Buch lesen: «Кубик Рубика и пятый битл»

Schriftart:

Маме и папе

Cover © Frode Skaren / byHands

The original title: Rubiks kube og den femte Beatle

«Дакота»

– Джон Леннон умер, – огорошил меня старший брат, когда я утром вошел на кухню, – какой-то чувак его застрелил.

Диктор говорил об убийстве, а внутри у меня словно что-то порвалось. Мама, облокотившись на столешницу, пустым взглядом смотрела в окно. Папа чуть потерянно топтался возле нее, а Харальд, мой брат, в одиночестве сидел за столом.

Нью-йоркский корреспондент описывал гигантскую толпу, собравшуюся на месте преступления, но потом вдруг перескочил на другую тему и затараторил о том, как стремительно растет в Норвегии черный рынок. Будто смерть Джона Леннона ничего не значит. Во мне всколыхнулась ярость.

Папа выключил радио и опасливо положил руку маме на плечо.

– Они все равно вряд ли воссоединились бы.

Мама вывернулась и направилась к двери, туда, где стоял я. Она прошла мимо, и к горлу у меня подступила тошнота. Через секунду дверь в спальню хлопнула. Повисло жутковатое молчание.

Махнув рукой на завтрак, папа молча вышел из кухни. То, как закрылась входная дверь, я скорее не услышал, а почувствовал.

– Вот хрень, – тихо пробормотал Харальд.

Ни мне, ни ему кусок в горло не лез, поэтому мы сунули в рюкзаки бутерброды, оделись и вышли из дома.

Отец ковырялся в саду под натянутым между яблонями брезентовым навесом. Там горела лампа, и в ее свете голые ветки на фоне неба напоминали когти. Мы заглянули под навес.

– Получил задний мост, – сказал отец и показал на предмет, больше похожий на канализационную трубу, а не на мост, – мне тот немец прислал, помните, я рассказывал. Это не вот прямо на сто процентов оригинал, но свое дело делает.

В куче металлолома на самом деле пряталась «Лорелей-1918», модель U12. Военный немецкий ретро-автомобиль. Или, точнее, металлолому им предстояло стать. Если верить папе, единственный в своем роде. И вся эта затея была особенно непростой, потому что фотографий автомобиля не существовало и отец не знал, как машина вообще выглядела. Судя по оттиску на двигателе, автомобиль собрали спустя всего неделю после окончания Первой мировой. Папа думал, что ее планировали как военную машину, но, так как война кончилась, ее переделали в обычную легковую машину. Шагнули из войны в мир. От грузовиков к легковушкам. Кроме уже известного моста, ржавой рамы, двигателя и нескольких мелких деталей, в этом агрегате не имелось ничего, что в моем представлении полагается иметь автомобилю. На моей памяти он вечно стоял под навесом. Оставив папу наедине с задним мостом, мы вывели из гаража велосипеды.

Велосипедные динамо тихо жужжали, а фары довольно безуспешно пытались осветить темный асфальт.

– Думаешь, она надолго слегла? – спросил я.

– Да на несколько дней, не меньше, – ответил Харальд, словно ему было все равно и он ничуть не тревожился.

От его спокойствия я разволновался еще сильнее.

– Она наивная до ужаса, – добавил он, – напридумывала, что битлы воссоединятся, устроят по этому случаю концерт и мы все на него поедем. «Битлз» больше не существуют. Они развалились в конце шестидесятых из-за ЛСД и Йоко Оно, да и перессорились вдобавок. И даже если бы они воссоединились, какой нам концерт, мы ж никуда не ездим.

Харальд часто бывал прав, но сейчас я с ним не согласился. Мы это всего две недели назад обсуждали. Мама с папой тогда ходили на прогулку, а когда вернулись, мама поставила «Битлз», подпевала и вообще вся светилась. «В тот день, когда “Битлз” снова выйдут на сцену, мы тоже будем там, – сказал папа и обнял маму, – вся семья. Мы туда доберемся, откуда бы ни пришлось».

Мама прижалась к нему, и они поцеловались. «Это будет чудесно», – сказала потом мама и потрепала меня по голове, после чего потянулась к Харальду, но тот увернулся.

