Buch lesen: «Ричард Длинные Руки – эрбпринц»
Часть первая
Глава 1
Лорды гурьбой выходили из шатра, с лязгом и скрежетом сталкиваясь стальными плечами в узком проеме.
Последним покинул совещание Норберт, единственный, кто не в металле. От его темных лат из толстой кожи, как всегда, ни звяка, и даже в лунную ночь ни отблеска, бесшумный, как горный волк, но такой же смертоносный.
На выходе остановился и учтиво придержал полог, пока порожек с той стороны переступает Аскланделла. Дочь императора сегодня в багровой короне и в платье цвета пурпурного заката.
Я не сижу, так что подниматься в знак приветствия не пришлось, как и кланяться.
Она вошла во всем блеске молодости и великолепия. За спиной мелькнул сопровождающий ее любезный принц Сандорин, но благоразумно остался по ту сторону.
Норберт выпустил из пальцев край полога, тоже исчез, мы с Аскланделлой остались одни. Полная спеси и надменности, с прямой спиной и не такими уж узенькими плечиками, как ожидаем от болезненных принцесс, вообще у нее плечи весьма, она взглянула на меня в упор удивительно светлыми глазами, настолько похожими на горный лед, что даже густые черные ресницы, длинные и загнутые, не сумели бросить тень.
В отличие от большинства женщин, у которых брови тонким шнурком, нередко вообще едва заметные, у этой густые, черные и какие-то грозные, почти сросшиеся над переносицей, из-за чего я поглядывал на них чаще, чем на ее резко очерченную грудь.
– Ваше высочество, – произнес я наконец, чувствуя, что ей рот открыть первой можно только на дыбе, – надеюсь, ваша прогулка верхом была… удовлетворительной.
Она произнесла ровным голосом:
– Весьма.
– Я как бы рад, – сказал я любезно и ощутил, что злость сковывает мне челюсти, вот-вот заскрежещу зубами. – И… ах да, счастлив.
– Принц Сандорин был очень любезен, – сообщила она тем же холодным ясным голосом. – Вот уж не думала, что на далеком развращенном Юге еще сохранилась любезность!
– Сохранилась, – подтвердил я светски. – Почему-то. Ага.
– Но, видимо, он такой единственный.
– Ваше высочество, – сказал я протокольным голосом. – Позвольте вас проводить к креслу.
Она милостиво позволила, я проводил ее целый шаг, усадил, не прикасаясь к укрытым пурпурным атласом плечам даже кончиками пальцев, а как бы помавая в полудюйме от них, этикет соблюдаю, и отступил с поклоном.
– Позвольте прояснить обстановку, – сказал я таким голосом, каким говорило бы дерево, – вы неосторожно обронили у Мунтвига, что мы, южане, вовсе не черти с рогами, на что там обиделись, а Мунтвиг в благородной вспышке гнева… у нас, правителей, все благородное!.. тут же отправил вас взад. В смысле, не к отцу, а ко мне.
Она слушает с таким видом, что не поймешь, западает ли хоть слово в ее розовые ушки, это не просто злит, а бесит, и я договорил, едва не лязгая зубами от злости:
– Уверен, он уже пожалел о своей вспышке!.. Жаль, у него не такие свободные и раскованные военачальники, перечить и советовать одуматься не посмели. Потому мы сделаем все для вашего счастья… это значит, со всей незамедлительностью постараемся вернуть вас вашему жениху. Будьте спокойны, у нас все получится.
Она произнесла хрустальным голосом:
– Во всяком случае, это у вас получится.
Я окинул ее гневным взглядом, прямая, чтоб сиськи заметнее, и в то же время надменная, чтоб зелен виноград, да, грамотные. Взгляд устремлен перед собой, и неважно, что там, главное – все равно интереснее, чем этот раздраженно вышагивающий прынц, возомнивший себя способным тягаться с ее женихом.
