронок. Это земля, усеянная оторванными конечностями и телами убитых и раненых. Это – что ужаснее всего – горе близких, рыдающих над мертвецами.

Любой, кто считал войну лучшим средством для устранения разногласий, просто не был у Шарпсбурга, штат Мериленд, не видел реки Энтиетем, которая от крови побурела, точно Красное море, и тянулась среди полей яркой карнавальной лентой.

Слоун начал войну капитаном кавалерии в Луизиане. Но это было давно. А теперь он служил в милиции, под командованием Джеба Стюарта, в армии северной Вирджинии. Их направили к югу, на разведку в долину Миссисипи, но потом отозвали обратно на север.

Вот бы плюнуть на все и махнуть домой…

Но это было бы не по-мужски. Он не мог, проснувшись однажды утром, заявить своим командирам и бойцам, что война – это зло и не несет ничего, кроме горя, и потому он их покидает и уходит домой. Он дрался и дрался, чтобы победить, потому что победа – это тоже война. Громкий клич защитить права Конфедерации, некогда звучавший в его сердце, точно горн, превратился в сдавленный всхлип. Вот если бы они все вернулись домой и притащили политиков и конгрессменов на поле боя, чтобы те посмотрели на изувеченные окровавленные тела их сыновей, то войне был бы конец.

Но они этого не сделали. И теперь их собирали для новой битвы. Нет, отвоевывать Новый Орлеан было пока не время. Им предстоял бросок на север. Генерал Роберт Ли собирал войска со всего Юга, желая сровнять с землей города, фермы и пастбища янки, потому что его возлюбленная Вирджиния лежала в руинах, разоренная и поруганная.

Слоун снова бросил тоскливый взгляд в сторону дома.

Плантация Флиннов не была ни большой, ни богатой. Но там был дом. Его дом.

Она, наверное, сейчас там. Фиона Макфарлейн. По правде говоря, не так давно она стала Фионой Макфарлейн Флинн, но из-за войны это держали в секрете.

Как давно они не виделись…

Когда ее собственный дом, Оаквуд, разрушили еще в самом начале войны, Фиона перебралась к ним, на плантацию Флиннов. Дом у них был скромный – его семья приехала в Луизиану без денег, хотя и с большим желанием работать, – но для Фионы нашлось место. Иначе и быть не могло.

Он знал, что их хозяйство теперь в упадке. Несмотря на войну, он переписывался с кузеном Бренданом, лейтенантом в армии северян. Он знал, что им тяжело. С тех пор как Новый Орлеан перешел под контроль янки, Брендан все время проводил на плантации и в письмах ничего не скрывал. Пусть они были бы смертными врагами на поле боя, но они все же оставались братьями, что делало их переписку опасной для обоих. Брендан писал о коменданте их округа Батлере по прозвищу Зверь и что тот велел населению избегать контактов с солдатами. И это предостережение исходило от офицера федералов… Лучше было не думать о том, что все это значит…

Слоун еще мгновение помедлил, зная, что должен скакать на север, иначе его бойцов заметит неприятель и крупной стычки тогда не избежать. Но он был так близко… К дому… И к Фионе.

Один час ничего не решает. Всего час. Толпа всадников сразу привлекла бы внимание, но он ведь один, он проскочит…

Нет. Это война, и у него приказ.

Он пришпорил коня и поскакал к югу, вопреки голосу здравого смысла, звучащего в голове.

Вскоре он въехал в длинную дубовую аллею, ведущую к дому. Отсюда дом казался по-прежнему прекрасным. Элегантный, построенный в классическом стиле, с просторной анфиладой на первом этаже, так что свежий ветерок реки, проходя насквозь, остужал его в летнюю жару. Балконы на первом и втором этажах были по-прежнему увиты плющом с проглядывающими кое-где цветами. В детстве он помогал строить этот дом. От одного только взгляда его окатило волной мучительной ностальгии.