Когда я вошел в класс, одна из девочек напевала All you need is love, но, увидев меня, замолчала. Никто мне ничего не говорил, но я ловил на себе их взгляды.

Я сел за парту и вытащил письменные принадлежности. Вроде как приготовился к сочинению.

На пороге возник Кеннет. Придирчиво оглядев меня, он подошел и уселся прямо мне на парту. Кеннет был самым мерзким ушлепком во всей нашей школе. Мой рост составлял метр шестьдесят, и Кеннет был ненамного меня выше, но среди девчонок пользовался популярностью. Почему – непонятно. Может, из-за подстриженных в «рыбий хвост» волос. Мне захотелось сквозь землю провалиться.

– Бедняга, – с деланым сочувствием сказал он, и я сжался, – гляди, это Джон Леннон. – Кеннет сложил пальцы в подобие пистолета и прицелился в учительский стол, – Бум! – Рука его дернулась, словно от отдачи.

– Свали отсюда, – сказал я, понимая, что за нами наблюдает весь класс, – не смешно.

– Не смешно? – Он заржал. – А чего ты ждал-то? Ты фанатеешь по группе, которая развалилась еще до Второй мировой. А жизнь-то на месте не стоит. Ты про KISS, например, слыхал?

Недавно KISS приезжали с концертом в Драммен, и Кеннет туда ходил. Публике там, говорят, вообще крышу снесло: зрители аж стулья ломали.

– Ага, слыхал. Вообще думаю, может, ту фотку из «ВГ» на стену повесить? – поддел я его, чувствуя, как тело гудит от адреналина. – Это мать предложила. Она говорит, без грима они такие милашки.

Журналист из «ВГ» сфоткал музыкантов KISS без грима, так что теперь все знали, как те на самом деле выглядят. Фанаты от злости прямо сбесились.

Кеннет спрыгнул с парты, схватил меня за грудки́ и сдернул со стула.

За секунду мою дерзость сменил страх.

– Кеннет! – в дверях показался Сосиска. – Сядь на свое место.

Я был спасен.

Сосиска объявил темы сочинения, но мысли в голове у меня плясали.

Первая тема звучала так: «Каким образом новые виды совместного проживания повлияют на наше общество в будущем?»

Сосиска приложил копию статьи, в которой некий сексолог утверждал, будто уже сейчас, в восьмидесятых, люди начнут назначать своим отношениям «испытательный срок». Женщины и мужчины будут жить друг с дружкой, не вступая в брак. Возможно, мы даже и детей рожать будем вне брака. В правоте этого эксперта я очень сомневался. Может, в Осло все именно так и живут, но тут, на Ролвсёе, мужчины живут вместе с женщинами, только если они женаты. Тем не менее эту тему я и выбрал, но сосредоточиться не получалось. Перед глазами стоял висевший у меня в комнате плакат с битлами – увеличенная обложка к альбому Let it be. Снимок был сделан в 1969 году, перед тем как «Битлз» распались. У каждого музыканта – отдельная фотография, будто они уже существовали каждый по отдельности. Джон Леннон в маленьких круглых очках, длинные пряди падают на лицо. Наверное, дул ветер, потому что волосы немного растрепаны. Стильненько. Сам я не стригся уже с мая и теперь твердо решил отращивать волосы.

Наверное, фанатеть по битлам – идиотизм. В школе Хаугеосен я один такой и был. Но сейчас с этим уже ничего не поделаешь. Прикинься я вдруг фанатом KISS – все станет еще хуже. Тогда все ко мне вообще потеряли бы доверие. Выбрал группу – так будь любезен, фанатей за них. С футболом то же самое. Не прекратишь же ты болеть за «Манчестер» и не уйдешь в фанаты «Ливерпуля» лишь оттого, что твоя команда временно терпит неудачу.

Спустя час я по-прежнему не смог написать ничего, кроме темы. Как я ни пытался, ничего не выходило. Я посмотрел на Сосиску. Тот с отсутствующим видом глядел в окно, прямо как я. Поскрипывание ручек вокруг мешало сосредоточиться. Собравшись с силами, я тоже взял ручку и размашисто написал поперек листа: «Imagine». Мне сразу полегчало. И подписался: Андерс Ундердал. Пару минут я поразглядывал написанное, а потом собрал вещи, сдал Сосиске работу и вышел из класса.

