Buch lesen: «Глубокие тайны Клиф-Хауса», Seite 4

Глава 8
Габби. Прошлое

Оставшись одна, Габби накинула на плечи шаль и поудобнее устроилась в кресле у окна.

…Кухарку какую-то приплели. Не поленились – разыскали. Тоже мне детективы! Я и так все прекрасно помню. А уж то Рождество невозможно забыть. Я с детства люблю, обожаю этот праздник. Он сказочный. И смысл у него глубокий. Он о волшебстве, о главном подарке в истории человечества. Ведь Бог подарил нам, людям, Своего Сына. Этот праздник для того, чтобы напомнить нам о том, чему Сын Бога учил людей, – о добре, о всепрощении, о щедрости. Именно поэтому я готовлюсь к Рождеству заранее. За два месяца начинаю покупать и заворачивать в красивую рождественскую бумагу подарки. И елка в нашем доме всегда ставится заранее. Я как-то даже поругалась с Мартой. Моя сестра все делает в последнюю минуту. И к Рождеству готовится в последнюю минуту, за несколько дней до праздника. Из ее рассуждений следует, что долгая подготовка делает праздник обыденностью. Мол, когда в доме месяц стоит елка, глаз к ней привыкает, и она становится частью мебели. Не знаю, как для Марты – она давно уже там, где праздник каждый день, – а для меня нарядная елка всегда елка и уж никак не мебель.

Мне ли не помнить Рождество 1990 года…

В доме двойной праздник. Не только потому, что в семье появился новый член, но и потому что Генри здесь, с нами, живой и здоровый. Правда, только на время отпуска, но это и подавно делает праздник особым.

Что касается нового члена семьи – это жена Генри. Я, правда, на него немного обижена. Как-то не по-людски. Без свадьбы, без знакомства со сватами. Это уж потом он сказал, что Анна сирота. Она то ли стесняется, попав в другой слой общества, то ли чурается. На вопросы отвечает «да/нет». Сама ничего не спрашивает и старается как можно реже попадаться мне на глаза. С ее появлением в доме стало как-то неуютно. Постоянно чувствуется присутствие чужого человека. Все говорят, что у меня память пропала. Как же можно такое забыть!

Габби плотнее запахнула концы шали на груди.

– Помню! Конечно же, помню!

Он привез ее в конце мая. Липа в саду над обрывом вся в цвету. Запах божественный, и я на седьмом небе от счастья. Увлечение Генри свободомыслием и скитания по коммунам всяких там бездельников и горлопанов меня очень беспокоили. Ведь в большинстве своем эти забастовки и митинги заканчиваются полицейскими разгонами. Даже если ангел-хранитель и спасет его от увечий, то как все это отразится на дальнейшей карьере? Полицейские приводы – не лучшая визитная карточка молодого человека, только-только вступающего в жизнь.

Слава богу, Генри вовремя одумался. Смешно сказать, но фильм Антониони «Фотоувеличение» сыграл свою роль. Вот она, великая сила искусства. Кто бы мог подумать! Посмотрев его, Генри решил, что он будет фоторепортером.

Естественно, когда Артур узнал о намерении сына остепениться, он сразу же позвонил в офис члена парламента от нашего округа. На очередном партийном слете пиво из нашей пивоварни текло рекой, а Генри уехал в Лондон учиться в школе операторов при «Би-би-си».

Когда по телевизору показывают очередной скандал с коррумпированными политиками, мне становится смешно. Сегодняшние масс-медиа такие необразованные. Они все подают так, будто только что открыли Америку. Не понимают, что так было всегда. Важно не что ты знаешь, а кого.

Так уж устроена жизнь, и радость не бывает долгой. Только привыкла, что голос сына снова звучит в доме, и хоть и обращен он не ко мне, а к этой его «жене», так Генри огорошил нас новым известием. В Персидском заливе назревает война, и мой дурачок-сын радуется как ребенок, что его включили в пресс-группу «Би-би-си». Не спорю, прекрасное начало карьеры, но… ведь это так опасно.

