Buch lesen: «Конкистадоры. История испанских завоеваний XV–XVI веков»

Предисловие автора

Эпоха Великих географических открытий всегда обладала для меня большой притягательной силой, однако предложение написать книгу по истории – серьезный вызов для любого романиста. Я колебался, принять это предложение или нет. Наконец, три фактора определили мое решение: во-первых, я по натуре рассказчик, а деяния Кортеса в Мексике и Писарро в Перу принадлежат к наиболее впечатляющим за всю историю человечества; во– вторых, все мои романы основаны на реалиях тех стран, в которых разворачивается действие, а потому уважение к истине для меня – глубоко въевшаяся профессиональная привычка; наконец, климатические и ландшафтные особенности страны всегда казались мне ключевым фактором для формирования характера ее народа и истории.

Тем не менее три года изучения документов эпохи и значительно более объемных позднейших описаний оставили меня далеко не удовлетворенным. Многие документы носили явную политическую окраску и ставили вопросы, ответы на которые можно было найти только там, где в свое время прошли Кортес и Писарро. В результате предпринятых мною путешествий я пришел к пониманию того, насколько местный ландшафт влиял на события и даже подчинял их себе. Но не только ландшафт, а также и море – при этом, надеюсь, мне, как человеку, проведшему в плаваниях немало времени, удалось помочь читателю лучше понять, что значит первым открывать и исследовать берега неизвестных земель.

Я выражаю благодарность доктору Джону Стриту, директору Центра латиноамериканских исследований Кембриджского университета, который прочел данную работу и дал советы по основной ее части; доктору Дж. Бушнеллу, читающему лекции по археологии Нового Света в том же университете, за советы по главам, имеющим отношение к цивилизациям ацтеков¹ и инков. Я благодарен также всем, кто, по должности или неофициально, помогал мне в моих путешествиях и исследованиях в Испании, Мексике и Перу – в особенности сэру Роберту Маретту за информацию о Семпоале, капитану Б. Хокансену за возможность свободно использовать его карты и тридцатилетний опыт плавания у латиноамериканских берегов от Панамы² до Кальяо, доктору Дж. Дж. Уилсону за детальную информацию о топографии Анд выше Кахамарки и сеньоре Элехальде за возможность ознакомиться со всеми частными коллекциями Лимы.

Мне бы также хотелось поблагодарить моего друга Джона Хэдфилда за то, что он инициировал этот проект, и Джорджа Спейта, который не только редактировал эту книгу, но и внес в нее огромный вклад в отношении карт и рисунков, многие из которых прежде не публиковались. И наконец, я благодарен, как всегда, моей жене Дороти за ее помощь в работе с текстом, а также за работу по составлению списков наиболее интересных экспонатов в музеях и частных коллекциях, и моему секретарю Норе Андерсон за ее работу с черновиками.

X. И.

Часть первая
Фердинанд и Изабелла

Фердинанд и Изабелла вступают в Гранаду после победы над маврами. Барельеф, XVI в.

Глава 1
Крестовый поход продолжительностью в восемьсот лет

Как и большинство человеческих феноменов, конкистадоры³ были продуктом исторического развития. Это испанские авантюристы, исследовавшие и завоевавшие в начале XVI века новые миры во славу Бога и ради собственной выгоды. Они имели за плечами столетия постоянных сражений за освобождение родного Иберийского полуострова от вторжения мавров. Это были закаленные войной люди, крестоносцы, которые, заставляя мавров отступать, основывали королевства и княжества по мере своего продвижения. В 1492 году был взят последний оплот мавров. В начале XVI века формируется новая испанская нация. Восьмисотлетний крестовый поход закончился, и испанское рыцарство, рожденное для седла и меча и вдохновляемое яростным религиозным пылом, внезапно оказалось не у дел. Некоторый выход их энергии дали итальянские войны, однако географическое положение Испании неумолимо указывало на запад, по направлению к Новому Свету, недавно открытому Колумбом.

Люди, завершившие свою последнюю битву с маврами, превратились в рыцарей удачи – иначе говоря, пиратов – и последовали за морскими бродягами через море. Они искали новых неверных и оставили за собой столь впечатляющий след жестокости и героизма, что ему не найдется равных в истории европейских народов. Они пылали жаждой золота и вместе с тем были движимы подлинным религиозным порывом.