Когда я вышел, во дворе было пусто. Обычно я дожидался Фруде, однако сегодня сел на велосипед и поехал домой. Было еще светло, но вскоре подползут сумерки и на землю опустится темнота. Я мерз, и мне было по-настоящему одиноко.

Часть первая

Прощай, старшая школа

Учителя выстроились вдоль стены. Они пытались держаться непринужденно, но получалось у них не очень – они же учителя. Директор стоял на сцене за кафедрой. Он нарядился в светлый костюм и голубой клетчатый галстук, но за три года, что мы проучились в старших классах, седины у него явно прибавилось. Мы беспокойно ерзали на поставленных ради такого случая стульях, парни в рубашках и пиджаках, девчонки – в коротких юбках и летних платьях.

Я надел вельветовый пиджак Харальда, потому что вся моя одежда внезапно уменьшилась в размере: брюки будто сами собой укоротились, а рубашки стали тесными. Как будто сели после стирки. Даже «битловская» куртка – и с той пришлось попрощаться, и сейчас она пряталась в самой глубине шкафа у меня в комнате.

– От имени руководства школы и всех учителей мне хотелось бы поприветствовать наших выпускников и их родителей здесь, на выпускном вечере в старшей школе Хаугеосен. – Директор оглядел собравшихся.

Свободных мест в зале оставалось немало, но Юлия села возле меня. Вообще от излишней стеснительности она не страдала, но почему-то она сперва спросила, свободно ли место рядом со мной. Обычно она сидела вместе с двумя другими девочками из Хауге. Юлия была милая, однако в то же время какая-то немного отстраненная, что ли. По крайней мере, со мной. Сейчас она, в бледно-розовом пиджаке и короткой белой хлопчатобумажной юбке, сидела и болтала ногами, а я радовался, что она так близко. Я влюбился в Юлию в первый же год в старшей школе, и, судя по всему, меня еще долго не отпустит.

Заметил я ее только во втором семестре, и, когда я говорю «заметил», это вовсе не означает, что она держалась в стороне. Как раз наоборот. Мы полгода учились в одном классе, скучали на уроках, а на переменах топтались перед школой. Но я ее не видел. Сейчас у меня это в голове не укладывается. Понять это настолько сложно, что я задаюсь вопросом: а если бы мама мне так и не вышила «битловскую» куртку, может, я так и не заметил бы Юлию?

* * *

Куртка была маминой идеей. Я, конечно, чуял, что без последствий не обойдется, но ничего не сказал. Харальд бросил пару замечаний, но я сделал вид, будто не слышу. Зато на маму смотреть было приятно, когда она, горя от воодушевления, показывала мне, как продвигается работа. Она почти закончила вышивать, когда застрелили Джона Леннона, а спустя всего пару дней после убийства мама уже собралась с силами и опять взялась за вышивку. В первый день, когда мне предстояло выйти на улицу в этой куртке, я стоял в прихожей, а мама порхала вокруг меня. Она радовалась, и я от этого тоже радовался. Я повернулся и посмотрел в большое зеркало себе на спину. Буквы были разноцветными, слегка в стиле хиппи. Как в «Сержанте Пеппере»¹.

THE BEATLES
JOHN
PAUL
GEORG
RINGO

Я нарывался на неприятности. В старшей школе Хаугеосен никто не разгуливает с именами битлов на спине. Не в 1980 году. У Кеннета имелась куртка с Kiss, такая, с шипами. Как полагается. Ну, еще AC/DC прокатили бы. Хуже битлов была только ABBA, но уж таких смельчаков вообще не нашлось.

Я гляделся в зеркало, и мне было не по себе, но я твердо решил не отступать. Не моя вина, что я родился на двадцать лет позже, и я вознамерился бороться.

Накануне несколько дней шел снег, поэтому на улице стало посветлее. Чтобы приспособить велосипед для зимних дорог, мы обматывали шины велосипедными цепями и накачивали их до предела. Эту штуку Харальд изобрел, и кататься при помощи этого изобретения можно было даже по толстому льду. «Битловскую» куртку мама сшила из тонкой джинсы, но вниз я поддел вязаный свитер. Сойдет. Как обычно, мы с Харальдом дождались на перекрестке Фруде.