А «это» выделила нарочито, как будто все остальное у меня прям рушится.
– На это время вам выделят отдельный шатер, – сообщил я. – Не самый роскошный, у нас вообще таких нет, но и не солдатскую палатку.
Она впервые повела в мою сторону глазами, я ощутил себя так, будто по моей морде стегнули свежей крапивой.
– Спасибо за любезность, принц.
– Господь создал Адама, – пояснил я с холодной любезностью, – а его забота о женщине сделала из него мужчину. Мы лишь продолжаем традицию.
– Принц…
– Если нужна особая помощь, – сказал я сквозь зубы, – вам помогут женщины. Если захотят, конечно.
Она подняла на меня взгляд, жжение исчезло, взамен кожа ощутила приятное тепло.
– Женщины?
– Благородные женщины, – уточнил я. – Правда, почти все остались в той армии, что перекрывает дороги в наши королевства, но в нашей ударной тоже есть.
Она переспросила с таким видом, что вот сейчас поймает меня на лжи:
– Женщины в армии?
Я хмыкнул.
– Видели бы вы, как эти беззащитные создания, как мы говорим, сражаются!.. Мужчины говорят, нельзя становиться на пути у носорога и беззащитной женщины. Так что, все мы, может быть поневоле, но к женщинам относимся не только с восхищением, как к красивым коням, павлинам или сорокам, но и как бы с уважением.
Она произнесла с холодком:
– Не знаю, почему вы мне это говорите.
– Дык я ж дурак, – воскликнул я бодро, – во всяком случае, в вашей интерпретенции. А вы не красавица, как на мой взгляд искушаемого знатока и ценителя с линейкой в мозолистых руках труженика и принца-строителя флота. Нет, вообще, строителя, так значимей! Можно с прописной. Даже лучше! Тот, кто уверяет вас в обратном, просто брешет в надежде на пряник в виде благосклонного взгляда… или прочих благосклонностей, кто знает нравы имперских дочерей…
– Императорских, – поправила она спесиво.
– Да хоть кайзеровских, – ответил я гордо с видом удельного горного князька, который в своих соплеменных никого не боится и поплевывает сверху. – Так что можете успокоиться! Мне от вас ничего не надо, и нравиться я вам не собираюсь и не стараюсь.
– Еще как не стараетесь, – сказала она ядовито.
– А это значит, – заметил я, – можете не опасаться моих поползновений на вашу… эту, как ее… ага, женскую честь!
Она поправила с достоинством:
– Девичью.
– Девичью? – перепросил я и с подчеркнутым недоумением смерил ее взглядом. – Это же сколько же вам лет… С виду вы вроде бы, гм… Ах да, у женщин многое не спрашиваем, оберегаемся… Так что, принцесса…
– Аскланделла, – напомнила она.
– Это значит, – перепросил я, – можно по имени? Тогда в качестве громадного жеста любезности взад, я – Ричард.
– Принцесса Аскланделла Франкхаузнер, – уточнила она высокомерно. – Мое Императорское Высочество!
– А-а-а, – сказал я с подчеркнутым разочарованием. – Ну тогда я принц Ричард Загребущие Руки. Ладно, насчет конечностей опустим, достаточно и принца Ричарда. Остальные титулы можно тоже оставить, я скромный до бесстыдства.
– Предельно скромный, – подчеркнула она. – До невозможности.
Я смотрел на нее, гордо выпрямившуюся и предельно высокомерную, не желающую уступать ни в чем, как же, дочь императора, ничем ее не смутить, разве что предложу вот прямо сейчас показать ей пенис… но она, зараза надменная, может и тут не отступить, а сказать: «Показывай!» – и тогда даже не знаю, хватит ли у меня нахальства сделать следующий шаг, женщины, уж если упрутся…
– Ваше высочество, – произнес я церемонно и, поклонившись, сделал шаг назад, утешая себя тем, что великие полководцы отступают заранее, не давая вовлечь себя в опасные ситуации. – Желаю вам… отдохнуть. Обед сейчас принесут. Вас кормят с ложечки?