Габби убрала лицо в чашку ладоней и зажмурилась. То ли старалась избавиться от наваждения, то ли наоборот – с закрытыми глазами прошлое виднее.

…Я стою на кухне, а он подкрадывается сзади. Я слышу его шаги и оглядываюсь. Привычно, как на маленького, смотрю вниз, а его лицо выше моего. Он берет мое лицо в ладони. Они у него теперь такие большие, такие крепкие и теплые, что у меня сердце замирает. Он улыбается.

В дверь постучали. Габби отвела руки от щек:

– Кто там? Входите.

В комнату заглянула одна из сестер.

– Миссис Колд, миссис Фостер велела проведать вас. Еще она просила узнать: вы обедать будете в столовой или вам сюда принести?

– Сюда, сюда, деточка.

…Ей всегда хотелось девочку.

– Теперь у тебя есть дочка. – Генри не выпускает моего лица из своих рук. – Ее зовут Анна, и я очень надеюсь, что ты будешь за ней присматривать и вы подружитесь. А когда я вернусь, она тебе еще и внучку родит.

Я прямо замерла от ужаса. Если Анна беременная, то как же можно уезжать, да еще и на войну?! Я так ему и говорю, а он смеется. Мол, еще не беременная, и что война будет короткой, и как только он вернется, они с Анной вплотную займутся этим вопросом. Подмигнул и чмокнул меня в макушку.

А в августе он уехал. И потекли самые мучительные для меня дни. Война в Кувейте шумно освещалась прессой и телевидением. Ее даже прозвали «телевизионная война».

Я буквально не отхожу от телевизора – все высматриваю где-нибудь в толпе или на заднем плане своего мальчика, а невестка моя сидит в саду с книжкой, как будто и не интересуется. Несколько раз я звала ее со мной в магазины, но у нее всегда находится причина вежливо отказаться. Заторможенная она какая-то. Не о такой дочке я мечтала.

И вот наконец наступил декабрь. Ближе к Рождеству Генри приехал на побывку. Всего на две недели, но какие две недели! Молодые до полудня не выходят из своей комнаты, а я буквально с ног валюсь. Так хочется, чтобы настоящий праздник был не только в душе, но и в доме. Я и Марту, и Ника уговорила приехать со своими семьями.

Народу собралось полно. Даже преподобный Патрик принял мое приглашение. Я очень удивилась, когда Анна спросила у меня разрешения пригласить сестру. Генри уверял, что она сирота. Я сначала хотела отказать, а потом подумала: ведь Рождество – это же семейный праздник, и если у нее есть хоть какие-то родные, то они должны быть вместе. А еще, если честно, мне любопытно взглянуть на одну родственницу.

Снова послышался стук в дверь, и та же девушка внесла поднос с тарелками под пластиковыми колпаками.

– Как изменились нравы. – Габби сделала сердитое лицо. – В мое время такие крышки были серебряными. Начищать их, правда, была та еще морока, но зато как красиво в них отражалось пламя свечей.

– К Рождеству привезут и серебряные. – Привыкшая к капризам постояльцев санитарка отшучивалась как могла. Она шумно поставила поднос на столик перед Габби. – А пока какие есть. Приятного аппетита.

…Надин оказалась полной противоположностью своей сестре. Веселая, остроумная. Она буквально влюбила в себя всех. После обеда гости перебрались в большую гостиную и затеяли игру в шарады. Надин, правда, к тому времени была уже немного пьяна, но это не мешало ей смешить и веселить народ с еще большим энтузиазмом. Ее партнер Валентин разыгрывал очень смешные пантомимы, и Надин подыгрывала ему, как настоящая артистка. Особенно когда они вдвоем представили библейский сюжет вхождения Марии и Иосифа в Вифлеем.

