Buch lesen: «Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен»
Предисловие
Предисловие, серьезно? Да, действительно, это именно оно. М-да, предисловие… Никогда раньше не писал предисловий, и вот на тебе – пожалуйста. Конечно, мог бы изящно и лаконично обойтись без предисловия, но, увы, в этой книге оно уместно и оправдано. Можно сказать, что это мой предисловный дебют. Или что я сейчас прямо на ваших глазах лишаюсь предисловной девственности. И даже, что… Нет, пожалуй, людям впечатлительным в той или иной мере, как и их равнодушным собратьям по интеллекту, вполне хватит и этих образов.
Итак, предисловие.
В далеком и, думаю, суровом 1924 году русско-советский литератор Юрий Карлович Олеша написал роман-сказку «Три толстяка». Революция, окончательно победившая Россию (или в России – кому как больше или меньше нравится), на тот момент была 7-летней девочкой, а Мир, пришедший на смену Гражданской Войне, – 2-летним младенцем. Сам Юрий Карлович тоже был весьма молод – 25 лет отроду. И вот молодой человек создал волшебный и даже «волшебный» во многих отношениях текст о трех бесстыжих и бессердечных толстяках-угнетателях, сердечно ненавидимых народом.
Относительно недавно, одним дождливым вечером осени 2016 года я шел по улице Народного Ополчения. Передо мной неспешно плыли три молодые особы – пышные и с зонтиками. Они беззаботно болтали о чем-то своем и весело смеялись. Улыбчивые девушки выглядели чрезвычайно мило. Возможно, беседа их касалась веры, надежды, любви, живописного или поэтического искусства, пушистых котят либо чего-то другого не менее возвышенного и прекрасного. Но существовала одна проблема – собой, своими телами и зонтиками они перекрывали весь тротуар, и обойти их не было ни малейшей возможности.
Образ трех облачно-воздушных и при этом совершенно «необходимых» толстушек (а, быть может, и название улицы Народного Ополчения сыграло свою роль), пробудил воспоминания о книге «Три толстяка».
«Три толстяка» – мне, родившемуся в Советском Союзе в тот последний год, когда уже далеко не здравствовал, но еще более-менее существовал Леонид Ильич Брежнев, родители читали эту книгу перед сном. С той поры прошло более четверти века. Революционные сказки давно вышли из моды, а кинофильмы, поставленные по ним, исчезли с телевизионных экранов. Тем не менее, в моей памяти сохранилась фабула «Трех Толстяков». Лихой сюжет, в котором простой трудолюбивый Народ некой безымянной страны под предводительством оружейника Просперо и гимнаста Тибула ведет ожесточенную борьбу с Государственной Машиной Зла и Несправедливости, управляемой Тремя Толстяками. Народ тотально беден, а Толстяки и все госслужащие не только запредельно алчны и жестоки, но и фатально глупы. Народу помогают могущественные силы. Ум, честь и совесть всей страны – доктор Гаспар Арнери внедряет в замок цирковую артистку Суок, принявшую вид любимой куклы толстяцкого наследника Тутти. Благодаря удачным действиям малолетней диверсантки, своевременному ренегатству регулярных войск, шустро переметнувшихся на сторону повстанцев, и беспросветной тупости Трех Толстяков и их министров, революция проходит на ура. Все богатые и толстые оказываются за бортом корабля истории, а все нищие и тощие радостно пляшут и поют. Полный хеппи-энд.
Под впечатлением от случайной встречи на дождливой улице и действием воспоминаний о «Трех толстяках» у меня родилась задумка – взять сюжет сказки Олеши и заменить в ней жадных и скудоумных кровопийц-толстяков прекраснодушными дамами, радеющими о благе и процветании народа вверенной им страны.