По главной аллее он не поехал. Он углубился в рощу, окружавшую дом, затем промчался по заросшим, запущенным полям и подъехал к дому сзади. Привязав Пегаса к дереву, он направился в конюшню, которая располагалась на заднем дворе. Генри, их управляющий, был там. Сухощавый Генри, в жилах которого кровь чокто мешалась с гаитянской и, наверное, немецкой, цветной свободный человек, всегда был настоящим хозяином поместья, сколько Слоун его помнил.

– Генри? – позвал он тревожным шепотом.

Генри, занятый ремонтом седла, с улыбкой поднял голову. Его резкие черты были неподвластны времени.

– Слоун?

Слоун вышел из-за стога сена.

Генри бросил иглу с кожаной ниткой, и они обнялись. Но Генри тут же отстранился, помрачнев.

– В доме двое солдат, – тихо сообщил он, – они с утра здесь.

Слоун нахмурился.

– Солдаты? Что им нужно?

– Что им нужно? – с горечью переспросил Генри. – Теперь, когда Новый Орлеан пал, они тут хозяева.

Слоун еще сильнее нахмурился, гоня от себя мысли о предостережении Зверя – Батлера.

– А где все? Кто-нибудь еще есть в доме? Про мать я знаю. Брендан написал мне, что она умерла прошлым летом. – Узнай он об этом вовремя, он все равно не смог бы приехать на похороны – тогда он был слишком занят при Шарпсбурге. – А где Фиона, Мисси, Джордж? Они здесь? – Мисси и Джордж служили у них так же давно, как и Генри.

– Да… Они все дома, – помявшись, отвечал Генри. – Но мисс Фиона… она сказала, чтобы я не мешался там… Если что – она меня позовет.

Посмотрев на Генри, Слоун понял, отчего Фиона велела ему уйти. Он хорошо знал Фиону. Она боялась, что к ним в дом пришли не самые сливки армии северян. Она не хотела, чтобы они убили Генри, если, в случае чего, он попытается ее защитить.

Слоун отвел взгляд и посмотрел вдаль. Поведение Генри его настораживало. Что же там происходит?

– Генри, что такое? Что, черт возьми, происходит? – требовательно спросил он.

– Да ничего. Ничего. Просто… Вас так долго не было… Почти год.

– А это тут при чем? – Слоун в упор взглянул на него.

– Брендана тоже сейчас нет… А когда он дома… Они нас не трогают, потому что это дом его родственника.

– И что же?

– Я просто говорю, что он уехал. – Генри глубоко вздохнул. – Ничего хорошего. Это плохо, вот что. Янки – это одно дело. Не все они мерзавцы. Но есть еще местные, которые за деньги готовы на все. Я хожу в город, когда могу, чтобы послушать, узнать, что происходит. – Генри на мгновение потупился. – Один такой… он ищет девушек. Для своего знакомого офицера. И потом их уж больше не видят. Я как могу стараюсь отвести его отсюда, запудрить ему мозги… Но другие-то не молчат. Некоторые любят почесать языком, выбалтывают ему, где какая женщина живет одна… Мисс Фиона-то все отмахивается, но это очень опасно…

Сердце в груди у Слоуна остановилось. Вот оно, значит, как. Старина Генри пытается уберечь Фиону от беды… А она почему-то уверена, что сможет без посторонней помощи справиться с двумя вражескими солдатами. Кровь в его жилах похолодела от страха.

Когда он повернулся, чтобы выйти из конюшни, Генри попробовал его остановить. Генри был здоровый малый, но Слоун размахнулся и крепко врезал ему по челюсти. Тот упал, застонав. Как бы Слоуну ни было его жаль, он не собирался втягивать его в разборки с оккупантами. В этой битве он должен сражаться в одиночку.

Слоун взвел затвор винтовки – магазинной винтовки, которую забрал у убитого при Шарпсбурге, и направился к дому. Почти сразу он услышал крик. И увидел ее, выбегающую из спальни на балкон второго этажа.

Фиона.

Ее прекрасные волосы медного цвета развевались у нее за спиной, а черты лица были искажены страхом, хрупкое тело напряглось в отчаянном усилии.

Ее преследовал мужчина. Он смеялся, видя, как она напугана.

