Сказки полнолуния. Сборник новелл

© Герберт Гросс, 2024

ISBN 978-5-0062-5132-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОРТРЕТ ЖЕНЫ ХУДОЖНИКА

Старый форд медленно ехал по приморскому шоссе. Двигатель работал неровно, то и дело чихая. Я знал, что он барахлит, но ничего не мог с этим поделать. Кажется, мне очень повезет, если я доеду до места без вынужденной остановки.

В наступивших сумерках я увидел поселок. Несколько десятков домов богатых англичан и ирландцев, приезжающих сюда летом, чтобы отдохнуть от городской жизни. Вилла Норвилла была самой последней. Я медленно подкатил к ограде и тут мой автомобиль заглох.

Что ж, во всяком случае, он честно отработал сегодня.

Накрапывал неприятный октябрьский дождь. С Ирландского моря дул промозглый ветер. Я хорошо знал его. Особенно он досаждал мне, когда я плавал из Белфаста в Ливерпуль. Иногда мне приходилось уходить во внутренние помещения корабля только потому, что на корме невозможно было стоять из-за этого ветра.

Я оставил свой автомобиль там, где он сам решил это сделать и подошел к невысокой ограде. На золотистой табличке было написано: «Джулиан Норвилл».

Решетчатая калитка мешала мне войти, но оказалось, что тут не заперто. Кажется, меня здесь действительно ждали.

Сад был неплох, но даже в полумраке я сразу заметил, что садовник здесь не появлялся, по крайней мере, месяц. Я прошел по каменной дорожке к дому и позвонил в электрический звонок. Ждать пришлось несколько минут, прежде чем дверь открылась и появился какой-то человек в белом фартуке, испачканном красками.

– Я частный детектив. Вы мистер Норвилл?

– Да. Прошу вас, входите.

Я прошел внутрь дома. Мы долго шли по мрачному коридору, затем поднялись по лестнице на второй этаж и только потом очутились в просторной мансардной комнате с горящим камином. Это была мастерская художника. Пахло масляными красками, на мольберте я заметил холст, краешек которого был едва виден с моей стороны.

Мне предложили сесть в кресло, что я и сделал. Рядом находился невысокий столик, где стояла бутылка английского джина. Странно, но хозяина дома не предложил мне выпить, как это обычно бывало в таких случаях.

Джулиан Норвилл присел в кресло напротив. Заляпанный красками фартук так и остался на нем, что можно было объяснить либо рассеянностью, либо важностью момента.

Теперь я мог его хорошо рассмотреть. Ему уже перевалило за пятьдесят, как мне и говорили. Голова была пепельно седой, а виски уже совсем белые. Он был высок ростом, худ и время от времени передергивал шеей. Вероятно, он был не очень здоров. На левой руке я заметил обручальное кольцо.

– Как вас зовут? – спросил мистер Норвилл.

– Вы не знаете моего имени?

– Нет. Мистер Морсби не назвал вашего имени. Он сказал, что вы не любите афишировать свою персону.

– Он безусловно прав. Я не люблю называть своего имени. Пусть это будет единственной тайной, не раскрытой в этих стенах.

– Именно поэтому вы пользуетесь услугами посредника, когда людям нужен детектив-волшебник?

– Совершенно верно. Так мне гораздо удобнее. Итак, приступим к делу. Что вы хотели бы мне поручить?

Мистер Норвилл приподнялся. Сразу было видно, как он волнуется. Он подошел к мольберту, который скрывал от меня картину на нем стоящую. Посмотрел на свое творение, потом вернулся и снова сел. Когда он заговорил, его голос дрожал от волнения.

– Я хотел, чтобы вы нашли убийцу моей жены.

Мне сразу захотелось выпить стакан неразбавленного джина и поскорее уйти отсюда. Как частный детектив я никогда не занимался убийствами и по вполне понятным причинам.

– Я не занимаюсь убийствами, мистер Норвилл, – сказал я усталым голосом. – Это дело полиции. Вы должны были это знать. Странно, что Джон Морсби не предупредил меня об этом.

– Это я попросил его. Сейчас я все объясню. Полиция действительно занималась этим делом, но не добилась никаких результатов. Убийцу так и не нашли.

– Вот как? Когда произошло убийство?

– Ровно год назад. Девятого октября.