Как обычно поступает человек, задумав склепать ремейк чего-нибудь? Я представляю себе это так: он тщательно изучает оригинал, решает, какие компоненты будут модифицированы, что останется без изменений, и от чего стоит вообще избавиться. Он запоминает сюжет и особенности персонажей, чтобы использовать их по собственному разумению. По сути, такой ремейко-творец заглядывает в конец книги и, придумав финал, инкрустирует мясо текста деталями, которые к этому финалу должны привести. Если же финал остается неизменным, писатель работает только с декорациями (например, внедряет Зомби в роман «Гордость и предубеждение»). Или переносит действие из отдаленного прошлого в современность (как любят сейчас поступать с Шерлоком Холмсом). Или заменяет всех персонажей-мужчин на женщин и наоборот (как в новых «Охотниках за приведениями»). В любом случае, все базируется на твердом знании исходного материала.
Я же создание «Трех Толстушек» превратил в особого рода игру. Раздобыв электронную версию книги «Три толстяка», я принялся за хирургическую операцию в режиме реального времени безо всяких правил и анестезии. Не заглядывая вперед ни на один абзац, я синхронно переводил и перекраивал текст – строчку за строчкой. Пусть я в общих чертах помнил сюжетную линию оригинала, «Три толстяка» таили для меня множество сюрпризов. Я понятия не имел, что скажет или сделает тот или иной персонаж Олеши в следующий момент, при том, что у меня к моменту настоящему этот персонаж уже успевал наговорить и натворить всякого. Приходилось выкручиваться – не оборачиваясь, на ходу подбрасывать в печку истории новые обстоятельства, которые бы не дали двигателю повествования заглохнуть, а логике – протухнуть. В результате роман «Три Толстушки» получился экспромтом, во многом неожиданным для меня самого.
Современниками произведение Юрия Олеши было принято неоднозначно. Осип Мандельштам высказался о «Трех толстяках» следующим образом: «это хрустально-прозрачная проза, насквозь пронизанная огнем революции, книга европейского масштаба». Дочь Корнея Чуковского Лидия, видный редактор, публицист и диссидент, осталась недовольна тем, что «мир, создаваемый Олешей, – это мир вещей, а не мир человеческих чувств», и, к тому же «основная тема тонет в капризах сюжета». Рецензия на «Трех толстяков», опубликованная в еженедельнике «Читатель и писатель», была озаглавлена и вовсе обидным образом – «Как не следует писать книги». Сам я не стану оценивать ни художественную ценность сказки Юрия Карловича, ни особенности его литературной выразительности хотя бы по соображениям этики и писательской солидарности.
Как и в «Трех толстяках», в «Трех Толстушках» есть все: хрустальная проза, европейские огонечки, мир вещей, капризы сюжета и развернутое руководство о том, как не стоит писать книги. Кроме того в романе присутствуют сцены употребления всевозможных веществ, секса различных традиций, насилия над людьми, животными и киборгами. В свою защиту (хотя, вероятно, мои слова могут быть использованы против меня) скажу, что работа над «Тремя Толстушками» принесла мне истинное наслаждение.
Часть первая
Артист Канатов
Глава I
Не лучший день доктора
Гаспаряна
Лучшие времена закончились. Велика вероятность, что они и вовсе никогда не начинались. Их придумали, чтобы маленьким детям было не так страшно взрослеть. К тому же некоторые болтуны умеют так вдохновенно сочинять, и рассказы их о лучших временах так убедительны, что не только дети, но и многие простодушные взрослые принимают выдумку за правду. И верят в то, чего никогда не было. Надеются на то, чего никогда не будет. И любят. Просто любят, насколько бы плохи времена ни были.
В одно из не самых лучших, но и далеко не худших времен случилось родиться одному человеку. Его фамилия была Гаспарян – в точности как у его папы, дедушки, прадедушки и так далее. Звали нашего Гаспаряна Сержем, в отличие от папы Артура, дедушки Гамлета и прадедушки Мэлора. Как и все мужчины в роду Гаспарянов, Серж стал доктором – выбирать ему не приходилось. Папа Артур с малолетства твердил Сержу, что доктор не просто человек, а существо, наделенное сверх способностями, практически волшебник. Талантливый доктор, говорил Артур Гаспарян, может что угодно, даже вылечить совершенно здорового человека и получить за это баснословное вознаграждение. Или заработать кучу денег, всего лишь наблюдая за уходом из жизни безнадежно больного.