Вскинув винтовку, Слоун ринулся к дому.

Плантация Флиннов. Наши дни.

Это было восхитительно. Надо же, какое везение! Это обещало стать самым удивительным приключением в ее жизни.

Шейла Андерсен с фонариком в руке пробиралась сквозь тьму. Записка жгла ей карман.

«Ждите меня на плантации Флиннов. В полночь. Я знаю правду, стоящую за легендой».

Она не знала, кто послал ей записку, но догадывалась, что один из членов общества любителей истории – может быть, ее тайный поклонник, намного ее старше. После смерти Амелии Флинн наследники собирались продавать поместье. Общество должно было изыскать способ выкупить его и сохранить. От властей штата или от правительства помощи ждать не приходилось. В Новом Орлеане было много старых домов, а свободного места – мало. Территория бурно развивалась, корпорации скупали земли вдоль реки. Их общество нуждалось в фактах, доказывающих, что дом Флиннов – исторически ценный объект, чтобы те, кто любил историю своих родных мест и все, что с ней связано, успели собрать деньги и выкупить дом прежде, чем он уйдет с молотка.

Вот что привело ее ночью на старое семейное кладбище Флиннов. Она кралась в темноте, прикрывая ладонью луч фонарика, чтобы остаться незамеченной на своем пути к правде, стоящей за легендами, которые окружали плантацию. Она надеялась, что этих сведений будет достаточно для подтверждения исторического значения дома.

Ее обуревала смесь страха и восторга. Все было как в фильме ужасов или на американских горках, но только еще острее. О старом поместье ходили жуткие легенды. Местные жители утверждали, что там водятся привидения. Началось все с того, что Флинны перестреляли друг друга в своем родовом гнезде.

Правда, скрытая за легендой.

Легенда поражала воображение. Была одна женщина и двое мужчин. Двоюродные братья, сражавшиеся по разные стороны войны, которую именовали здесь Северной агрессией. Мужчины убили друг друга на заднем дворе. Она тоже умерла… но ее крики, как рассказывают, и по сей день раздаются в округе, а на балконе второго этажа мелькает ослепительно-белая фигура.

Шейла остановилась за деревьями, вбирая в себя атмосферу места и с волнением и страхом разглядывая безлюдный темный особняк. Последняя владелица, Амелия Флинн, умерла – в той же комнате, где и родилась много лет назад. Ее подруга Кендалл Монтгомери, которая ухаживала за ней, уехала.

…Дневная жара спала, с реки потянуло сыростью. Из клубов тумана в темноту поднимались надгробные камни и кресты, мрамор серебрился в лучах лунного света.

Привидения нигде не было видно, но сердце Шейлы бешено билось.

– Шейла, сюда!

Она вздрогнула от испуга. Но голос – мужской голос – был настоящий, и она улыбнулась, подумав, что сейчас узнает, кто этот незнакомец, решивший разделить с ней столь важную информацию.

Она заторопилась. Сейчас! Она была на пороге исторического открытия.

– Куда?

Она бросилась напролом через кустарник, споткнулась о могильную плиту и упала, роняя фонарик. Стекло лопнуло и рассыпалось. Теперь путь ей освещала лишь луна, чьи лучи пронзали волнистый туман. Лежа на земле, она представила себе женщину в белом, мечущуюся на балконе, и ее сердце гулко и тяжело забилось.

Она вскочила, на мгновение поддавшись страху.

– Шейла!

Она двигалась почти вслепую – из-за темноты и тумана. Пусть она не раз бывала на этом кладбище, но это было днем, а сейчас она растерялась, не зная, куда идти. Она опасливо продвигалась в ту сторону, откуда, как ей казалось, раздавался голос. Она снова споткнулась, но успела уцепиться за рассыпающийся склеп и не упала. Луна скрылась за тучей, оставив ее в кромешной тьме.

– Шейла? – раздался шепот где-то рядом.

– Помогите мне, – отозвалась она, – я потеряла фонарь. – Лишь услышав дрожь в собственном голосе, она осознала, что по-настоящему испугана.