Странная смесь мотиваций, фантастическая стойкость этих людей, их способность прокладывать себе путь вероломством и силой сквозь армии, в сотни раз превосходящие их численно, не поддаются воображению и требуют основательных объяснений.

Как это бывает в истории, важную роль сыграли географическое положение и природа страны. Иберийский полуостров – ultima thule⁴ Западной Европы. Часть его береговой линии идет вдоль Средиземного моря, часть – вдоль Атлантического океана. Южная оконечность полуострова смотрит прямо на Африку, отделенную от него десятью милями Гибралтарского пролива. Именно через этот пролив четыре тысячи пятьсот лет назад сюда пришли первые завоеватели. Но они не были последними. Поскольку Испания располагается на периферии средиземноморского культурного пространства, а ее реки и богатые долины разделены между собой горами, влияние сначала финикийских, а затем греческих торговцев было ограничено южным и восточным побережьем, так же как и влияние Карфагена, начавшееся около 450 года до н. э. и продолжавшееся три столетия. Более важным в этот период оказался приход из-за Пиренеев кельтов, смешавшихся с народами Центрального плоскогорья, что дало в результате народ кельтиберов. Карфагеняне никогда не имели сильной власти в стране, так что римляне, с помощью политики примирения, постепенно вытеснили их. Поначалу это проникновение было обусловлено необходимостью защиты итальянского отечества от вторжений двух великих карфагенских генералов – Гамилькара и Ганнибала. Однако к 197 году до н. э. римляне настолько закрепились на полуострове, что территории, ранее оккупированные Карфагеном, определились уже как две римские провинции – Hispania Ulterior и Hispania Citerior⁵. Политика примирения сменилась теперь более определенным курсом, и за последние два столетия до нашей эры римские легионы уверенно завоевали весь полуостров. Кельтиберы, сосредоточенные в долинах Дуэро и Тахо, не были покорены Карфагеном. Как все кельты, они были храбры и свободолюбивы. Полстолетия они сдерживали напор римлян, но в 133 году до н. э. потерпели поражение от Сципиона и после этого входили существенной частью в римские наемные войска.

Почти пять столетий страна жила в мире, и таким образом, влияние Рима на развитие испанской культуры трудно переоценить. Население приняло христианство, люди жили по римским законам, а благодаря местным природным условиям и римскому обычаю держать в провинциях гарнизоны резко возросло значение городов в ущерб племенному укладу жизни. Но в начале V века н. э. Испания вместе со всей Европой пострадала от вакуума власти, вызванного закатом Рима. Из Европы хлынули вандалы, аланы и свевы, за которыми еще через пятьдесят лет последовали вестготы. Завоеванные романо-испанцы остались католиками и продолжали жить по своим римским законам, тогда как завоеватели, которые были христианами арианского⁶ толка и чья социальная структура основывалась на германских обычаях, образовали тевтонскую элиту под началом собственных выборных королей. Однако к началу VII века, с обращением короля в католицизм и согласием на это значительной части арианского духовенства, расовая сегрегация двух народов перестала быть эффективной. Латынь стала официальным языком, католические епископы начали играть ведущую роль в политике, и около 654 года была установлена единая законодательная система. Отчасти римский, но в основе своей германский, формировавшийся кодекс законов (Forum Judicum) стал могучей силой, пережившей королевство вестготов на много столетий и давшей основу для местных кодексов, или фуэрос, средневековых испанских городов. Более того, в результате унификации закона и религии пали барьеры между завоевателями и завоеванными. Смешанные браки, запрещенные римскими, но не вестготскими обычаями, теперь привели к смешению рас, и Иберийский полуостров сделался единым – во главе с королем, по-прежнему остававшимся выборным и не передававшим своей власти по наследству. Несмотря на то что верховенство вестготов было недолгим, они оказали необычайно сильное влияние на испанский народ и обычаи. Именно это влияние сделало средневековую Испанию совершенно непохожей на остальную Европу того времени.