Ребенок, простодушный человек и любой другой, кто верил в волшебство, мог бы легко принять Сержа за чудотворца. Но Серж был всего лишь доктором, выросшим из мальчика, который в школе не спал на уроках, а учился. Доктором, получившимся из юноши-студента, который не прогуливал лекции, а пытался впитать в себя как можно больше знаний. Доктором, который верил, что способен на большее, чем вылечить здорового и не навредить умирающему.
О Серже Гаспаряне и его удивительных способностях знали все: и полицейский, и налоговый инспектор, и министр здравоохранения. А студенты сочинили о нем целую песню с таким припевом:
Как лечить энцефалит,
Что поделать, если СПИД,
Или гвоздь застрял в глазу,
Или прыщик на носу, -
Доктор Серж – поможет он,
И попросит миллион
Что правда, то правда. Доктор Гаспарян был действительно талантливым и весьма высоко оплачиваемым врачом.
Однажды по весне, в мае, погода выдалась настолько хорошей, что даже в салоне дорогого и чрезвычайно комфортабельного такси, которым обычно пользовался Гаспарян, было бы чувствительно хуже, чем снаружи. Оценив это редкое природное явление, доктор Серж решил изменить своим привычкам, отказаться от вызова такси с услужливым шофером и прогуляться пешком. К тому же, как бы оправдывая нерациональность своего порыва, он подумал, что сможет во время прогулки повстречать новых пациентов, в том числе и весьма состоятельных.
Гаспарян, не совершавший пеших прогулок со времен студенческой молодости, перед выходом на улицу предпринял все разумные меры предосторожности. Серж надел грязный дырявый плащ, принадлежавший Ивану Никитовичу – его стиральщику-пыли-с-комиксов, скрыл глаза за большими солнцезащитными очками, натянул антибактериальную маску-респиратор и надвинул на нос широкополую шляпу. Никто не смог бы узнать в нем успешного доктора, в чьем бумажнике одних только золотых и платиновых карт было не менее дюжины. Чтобы нежелательные встречи во время прогулки не привели к плачевному исходу, Гаспарян взял тяжелую трость, скрывающую длинный и чрезвычайно острый кинжал, а под плащом за поясом брюк примостил короткоствольный пистолет-автомат с полной обоймой. Еще раз мысленно проверив, не забыл ли он чего, Серж поставил пистолет-автомат на предохранитель и решительно распахнул дверь, отделявшую его от внешнего мира.
День был поистине чудесный: солнце сияло исключительно мягко и равномерно, даря тепло и при этом не угрожая коже ожогами; трава была такой свежей, зеленой и чистой, что ее можно было бы продавать в супермаркете под видом изысканного салата; птицы пели куда лучше любого из популярных артистов эстрады, к тому же совершенно бесплатно; легкий ветерок освежал пуще кондиционера и приносил ароматы, какие и не снились именитым спа-салонам.
– Ай, хорошо! – сказал доктор Гаспарян. – Только все-таки нужно надеть под плащ бронежилет. Весенняя трава может быть обманчива – никогда не знаешь, кто в ней скрывается и чем он вооружен.
Закончив сборы, Серж поправил очки и маску-респиратор, захватил свой ящичек, вроде дипломатического чемоданчика, в котором лежал набор антидотов, кровоостанавливающие средства, антибиотики и два запасных магазина для пистолета-пулемета, и пошел.
Самые прекрасные места были в самом центре города – там, где находился Дворец Трех Толстушек. В пору первой юношеской влюбленности, увы, безответной, доктор Гаспарян часто посещал эти места. Тогда он гулял по огромному парку, посреди которого стоял Дворец Трех Толстушек. Смотрел на зеркальную гладь окружавших его глубоких каналов, наполненных кристально чистой водой. Любовался искусными коваными цветами, украшавшими перила железных мостов, перекинутых через каналы. В парке росли самые интересные породы трав, здесь звенели самые красивые жуки, порхали самые яркие бабочки и пели самые сладкоголосые птицы. Все это производило на молодого Сержа сильное впечатление. «Если здесь так хорошо, то и в других местах все должно быть не так уж плохо. Если любовь моя несчастлива, то только потому что, я еще не нашел ее. Нужно надеяться и верить, верить и надеяться, и любить, пусть пока я еще не знаю – кого», – так думал Гаспарян в те далекие дни одиноких прогулок, о которых у него остались лишь смутные воспоминания. И сейчас эхо этих воспоминаний позвало Сержа, и, вняв этому беззвучному зову, он отправился в самый центр города к парку Трех Толстушек.