Надин с куклой под платьем изображала сварливую жену и ругала на чем свет стоит своего недотепу-мужа, который не смог заранее позвонить в турагентство «Кук» и забронировать отель.

Мы, зрители, должны были изображать животных в хлеву, где происходили роды. Все весело мычали, ржали и блеяли, а она долго и подробно, но очень смешно «рожала». В результате на свет явился «младенец», и Надин долго искала, куда бы его уложить. Кто-то любезно выдернул ящик из комода, стоящего рядом с камином. Она с благодарностью взяла предложенный реквизит, но тут ей понадобились пеленки, детское питание и корона. Ведь родился новый царь. Мы все буквально задыхались от смеха, и все было бы хорошо, но в какой-то момент ее собственное веселье сменилось настоящим гневом. Выступление явно шло не по пусть импровизированному, но все же сценарию.

Она начала нецензурно обзывать Валентина, орать и кидать в него все, что попадало под руку. Он огрызался, называл ее сумасшедшей истеричкой и как мог увертывался от ее кулаков, все еще пытаясь доиграть представление. Вдруг она повернулась к нам, то есть к публике, и с уставшей улыбкой заявила, что по ходу пьесы случилось изменение сюжета и, соответственно, персонажей. Она больше не хочет играть Марию, и теперь она – царь Ирод. Она выхватила из того самого ящика, изображавшего люльку, куклу – «нового царя», и не успели мы ахнуть, как разбила фарфоровую головку об мраморную доску камина. Осколки полетели во все стороны, а остатки – в камин.

Ник и Генри каким-то образом смогли ее скрутить и буквально волоком вытащить из гостиной. Остальные гости сидели как оплеванные, в мертвой тишине. Только поленья в камине потрескивали и пахло горелым шелком кукольного платья.

* * *

Эйлин задержалась, разговаривая с Маргарет, и, прежде чем уехать, еще раз заглянула в комнату Габби. Та сидела в кресле и крепко прижимала к груди концы шали. Перед ней стоял поднос с нетронутой едой. Габби выглядела совсем маленькой, почти ребенком.

– Прилягу-ка я, деточка. Что-то нехорошо мне.

– Может, врача позвать?

– Не надо врача. Я посплю.

Эйлин укрыла засыпающую пледом, поправила тапочки у кровати, задернула шторы и на цыпочках вышла.

На парковке все еще стояла полицейская машина, а сами детективы прощались с Маргарет у дверей приюта. Администратор была холодно-вежлива – видимо, обиделась на то, что ее так бесцеремонно выпроводили, не дав возможности принять участие в интервью. Она кивала и обещала всяческое содействие в деле сбора дополнительной информации из жизни миссис Колд, но весь ее вид говорил: «Ага, сейчас. Разбежалась».

Эйлин внутренне похвалила себя, что не поленилась встать на час раньше и приехала до назначенного времени. За этот час они с Маргарет успели спуститься в подвал на склад вещей обитателей дома. Помещение было разделено на отсеки по количеству комнат-квартир. Там хранилось то, что не являлось предметом первой необходимости, но было дорого жителям «Тихой обители». Не в плане цены – кому нужны чужие фотографии и поздравительные открытки девятьсот-лохматого года, – но для большинства из тех, кто жил в «Обители», они были бесценны. В отсеке с табличкой «Э. Р. Дж. Колд» стояли несколько чемоданов и коробки с картинами и посудой, которым не нашлось места в комнате старушки. Среди прочего оказался небольшой чемоданчик для бумаг. Одного взгляда на него оказалось достаточно: это то, что нужно Эйлин.

Направляясь к своей машине, Эйлин приветливо улыбнулась администратору, кивком попрощалась с полицейскими и снова похвалила себя: «Права была бабуля, когда учила: кто рано встает, тому Бог подает. Спасибо тебе, Боженька, помог найти семейное сокровище, да еще и вынести его до приезда копов. – Она погладила чемоданчик, лежащий рядом на пассажирском сиденье. – Заждался, мой хороший. Ничего-ничего. Скоро дома будем». Она пристегнула ремень и аккуратно вывела машину из двора «Тихой обители».