Третьим фактором, оказавшим решающее влияние на испанский менталитет, оказались нахлынувшие в 711 году из-за Гибралтарского пролива исламские орды. За семь лет мавры – в основном североафриканские берберы, но также арабы и сирийцы – завоевали почти все испанское королевство вестготов и убили короля Родерика. Затем они хлынули через Пиренеи на земли франков. Только северное и северо-западное Атлантическое побережье, защищенное своими горными бастионами, осталось независимым, чтобы позже стать ядром новых христианских королевств.

Существенная слабость новоявленного мусульманского государства заключалась в следующем: Испания управлялась как провинция. Она подчинялась, скорее номинально, сначала далекому Дамаску, затем Северной Африке. Из этого неизбежно вытекало, что, стоило ослабеть центральной власти, страна тут же распадалась на более мелкие провинции. Кордова, Севилья, Гранада, Валенсия, Толедо, Бадахос, Сарагоса – все они в то или иное время были отдельными государствами. Границами служили горы, долины, реки или береговая линия. Тем не менее, несмотря на слабости системы власти, мусульмане оставались в Испании на протяжении почти восьми столетий.

Основой владычества мавров служили арабская кавалерия и религиозный фанатизм. Это были завоеватели, несущие слово Пророка на острие ятагана, а их быстрые арабские скакуны являлись средством вонзить ятаган в цель. Поначалу христиан не вынуждали менять свою религию или свои законы. Кроме того, мусульманское вторжение принесло в Испанию культуру и знания более древней цивилизации Восточного Средиземноморья. Развитие ирригации сделало засушливые земли пригодными для сельского хозяйства. Поощрялось образование; росла грамотность городского населения; процветали музыка, поэзия, искусства и науки, в особенности математика.

Но войны продолжались. Свободные христиане из своих горных твердынь спускались в долины в поисках лучшей жизни. Они ненавидели неверных, захвативших лучшие земли страны, и разжигали в себе религиозный пыл не менее яростный, чем тот, что привел в Испанию мавров. Другие европейские страны могли снаряжать дальние крестовые походы ради освобождения Святой Земли от сарацин; испанцы же, отрезанные от остальной Европы грозным барьером Пиренеев, всегда стояли перед лицом внутреннего крестового похода. Их воинским кличем было: «Крест и Святой Иаков». Всякий мужчина, притязавший на сколько-нибудь благородное происхождение, рассматривал себя исключительно как боевую машину. Это было его работой, его жизнью, неотъемлемой частью его веры в течение восьми столетий.

Крестовый поход против мавров, однако, не был непрерывным, так как испанцы несли на себе проклятие междоусобной вражды. В силу расовых предрассудков и особенностей местности они были раздроблены на мелкие государства, основой которых служили укрепленные города или замки исторической знати; им недоставало национального единства и общности интересов, необходимых, чтобы сбросить захватчиков в море. В самом деле, на междоусобные стычки уходило больше времени, энергии и крови, чем на борьбу с маврами, и только притягательная сила цветущих долин, так хорошо обработанных завоевателями, заставляла христиан спускаться вниз с мрачных горных вершин. В случае успеха испанцы ненадолго закреплялись на равнинах и сами возделывали землю и собирали урожай, но не могли защититься от молниеносных контратак арабской конницы. Только после того, как захватчики были отброшены за реку Дуэро, появилась возможность воздвигнуть вдоль этого естественного барьера надежные оборонительные укрепления. Это произошло через полтора столетия эпизодических, незначительных сражений. Затем должно было миновать еще шестьсот лет, прежде чем испанцам удалось выйти к реке Тахо.

Тем не менее единство веры перевешивало междоусобные разногласия. Испанцы в своей гордыне могли роптать на растущее могущество папы, но сами они были ревностными воинами Христа, а их священники приобретали все большее влияние как в делах государства, так и в военных делах. Менестрели воспевали деяния рыцарей в стихах, а такие великие поэмы, как, например, «Песнь о моем Сиде», оказывали на воинов необычайное моральное воздействие, поднимая рыцарский дух до вершин романтического героизма.

К середине XV века мавры наконец были вытеснены в их южный оплот – Гранаду, а мелкие государства христианской Испании сложились в три королевства – Португалию, Кастилию и Леон и Арагон; при этом маленькое королевство Наварра осталось изолированным и независимым в твердынях Пиренеев. Наконец, с 1479 года Испания – единое государство, и не далек тот день, когда она станет колониальной империей.