«Зря я так долго не пользовался ногами. Совсем неподъемные стали – только переставишь левую, не успеешь отдышаться, как уже пора двигать правую ногу. А ведь когда-то они были легки, пружинили и неслись куда-то вдаль – словно им хотелось немедленно попасть в такие места, о которых даже у головы понятия не было», – подумал доктор Гаспарян. От тяжести бронежилета, сковывающего грудь, у него заболела спина, да и чемоданчик тянул руку неприятно и казался ношей, от которой хотелось бы избавиться.
Неспешно, но тяжело отдуваясь, изрядно вспотев и утратив всякое удовольствие от прогулки, доктор Гаспарян дошел до площади, за которой начинался городской парк. Вся площадь была запружена народом.
«Разве сегодня среда, пятница или воскресенье? – усомнился доктор. – Так нет же. Сегодня вторник. Но бесплатная раздача еды, лекарств, одежды, книг, спортивного инвентаря и предметов искусства происходит только по средам, пятницам и воскресеньям… Что же здесь происходит?».
Доктор подошел ближе и разглядел в толпе неряшливых парней и девушек с расширенными зрачками пустых глаз; мужчин и женщин в безупречных костюмах с застывшими гримасами брезгливости на лицах; стариков и старух с поджатыми губами и прищуром, демонстрирующим неодобрение; разукрашенных помадами и пудрами существ без возраста и пола, завернутых в ленты ткани, пластика и винила всех цветов радуги; совсем маленьких детишек, звонко чавкающих жевательной резинкой, поедающих конфеты и сэндвичи, облизывающие облачка сахарной ваты и карамельных петушков, гложущих сладкие кукурузные початки и полностью поглощенных этими занятиями.
Толкаясь, ругаясь, плюясь и норовя оттоптать ноги соседям, все толпились перед воротами, за которыми находился парк и Дворец Трех Толстушек. Огромные, высотою в пять раз выше человеческого роста, железные ворота были наглухо закрыты.
«Почему закрыты ворота? Да потому что я сюда впервые за двадцать лет решил наведаться. Везет, как утопленнику» – невесело усмехнулся доктор Гаспарян.
Толпа шумела все громче. Людское море пришло в движение, волнуясь и пуская рябь по своей поверхности. Из-под ворот слышались трески разрываемой ткани, хруст костей и крики злобы и боли.
Доктор подошел к девушке, державшей на руках крохотную собачку в розовой кофточке. Сержу показалось, что девушка выглядит наименее опасно. По крайней мере, хотя бы руки у нее заняты.
– Прошу прощения, вы случайно не знаете, что здесь происходит? Почему народу так много, что за причина его волнения и почему закрыты ворота парка?
– Ты чо, ко мне яйца свои седые подкатываешь что ли, старикан? – фыркнула девушка, смерив Гаспаряна взглядом и тут же закатив глаза.
– Я… нет… вы только не подумайте… я действительно не… – растерялся доктор, соображая, не пора ли обнажить кинжал или достать пистолет.
– Произвол диктатуры, нарушение прав человека и поругание всех цивилизованных норм и законов – вот чего тут происходит, – косо глянув на мямлящего доктора, проворчал лысый старик, стоявший рядом с девушкой. – Полиция не впускают людей в парк!
– Почему же их не впускают?
– Чтобы они не пришли на помощь к тем, которые уже проникли за ворота и пошли к Дворцу Трех Толстушек.
– Я ничего не понимаю, уважаемый, и прошу меня простить…
– Ты из какого гнезда выпал, кукушонок облезлый? – перебил Сержа старик. – Во всех новостях уже раструбили, что сегодня утром наркоторговец Сеткин и артист Канатов собрали народ и приступили к штурму Дворца Трех Толстушек.