Я задумался. За последние две недели у меня не было серьезной работы. Дважды ко мне обращались через Джона Морсби, чтобы я последил за чьей-то загулявшей женой и однажды, чтобы я нашел украденную статуэтку. Я взялся только за последнее дело из перечисленных и выполнил эту работу за один день. И вот теперь скучал в ожидании новых расследований. Конечно, убийство – это совсем другое дело, нежели вести розыск потерянных вещей или пропавшего человека. В решении обычных для детектива вопросов у меня была репутация волшебника. Я с легкостью выполнял любые задания, но убийство…

– Я знаю, о чем вы думаете, господин детектив.

Я поднял голову.

– О чем же?

– Вы размышляете, стоит ли браться за это дело. Уверяю вас, стоит. Я хорошо заплачу и не потребую гарантий. Если вы ничего не найдете, то все равно уйдете отсюда с деньгами. Я достаточно обеспечен, чтобы оплатить ваши поиски. Вы получите двести фунтов в случае неудачи и пять тысяч, если добьетесь результата. Расходы я оплачу отдельно.

Предложение мистера Норвилла было просто сногсшибательным. Я не любил торговаться и быстро согласился.

– Хорошо, мистер Норвилл, расскажите мне о деле.

– Сначала взгляните на портрет моей жены.

Я встал и прошел к мольберту. Норвилл зажег дополнительный электрический свет, чтобы мне было хорошо видно изображение на картине.

Я ожидал увидеть портрет первой красавицы, на которых обычно женятся состоятельные люди вроде Джулиана Норвилла, известного художника, но увидел обычный портрет, обычной женщины. Ей было лет тридцать пять-тридцать восемь, не больше. Брюнетка, с закрученной челкой, большие черные глаза, тонкие губы, нос правильной формы. Ее нельзя было назвать очень привлекательной, но, чем дольше я смотрел на нее, тем больше понимал, что в ней была какая-то притягательная сила и загадочность.

– Это ваша жена?

– Да.

– Как она умерла?

– В тот день я уехал в соседний город на своем автомобиле. У меня закончились некоторые краски и еще я хотел купить две большие рамы для своих холстов. Были и еще кое-какие дела, о которых я не в силах сейчас вспомнить. Когда я вернулся домой, мне никто не открыл, хотя я звонил много раз.

– В этом доме нет прислуги?

– Постоянной прислуги у нас нет. Моя жена предпочитала затворничество и ей не нравилось, когда в доме чужие люди. Она прекрасно готовила и очень любила это делать. Два раза в неделю к нам приходила горничная, а если мне нужен был механик или садовник, я приглашал на какие-то работы людей из соседней деревни или через агентство Парсонса.

– Кто же занимается отоплением? Уголь или дрова… здесь немало хлопот для такого большого дома.

Он, казалось, смутился.

– Мы жили здесь только в теплое время года. Обычно в начале октября возвращались в Лондон. В холодные дни я сам топлю камин в спальне, гостиной и там, где это нужно. Дрова заготавливаются заранее и этим я тоже обязан агентству Парсонса.

Я в который раз убедился, что у каждого богача свои причуды. Норвиллу было вполне по карману нанять целую армию истопников вместо того, чтобы самому таскать дрова из сарая в дом, чтобы растопить там камин. Вероятно, они с женой так ценили уединение, что были готовы на такую жертву. Муж – истопник и носильщик, жена – кухарка. И это в семье, которая по словам Джона Морсби, каждый год продавала картины на десятки тысяч фунтов.

– Почему вы задержались до девятого октября?

– Моя жена любит тепло. Ей не хотелось возвращаться в сырой и дождливый Лондон и она уговорила меня побыть здесь лишние две недели. Тем более, что в прошлом году здесь стояла на удивление хорошая погода.

– Вы звонили в дверь, потому что у вас не было ключа?

– Разумеется, был, но в нашей семье существовал своего рода ритуал. Если кто-то отсутствовал, то при возвращении звонил в дверь и тот из нас, кто был дома, открывал и встречал.

– Сколько раз вы звонили?

– Не менее десяти.

– Вы терпеливый человек.

– Я просто подумал, что возможно, моя жена принимает ванну и потому не может открыть мне дверь достаточно быстро. Я так и не дождался ее прихода и отворил дверь своим ключом.