За несколько секунд ее неясные страхи превратились в настоящую панику. Какая же она дура, что пришла сюда. Бегать по заброшенному кладбищу среди ночи лишь потому, что некий аноним прислал ей записку. О чем она думала?

Она сейчас же идет обратно к машине и едет домой. Там она выпьет большой бокал вина и отругает себя за свой идиотизм.

– Я здесь, – нетерпеливо напомнил голос.

– Да пошел ты, – пробормотала она.

Она хотела повернуться и бежать, но тут огромная черная тень накинулась на нее, толкая. Она машинально вытянула руки, чтобы не упасть, и вдруг ее руки куда-то провалились – раздался скрежет ржавого металла. Потом она почувствовала новый толчок в спину. И закричала – потому что она падала…

Плантация Флиннов. 1863 год.

Брендан Флинн привез пленного в штаб генерала Батлера в Новом Орлеане. К слову, самого генерала, пользующегося дурной славой, он никогда не видел.

Билл Харви – бродяга и редкий мерзавец, ко двору пришедшийся в армии, если низость, порочность и даже садизм можно приписать к положительным для солдата качествам, – болтался у штаба, когда он прибыл.

– Эй, Флинн!

– Здорово, – буркнул Брендан, берясь за ручку двери.

– Ты приказ-то слышал? – Билл Харви довольно скалился от уха до уха, что служило дурным знаком. – Это ты о чем, Билл?

Билл оскалился шире некуда.

– Ну как же – приказ генерала Батлера насчет женщин, которые за людей нас не считают и все такое. Если они так себя ведут, то, значит, они шлюхи, и нечего их жалеть. А эта – из поместья Флиннов – эта сука хуже всех.

– Фиона? – изумился Брендан.

Фиона была так воспитана, что в любой ситуации оставалась неизменно вежливой. И он предупреждал ее насчет солдат. Он запретил ей приближаться к ним. Плантацию не конфисковали лишь потому, что в случае смерти Слоуна он должен был ее унаследовать. По крайней мере, он нарочно во всеуслышание заявил о своих правах.

– Ага. Мы с ребятами ходили на прошлой неделе возле реки, искали еду, а она на нас как напустится… – начал рассказывать Билл.

Шагнув к нему, Брендан схватил его за горло. Его пальцы змеей сжались вокруг шеи Билла, пришпилив его к столбу, у которого тот недавно лениво отирался. Билл извивался у него в руках, но с Бренданом ему было не совладать. И он знал это.

– Какого черта? – прохрипел он. – Под трибунал захотел?

– Что вы с ней сделали? – сурово спросил Брендан.

– Ничего, ничего, клянусь! – Лицо Билла налилось кровью.

Вокруг них собиралась толпа. Никто из солдат даже не пытался защитить Билла, все лишь молча смотрели. Билл не пользовался любовью товарищей. К тому же жестокость военных, которую доводилось испытывать на себе их братьям – и особенно сестрам, – вызывала у многих тошноту.

– Это все Виктор Гребб… это они с Артом Бинионом… они поехали туда сегодня.

Брендан отпустил его.

– Когда?

Билл потирал шею. Краснота медленно сходила с его лица.

– Сволочь ты, Флинн… – начал было он. – В ту же секунду Брендан снова схватил его и прижал к столбу. – Полчаса назад, – прохрипел Билл.

Брендан выругался. Ведь у него есть связи. Но сейчас эти связи не спасут Фиону. Или маленького сына Слоуна.

Забыв о пленном, которого нужно было передать в штаб, он повернулся и побежал к своему коню. Его Меркурий был взращен на семейной плантации, как и верный Пегас Слоуна. Бедняга, он совсем выдохся. Но Брендан сильно пришпорил его и пустил в галоп по улице, которая выходила на разбитую, изрезанную бороздами дорогу, истоптанную лошадьми и людьми.

Убитую войной.

Будь проклята эта война и смерть. Будь прокляты обстоятельства, позволяющие людям забывать границы между добром и злом, забывать о милосердии и человечности.

Волосы у него на затылке зашевелились при мысли о Викторе Греббе. Он был настоящий маньяк. Приглянувшиеся ему женщины бесследно исчезали.