– Торговец наркотиками?..
– Да. Люди Сеткина и Канатова хорошо вооружены, но подступы к Дворцу охраняет полиция и гвардия Трех Толстух. Бойня выйдет, что надо.
И действительно, грохнуло несколько очень далеких выстрелов, на которые толпа ответила восторженным ревом.
«Значит, я чуть не прозевал такое значительное событие. Похоже, пациентов скоро станет в разы больше, – подумал доктор Гаспарян. – Дернул же меня черт отправиться на прогулку именно сегодня и именно сюда…»
В это время, как раскаты грома, пророкотали пушечные залпы. Не только доктор, от испуга выронивший трость и чемоданчик, поспешно отступил на несколько шагов – вся толпа шарахнулась и развалилась. Дети заплакали, растеряв сладости; девушка бросила собачку, и та пронзительно затявкала. Но в мановение ока под непрекращающейся канонадой люди опомнились и подняли шум, перекрывающий грохот орудий. Толпа наседала на ворота и кричала:
– Сеткин! Канатов! Мы с вами!
– Долой Трех Толстух! Долой тиранию! Кайф для всех!
Внезапно оказавшись в бурлящей гуще человеческой массы, доктор пришел в ужас. С него слетела шляпа, упали очки и развязались шнурки, удерживавшие маску-респиратор. Сержа Гаспаряна узнали. Некоторые бросились к нему – то ли ища помощи, то ли желая поживиться содержимым его карманов. Но все они увязли в толпе. Сам доктор чуть не плакал.
– Выпустите меня! Мне нечем дышать! Сердце! Сердце! Сейчас остановится! Задыхаюсь! – хрипел Гаспарян, отчаянно извиваясь среди людских тел, плотно стиснувших его со всех сторон. Наконец, ему удалось просунуть руку под плащ. Едва соображая, что делает, Серж дрожащими пальцами снял пистолет с предохранителя и, не вынимая его из-за пояса, нажал на спусковой крючок. Короткая очередь изорвала брючину и полу плаща, но не тронула самого доктора. Людям, прижатым к Гаспаряну слева, повезло меньше. Кому-то пули угодили в живот, другим раздробили колени и бедра, третьим прошили ступни и голени.
– Проклятые кровопийцы! Они стреляют по нам из башни! Отомстим! Порвем прихвостней Трех Толстух! – завопил кто-то возле самого уха доктора, заглушая крики и стоны раненных.
Толпа, как щепку неся в своем потоке Гаспаряна, устремилась через площадь к улочке, на углу которой стоял дом с высокой старой башней. Вместе с остальными телами доктора затащило сперва в темное затхлое помещение, а потом потянуло вверх по винтовой лестнице. В узкие окошки, похожие на бойницы, проникал свет, но его было очень мало. Кроме того течение людской реки замедляли щербатые каменные ступени и переломанные перила.
На двадцатой ступени подъема в жужжании тысячи голосов промелькнул крик Гаспаряна:
– Ах, у меня лопается сердце, и я потерял каблук!
Когда доктор оказался на последнем этаже он и сам, несмотря на обширные медицинские познания, не мог понять, лопнуло ли его сердце, или еще бьется. Перед глазами Сержа все плыло, ноги подкашивались. Судорожно глотая воздух, он вцепился в каменные перила площадки, расположенной на вершине башни.
– Здесь нет никаких полицаев! Ушли, мерзавцы! Ничего, попадутся они нам еще! – кричали люди вокруг. – Зато отсюда хорошо виден Дворец! Смотрите, как парни Сеткина и Канатова жмут гвардию Толстух!