– Что было потом? Вы стали искать ее?

– Да, я сразу же заподозрил неладное, когда увидел, что в ванной никого нет. Это можно заметить еще из холла. Если в ванной комнате горит свет, то от места перед зеркалом в холле, под дверью видно полоску света. На всякий случай я сходил туда и проверил. Там никого не было и я стал искать дальше. В нашей гостиной я и обнаружил свою жену. Она сидела на диване, откинувшись на спину. В ее руке был бокал.

– Она умерла от отравления?

– Да, как показали результаты вскрытия. Кто-то подмешал цианистый калий в ее бокал с вином.

– Вы уверены, что это было не самоубийство?

Мистер Норвилл даже привстал. Его брови выгнулись дугой. Будь перед ним полицейский, задавший подобный вопрос, он, вероятно, зарычал бы на него. Здесь реакция была иной. Я увидел целую череду эмоций на его лице. Гнев, потом внутреннюю борьбу, следом некое отрезвление и в самом конце пантомимы усталость и безразличие. Я не был полицейским грубияном, задавшим такой оскорбительный вопрос. Я был частным детективом, который должен был расследовать это дело по приглашению самого мистера Норвилла. Он вовремя это вспомнил и потому не сорвался на меня в гневном припадке.

Мистер Норвилл снова присел и, подумав, ответил:

– Нет. Категорически нет. Она была неспособна на самоубийство и никогда не поступила бы так со мной. Кроме этого, она бы обязательно оставила мне записку. Нет, этого просто не могло быть. У нее не было причин так делать.

– Может быть, вы просто не знали о них?

– Нет, ее ничто не тяготило в то время.

– Возможно ли допустить, что кто-то довел ее до самоубийства?

– Я не могу себе представить такого. И даже если вдруг это окажется правдой, я хочу, чтобы вы нашли его и я смог бы привлечь этого типа к ответу. Может быть, своими способами. Сам я не верю в эту теорию.

Он, наконец, предложил мне выпить. Стакан чистого джина пришелся мне очень кстати и к тому же это говорило о том, что Норвилл уже отошел от своей вспышки гнева.

– Прежде чем подробно расспросить вас о вашей жене, ее прошлом и всех ее знакомствах, а также родственниках, я хотел бы узнать у вас кое-что, мистер Норвилл.

– Что именно?

– Есть ли у вас какие-нибудь собственные подозрения по поводу убийства вашей жены?

Это был весьма ловкий ход и я часто применял его. По крайней мере, в двух случаях из десяти, когда я расследовал какое-либо дело, мой наниматель помогал мне своими соображениями лучше, чем все остальные факты вместе взятые.

– Подозрения? О нет, никаких подозрений нет. Разве что…

– Что же?

– После смерти моей жены я на некоторое время перестал писать картины. Меня мучили кошмары, какие-то видения. Потом я отошел от этого ужаса и создал несколько полотен в совсем несвойственной мне манере. Сейчас я и сам удивляюсь, как такие сюжеты могли прийти мне в голову. И только этот портрет моей жены я выполнил в полном соответствии со своим стилем. Он почти готов, и вы уже видели его. Портрет удался.

Я так сильно сжал свой пустой стакан, что он едва не лопнул. Я услышал именно то, что хотел. Сила моей таланта сыщика держалась на потрясающей интуиции. И сейчас я уже знал, что найду того, кто убил миссис Норвилл. И поможет мне в этом именно ее муж и его картины.

***

Формальный договор на услуги частного детектива составленный на имя Джона Морсби со свежей подписью мистера Норвилла уже лежал у меня в кармане, вместе с сотней фунтов аванса. Это милое сочетание чужих обязательств и моих денег поистине грело мне душу. Я выпил еще один стакан джина и методично заносил в свой блокнот полученные сведения.

Аделина Норвилл, тридцати шести лет, англичанка из Хемпстеда, замужем двенадцать лет, первый брак, детей нет, есть неблизкие родственники в Бристоле и Норидже. Познакомились на выставке в Лондоне, где Джулиан Норвилл показывал свои работы.

Кое-что, о чем мистер Норвилл рассказал мне из хода полицейского расследования, я тоже занес в свои записи. Полиция не слишком преуспела, хотя мистер Норвилл был человеком известным и влиятельным. Было установлено, что в гостиной побывало некое лицо, оставившее нечеткий отпечаток ботинка. На бокале с ядовитым напитком не было других следов, кроме как отпечатков миссис Норвилл.