Пионерами золотого века открытий стали португальцы. Взятие в 1415 году мавританского города Сеуты (за Гибралтаром) послужило для них началом долгих и дорогостоящих поисков пути к специям Молуккских островов. Корабль за кораблем отправлялись из устья Тахо⁷ в Атлантику, исследуя океан, воды которого, как считали в ту пору, ревущим водопадом переливались где-то через край мира.

Тесные контакты с маврами дали этим мореплавателям не только средства навигации, но и новый тип судна – каравеллу. Последующие поколения этих судов и по сей день можно увидеть в устье Тежу, где эти широкие с мелкой осадкой суда для перевозки вина известны как fragatas. Каравелла с ее латинскими парусами, унаследованными от арабского дау, оказалась первым океанским судном, способным двигаться против ветра без применения весел. Это обстоятельство открыло дорогу португальским мореплавателям. Им воспользовался сын короля Португалии Жуана I – Энрике, прозванный Мореплаватель.

Этот необыкновенный принц, охваченный неукротимым желанием исследовать мир, что лежал за пределами существующих карт и схем, расположил свой двор на мысе Сагриш, в крайнем юго-западном углу своего королевства, известном теперь как мыс Сан-Висенти. Это невысокий скалистый мыс, вдающийся далеко в море, единственное место в этой части побережья, где можно видеть Атлантический океан не только на западе, но и на юге. Всякий, кто проходил на парусном судне мимо этой выступающей точки суши, идя на всех парусах с попутным северным ветром – португальским пассатом, – преобладающим летом в этих местах, поймет, как в дни господства судов с прямым парусным вооружением внимание моряков неизбежно притягивал к себе юг, таивший новые открытия.

Здесь, в настоящем штабе военно-морских операций, принц Энрике собрал картографов, астрономов, мореходов. Здесь он давал указания своим навигаторам, посылая их вдоль побережья Африки в упорных попытках проникнуть за рифы мыса Бохадор, так как именно в этой точке все предыдущие путешественники сходили с маршрута волею северо-западного пассата и северного экваториального течения, смертельных для судов с прямыми парусами.

Попытки принца не приносили результата четырнадцать лет. Однако в 1434 году один из наиболее отчаянных навигаторов Энрике, Жил Эанеш, прошел по морю до конца этого пятнадцатимильного барьера рифов и затем пробился на своей каравелле обратно против ветра и подошел к плоскому песчаному берегу Сахары. Бохадор, тысячу лет являвшийся южным пределом Атлантики, был наконец покорен, и после этого капитаны Энрике быстро проникли на юг вдоль Африканского побережья. На всех существовавших тогда картах, относившихся к Финикийскому походу вокруг Африки почти за 600 лет до Рождества Христова, этот материк был показан значительно меньшим. К 1458 году португальцы достигли реки, названной ими Рио-Гранде, и, увидев, что берег уходит дальше к юго-востоку, решили, что они обогнули половину материка. Это было в 1460 году, к моменту смерти Энрике. Но, как вскоре выяснилось, праздновать успех было рано.

Годом позже они пересекли залив Биафра и обнаружили, что побережье Африки, оказывается, идет дальше к югу. Для мореплавателей это оказалось горьким разочарованием.

После этого интерес португальцев к исследованию Африканского побережья упал. Однако страна, вся жизнь которой была направлена на торговую экспансию, не прекратила исследования только потому, что ее надежды не оправдались. Потерпев неудачу в одном направлении, португальцы, без сомнения, должны были направиться в другом. У них были суда, люди и опыт. И здесь возникает вопрос, бередящий с тех самых пор душу любого человека, изучающего историю мореплавания: куда направились португальские суда после 1461 года? Насколько раньше португальцы с готовностью делились своими знаниями, настолько теперь они, подобно финикийским торговцам, ввели политику абсолютной секретности. Вводится смертная казнь за разглашение информации о путешествиях. Даже в 1503 году картограф Хуан де ла Коза, баск по происхождению, составивший тремя годами ранее свою Mappemunde⁸, был освобожден из-под ареста только после того, как изготовил две фальшивые карты для отправки в Испанию.