Путь до плантации был далек и труден. Брендан нахлестывал коня, надеясь, что успеет помешать насильникам сделать свое черное дело. Но они, конечно, намного опережали его, да и лошади у них были посвежее.

Наконец впереди показался дом. Издалека он выглядел тихим и безмятежным, как в прежние времена. До войны.

Война началась из-за убеждений, из-за земли. Но это тут при чем?

Он мчался по дубовой аллее, думая лишь об одном.

Фиона.

Брендан подъехал к дому как раз в тот момент, когда она, пронзительно вскрикнув, бросилась вниз с балкона. И он увидел врага – во дворе был солдат в форме конфедератов. Тот выстрелил в сторону балкона с бешеным ревом, страшнее которого Брендану еще никогда не доводилось слышать. Выстрел разорвал в клочья тишину прекрасного весеннего утра, и Брендан сделал то, что подобало мужчине, – он сорвал с плеча винтовку и выстрелил во врага.

И лишь когда тот повернулся, смертельно раненный, целясь в Брендана, он узнал солдата, одетого в эту желто-коричневую с серым форму.

Слоун.

Пуля попала ему в грудь. Брендан понял, что убил собственного двоюродного брата. Господи, но это же не нарочно! Не по злому умыслу… О боже, какой ужасный конец им всем, проклятым в глазах потомков…

По иронии судьбы Слоун тоже его убил. Ибо он чувствовал, что умирает.

И тогда он увидел Виктора Гребба, который стоял на балконе, зажимая рану на плече, и бешено ругался. Кровь струилась меж его пальцев – оттуда, куда угодила пуля Слоуна.

Руки Брендана были холодны и уже почти бесчувственны. Собрав последние силы, он поднял винтовку, взвел курок и выстрелил. Выстрелил в Гребба, человека, навлекшего на них проклятие.

Последнее, что он слышал, умирая, был надрывный детский плач в доме. Сын Слоуна. Слоун так и не узнал, что у него есть сын. Брендан не написал ему, полагая, что Фиона сама должна это сделать. Он молился, чтобы ребенок выжил и смог когда-нибудь искупить вину их проклятого семейства. Ибо они были прокляты в памяти и глазах всех людей.

А в глазах Бога?

Вскоре он узнает.

Только надеялся, что Бог – и время – простят их всех.

Плантация Флиннов. Наши дни.

Шейла провалилась куда-то под землю. Наряду со страхом ее не оставляло острое чувство растерянности. Поблизости плескалась вода. Пахло сыростью и гнилью, пронизывающей, казалось, стены вокруг… если это были стены. Она моргала и щурилась, но ничего нельзя было разглядеть в кромешной тьме.

Она села, пытаясь сообразить, куда она попала.

Вдруг впереди среди тьмы возник крошечный огонек, такой яркий, что его свет больно резал глаза, но светлее не становилось. Подняв руку к лицу, чтобы не видеть слепящего сияния, она повернула голову и тут же хрипло вскрикнула от ужаса.

В темноте маячило лицо. Пустые глазницы, впавшие щеки, гниющая плоть. Оно плавало в воде, поднимавшейся вокруг Шейлы, и, казалось, смотрело на нее.

«Хеллоуин, – вспомнила Шейла, – скоро Хеллоуин. Это чей-то глупый розыгрыш».

Но в душе она понимала, что это не шутка. Это была настоящая человеческая голова, отделенная от тела.

Она открыла рот, собираясь закричать и чувствуя, как смертельный страх переполняет ее сердце, но прежний голос остановил ее.

– Шейла… – тихо и даже ласково шепнул он.

И потом… она успела только понять, что закричать уже не сможет никогда.

Глава 1

Новый Орлеан. Наши дни.

– Это кость, – объявил доктор Джон Эйбел.

– Несомненно, – сухо заметил Эйдан Флинн.

– Бедренная кость. – Доктор искоса поглядел на него.

– И человеческая, – прибавил Эйдан.