Глава 9
Эйлин

Эйлин поставила чемоданчик посередине обеденного стола на кухне. Долго его рассматривала. Ничего особенного. Чемоданчик как чемоданчик. Слегка обшарпанный, но явно не часто эксплуатируемый. Углы не отбиты, ручка незаношенная. Скорее всего, изначально его использовали как хранилище для бумаг и важных документов. Такой легко подхватить в случае экстренной эвакуации, пожара или бегства.

«Что ты? – раздумывала Эйлин, – Сейф или ящик Пандоры?»

Решив, что кухонный стол не самое подходящее место для открытия секретов, она заварила чай в свою с детства любимую кружку с фокстерьерами – память о Чипсе. После смерти любимого пса Эйлин долго не могла из нее пить.

Подхватив под мышку левой руки чемоданчик и аккуратно держа в правой горячую кружку с чаем, она поднялась в свою спальню.

– Здравствуй, старый школьный друг, как же я тебя ненавидела в те годы! – Эйлин опустила чашку на керамическую подставку – подарок Стива, привезенный с какой-то конференции. Она провела рукой вдоль края стола, как бы смахивая невидимые пылинки. – Ну что? Снова за работу? От безделья совсем запылился.

И, как эхо ее мыслей, зазвенели колокольчики телефона. Она взглянула на экран – «ОЛИВИЯ».

– Как всегда, вовремя, – без приветствия ответила на звонок Эйлин.

– И тебе приятного дня, – отозвалась подруга. – Как прошло интервью? Как Габби?

– Как всегда, лучше всех. Чем больше думаю о ней, тем сильнее за нее радуюсь. Отсутствие памяти на первый взгляд ужасная болезнь, но на второй – это благодать. Ты опять ребенок, и с тебя взятки гладки.

– Ладно, про Габби все понятно. У меня для тебя две новости от нашего потрошителя.

– Кого? – не поняла Эйлин.

– Моего друга патологоанатома.

– Есть результат теста ДНК?

– Да. По младенчику: он был мальчиком. Умер примерно тридцать лет назад.

– И всё? Родство с мужчиной еще не проверялось?

– Взрослому, скелет которого нашли, сейчас исполнилось бы лет шестьдесят. Судя по уцелевшим тканям, смерть наступила лет пятнадцать-двадцать назад, – сообщила Оливия.

– Ой! Так это что ж получается? Я уже родилась и была тут, в доме, когда он умер или его убили?

– Скорее всего, он сам умер. У скелета сломано основание черепа. Возможно, мужчина упал с той самой лестницы на дно туннеля, но есть вероятность, что его столкнули. Трудно сказать. Одно ясно: если его и столкнули, то это была не ты. У тебя алиби. Ты, наверное, в это время в школе находилась. Ха-ха! – Оливия рассмеялась своей же шутке.

– Не смешно, – отрезала Эйлин.

– Все поняла. Наше величество сегодня не в духе. Тогда сама звони, когда настроение будет. – Оливия почти обиделась на сухой тон подруги.

– Погоди-погоди. Не отключайся. У меня тоже новости есть. – Эйлин стояла возле стола, не спуская глаз с чемоданчика.

– Так чего же ты молчишь?

– Я не молчу, – возразила Эйлин, – я тебя слушаю.

В груди как будто что-то кольнуло. Эйлин подняла плечо, наклонила голову, прижимая к нему телефон, и положила обе руки на гладкую поверхность чемоданчика. В эту минуту ей показалось, что пальцы тронули не мертвый кожзаменитель, а теплую живую кожу бабушкиной руки.

– И…

– Ты же знаешь, что у Габби память как решето, но мне кажется, я нашла те капли, которые сквозь него утекают.

– Говори нормальным языком. Не томи.