Как и все остальные, Гаспарян посмотрел в ту сторону, где происходило сражение. Он увидел, что некогда прекрасный парк уничтожен – разорван снарядами и пережеван гусеничными траками танков и самоходных артиллерийских установок, которые плотным кольцом окружили Дворец. Из их стволов то и дело вырывались вспышки, словно кто-то пускал солнечных зайчиков. Сталкиваясь со стенами и колоннами Дворца, снаряды разрывались, как хлопья серой ваты, оставляли трещины и щербины в штукатурке. Но Дворец был крепок – потеряв изрядную долю замысловатой лепнины и замысловатой резьбы, роднившей его с декоративной шкатулкой, он продолжал стоять под пеленой белого прозрачного дыма. То тут, то там на изрытой земле, смешанной с буйной зеленью и кровью, виднелись распростертые тела людей в гвардейской и полицейской форме. С высоты башни они казались крошечными, как муравьи.
– Наши победили!
– Враг разбит! Толстухи побеждены!
Залпы прекратились, бегущие люди в камуфляжных одеждах приближались к Дворцу. Многие из наступавших падали по дороге, словно ноги им отказывали сильнее, чем доктору Гаспаряну. Казалось, что на обнажившуюся землю и трупы стражей Дворца сыплются лоскутки всех оттенков зеленого.
Бомба просвистела в воздухе и упала в гущу бегущих.
«В своих же стреляют» – подумал Серж с недоумением. Но людям у Дворца было все равно – они как будто даже не заметили взрыва и новых безжизненных тел – теперь уже в камуфляжной форме.
– Айда к нашим! – крикнул кто-то, и все, кто был на верхушке башни, кинулись обратно вниз, подхватив Гаспаряна, мечтавшего поскорее убраться отсюда, но без сопровождения и вовсе не туда, куда его несло течение.
Квадратный человек, заплывший жиром по самую макушку, в котором лишь прыщавое лицо и три жидких волоска на месте бороды выдавали подростка, зацепился ремнем за какой-то крюк. Он оглянулся, увидел нечто ужасное и заорал на всю площадь:
– Проклятье! Они вот-вот схватят наркоторговца Сеткина! Сейчас же бежим к Дворцу – ворота больше некому охранять!
На площади началась кутерьма. Толпа хлынула к воротам и побежала с площади через бывший сад к обители Трех Толстушек.
Доктор Гаспарян в немыслимом для его физического состояния и возраста прыжке сумел выскользнуть из толпы и примоститься на узком подоконнике возле окошка-бойницы на третьем этаже башни. Он и еще трое, последовавших его примеру, из узкой прорези в каменой стене, содрогаясь, смотрели наружу.
Только один Серж устроился так, что мог выглянуть как следует. Остальные смотрели одним глазом. Доктор тоже смотрел одним глазом. Но и для одного глаза зрелище было достаточно страшное.
Громадные железные ворота распахнулись во всю ширину. Тысячи человек хлынули в эти ворота сразу. Это были юноши и девушки, мужчины и женщины, старики и старухи, дети и существа неясной возрастной и половой принадлежности. Они с яростью толкали друг друга, падали, спотыкаясь о мертвые тела гвардейцев и полицейских, поднимались и бежали дальше. Гаспарян ясно разглядел, как одна девушка, запнувшись о ногу бежавшего перед ней парня, вонзила ему в спину нож, после чего плюнула в него и побежала дальше.
– Смотрите! Смотрите! Сеткин! СЕТ-КИН!!! СЕТ-КИН!!! СЕТ-КИН!!!– донеслось из сердца толпы. Люди подхватили имя своего героя, и скандировали его, не хуже артиллерийских снарядов заставляя землю сотрясаться.
Наркоторговец Сеткин в окружении людей, облаченных в одежды всех оттенков зеленого, шел к Дворцу по только что расстеленной кроваво-красной ковровой дорожке. Сеткин улыбался, а его солнцезащитные очки ловили весенние солнечные лучи и превращали их в яркие искры, как будто бы исходящие из его глаз. Он шел порывистой, но нетвердой походкой. Несколько раз валился прямо в руки сопровождающих, но кое-как снова вставал на ноги и шел дальше. Его черные зачесанные назад волосы были покрыты пуленепробиваемым слоем геля, а шею обвивали толстые золотые цепи.
– Сеткин! Он сам сдался в плен! – выдохнул доктор Гаспарян. – Или… Это какой-то хитрый план! Возможно, что он задумал…
В это время мина, запущенная из бывшего парка, угодила под основание старой башни. Башня наклонилась, качнулась, одну секунду задержалась в косом положении и рухнула. Серж полетел кувырком, теряя второй каблук, пистолет-пулемет и контактные линзы.