– Да, это бедренная кость человека, – подтвердил доктор Эйбел и пожал плечами, глядя на лица людей, столпившихся на илистом берегу Миссисипи. Близился вечер жаркого, душного дня, и лишь ветерок с реки служил слабым предвестником грядущей вечерней прохлады. Мутная и бурая вода в реке бурлила. Прихлопнув жужжащего комара, доктор с отвращением покачал головой. Он был не из тех, кто любит работать на месте происшествия.

Его вызвали сюда по просьбе Эйдана. Но поскольку Эйдан был всего лишь частный детектив из Флориды, который вместе с тремя братьями унаследовал тут старую плантацию, то звонил ему Хэл Винсент, комиссар округа. Йонас Бермингэм, начальник окружного отдела ФБР, тоже не остался в стороне, поскольку могло выясниться, что они имеют дело с серийным убийцей, который действует под прикрытием стихийного бедствия – урагана «Катрина».¹

– Знаете, – говорил Эйбел, – мы до сих пор находим тут всякие останки, всплывшие во время урагана. Это будет продолжаться не один год. Были разрушены многие кладбища по берегам реки. К одной женщине в Слайделле, ниже по течению, во двор заплыли три гроба и несколько месяцев оставались там, и никто не хотел их забрать. Никто не знал, откуда они. Она даже имена им дала – Том, Дик и Генри, и здоровалась с ними, когда выходила из дому. – Джон Эйбел был высоким худым человеком лет сорока пяти, напоминающим с виду безумного ученого, хотя так только казалось. На самом деле он был самым авторитетным судмедэкспертом штата. Взглянув на грязную воду, он вздохнул. – Да в этой речке плавает столько костей, что нам с вами за всю жизнь их не разобрать.

– И что с того? – спросил Эйдан. – Расследования не будет? Вы хотите выбросить эту кость и дело с концом? – Небо над ними потемнело. Грозовые тучи, собиравшиеся с полудня, уже кипели, как огромные небесные котлы. Он показал на кость. – Смотрите, ведь здесь есть остатки плоти, а это значит, что кость свежая и где-то поблизости могут находиться и другие части тела. Если бы я наткнулся на ископаемую окаменелость, я бы вызвал антрополога.

Джон Эйбел снова вздохнул.

– Ну конечно, мало мне стреляных покойников, расчлененки и шашлыков из разбитых машин. Мало мне неопознанных трупов из-под мостов. Я должен все бросить ради этой кости, потому что на ней могут быть какие-то следы мяса.

– Джон, – тихо сказал Хэл Винсент, – это может быть серьезно. Я знаю, как вы и ваши сотрудники заняты, что у вас много срочных дел, но, пожалуйста, помогите нам.

– Это мужчина или женщина? – спросил Эйдан.

– Пока что это просто кость.

– Мужская или женская – каковы ваши предположения? – настаивал Эйдан.

Судмедэксперт сурово взглянул на него.

– Женская. – Опыт позволял ему определить это сразу. При всем его нежелании заниматься этим делом он был лучшим специалистом в своей области. Он поправил очки и покачал головой. – Навскидку могу сказать, что ростом она была где-то пять и шесть футов². Лет ей было от двадцати до тридцати. Больше пока ничего не скажу – не буду даже гадать.

– А я могу сказать, что она мертва, – сухо заметил Хэл. Вмешался Йонас, попытавшийся дипломатично сгладить углы. Сорокалетний щеголь Йонас был высокий и плотный, с гладкими рыжеватыми волосами и смазливым лицом. Стоя среди грязи на берегу реки, он выглядел безупречно чистым и невозмутимым.

– Мы были бы глубоко признательны вам, доктор Эйбел, – сказал он, – если бы вы сообщили нам подробности, как только позволит ваше расписание. Нам известно, насколько вы заняты. Также нам известно, что вы лучший эксперт в таких вопросах.

Джон Эйбел сквозь зубы поблагодарил его за комплимент, что не помешало ему бросить раздраженный взгляд на Эйдана. Флинн был тут ни при чем. Пусть он часто приезжал в Новый Орлеан навестить друзей, но он оставался чужаком – по крайней мере для Джона Эйбела.