– Мне кажется, что в чемоданчике, который я сперла со склада «Тихой обители», где хранятся ненужные вещи Габби, может быть кое-что весьма полезное нам.

– Ты хочешь, чтобы я приехала, помогла тебе с этим «кое-чем» разобраться? – с готовностью предложила Оливия.

– Если можешь.

– И ты еще спрашиваешь! Буду через час. Не делай ничего без меня. Обещаешь?

– Честное-пречестное.

Как всегда, без лишних прощальных слов Оливия отключилась. У Эйлин телефон, прижатый к щеке, стал неприятно влажным.

Девушка в задумчивости еще раз погладила чемоданчик и нажала на обе кнопки замков в надежде, что те не заперты кодовым набором. Кнопки послушно, как будто ждали долгие годы этого прикосновения, раздвинулись, освобождая пружины запоров, и их дужки с легким щелчком дружно выпрыгнули из своих гнезд.

Чемоданчик оказался наполовину наполнен старыми газетными вырезками. На самом дне лежал конверт с фотографиями.

Эйлин съедало любопытство, но ее останавливало даже не столько обещание, данное подруге, сколько боязнь найти что-то такое, что снова заставит плакать и страдать. Она закрыла крышку, сделала глоток уже почти остывшего чая и решила, что хорошая прогулка просветлит мозги. Уж очень обильным на новости оказалось сегодняшнее утро.

Она остановилась в воротах Клиф-Хауса. Ворот как таковых не было, но была бетонная полоса, по одну сторону которой лежал гравий, устилавший подъезд к дому, а по другую – асфальт дороги.

Эйлин задумалась. Посмотрела направо, потом налево. Улица была пуста. Ни журналистов, ни «Мерседесов».

«Ну почему ты такая зануда, Эйлин? – осадила она себя. – Почему самые простые решения ты обдумываешь так, будто составляешь для ООН резолюцию по ближневосточному конфликту? Неужели решение прогуляться к морю или, наоборот, пройтись три сотни метров к парку – это такая проблема?»

Эйлин последний раз была в небольшом парке в квартале от их дома два года назад, когда повела туда Чипса на его последнюю прогулку. Там бедный пес отравился какой-то гадостью, разбросанной догхантерами. Эйлин в тот момент была плотно занята делом Лиз Барлоу и не на шутку испугалась. Смерть собаки казалась не случайностью, а попыткой преступника запугать начинающего адвоката.

Дальнейшие события, правда, показали, что к смерти любимого питомца убийца Лиз не имел ни малейшего отношения, но страх перед тем местом, где случилось несчастье, до сих пор сжимал горло.

«Вот и прекрасно. Пора уже переступить через это, – сказала она себе, – спишь же ты в пустом доме совсем одна, и ничего. И здесь то же самое».

При всей своей ухоженности парк не пользовался популярностью у местных жителей, а пришлые в этом районе были редкостью. Парк располагался на горке, вдалеке от пляжей и мест, привлекающих туристов, так что случайные прохожие сюда не забредали. Основными посетителями парка были владельцы собак. Некоторое оживление происходило два раза в день – во время утреннего и вечернего выгула. Любители побегать трусцой не жаловали парк. Лавировать на бегу между играющим собаками – то еще удовольствие.

Иногда пожилые домохозяйки, покончив с утренними делами, приходили сюда прогуляться перед началом послеполуденных программ. Вот сейчас впереди маячили две фигуры. Явно немолодые дамы вышли на прогулку с палками для скандинавской ходьбы. Дорожка повернула вправо, и старушки исчезли за ее поворотом. За спиной же Эйлин послышались шаги и легкое покашливание. Она обернулась, почему-то ожидая увидеть Барсука, но мужчина оказался заметно старше. Эйлин не поняла, откуда он возник. Как будто из-за кустов. Словно поджидал ее. Она отшатнулась и замерла.

– Эйлин, не правда ли? Не пугайтесь. – Голос мужчины звучал миролюбиво, даже приветливо.