– Зацени! – Я снял рюкзак и повернулся вышитой спиной к Фруде.

Мы с Фруде дружим с незапамятных времен. У меня есть фотка, где мы с ним сидим перед тортом, из которого торчит одна-единственная свечка. Мы торжественно восседаем на двух крошечных стульчиках, а между нами – стол с этим гигантским тортом. Мой это день рождения или его – не знаю. Снимок черно-белый, но я уверен, что волосы у Фруде уже тогда были морковно-рыжими. По крайней мере, кудряшки те же, что и сейчас. Когда мы пошли в старшую школу, Фруде осточертело с ними бороться, и поэтому он просто коротко стригся. Получалось такое короткое рыжее «афро». Стильненько. Маме нравилось, что мы с Фруде дружим. Ведь он, как ни крути, гений, и не исключено, что это и на меня перекинется.

– Они т-т-тебя в к-кусты к-кинут, – чтобы выдавить наконец последнее слово, Фруде яростно потер ухо.

Мы делали вид, будто его заикания не замечаем. Он же, в свою очередь, вел себя так, словно ему все равно, но я почти уверен, что он бы все отдал, чтоб не заикаться.

– Это вряд ли, – сказал я, чувствуя, как крепнет неуверенность, когда представил колючие кусты между футбольным полем и школьным двором. Про их колючки мне Харальд рассказывал: попав в кровь, они могут дойти до самого сердца. И если это произойдет, тебе конец. Харальд тогда еще щелкнул пальцами – нагляднее показать, как остановится сердце. Финито.

Мы вошли в класс, остальные расселись за парты, а я стоял, не в силах заставить себя снять со спины рюкзак. Сердце так колотилось, что наверняка всем вокруг было слышно, и где-то внутри заклокотала вдруг злость на маму. Надо было отказаться. Это же безумие.

– Ты почему не садишься, Андерс? – спросил Сосиска.

Он уже стоял у доски с мелом наготове. У меня не оставалось выбора. Я поглубже вдохнул, задержал дыхание и, повернувшись спиной к классу, сбросил рюкзак. Повисла гробовая тишина. Сердце стукнуло еще четыре раза.

– Ты чего, совсем головой поехал?

Кеннет. Ну естественно, Кеннет. Я старался побыстрее придумать ответ, но все пялились на меня, а соображать в такой обстановке – все равно что пытаться думать, сунув голову в ведро с теплой мыльной водой. И если срочно не вдохнуть, то я задохнусь.

Из воды меня вытащила Юлия. Она и еще две девочки из Хауге пришли к нам в класс осенью, но вели себя тихо и незаметно. До этого момента я, кажется, даже и голоса-то ее не слыхал. Сказала она это тихо, но с неожиданной силой и уверенностью, не услышать которую было невозможно:

– А по-моему, куртка клевая.

Все уставились на заднюю парту в углу, туда, где сидела Юлия. От нее подобного никто не ожидал. Ее лицо медленно залило краской, но глаза Юлия не опустила.

– Клевая? – голос у Кеннета внезапно уполз на пару октав вверх. Со мнением девчонок вынужден был считаться даже Кеннет.

– Ну да, «Битлз» клевые. А теперь Джона Леннона вообще застрелили. – Лицо Юлии снова побледнело, и она бесстрашно посмотрела на Кеннета. Тут ее темные волосы упали прямо на ясные карие глаза, Юлия подняла левую руку и заправила прядь за ухо. А в следующую секунду Юлия взглянула прямо на меня.

Где-то в голове что-то щелкнуло. Меня непреодолимо потянуло к Юлии, и все вокруг вдруг наполнилось смыслом. Противостояние. Сила. Упрямство. Время замерло. Кеннет прекратил существовать. Класс поплыл перед глазами, а движения замедлились. Остались лишь мы с Юлией, которая все не сводила с меня глаз. Мы так еще долго стояли, пока тишину не нарушил Сосиска:

– Если сударь соблаговолит сесть на свое место, я смогу наконец начать урок.