Она не пошевелилась, женщины такого ранга не отвечают на поклоны; лицо неподвижное и величественное, на мое двусмысленное пожелание тоже не ответила, дочери императора все позволительно даже по этикету.
Мне показалось, что в ее холодном взгляде таится насмешка триумфа победительницы, но, вообще-то, хрен разберешь, что в глазах женщины.
Снаружи яркое солнце, мужские голоса, запах горелого дерева, покрытые пеплом костры с редкими углями и множество людей у шатров и палаток.
Зигфрид молча указал взглядом своему напарнику на полог, Скарлет кивнула и сразу же проскользнула вовнутрь.
Альбрехт беседует с сэром Норбертом, а когда я появился из шатра, оба поспешили ко мне с озабоченными лицами.
– Ваше высочество?
– Где черновик? – спросил я злым шепотом.
– Вчерне готов, – сказал Альбрехт поспешно.
– Давайте!
– Так вчерне же, – ответил Альбрехт опасливо, – мы же только вычекавали формулировки, как вы предпочитаете, когда появилась принцесса… Но все в голове, все ваши чеканные определения, щемящие слова, полные гневного отпора и пламенного призыва…
Я спросил с подозрением:
– Вы о чем? Ладно, пойдемте в чей-нибудь шатер, а то меня из моего, как зайчика из норки, деликатно выперли пинком в область копчика… Бумагу нужно составить немедленно и тут же передать в любые воинские части Мунтвига!
– Все сделаем, – заверил Альбрехт, – только дышите глубже, думайте о прекрасном… эльфы для вас еще как?.. или уже на зеленое тянет?..
Норберт сказал вполголоса:
– Его высочество – человек с размахом, он наверняка уже о рыбах подумывает.
Принц Сандорин, завидя нас издали, ринулся навстречу.
– Ваше высочество?
Норберт сказал мне вполголоса:
– У него просторно.
– Мы к вам в гости, принц!.. – заявил я светло. – Нет-нет, вина не надо, никакого пира!.. Но чернильница и бумага не помешают.
Сандорин вскрикнул в удивлении:
– Разумеется, есть! Я же грамотный…
Он поспешил вперед и распахнул в стороны вход в шатер, роскошный до безобразия, внутри все в золотистом шелке, масса золотых украшений, в углу скрещенные церемониальные копья, тоже в золоте, но, к счастью, посреди не роскошная кровать, а все-таки стол, прекрасный рабочий стол с чернильницей, стопкой гусиных перьев и двумя листами бумаги.
Правда, ложе все-таки роскошное, но сдвинуто к стенке, дескать, принц – воин-крестоносец, а не сластолюбец, смотрите и запоминайте.
– Ваше высочество, – воскликнул Сандорин с энтузиазмом, – чем могу?
Я кивнул и молча сел на стол. Память сразу же выдала придуманное утром начало: «Ваше императорское Величество, при всем желании не могу принять этот бесценный, без всякого сомнения, дар, ибо это у пчел можем красть мед и не чувствовать стыда, но незаконно присвоить женщину, принадлежащую другому, это нечестно…»
Альбрехт, опасаясь, что забыл, подсказал:
– Вы зачеркнули «нечестно» и написали «не по-христиански и не по-мужски», а дальше увязли в болоте умничанья ваших советников. Потому никого не слушайте, дорогой сюзерен.
– Когда дело касается женщины, – буркнул Норберт, – нельзя слушать даже себя.
Сандорин смотрел ошалело.
– Что? Снова стараетесь избавиться от принцессы Аскланделлы?
– А вы против? – спросил я свирепо. – А как же Лиутгарда?
Он поперхнулся, промямлил жалко:
– Ну… дело ж в этикете…
– Вот и помогайте, – рыкнул я, – составить письмо со всеми учтивостями этикета, но твердое, как слово сэра Растера, и гибкое, как совесть нашего графа Альбрехта!..