Сконцентрировав усилия на морской экспансии, Португалия буквально изолировала себя от основного потока событий на Иберийском полуострове. Тем временем два других больших королевства, Кастилия и Арагон, также достаточно окрепли. Кастилия (вместе с Леоном) простиралась от побережья Бискайского залива, где жили баски, на юг через горы и текущие на запад реки Центральной Испании, через все земли, отвоеванные ее солдатами у мавров, до укрепленной твердыни исламской Гранады. Долгая история войны привела к тому, что все кастильские города превратились в крепости, а их жители – в воинов. Тем, кто селился на вновь отвоеванных землях, особенно жителям пограничья, первыми лицом к лицу встречавшим ответные удары, даровались особые привилегии. Таким образом, города и села оказывались заселенными свободными людьми, которые жили по собственным демократическим законам и управлялись собственными выборными чиновниками; и это в то время, когда вся остальная Европа была феодальной и множество людей находились в крепостной зависимости.

Арагон, с другой стороны, превратился в торговое королевство, особенно после того, как союз с Каталонией и позже завоевание Валенсии предоставили ему контроль над всеми портами Восточносредиземноморского побережья. Там, где Кастилия опиралась на сухопутную армию, состоявшую из знати и ополчения, Арагон полагался на моряков и корабли, с помощью которых были завоеваны Балеарские острова, Сардиния и даже Сицилия.

19 октября 1469 года Фердинанд, восемнадцатилетний король Сицилии и наследник арагонского трона, женился на Изабелле, девятнадцатилетней сестре короля Кастилии Энрике IV. Важность этого союза стала очевидной десять лет спустя, когда, со смертью отца Фердинанда, Кастилия и Арагон оказались объединены личностями двух энергичных и умных людей. Так, собственно, родилась Испания. Однако не обошлось без эксцессов. В момент смерти полубезумного короля Энрике IV положение Кастилии было хуже, чем когда-либо со времен падения королевства вестготов. Король Португалии Альфонсо поддерживал притязания на трон Хуаны, дочери Энрике. Тринадцатилетняя Хуана была помолвлена с португальским принцем Жуаном, и эта пара была объявлена королем и королевой Кастилии. Началась война за престолонаследие.

Испания в XVI в.

Фердинанд и Изабелла едва смогли собрать пятьсот всадников. Но два месяца спустя под их началом собралась армия численностью уже более сорока тысяч. Правда, состояла она в основном из плохо обученного ополчения. Потерпев поражение при Торо, Фердинанд перешел к тактике партизанской войны. И следующее сражение при Торо закончилось сокрушительным поражением португальцев. Тем не менее война продолжалась четыре с половиной года, и к концу ее Фердинанд и Изабелла получили полное представление о качествах друг друга, о стойкости и гибкости перед лицом несчастий. Они были готовы к борьбе за выполнение своей главной задачи – окончательного изгнания неверных и объединения страны. Но сначала необходимо было реорганизовать собственное королевство.

Внутренней разлагающей силой в Кастилии всегда было могущество знати; ведь даже само название страны происходит от множества укрепленных замков⁹. В длительной борьбе с маврами высшее дворянство обеспечивало основную численность армии короля за счет своих вассалов. Предводителями этих отрядов были менее знатные дворяне – идальго и кабальеро, рыцари, составлявшие кавалерию. Города и их ополчение всегда были в первую очередь оборонительной силой. Неудивительно, что знать, несшая на себе основные военные расходы, делила добычу со своим сувереном. В результате их владения становились еще больше, и на протяжении многих лет могущество и богатство всех категорий дворянства только возрастало. Дворянство не облагалось налогами и было привилегированным классом, стоявшим над законом; дворянина нельзя было посадить в тюрьму за долги и подвергнуть пытке; он мог даже нарушить верность своему суверену и служить его врагам. Таким образом, едва центральная власть ослабевала в руках неумелого монарха, страна тут же раскалывалась на бессчетное количество маленьких государств.