Юлия отвела взгляд, ноги у меня подкосились, и я шмякнулся на пол. Класс грохнул от хохота, а я вскарабкался на стул.

Остаток урока превратился в кашу. Я слушал Сосиску, но слов не понимал. Что-то во мне сдвинулось. Будто кто-то перетасовал мои чувства.

* * *

– Мы отпускаем вас в жизнь, и это немного странно, – проговорил со сцены директор. Я снова находился в спортивном зале. – А ведь совсем недавно вы только начали здесь учиться, и мы приветствовали вас здесь, в этом же зале.

Время и правда довольно быстро куда-то девалось, но, честно говоря, три года в старшей школе – это ровно на три года дольше, чем хотелось бы.

Позади кто-то громко расхохотался, и я машинально обернулся. Ну, естественно. Звездная команда. Вообще-то это мы их так прозвали, потому что они играли в хоккей в клубе «Звезда» и разгуливали в красно-белых толстовках. Даже сегодня в них сюда явились. Они были из Лислебю и жили в совершенно другом мире.

Первое время они меня не трогали, но в день моего появления в «битловской» куртке моему покою пришел конец. Далеко не все может сходить тебе с рук.

Ко всему прочему лидером «звездных» был Кеннет. Папа говорил, что девяносто процентов всех злодеев в мире – это старшеклассники и что в старшие классы не стоит отправлять тех, кому меньше восемнадцати. И тут он прав.

* * *

В тот день, когда я заметил Юлию, мы с Фруде вышли на переменке из класса. В вестибюле топтался народ.

– Эй, Битлз! Спой-ка нам Yesterday!

Кеннет. Они со «звездными» стояли в дверях и отходить явно не собирались.

Дело принимало серьезный оборот. Кеннету достаточно было рукой махнуть – и его приятели в толстовках бросились бы на нас.

Народ в вестибюле замер, и даже наши самые популярные выглянули из-под лестницы, где обычно собирались.

– Да класть на него, – прошептал Фруде и подтолкнул меня к выходу.

В этот миг я увидел Юлию. Она стояла чуть поодаль, на лестнице, и смотрела прямо на меня. В животе у меня потяжелело, словно туда налили горячего масла.

У меня вдруг не оказалось выбора. И я запел:

– Yesterday… – Я пел, уговаривая голосовые связки и ломающийся голос не предавать меня, – all my troubles seemed so far away…

Звучало не очень, но я не отступал, допел до конца, а потом еще немного помурлыкал себе под нос, прямо как Пол Маккартни в оригинальной версии.

Сперва в вестибюле было тихо – так тихо, как бывает разве что в летние каникулы, но потом все оживились, а несколько девочек даже захлопали. Собравшиеся вокруг Кеннета беспокойно переминались с ноги на ногу, я поднял глаза и посмотрел на Юлию. На лице ее сияла чудесная улыбка.

Все закончилось, мы двинулись дальше. Кровь бурлила от адреналина.

Мы уже дошли до двери, когда Кеннет окликнул меня:

– Э, Андерс, погоди-ка!

Я остановился, и взгляды всех вокруг вновь устремились на меня.

– У тебя там в Джордже буквы не хватает. Там в конце «е» должна быть.

А ведь он прав, понял я. Вот идиотизм-то. Как же я сам этого не понял? Уму непостижимо. Ведь Харрисона зовут не Георг, а Джордж. И он не норвежец. Такие вещи матерям полагается знать.

– Куртка еще не совсем дошита, – бросил я, зная, что мне никто не верит, и едва не захлебываясь от стыда за свое невежество.

Когда, вернувшись из школы, я зашел на кухню, мама просияла.

– Привет, Андерс. Я твое любимое блюдо приготовила, – по всему дому пахло котлетами.

– Отлично.

– Как всем твоя новая куртка?

– Они сказали: круто. Можно сказать, получилось удачно.

– Вот и чудесно!

Она погладила меня по щеке, но от ее прикосновения я почему-то разозлился. Пришлось мне поднапрячься, чтобы мама не заметила. Ей-то легко расхаживать по дому и слушать песенки битлов – ведь ничего доказывать всяким уродам ей не надо.