Через полчаса из шатра Сандорина почти выбежал сэр Норберт со свитком в руке, опоясанным красными шелковыми шнурками и в багровых сургучных печатях.
Я вышел следом и успел увидеть, как лихо взметнулся в седло один из самых быстрых гонцов, сухо простучала дробь копыт, и вскоре оба с конем исчезли из виду.
Альбрехт оглянулся, прислушался.
– Ого, нас догоняет обоз?.. Здесь привал?
– Никаких привалов, – отрезал я. – Нам еще трое суток двигаться на восток к границам Пекланда, где и остановимся на недельный отдых! Никаких отклонений от плана, ясно? Постоянство внушает людям уверенность.
– Гм, почти верно…
– И никаких приключений по дороге, – сказал я наставительно. – Все они – от дурости, несообразительности и непредусмотрительности!.. Все приключения от «приключилось», а хорошее не приключается, дорогой сэр Альбрехт. Потому вперед и с песней!
Он улыбнулся с едва заметной насмешкой.
– Это мы умеем. Вперед и с песней. Да еще если выпить…
Глава 2
Земля отзывается тревожным гулом от топота тысяч и тысяч конских копыт, а от ударов сапог на двойной подошве дрожит и недовольно стонет.
В слабом рассвете стальные доспехи блестят пугающе незнакомо, словно на берег выбралась из моря масса чудовищ в прочном хитине с головы до ног, с которого еще бежит вода.
Кони, укрытые кольчугами до середины бедер, где всего три отверстия: для репицы хвоста и для глаз, кажутся чем-то хищным, а за конницей бредут пехотные части, все с белых плащах с красными крестами на груди. На этот раз над головами нет леса копий с блестящими жалами, я распорядился везти их отдельно на повозках, выделенных специально для этой цели.
Таким образом, копейщики налегке проходят в сутки на милю больше, а привалы для отдыха можно делать короче.
Идут всё так же по шестеро в ряд, плотно, почти касаясь друг друга локтями, а со стороны вообще выглядят стальной рекой. С утра все мрачные, но за спиной на востоке уже покраснело небо, защебетали птицы, и вот-вот кто-то из самых голосистых и молодых воинов запоет походную песню, под которую сердце стучит часто и радостно, а ноги словно сами убыстряют шаг.
Местные о приближении нашей армии узнают не раньше, чем мы оказывались рядом, потом в панике бегут в леса, бросая все нажитое, но самые отважные остаются и не прогадывают: мирное население я велел не трогать, разве что забирать для нужд армии запасы зерна, которые те не успели спрятать или увезти.
Но дальше деревни и села тянутся абсолютно пустые, даже собак увели, а в мелких городах остались только священники. Усадьбы лордов обезлюдели, из леса иной раз доносится тоскливое мычание коровы или собачий лай.
Норберт часто исчезает далеко впереди. Его конники идут небольшими отрядами, к тому же выпускают еще и разъезды по три человека, а он старается везде побывать и за всем уследить, благо самые быстрые кони у него и его людей.
Я видел, как он пронесся вдали, похожий на низко летящего над озером стрижа, потом резко свернул в мою сторону, а я с удовольствием смотрел, как они с конем быстро укрупняются и растут в размерах.
Он понял мой взгляд, сказал со сдержанной гордостью:
– Мчаться на хорошем коне – все равно что мчаться по небу.
Я оглянулся на мелькающего далеко в кустарнике леса Бобика, понизил голос до шепота:
– Собаки наши лучшие друзья, но пишут историю кони.
Он улыбнулся, поняв.
– Кони дают нам крылья, которых у нас нет… Ваше высочество, разведчики нашли идеальное место для ночного отдыха.
– Отлично, – сказал я. – Пусть указывают дорогу, если это не слишком в сторону.