На этот раз Эйдан приехал сюда по делу о пропавшей девочке. Сбежавшие из дому подростки жили лагерем на берегу болотистого притока реки. Когда он разыскал ее – грязную, мокрую, голодную и несчастную, – она была только рада вернуться к родителям.

А Эйдан был рад найти ее живой, зная, что не всем беглецам так везет. Вот женщине, чью кость он откопал на берегу, определенно не повезло.

Йонас и Флинн были давно знакомы. Они вместе учились в академии ФБР. Потом Йонас, в отличие от Эйдана, пошел работать в ФБР. Йонас также дружил с Джоном, что помогло вытащить его сюда сегодня.

– Я сделаю что смогу, – пообещал Джон и подал знак своему ассистенту, Ли Вонгу, который ловил каждое его слово.

Кость снабдили ярлыком и упаковали. Затем, недовольно ворча себе под нос, Джон направился к машине. Ли пошел следом. Не оборачиваясь, Джон взмахнул рукой и крикнул:

– Я дам вам знать, когда будут результаты!

Когда он уехал, Хэл Винсент сказал:

– Мои люди прочешут территорию.

Хэл был высокий, худой и мускулистый. Глядя на его бронзовый загар, зеленые глаза и седые, коротко стриженные волосы, невозможно было определить его возраст. Эйдану казалось, что в сто лет он должен будет выглядеть точно так же. Он родился в Алжире, штат Луизиана, – прямо за рекой, и знал всю округу как свои пять пальцев. Хэл был хороший и прямой человек.

– Спасибо, Хэл, – поблагодарил Йонас, затем посмотрел на Эйдана: – Знаешь… может быть, кость и правда… старая.

– Может быть. А может, и нет. – Эйдан постарался произнести это без тени сарказма.

– О результатах экспертизы мы вам доложим. – Хэл взглянул на часы. – Пора сдавать дежурство. Я бы не прочь выпить пива. Кто со мной?

– Я, – ответил Йонас. Он мечтал работать на западе, но его послали в Новый Орлеан, и он, сам того не ожидая, влюбился в этот город. Кончилось тем, что он женился на местной девушке и поселился во Французском квартале. – Эйдан?

Эйдан покачал головой:

– Извините, но я и так уже опоздал. Тороплюсь к братьям.

– Говорят, вы, ребята, теперь владельцы старого поместья на реке? – спросил Хэл.

– Да уж, богатые наследники, – поморщился Эйдан.

– Как знать, – возразил Хэл, – исторический объект все-таки. Легенды, привидения, все дела. Дом хотя и гнилой, но при нем сохранились конюшня, коптильня и даже помещения для рабов. Если вы собрались продавать, то продавайте быстрее, пока местные любители старья не пронюхали.

– Да, конечно… Но мы пока не решили, что нам делать. Для этого мы и встречаемся.

– Я слышал, у вас общее детективное агентство? – спросил Йонас. – И как идут дела?

– Хорошо, – ответил Эйдан.

– Флоридяне – в этом старом доме, – пробурчал Хэл. Эйдан не понял, что он хотел этим сказать. – Идем пить пиво, Йонас. Эйдан, если мы узнаем что-нибудь еще, дадим тебе знать.

Эйдан кивнул, и они все двинулись к машинам. Помахав ему на прощанье, они поехали в город. Эйдан поехал вдоль реки.

Двадцать минут спустя он встретился с братьями.

Они втроем стояли и смотрели на дом, располагавшийся на возвышении, которое нельзя было назвать холмом. Но и дом тоже был не вполне дом. В течение десятков лет, что он провел без ухода, черепица на крыше рассыпалась, колонны потрескались, краска выцвела и облупилась. Теперь он походил на декорацию из фильма ужасов.

Да еще и гроза надвигалась. Вдали раздавались раскаты грома, небо раскрасилось невиданными цветами. Но жара, по крайней мере, отступила, подул прохладный и даже несколько знобящий ветерок. И темнота, казалось, обрела собственную жизнь – прошлась по небу, опустилась на деревья, расползлась туманом по земле, тень с запахом насилия и гнили.