В ту ночь я порадовался, что нас, мальчиков, на уроках труда обучили управляться иголкой с нитками. Не возьмусь утверждать, что вышивка получилась как у мамы, но, когда я наконец потушил свет, Георг превратился в Джорджа.

* * *

– Гордитесь своими достижениями! Лично мне кажется, что все вы готовы сделать следующий шаг, – продолжал директор.

Когда мы вышли из дома, на термометре уже было больше двадцати градусов, окна в спортивном зале не открывались, поэтому вскоре там сделалось невыносимо. Даже учителя себе места не находили. Я взглянул на них. Каприно, Чёрвен, Грейпфрут и Чувачок. Почти у каждого имелась кличка, и каждый знал о ней, но в их присутствии мы никогда этими кличками не пользовались. Однако это в каком-то смысле уравнивало нас: они нам оценку, мы им кличку.

Я посмотрел на Сосиску. Он потел в самом углу в пиджаке. По словам Харальда, к Сосиске эта кличка приклеилась после того, как он принес на урок сосиску в термосе. А класс как раз писал сочинение. Только и всего. Положил в термос сосиску – и кличка готова. Отныне ты Сосиска, а уж если тебя разок так назвали, то теперь только так звать и будут. В последний год он на несколько недель исчезал, но потом возвращался как ни в чем не бывало. О нем много чего говорили, но я в эти разговоры не лез. Сосиска обладал кое-чем невероятно ценным для меня: он лично видел «Битлз».

* * *

Когда Сосиска рассказал мне об этом, я дежурил.

Все остальные вышли на большую перемену, но я, будучи дежурным, остался и наводил в классе порядок. Сосиска что-то читал у себя за столом. Я выбрасывал раскиданную по классу бумагу из-под бутербродов, как вдруг заметил, что Сосиска за мной наблюдает. Мне сделалось не по себе. Я взял губку и, не удосужившись даже намочить ее, вытер доску. Я уже почти закончил с уборкой, когда Сосиска спросил:

– А почему ты вдруг стал фанатом «Битлз»?

Учителя тоже видят мою «битловскую» куртку – это я понимал, вот только не думал, что кто-то решится перепрыгнуть разделяющую нас пропасть и заговорит об этом. По крайней мере, от Сосиски я этого точно не ждал. Я посмотрел на него. Он откинулся на спинку стула и сложил руки за головой. Волосы зачесаны назад и блестят – похоже, от геля, а рукава пиджака такие белые от мела, словно он вытирал ими доску. До пенсии ему еще оставалось немало лет, однако лицо уже избороздили морщины. Тридцать сигарет в день – это вам не шутки. Кисловатый запах курева доползал даже до меня. Именно поэтому мы хорошенько думали, прежде чем поднять руку и попросить Сосиску о помощи.

– Ну, лучше их песен нету.

– Да, до меня дошли слухи, что ты тут перед Рождеством пытался кое-что исполнить у нас в вестибюле. – Он зашел чересчур далеко, и я разозлился. – Значит, в один прекрасный день ты проснулся и понял, что фанатеешь от битлов?

Да чего ж он не уймется-то?

– То есть фанатеешь от группы, которая распалась, когда тебе было – сколько? Три года?

– Это самая крутая группа в мире, – упрямо повторил я, – мне непонятно, почему другие от них не фанатеют.

Он обдумал мой ответ.

– Но будь ты фанатом KISS, тебе б и жилось легче.

– Ага, но это означало бы, что у меня отвратный вкус.

Он кивнул, явно довольный услышанным.

Доска по-прежнему была грязной, но я схватил рюкзак и шагнул к двери. Я был уже у порога, когда Сосиска снова заговорил:

– А я как-то пил с битлами пиво.

Я замер, ухватившись за ручку двери. Сосиска довольно улыбался.

– Врете.

– А вот и нет. Не вру.

Он мог с таким же успехом сказать, что летал вместе с экипажем «Аполлона» на Луну. Мне б даже в бреду не пришло в голову связать Сосиску с битлами.

– Расскажите!

– Это долгая история.

– Если вы хоть одним глазом видели битлов вживую, я согласен тут до утра просидеть.