И последнее, что сказал мне мистер Норвилл от самого себя. Когда он вошел в гостиную, его нюх уловил едва различимый запах какого-то необычного табака, возможно даже смеси нескольких сортов.

– А теперь покажите мне ваши картины, которые вы написали после смерти вашей жены.

Он очень удивился.

– Неужели это имеет значение?

– Не удивлюсь, если самое главное.

– Почему вы так думаете?

– Метод, который я практикую, основан на интуиции, моем сверхъестественном чутье. Это мой фирменный почерк. Там, где другой будет копаться и собирать факты несколько недель, я раскрою все в считанные часы.

– Это правда?

– В вашем случае, так будет почти наверняка. После того, как я посмотрю ваши картины, я скажу точнее.

Норвилл был просто потрясен. Похоже, что мой друг Джон Морсби не слишком подробно рассказал ему о моих способностях. Меня это всегда раздражало в Джоне. Я уже упоминал о заказах на слежку за чужими женами. С подобными просьбами обращаться ко мне мог только не вполне нормальный клиент. Отчасти это можно было объяснить и тем, что меня в этих краях знали совсем мало. Я редко где задерживаюсь надолго и переехал на побережье всего три месяца назад.

– Пойдемте со мной, я покажу вам те картины.

Мы перешли в другое крыло дома на этом же этаже. Там было нечто вроде галереи. Норвилл включил электрическое освещение. Я увидел два ряда картин на каждой из стен. В основном были пейзажи. Кое-что было сделано с натуры, а некоторые картины художник сотворил исключительно благодаря своему воображению. Я сделал такой вывод, уже зная, что Норвилл не любил путешествовать, а значит, просто не мог видеть те южные страны, которые сам изобразил.

Вопреки моим представлениям, картины, что были написаны после смерти жены Норвилла, он не повесил на стены, а сложил в небольшом чулане, сделав так, чтобы они друг друга не касались.

Пришлось повозиться, перенося полотна в галерею, но я сам настоял на этом.

– Это очень важно, мистер Норвилл.

Он был крайне удивлен. Я уже чувствовал, что еще одна моя выходка и он зарычит на меня как озлобленный голодный пес.

В моей практике клиенты очень часто не понимают разных мелочей и тех тонкостей, что присущи моей работе. Сначала они просто удивляются, потом начинают сомневаться, нормален ли я, и в отдельных случаях, брезгливо морщатся, пытаясь выставить меня за дверь, невзирая на уплаченный мне аванс. Я не всегда поступаю одинаково. Бывали случаи, когда я уходил, не собираясь спорить, но обычно я проявляю терпение и уговариваю не мешать мне.

Сейчас я попросил своего нанимателя выставить все четыре картины в один ряд у стены и непременно в той последовательности, какой они были написаны.

Норвилл сделал так, как я сказал, но я обратил внимание, что в его действиях сквозила раздражительность. Он делал все нехотя, как будто уже совсем разочаровался во мне и жалел, что позвонил Джону Морсби.

Первая картина представляла собой абстракцию. Я довольно посредственно разбираюсь в живописи, но здесь все было ясно сразу. Красивый дом был нарисован в правильных пропорциях, а из-за него торчало какое-то немыслимое нагромождение, как будто это был другой дом, только полностью перекрученный и кривобокий. Грациозность и красота в соседстве с уродством и бессмыслицей. Странное творение рук человеческих. Я испытал нечто вроде отторжения от этой картины, но когда я перешел ко второму полотну, мне почему-то снова захотелось еще раз взглянуть на первое, что я и сделал. Те же ощущения.

Норвилл с удивлением наблюдал за мной, очевидно, укрепляясь во мнении, что я ненормальный. Меня это мало трогало в эту минуту. Я просто выполнял свою работу и делал то, что делаю всегда. Смотрю и думаю.

Вторая картина была немного проще и не такая отталкивающая. Ветер разносил в клочья могучие деревья в лесу и, если бы сюжет ограничивался только этим, картину можно было считать вполне обычной. Все дело в том, что с правой стороны от леса из-за горизонта торчала огромная человеческая голова и ветер рождался из ее ноздрей. Сумасшествие чистой воды! По-моему, самому Норвиллу пора было обращаться за консультациями в соответствующее лечебное заведение. Вместо этого он все так же таращился на меня, стараясь понять, что в моей голове.