– Почти прямо, – заверил он. – Только на полмили дальше. Прибудем затемно.
– Дольше поспят, – решил я. – А что вон там за туча? Слишком она какая-то… необычная.
Он проследил за моим взглядом, посерьезнел, лицо стало строже.
– Думаю, ваше высочество, то место стоит обойти стороной.
– Да что там?
– В той стороне монастырь, – ответил он, – куда, если верить слухам, ушел император Карл замаливать грехи.
Я нахмурился, враз захотелось помчаться туда, вытащить бывшего императора и предать лютой смерти, такой вот из меня милосердец, но взял чувства в кулак и сжал посильнее.
Кони наши идут быстро, из-за невысоких холмов поднялись башни монастыря, туча стала видна во всех подробностях: огромная и темная, в ней сверкают белые злые молнии, а на землю обрушиваются тяжелые удары грома.
Норберт сказал со скупой усмешкой:
– Крестьяне, что живут в деревнях вокруг монастыря, истолковывают по-разному, но все равно каждый уверяет, что за душу такого великого грешника идет ожесточенная борьба. Дескать, дьявол прислал своих из ада, чтоб утащить в преисподнюю, а светлые силы отстаивают, мол, человек покаялся, замаливает грехи.
– А сами крестьяне, – спросил я с интересом, – не хотят разгромить монастырь и вытащить оттуда Карла?
Он покачал головой.
– Говорят, благодаря молитвам такого великого грешника у них скот начал давать двойной приплод! Саранча вовсе исчезла… а как там дальше пойдет, будет видно. Старые люди говорят, что иногда верх одерживают светлые, иногда – темные. Если победят светлые, грешник останется в монастыре, если темные – то сразу заберут с собой, они не больно церемонятся.
Я выслушал, кивнул.
– Как и мы. Вообще, похоже на схватку адвокатов с прокурорами. Одни доказывают вину и настаивают на тяжелом наказании, а другие приводят доводы в защиту.
Он спросил с интересом:
– Ваше высочество, а вы за кого?
Я коротко взглянул на небо.
– Знаете ли, барон, лучше такие вопросы не задавать.
– Почему?
Я посмотрел на него зверем.
– Не прикидывайтесь овечкой, сэр Норберт. На некоторые вопросы отвечать трудно, потому что надо выбирать между «мне так хочется» или «я так считаю» и менее приятным «так надо».
Он вскинул брови.
– Все равно не понял. Вы мне на пальцах, ваше высочество. Для доступности.
– Что вам все еще непонятно?
– Непонятно, – спросил он голосом кроткой овечки, – хочется вам как?
Я огрызнулся:
– Сами знаете, как мне хочется. Как всем нам хочется!.. Мы же человеки, недавние питекантропы!
– Ваше высочество, – спросил он испуганным шепотом, – а это хто?
Я буркнул:
– У отца Геллерия могли бы спросить, ленивец. Это та живая и разумная глина, что жила, охотилась и размножалась, пока Господь не вдохнул в нее душу.
Он пригнул голову, будто Господь вот-вот погладит его молотом между ушей, спросил еще тише:
– А разве Господь не в тот же день вдохнул душу… ну, как слепил из глины?
– Конечно, – ответил я высокомерно, – в тот! Но что для нас тысяча лет – для Господа меньше одной доли секунды!.. Думаете, он сотворил мир за семь наших дней? Ну вы и наглец…
– Ваше высочество!
– А кто вы есть, барон, если возомнили, что Господь должен мерить свое божественное время презренными земными сутками?.. Ага, поняли?.. В общем, Господь сотворил Адама, а через пару минут, полюбовавшись на творение своих рук, вдохнул в него душу. Но Адам за это время успел наплодить тысячи таких же неотесанных, что разошлись по свету.
Он пробормотал в затруднении:
– Но… как? Евы тогда еще…
Я вздохнул.