Я уселся на парту, свесив ноги. Эту историю я просто обязан узнать. И не важно, правдивая она или нет.

– С тех пор немало лет прошло.

– И что?

– Дело было в шестидесятых, я работал учителем в школе Хешлеб в Осло. В те времена я, можно сказать, отличался слегка неформальными вкусами.

Сосиска рассмеялся – правда, я так и не понял почему, – а после выложил длинный рассказ о том, как в 1963-м он поехал учиться в Советский Союз. С «Битлз» эта поездка была никаким боком не связана. Он рассказал, как его номер в гостинице обыскивали и как он постепенно утратил все иллюзии. Я его не прерывал. Если я хочу услышать про встречу с битлами, то надо потерпеть.

– Поэтому в самолет из Москвы до Женевы мы сели с великим облегчением, – сказал Сосиска. Эта часть рассказа явно закончилась.

– Значит, это вы «Битлз» не в Москве видели? – нетерпеливо встрял я.

– Нет, и, если уж на то пошло, не в Женеве. Но там мы сели на поезд и доехали до Монтрё, где как раз был концерт.

– И на нем выступали битлы?

– Нет, – он снисходительно улыбнулся, – кто играл, я уж и позабыл. Но после концерта мы попали на сейшен. Вообще-то это было закрытое мероприятие, но парень из службы помощи туристам решил расстараться перед иностранцами и достал для нас билеты.

– И «Битлз» там играли?

Он пропустил вопрос мимо ушей.

– Поздно ночью мы заметили нашего знакомого из службы помощи туристам. Он сидел за столиком возле сцены и махал нам. Мы присели к нему, он угостил нас пивом и представил всем остальным за этим же столиком. Вот так мы и познакомились, – он на миг умолк, – с «Битлз».

– Нет. Так не бывает.

– Это были они – Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон и Ринго Стар. С такими длинными волосами, что я было принял их за парики.

– И другие их не узнали? Да там публика небось с ума посходила?

– Они тогда еще не стали знаменитыми. В Англии к тому моменту они успели выпустить пару пластинок, но в Европе о них мало кто слышал. Уж тем более в Монтрё. В этом-то и проблема: они подписали договор об участии в телешоу, а продюсеры заявили, что группа недостаточно известная, и завернули их.

– Вот это продюсеры облажались, ничего не скажешь!

– Можно и так сказать. «Битлз» приехали в тот же день, что и мы, и им сразу же сообщили, что из афиши их название убрали. – Сосиска расхохотался так, что даже закашлялся.

Я подождал, когда он успокоится, и спросил:

– И какие они были?

– Подробности я позабыл. Дело-то было давно. И вели они себя тихо. Пили пиво и слушали музыку. Они, похоже, сильно расстроились.

Сосиска умолк и безразлично уставился в окно.

Я выждал несколько мучительно долгих секунд и спросил:

– А еще?

Он повернулся ко мне. Лицо у него как-то изменилось. Погрустнело, что ли.

– Ну, больше ничего и не произошло. Сейшен закончился ближе к завтраку. Мы все поели и разошлись.

– История нереальная! А вы с ними потом еще встречались?

– Нет, и лишь однажды осенью, когда весь мир запел She loves you, до меня дошло, что те четверо волосатиков были не обычными однодневками.

Я помедлил, но набрался храбрости и сказал:

– А я поеду и увижу их.

– Кого?

– Пола, Джорджа и Ринго. Тех троих, кто еще жив.

– Ты поедешь посмотреть на битлов?

– Ну да. А что, круто, разве нет?

Он рассмеялся, но по-доброму:

– А почему бы и нет? Ведь они и правда бродят где-то по миру.

Он поднялся, взял свою черную кожаную сумку и пошел к выходу, но по пути остановился и повернулся ко мне:

– У меня есть почти все альбомы «Битлз». Если хочешь, заходи как-нибудь, посмотришь.

Всего за несколько минут до этого я и мысли бы не допустил, что можно взять и поехать в гости к Сосиске, но теперь все изменилось. Он побывал на Луне.

Если в классе узнали бы, что я бывал в гостях у Сосиски, то решили бы, что у меня крыша съехала. Для своих одноклассников я бы тогда считай что умер. Ущерб моей репутации был бы нанесен непоправимый. Тем не менее спустя две недели я сел в автобус и отправился в Фредрикстад.