Эйдан был самым старшим и высоким из братьев, а также выделялся обветренным лицом и физической мощью. От службы в армии остались спортивная фигура и настороженность во взгляде. Реакция у него была мгновенной, а подозрительное отношение в окружающему – неизменным. Он полагал, что когда-то давно был не лишен привлекательности. У него были голубые глаза – ледяные, как сегодня говорят, и черные волосы – сочетание, которое Серена находила неотразимым. В той дистанции, которая всегда сохранялась у него в общении с людьми, виноваты были скорее его манеры, чем внешность. Хотя, вероятно, с Сереной он держался не так холодно и замкнуто, как с другими. Когда она была жива, в мире была надежда… А теперь… Хорошо, что у него так много работы. Работа удерживала его от падения в пропасть.

Братья, его семья… Только им он и доверял. Он прошел курс в учебном центре морской пехоты Квонтико, но потом жизнь доказала ему, что он не командный игрок, и тогда он уволился из ФБР и стал частным детективом в собственном бюро расследований.

Может быть, ему стоит провести расследование происшествий, связанных с этим домом.

– Хм, – произнес средний брат, Джереми, которому и принадлежала идея сообща открыть детективное агентство.

Когда Эйдан ушел из ФБР, Джереми, работавший водолазом в полиции Джексонвиля, как раз собирался бросать работу. Но не по личным причинам, как его брат. Просто однажды он участвовал в поиске и подъеме автобуса, перевозившего сирот и затонувшего в реке вместе со всеми пассажирами. И хотя к тому времени он успел навидаться ужасов, но этот случай был последней каплей. Видение автобуса-утопленника долго преследовало его. Джереми любил играть на гитаре, и музыка вернула его к жизни. Он захотел помогать сиротам найти новые семьи и так открыл в себе талант радиоведущего. Он приехал в Новый Орлеан, чтобы работать в паре с популярным диджеем на вечеринках в Одубон-аквариум, собирая средства для местного приюта, где жили дети, потерявший родителей во время «Катрины».

Джереми любил людей, Новый Орлеан и вообще побережье, но даже он онемел при виде неожиданно свалившегося на них наследства.

«Плантация, надо же», – думал Эйдан.

Это слово заставляло представить длинные, тенистые дубовые аллеи, пышно зеленеющие угодья, ослепительно-белый дом в псевдогреческом стиле и прекрасных женщин в длинных струящихся платьях, сидящих на крыльце и потягивающих мятный джулеп.

А в действительности на крыльце этого дома разве что бродяги могли распивать пиво из бутылок, упрятанных в коричневые бумажные пакеты.

Да, расследование тут необходимо.

Закари, младший из троих братьев, сочетавший в себе стоицизм старшего и впечатлительность среднего, глубоко вздохнул.

– Похоже, этот дом нам достался с большой скидкой.

Эйдан смерил его взглядом. Ростом Закари был вровень с Джереми – шесть футов два с половиной дюйма³. Казалось, что три брата были вылиты почти по одной форме, а потом раскрашены в разные цвета. Голубые глаза Эйдана умели изменять оттенок от ледяного до черного, как его волосы. У Джереми были дымчато-серые глаза и рыжевато-каштановая шевелюра. Закари в детстве часто буянил, доказывая свою мужественность, поскольку родился c шелковыми пшеничными локонами, за которые братья нещадно изводили его, хотя с возрастом волосы потемнели и порыжели. Драчун Зак заслужил у их матери прозвище «ирландский мятежник». Но зато он всегда умел постоять за себя. Как и Джереми, он обожал музыку, говоря, что музыка – это бальзам для души.

Зак с готовностью согласился участвовать в семейном деле. Отслужив несколько лет в полиции Майами, он дошел до последней черты, когда ему пришлось расследовать дело наркомана, зажарившего в микроволновке своего малютку сына. К тому времени Закари успел стать совладельцем нескольких мелких студий звукозаписи, но едва он узнал о планах открытия детективного агентства, немедленно уволился из полиции.