– Дикий вы человек, барон. Господь Еву создал из ребра Адама потому, что все остальные попытки сделать женщину из глины… и не только из глины, проваливались. Потому и не засчитывались. А вы что, всех женщин помните, что обрюхатили за время нашего похода?
Он сказал с сомнением:
– Да почти всех… а вот за прошлые… гм…
– Вот-вот, – сказал я с укором, – тоже неандертальцев наплодили! А то и питекантропов.
Он в задумчивости посмотрел на монастырь, над которым продолжает грохотать небесная буря, а слепящие молнии разрывают тучи в лохматые клочья.
– Думаете, черти его все-таки заберут?
Я пожал плечами.
– Я только «за», но смутно начинаю постигать, что над справедливостью есть еще и так называемое милосердие. И хотя оно мне все еще противно… ну не понимаю, не понимаю, почему оно должно быть выше!.. но верю, что смысл в нем какой-то есть… даже высокий смысл. Потому обойдем этот монастырь стороной, не тревожа его обитателей.
Он кивнул, сказал с сочувствием:
– Ваше слово, ваше высочество, и ни одна нога не ступит к стенам монастыря ближе, чем на полет стрелы. Хотя понимаю, как вам жаждется вытащить это чудовище на свет божий и повесить на дереве так низко, чтобы он чуточку касался земли кончиками ног!
Я сказал люто:
– Что? Так мало? Да я в мечтах тысячу раз сажал на кол!.. Сдирал с живого кожу по дюйму в день!.. У меня с ним старые счеты еще с Зорра!.. Он виноват не только в гибели сотен тысяч ни в чем не повинных людей… да хрен с ними, а в смерти двух-трех лично мне знакомых, которых глубоко уважал.
– И все же?
Я тронул Зайчика и молча послал по дороге, оставив монастырь слева, и больше не смотрел в его сторону. Над головой некоторое время еще грохотало, земля иногда вздрагивает, затем впереди мир озарился ярким солнечным огнем, и сталь доспехов в колонне рыцарей засияла радостно и победно.
Господь и сам иногда что-то делает, мелькнула мысль, а не только все сложил на таких вот еще сопливеньких. Его решение, конечно, красиво и весьма изящно, да только вот не стало Карла – появился Мунтвиг.
И надо искать решения, красивые или нет – неважно, но такие, чтобы карлы и мунтвиги не появлялись вообще.
В свое время Альфонс Мудрый, король Кастилии, пытаясь понять астрономическую систему Птолемея, сказал со вздохом, что, случись ему присутствовать при сотворении мира, он бы дал Господу кое-какие советы по части лучшего устройства мироздания.
Мироздание – хрен с ним, все эти горы, моря и океаны меня не волнуют, зато много чего насоветовал бы по части лучшего устройства общества. Увы, уже понимаю, что как человек в утробе матери проходит через все стадии жизни, от амебы к червяку, рыбе с жабрами и ящерице, так и общество должно расти, как человек, усложняться, умнеть и созревать для следующей ступени, а не так, чтобы из младших классов школы сразу к диплому или ученой степени.
Но ладно, если нельзя само общество тянуть за уши, то можно – науку и технику. Пока это только простая механика, понятная и Архимеду, но если ее достижения внедрить повсеместно, то мир изменится кардинально…
Слева в мою сторону несутся двое всадников, впереди Бобик, а то как же без него, один закричал издали, спеша опередить товарища:
– Ваше высочество!.. Пополнение!
– Кто? – спросил я.
Они осадили коней рядом, второй всадник сердито блымнул глазами на первого.
– Ваше высочество, – произнес он почтительно, – к нашему войску присоединились два больших отряда ирамских лордов! Это впервые за весь Ирам.
– Состав? – спросил я.
– Кроме четырехсот рыцарей, – доложил он, – с ними пять тысяч тяжелых панцирных всадников, а также обученные копейщики и лучники.
Меня догнал Норберт, прислушался, кивнул с довольным видом.