Было холодно, и, когда я проходил мимо собора, уже начало смеркаться. Я спросил дорогу у старичка на лавке, но даже с его объяснениями я не сразу отыскал расположенный по написанному на бумажке адресу дом.

Наконец я вышел к большому особняку, красивому, с двумя колоннами у двери. Однако краска со стен давно облупилась. Во дворике стоял обледеневший, ржавый садовый столик, а в кустах валялся стул. На кованой калитке явно катались: петли покосились и калитка уткнулась в землю. Я прочел имя на почтовом ящике. «Пия и Сверре Бернер». Все верно, осталось позвонить.

Звонок не работал, и я собрался уходить. Да, мы договорились, что я приеду, но теперь я смогу сослаться, что никто не открыл. Мимо прошел какой-то парень с собакой. Та остановилась возле Сосискиного забора и пометила столбик. Я постучал в дверь.

Сосиска открыл почти немедленно. Он увидел меня и расплылся в улыбке. Пиджак он снял, но рубашка и брюки были теми же, в которых он приходил в школу. По крайней мере, мне так показалось. Я часто ломал голову, ходит ли он в одной и той же одежде каждый день или же у него много одинаковых вещей.

– Привет, Андерс, молодец, что пришел. Долго дорогу искал?

– Нет, – соврал я, – спросил – и мне подсказали.

Он провел меня по коридору на кухню. Здесь явно недавно прибирались, однако я унюхал слабый запах курева, пробивавшийся сквозь запах средства для мытья посуды.

Я думал, что у них и дети есть, но на это ничто не указывало – ни фотографий, ничего. На стене висела одинокая вышивка – две лошадиных головы. Сосиска открыл холодильник, и я разглядел внутри две банки варенья, две коричневые бутылки пива и кувшин буро-зеленого компота. Сосиска вытащил кувшин:

– Хочешь компоту?

Мне не хотелось.

– Да, спасибо.

Из шкафчика над столешницей он вытащил стакан. Сам он, похоже, пить ничего не собирался. Я проглотил содержимое стакана. Судя по вкусу, груша.

– Спасибо большое. – Я вытер рот.

Со взрослыми странная какая-то штука происходит. Вечно они пытаются напоить нас компотом. Я поставил стакан на столешницу и пошел следом за Сосиской в гостиную.

Пускай новинок в коллекции Сосиски и не было, но альбомов было и впрямь много. На двух длинных полках в ряд выстроились пластинки. Я провел рукой по тоненьким корешкам. Beach Boys, Creedence Clearwater, Боб Дилан, Элвис. Парочку я вытащил и принялся изучать подробнее. Обширная коллекция, прямо на редкость. Сосиска вытащил все пластинки «Битлз» и разложил их на столе.

Студийные альбомы у него были все. Двенадцать штук. Я взял в руки Please please me.

– Их первый. В Норвегии ни разу не выходил. Я купил его в Лондоне. Весь альбом они записали за один-единственный день в феврале шестьдесят третьего. Джон тут такой осипший, как будто неделю не просыхал. Честно говоря, по-моему, это его хриплый голос сотворил чудо.

Слушая Сосиску, я ощущал неловкость: по сравнению с ним я почти ничего не знал. Я, правда, прочел книгу о битлах, которую нашел в библиотеке, но о песнях и альбомах там мало чего рассказывалось.

– А у вас есть любимый альбом? – спросил я, разглядывая обложку Abbey Road и Пола Маккартни, босиком переходившего дорогу.

– «Сержант Пеппер».

– Он вышел в тот год, когда я родился, – вставил я, обрадованный, что могу хоть что-то добавить.

– Шестьдесят седьмой. Лето любви.

Мы рассмеялись, Сосиска достал пластинку и поставил ее в проигрыватель. По обе стороны от полок стояли две большие колонки. Сосиска поднял тонарм и осторожно опустил иглу на пластинку. Из колонок полилась металлическая органная мелодия, такая простая, что ее, казалось, двумя пальцами наиграть можно. А потом раздался голос Джона Леннона.