– Если вы журналист, то вы опоздали. Все права на публикацию новостей о том, что происходит в Клиф-Хаус, уже отданы местной газете.

– То есть Оливии Стоун, – хмыкнул незнакомец.

– Вы и это знаете. Кто же вы, собственно говоря, такой?

– Меня зовут Ричард Прайс, но вы можете называть меня просто Дик.

– И с какой такой радости мне вас как-то называть? Кто вам сказал, что я вообще хочу с вами разговаривать? – Она сделала попытку продолжить путь.

– Пока нет – пока не хотите разговаривать, но скоро наступит момент, когда заговорите. – В голосе незнакомца звучала нотка угрозы.

Он стоял напротив девушки, преграждая ей дорогу. Его широкие плечи, как расправленный капюшон кобры, закрывали то, что было у него за спиной.

– Да кто вы такой, черт вас побери?! – рассердилась Эйлин.

– Я частный детектив. Как видите, ничего личного.

– Да? Лично я вас не нанимала. Кто ваш работодатель? Мой отец?

– К сожалению, я не вправе раскрывать данную информацию, но нам кажется, что полиция недостаточно внимательно осмотрела ваш дом.

– То есть вы хотите сказать, что вы один сделаете это лучше, чем бригада полицейских?

– Да, если вы мне позволите.

– Да пошел ты знаешь куда?

– Знаю. Не вы первая, не вы последняя посылаете меня по данному адресу. Но позвольте заметить, я еще ни разу туда не дошел, а задания моих клиентов я тоже еще ни разу не оставил невыполненными.

Эйлин сделала резкий шаг в сторону, обошла мужчину и заспешила к выходу из парка. Он широким шагом нагнал ее.

– Собственно, мне нужны не вы. Мне нужен ваш отец.

«Ага, значит, не отец его нанял. Да и с чего бы отцу понадобился частный сыщик, да еще у меня за спиной? Он первым делом сказал бы мне об этом».

Размышления отвлекали от паники. Она глубоко втянула носом воздух, на миг задержала дыхание и только потом ответила:

– Раз уж вы такой весь из себя частный сыщик, то смею вам сказать, вы плохо делаете работу. Мой отец уже больше года живет в Испании. Должна вас предупредить: даже если, как вы выразились, «ваш клиент» раскошелится на билет и отправит вас туда, поговорить с моим отцом не получится. Его жена точно не позволит вам с ним разговаривать и нервировать его.

– Согласен. – Он провел руками по лицу, и голос зазвучал более дружелюбно. – Дело в том, что мне нужен даже не ваш отец, но кое-какие материалы, которые, по всей вероятности, хранятся у него. Возможно, ваша бабушка знает, где они могли бы находиться. Мы уверены, что они до сих пор где-то в доме.

– Что значит «до сих пор»? А с каких таких пор и почему вы считаете, что у нас хранятся какие-то материалы?

– Я не уполномочен обсуждать данные подробности.

– Тогда точно идите туда, откуда пришли. Или я позвоню в полицию.

– Вот уж полицию точно не стоит привлекать.

Он опустил руку в карман. Эйлин внутренне сжалась, даже голову в плечи втянула. Он быстро вынул руку. В ней вместо пистолета или ножа между средним и указательным пальцами был зажат маленький кусочек плотной бумаги. Визитка.

– Возьмите. Если вы случайно найдете что-то подозрительное, – он на секунду задумался, подбирая слово, – нет, не подозрительное, а я бы сказал, необычное – документы или фотографии, то дайте мне знать. Вы меня услышали? – Его голос снова наполнился металлом. – Вы сообщите об этом мне, а не в полицию.

Эйлин поняла, что нужно сменить тактику. Она даже выдавила из себя подобие улыбки и миролюбиво пожала плечами:

– Конечно.

– Я не монстр, я просто делаю свою работу.

– Я вас услышала.