– Уступают нашим, – заметил он, – однако на безрыбье и рак рыба. Как только перейдем границу с Пекландом, вот там и разгуляются!
– На границе с Пекландом большой привал, – напомнил я. – Местные наверняка поспешат нам навстречу. Кто с изъявлениями дружбы и даже покорности, а кто-то заявит, что согнет нас в бараний рог и вообще сотрет в порошок, если посмеем ступить на их земли и топтать их кур.
Норберт кивком указал разведчикам, что свободны, возвращайтесь к своим обязанностям; те сразу развернули коней и умчались, а Бобик некоторое время бежал с ними, потом вернулся и смотрел искательно: давай что-нить натворим?
– Это уж точно, – согласился Норберт. – Бароны почти все такие. Но, думаю, это не слишком повлияет?
– Надеюсь, – ответил я. – Нравятся мне эти самоуверенные дураки. Сразу себя таким умным рядом с ними чувствуешь!
Он покосился на меня с некоторым подозрением во взоре, но я смотрю вперед чисто и открыто, сам вроде самоуверенного дурака, решившего осчастливить мир, хотя не в состоянии осчастливить себя самого.
– Из Пекланда, – поинтересовался он, – в Сакрант или в королевство Эбберт?
– Надо подумать, – пробормотал я. – Сакрант на северных границах Пекланда, а Эбберт – на южных… Вообще-то, нам в Сакрант, там резиденция Мунтвига в столице Генгаузгуз…
– Но вам жаждется отомстить королю Харбиндеру, – продолжил он, когда я запнулся. – Вполне понятное чувство, ваше высочество, но можно ли простыми желаниями руководствоваться в таких великих делах?
Я покачал головой.
– Нельзя, вы правы, дорогой друг… Однако здесь целый клубок возможностей, нужно только выбрать правильно.
– Ваше высочество?
– Отомстить Харбиндеру, – сказал я, – можно под знаменем общей защиты высших христианских ценностей. Дескать, я наказываю короля и его народ, что гнали нас через всю страну, не давая ни крошки хлеба, ни глотка воды!.. Это бесчеловечно, это противно всем божеским законам. Если это правильно подать, то еще и выиграем на своей жестокости, что будет воспринята, как необходимая кара, а мы – как орудие божественной воли… Вон как судьба Содома и Гоморры, вроде бы и жестоко, все-таки погибли не только содомиты, но и их жены, и дети, но… народ считает, что Господь поступил верно?
Он помолчал, посмотрел на меня несколько странно, после паузы сказал:
– Тогда проиграем с Сакрантом.
– Почему?
– Пока будем драться с Харбиндером, Сакрант подготовится к обороне.
Я ответил со вздохом:
– Столицы всегда защищены хорошо. Как стенами, так и войсками. А весть о нашем приближении уже долетела к сакрантцам. Как бы ни двигались мы быстро, гонцы скачут быстрее, чем наши волы тащат обоз.
– Тогда…
Я понизил голос:
– Если повернем на Эбберт и начнем долгую войну с королем Харбиндером, в Сакранте несколько успокоятся.
Он подумал, кивнул.
– Понимаю. Но… в чем наша выгода?
– Эбберт, – сказал я, – Эббертом, но главная наша цель – Сакрант. А в Сакранте – Генхаузгуз.
Он сказал медленно:
– Если захватить столицу, удельные лорды Сакранта поднимут головы? И объявят свои владения самостоятельными?
Я зло ухмыльнулся.
– А когда было иначе?
Он поинтересовался с беспокойством:
– Но нам же такое на руку?
– В данном случае, – ответил я мрачно.
– Ваше высочество?
Я покачал головой.
– Прости, мне трудно думать о Мунтвиге и его непокорных лордах, если уже летом Багряная Звезда всю поверхность Земли превратит в потоки кипящей лавы!
Он вздохнул и замолчал.