На момент вступления на престол Фердинанда и Изабеллы знать была всесильна, а ее владения больше и богаче, чем когда-либо. Однако существовала одна организация, им не подчинявшаяся. Это Священное Братство городов (Santa Hermandad), своего рода полицейские силы, формировавшиеся для поддержания общественного порядка. Их заботой было предотвращение обычных преступлений, но, поскольку злоупотребления знати доходили до того, что их собственные действия или действия их вассалов часто противоречили обычному уголовному праву, восстановление и расширение Братства по инициативе Изабеллы встретило со стороны знати сильное сопротивление. Но королева сумела настоять на своем, и в 1485 году был введен новый кодекс законов. В каждом городе, где жило не менее тридцати семей, был образован суд из двух алькальдов и введена конная, хорошо вооруженная полиция для выполнения приговоров. В результате бандиты и военные, чинившие беспорядки по всей стране, были быстро подавлены. Братство оказалось мощным инструментом в твердых руках королевской власти.

Один за другим сильнейшие кланы, чьи давние распри до этого момента питали анархию, были изгнаны в свои поместья, а аннексированные ими земли и замки возвращены короне. Вся законодательная система была тщательно пересмотрена, власть тайного совета, состоявшего исключительно из представителей знати и духовенства, значительно урезана, позиции суда алькальдов усилены, в Вальядолиде был образован постоянный верховный апелляционный суд. Достоинство и законопослушание стали теперь путем к продвижению по службе. Более того, было восстановлено право короны представлять уроженцев своей страны на вакантные должности в церковных епархиях королевства, и Изабелла смогла помочь ученым и благочестивым мужам занять высокие места в церковной иерархии. И тем не менее именно эта выдающаяся женщина открыла свои владения одному из величайших зол в истории человечества.

Человеком, введшим инквизицию в Испании, стал духовник королевы, Томас де Торквемада, монах-доминиканец. В ту пору евреи в Испании были очень многочисленны; великие путешественники, врачи, писатели, ученые – они внесли наибольший вклад в науку и культуру того времени. Но, во-первых, считалось, что именно евреи содействовали вторжению мавров; во-вторых, они были прирожденными ростовщиками и, как таковые, были ненавидимы. Их богатства вызывали зависть, и по мере убывания мавританского могущества евреи подвергались все большим преследованиям. Фанатичные церковники, особенно доминиканцы, призывали к введению Святой палаты¹⁰. Фердинанд дал свое согласие, и 1 ноября 1478 года папа выпустил буллу, санкционировавшую действия инквизиторов.

То, что в 1231 году возникло в качестве противодействия распространению манихейской доктрины на части территории Франции и Италии, причем больше с целью обращения в истинную веру, нежели наказания, к XV веку превратилось в значительно более всеобъемлющий и коварный инструмент. В Испании же инквизиция свирепствовала более, чем где-либо. Первый эдикт, выпущенный инквизиционным судом, требовал от всех содействия не только в задержании, но и обвинении любого, подозреваемого в ереси. Атмосфера в стране настолько накалилась, а число арестованных настолько выросло, что инквизиторы почли за благо переехать в огромную крепость Триана. Поводом для ареста граждан-евреев могли послужить слухи или такие шаткие доказательства, как ношение праздничной или просто более чистой одежды в день еврейской субботы, питье какого-либо особым образом приготовленного напитка или употребление в пищу мяса собственноручно зарезанного животного. Анонимность свидетелей соблюдалась настолько строго, что жертве сообщалась только сильно искаженная версия обвинения. Участие защитника допускалось, но он не мог общаться со своим клиентом. Каждое изменение в показаниях свидетелей превращалось в предмет нового обвинения. Слушания велись втайне. Апелляции не принимались. Пытки становились обычной процедурой, но ничто из того, чему XX век был свидетелем, не может сравниться с ужасным финальным спектаклем – аутодафе. Сожжение служило высшей мерой наказания. Европа тогда только-только начинала выходить из Темных веков, и время это не отличалось чрезмерной чувствительностью. Но аутодафе с его тщательно разработанным ритуалом было чем-то большим, чем просто публичной казнью; в этом действе, впервые после финикийцев, убивавших первенца во славу Ваала, тогдашний мир ближе всего подошел к религиозному жертвоприношению. Говорят, что за восемнадцать лет, которые Торквемада провел в должности генерал-инквизитора Кастилии и Арагона, подобной смертью (аутодафе) умерло более десяти тысяч человек. Все это производило на слабых, суеверных и отсталых людей чрезвычайно сильное впечатление. И все же конкистадоры (большинство из которых, должно быть, хотя бы раз присутствовало на аутодафе) не могли скрыть свой ужас, столкнувшись с другой нацией, практикующей человеческие жертвоприношения во имя религии.