Следующий пейзаж представлял собой поле, где юноша, воздев к небу руки, пытался ловить летящие из облаков дары. Это было золото, серебро, бриллианты и другие драгоценности. Картина мне понравилась, не вызвав отрицательных эмоций, но, к моему удивлению, я не испытывал ни малейшего желания смотреть на нее еще раз, по крайней мере, прямо сейчас.

И, наконец, последний труд знаменитого художника Джулиана Норвилла был снова странен и причудлив по своему замыслу. Подвешенный на дерево вверх ногами человек, изо всех сил пытался увернуться от нескольких злодеев, метавших в него ножи. Несколько штук уже валялись на земле, очевидно не достигнув цели, но и у жертвы, лицо было рассечено большим уродливым шрамом.

Я отстранился от созерцания творений художника и Норвилл заметил это.

– Что скажете, господин детектив? – спросил он, едва сдерживая нетерпение.

Это был непростой вопрос и всякий на моем месте начал бы что-нибудь говорить в том духе, что постарается найти улики и что-то разнюхать. Да, как-то так. Но я, как вы уже знаете, не был из такой породы людей.

– Я склоняюсь к тому, что сообщу вам имя убийцы уже завтра утром. Во всяком случае, я почти уверен, что сделаю это.

Выразился я несколько витиевато и не слишком точно, но что делать, я не силен в дипломатии и говорю то, о чем думаю в данную минуту.

Он, конечно, не поверил мне. Сколько бы Джон Морсби не внушал своим клиентам, что я блестящий аналитик и волшебник, никто не хотел верить в это по-настоящему.

– Что вам для этого нужно? – все-таки спросил он, видимо не желая спорить и соглашаясь подождать до утра без ненужных расспросов.

– Я бы хотел переночевать у вас в гостиной, но при этом, чтобы кроме портрета вашей жены, туда были перенесены и эти картины.

Он чуть не спросил, зачем это нужно, но потом, одумавшись, просто кивнул мне. Я видел, что теперь он точно жалеет, что связался со мной.

***

Пока мы перетаскивали картины в гостиную, я успел еще раз посмотреть другие полотна Норвилла, висевшие в коридоре и даже отметил про себя, насколько роскошными они были. Три картины из жизни Римской империи, включая извержение вулкана и несколько работ на библейские темы. Картины были яркими, красочными, как будто он закончил их писать только вчера и вывесил в свою галерею, не дав просохнуть.

Теперь в гостиной было пять картин. Они стояли в ряд возле той стены, где совсем не было мебели. Теперь я мог видеть их все разом.

Норвилл сказал, что уже поздно и, пожелав мне спокойной ночи, ушел.

Я прикрыл за ним дверь и зажег самый яркий свет, какой было возможно зажечь в этом помещении. И подошел сначала к портрету миссис Норвилл. Я чувствовал, что ключ к загадке именно в нем. Что здесь можно было увидеть? Портрет симпатичной женщины средних лет. Норвиллу было пятьдесят три года, как он сам сказал, его жене тридцать шесть, стало быть, учитывая, что со дня ее смерти прошел целый год, разница в возрасте между ними была шестнадцать лет. Это немало, но в подобных случаях, когда более старый супруг очень богат, такое встречается довольно часто.

Почему она вышла за него замуж? Может быть, она польстилась на его деньги? Возможно, хотя на портрете она не выглядела подобного рода особой. Тут было что-то другое. Я чувствовал, что их союз не строился на одном лишь восхищении почитателя своим кумиром.

Я снова и снова смотрел на этот портрет, вглядываясь в глаза Аделины Норвилл. Разумеется, портрет был написан с натуры. Миссис Норвилл смотрела в глаза своему мужу, когда позировала ему. И это не был взгляд любящей жены. В нем чувствовалась какая-то холодность и даже усталость. Похоже на то. Она, вероятно, устала от этих отношений. Неравный брак с человеком из общества, богатым и своенравным, безусловно, угнетал ее.

Неужели это все-таки самоубийство?