Глава II
Десять лимузинов
Доктор Гаспарян упал счастливо. Он не разбил головы, и ноги у него остались целы. Впрочем, это ничего не значит. Даже и счастливое падение вместе с взорванной башней не совсем приятно, в особенности для человека немолодого, каким был доктор Серж Гаспарян. Во всяком случае, от одного испуга доктор потерял сознание.
Когда он пришел в себя, уже был вечер. Доктор посмотрел вокруг.
– Какая досада! Свои контактные линзы мне, конечно, не отыскать. Когда я смотрю без линз, я, вероятно, вижу так, как видит неблизорукий человек, если воспользуется линзами. Это очень неприятно.
Потом он поворчал по поводу отломанных каблуков и потерянного пистолета:
– Я и так невелик ростом, а теперь стану на пять сантиметров ниже. Или, может быть, на десять сантиметров? Каблука-то у меня два отломилось… И пистолета потерянного жаль. Маленького роста, немолодой, близорукий, безоружный и состоятельный – теперь я превосходная жертва для любого разбойника. Бронежилет остался, но что с того? Я же не могу спрятаться в него весь целиком, как черепаха в панцирь. Ох, как же я себе не завидую и сочувствую одновременно!
Он лежал на куче щебня. Почти вся башня развалилась. Длинный и узкий кусок стены торчал, как кость. Очень далеко играла музыка. Заводной клубный бит улетал с ветром, пропадал и не возвращался. Доктор поднял голову. Наверху свисали с разных сторон черные поломанные стропила. На зеленоватом вечернем небе блистали звезды.
– Где это играют? – удивился доктор, хоть сам уж давным-давно не посещал дискотеки и понятия не имел, где в городе они находятся сейчас.
Без плаща становилось холодно. Ни один голос не звучал на площади. Доктор, кряхтя, поднялся среди камней, повалившихся друг на дружку. По дороге он зацепился за чей-то кроссовок, поблескивающий светоотражающими вставками. Квадратный подросток с прыщавым лицом лежал, вытянувшись поперек балки, и смотрел в небо. Доктор Гаспарян пошевелил его, но тот не хотел вставать. Он лишь кривлялся и пускал пузыри ртом и носом.
Парнишка был в состоянии сильного наркотического опьянения – в этом Гаспарян, будучи доктором, не сомневался.
– Ну и денек выдался. Прямо хоть ложись рядом с вот этим недотепой, и помирай… Нет, все же, пока воздержусь. Но куда же мне идти? Домой, конечно! Но… проклятье, я не помню, где мой дом! – Серж с досадой потер большую шишку, вскочившую на голове. – Должно быть, при падении пострадал именно тот отдел головного мозга, который отвечает за память. Как же он называется? Тьфу ты, и этого не помню!
Он ушел с площади. На дороге лежали люди; доктор низко наклонялся над каждым и видел, как звезды отражаются в их глазах с расширенными зрачками. Он трогал ладонью их лбы. Они были очень горячие и мокрые от пота, который блестел в лунном свете.
– Вот! Вот! – шептал доктор Гаспарян. – Значит, народ кайфует… Вот почему они не смогли захватить дворец, когда тот был практически у них в руках: что толку от руки, которую ни поднять, ни сжать не можешь, потому что обдолбался в минус первую степень с последующим делением на ноль и полным вычетом по натуральному основанию… Что же теперь будет?
Через полчаса он добрался до людных мест. Здесь город имел вид, больше походящий на привычный. Кроме неподвижных тел, тут встречались и те, кто еще держался на ногах. Серж очень устал. Ему хотелось есть и пить.