Одиннадцать лет (1481–1492) Кастилия в основном была занята войной против Гранады, и здесь необходимо хотя бы кратко рассказать о ней, так как действия Фердинанда и его командиров послужили образцом для более поздних колониальных завоеваний.

На ранней стадии война эта велась скорее местной знатью, нежели короной, а страдали при этом больше всего крестьяне, оказавшиеся в зоне военных действий.

Отряды обеих сторон, привыкшие за столетия войны добывать все необходимое у местных жителей, редко уничтожали посевы и жилища, это была их законная добыча, а зачастую и единственная форма расчетов со своими воинами. Но в 1484 году была введена тактика выжженной земли, и тридцать тысяч фуражиров шли с войсками, забирая по пути все, что попадалось под руку, и создавая широкую полосу запустения вдоль всего маршрута движения. Затем арагонский флот блокировал мавританские порты. Испытывая недостаток артиллерии и другого вооружения, мавры начали смазывать ядом наконечники стрел своих арбалетов. В то же время усилия Изабеллы по поддержанию войны начали приносить результаты. Ополчение, набранное во всех, даже самых отдаленных провинциях, проходило обучение и становилось чем-то вроде иррегулярной армии. Со всех концов Европы в страну стекались добровольцы, вдохновляемые религиозным пылом или по зову рыцарского долга. Один за другим пали аванпосты Гранады, и в 1487 году Фердинанд двинулся на Малагу с более чем пятидесятитысячным войском. Этот город, павший после трехмесячной осады, был подвергнут наиболее жестокому обращению в назидание остальным. Всему населению города, собранному во дворе огромной крепости над морем, сообщили, что треть из них будет отправлена в Африку для обмена на христианских пленников, треть – продана в рабство, чтобы окупить расходы на войну, а остальные розданы в качестве рабов в другие страны в качестве благодарности за оказанную помощь. Объявив такой приговор целому городу, Фердинанд в то же время предложил и альтернативу – огромный выкуп, который следовало уплатить в течение девяти месяцев. Несчастные мавры не имели никакой надежды собрать такую сумму, однако заявление возымело желаемый эффект. Каждая семья отдала все припрятанное добро в надежде таким образом откупиться от рабства.

С городом Баса поступили иначе. Этот город-крепость в мае 1489 года был обложен войсками Фердинанда, насчитывавшими к тому моменту уже почти сто тысяч. Баса сдалась только 4 декабря того же года, причем условия сдачи были в высшей степени великодушными. Населению дали возможность уйти в Гранаду со всем движимым имуществом или остаться в качестве подданных испанской короны. Сиди Яхье, возглавлявший оборону, был даже приглашен на королевскую службу. Это также был умный ход. В результате визита Яхье к родственнику, Эль Сагалу, города Альмерия и Гуадикс сдались на тех же условиях, что и Баса. Чрезвычайная жестокость, проявленная королевскими войсками в Малаге, и столь неожиданная мягкость по отношению к сдавшимся позже городам в результате ослабили волю Гранады к сопротивлению, когда в апреле 1491 года этот главный оплот мавров подвергся осаде. Прикрытая с одной стороны горным барьером Сьерра-Невада¹¹, Гранада была мощной крепостью, которую окружала плодородная равнина. Поначалу осада носила странный характер. Между враждующими сторонами словно бы царила атмосфера турнира; мавры выезжали из города, по одному и группами, чтобы поучаствовать в рыцарских стычках на фоне пышно цветущей природы. Испанские правители всячески поддерживали театральность этого действа. Но видимость была обманчива. Решимость испанцев довести дело до конца стала очевидной, когда они превратили свой лагерь в настоящий укрепленный город. Санта-Фе был построен за три месяца, и его сооружение сильнее, чем любой штурм, подорвало боевой дух мавров. Переговоры о сдаче начались в октябре, и 2 января 1492 года город открыл ворота испанцам на еще более либеральных условиях.