Нет! И я наверняка узнаю об этом из остальных картин. Я чувствую это всем своим нутром. На меня опять находило вдохновение и моя интуиция начинала работать в полную силу. Я просто обожаю такие моменты. В подобные минуты я чувствую себя всемогущим провидцем. Впрочем, довольно самолюбований, пора заняться серьезным делом.

Итак, что может означать картина, где изображены два дома? Один красивый, другой – полная противоположность.

Я задумался и мысли сами собой навеяли воспоминание, как несколько часов назад я ехал вдоль вереницы домов к особняку Норвилла. Что, если один из этих домов – это дом самого Норвилла? И конечно тот, который был изображен красивым. Свое жилище изображать в уродливом виде Норвилл не стал бы, и как художник, и как хозяин. У него просто не было к этому видимых оснований. Значит, красивый дом, это почти наверняка его собственный дом. Тогда выходило, что второе строение, прекрасное лишь своей кривизной и выглядывающее из-за дома Норвилла, это конечно соседний дом. Других не было видно. И обычно у дома бывают два соседних и мне пришлось бы гадать, какой именно тут был изображен, но в данном случае мне повезло. Дом Норвилла был последним, а значит, уродливым домом мог быть только тот, что стоял справа, ибо слева вообще ничего не было. Пока все вырисовывается именно так, если конечно моя теория верна.

– Ладно, отставим на время эту картину и посмотрим следующую более внимательно, – сказал я вслух.

Я долго, очень долго всматривался в нанесенную красками на холст бурю. Она рождалась из ноздрей гигантской головы. Ветер шел именно из головы. Как только я мысленно произнес эту фразу, я сразу же уловил ассоциацию с известным выражением «ветер в голове». Норвилл ясно показывал на это явление и мне оставалось понять, кого он имел в виду. Неужели свою собственную жену? Ведь он говорил о ней исключительно в восторженных тонах.

Я оставил в покое и эту картину, узнав из нее уже достаточно много. У меня еще будет время вернуться к ней, когда я пойму основную мысль, заложенную в двух остальных. Кстати, само по себе, то обстоятельство, что Норвилл зашифровал в своих картинах определенную информацию, было очень интересным явлением, хотя в моей практике и было нечто подобное. Только в предыдущем случае, молодой писатель написал рассказ, где сам того не ведая, указал мне на похитителя своей сестры.

Юноша, молящий о чем-то и получающий дары с неба, мог означать только то, что кто-то, например, миссис Норвилл, что-то просила у некоего лица и получала это. Золото и деньги могли быть просто аллегорией, но вполне возможно, что это происходило буквально. Больше на этот счет у меня не было никаких мыслей. Я понял, что эта картина не является основной и только дополняет остальные, хотя, если подумать, то и предыдущая работа Норвилла, по сути, была такой же.

Картина с подвешенным за ноги юношей навела меня на мысль, что некто понес наказание за свои деяния в виде рассеченной щеки. Это была своего рода казнь, однако из изображения на холсте не становилось понятным, как закончилась эта экзекуция для провинившегося.

Я еще раз просмотрел все картины, включая портрет и развалившись на диване, стал думать. Если у миссис Норвилл был тайный друг, о котором не знал ее муж, то вполне возможно, что именно он по какой-то причине убил ее при помощи яда или заставил его выпить. Я был почти уверен, что Аделина Норвилл была неверна своему супругу. Ее взгляд при позировании был недвусмысленным, а те картины, что написал сам Норвилл уже после смерти жены, были лишь выплеском его подсознания. Он просто перенес на холсты то, о чем боялся догадываться сам и что никогда не сказал бы мне или кому-то еще.

В моей голове выстраивалась определенная картина. Уставшая от спесивого мужа жена, молодой любовник, живущий где-то рядом и что-то обещавший ей и человек, которому было уготовано наказание за какие-то грехи.

Я еще долго думал обо всем этом, пока не захотел спать. Сон наступил так внезапно, что я едва успел лечь горизонтально. Так иногда бывает со мной в полнолуние. Что ж, отдых мне сейчас не помешает.

Мне снились какие-то кошмары, кто-то преследовал меня, злобно грозил чем-то, мне совали банкноты прямо в лицо, злорадно смеясь, вокруг суетились полицейские от обычных констеблей до высших чинов Скотланд-Ярда. Это было невообразимое месиво фантазий и мыслей.