Доктор стоял на перекрестке, отдыхая от долгой ходьбы, и думал: «Как странно! Горят неоновые огни, светятся рекламные щиты, мчатся роскошные автомобили, звенят стеклянные двери. Из окон многоэтажек льется золотые сияние. Там вдоль дороги, постукивая каблучками, ходят путаны. Тут в кустах сношаются дворняги. Смятые газеты, конфетные обертки, пакетики из-под чипсов и прочий мусор весело кружится над черной водой. Люди живут так же, как жили вчера. Неужели они не знают о том, что произошло сегодня утром? Разве они не слышали пальбы и криков? Разве они не знают, что наркоторговец Сеткин в плену у Трех Толстушек? Может быть, ничего и не случилось? Может быть, я съел что-то не то, и у меня были галлюцинации?»
На углу, где горел фонарь, вдоль тротуара стояли такси. Мелкие уличные барыги продавали дурь, расфасованную в маленькие порционные пакетики. Таксисты переговаривались с барыгами.
– Его заставили пройти по чертовой красной дорожке от начала и до конца. Бедолага!
– Я слышал, его усадили в глубокое массажное кресло. Такое, которое массирует все – шею, спину, руки и даже ноги. Там для ног специальная платформочка есть. А кресло то стоит во Дворце Трех Толстушек, – сказал толстый чернокожий таксист с алой помадой на губах и небесно-голубыми тенями на веках.
Тут к барыгам подошла дама в бикини с девочкой в коляске, чтобы купить вечернюю дозу.
– Кого посадили в кресло? – заинтересовалась она.
– Наркоторговца Сеткина. Гвардейцы Трех Толстух взяли его в плен.
– Ну и слава богу! – сказала дама.
Девочка захныкала.
– Отчего же ты плачешь, глупенькая? – удивилась дама. – Ты жалеешь наркоторговца Сеткина? Не надо его жалеть. Он хотел нам вреда. Он желал стать монополистом. Знаю я эту схемочку. Сперва Сеткин обещает кайф для всех и совершенно бесплатно. Потом, когда приходит к власти, убирает всех конкурентов, а цены на дурь повышает в два, а то и в три раза. Посмотри, какие роскошные шишки у этого барыги…
Большие бугристые шишки с пушистой пыльцой, как спящие шмели, мирно лежали в прозрачных пакетиках, разложенных на столике перед барыгой.
– Вот тебе три пакетика. А плакать незачем. Они бизнесмены. Если их не сажать в расслабляющее массажное кресло, то они заберутся не только в наши кошельки. Нет, крошка, они проникнут прямо сюда, – дама постучала пальцем по своему виску. – Они поселятся в наших мозгах, как черви. Будут рыть в них ходы и тоннели. Станут совокупляться в наших черепах, откладывать яйца в наших глазных яблоках. А когда из яиц вылупятся маленькие бизнесмены, наши глаза лопнут вот так – ПЫФФФ! Но это будет еще не конец, о нет. Ты будешь молить о смерти, но они сперва вскроют твой животик, размотают кишки и заставят тебя их съесть – сантиметр за сантиметром. Затем они примутся за твой язычок и…
Дама отвлеклась на пробегавшего мимо мальчишку. Тот дернул сначала даму за резинку ее трусов, расшитых звездами, а после девочку за ее косичку.
– Ничего, кисуля! – крикнул мальчишка. – Наркоторговец Сеткин в кресле, зато артист Канатов на прогулочке!
– Ах, нахал! Я поняла! В твоем мозгу УЖЕ сношаются бизнесмены! Надо срочно вскрыть твой череп и…
– Мама, может быть, сегодня ты не будешь делать себе укольчики? Или хотя бы не станешь нюхать порошочек? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, – канючила девочка.
Дама топнула ногой и перевернула коляску с девочкой. Барыги начали звонко смеяться. Чернокожий толстяк воспользовался суматохой и предложил даме сесть в такси и поехать.
Дама и девочка укатили.
– Подожди, блохастый! – крикнул барыга мальчику. – Иди-ка сюда! Расскажи, что ты знаешь…
Два таксиста со скрипом вылезли из автомобилей. Путаясь в своих платьях и страусиных боа, они подошли к барыгам.
«Вот уд так уд! Удище!» – подумал мальчишка, глядя на длинный силиконовый фаллос, которым помахивал таксист. Мальчишке очень захотелось иметь такой же, но это было невозможно по многим причинам.
