Buch lesen: «В родных Калачиках. Воспоминания о советском детстве»

Schriftart:

Корректор Татьяна Егоровна Каменская

ISBN 978-5-4490-6692-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Фото автора. 1975

Наталья Владимировна Фефелова (Зеленёва), Заслуженный работник культуры Российской Федерации, заведующая Центром красноярской книги Государственной универсальной научной библиотеки Красноярского края

Об авторе и книге «В родных Калачиках»

Как же здорово, что в кругу моих современников оказалась Галя Вервейко, всесторонне одаренный, талантливый, наблюдательный, красивый человек. О таких говорят «душа общества». По профессии она балетмейстер, а в душе писатель. Её мемуары «В родных Калачиках» всколыхнули память, вызвали светлые воспоминания о тех уже далеких, но таких прекрасных моментах детства и юности. Её воспоминания – ода нашему небольшому родному и лучшему на свете городу Калачинску, нашему поколению, нашим родителям и нашим калачинцам.

Передо мной живая история города в 60—70-е годы 20 века. И хотя мы с Галиной учились в разных школах, но нас объединял наш любимый Дом пионеров, хореографический ансамбль «Юность» и его руководитель – легендарная личность Раиса Тимофеевна Ульянова.

Я считаю, что наше поколение – счастливейшие люди, мы родились в прекрасное время, у нас были идеалы, чистые помыслы, любимые герои, одинаковые стартовые возможности, нас окружали любящие родители, настоящие педагоги, друзья, одним словом – нас окружало добро! Именно это на всю жизнь дало мощную точку опоры, которая позволяет нам жить достойно.

Автор мемуаров умело описала многие моменты быта и жизни калачинцев. Ярко вспомнилось событие, которое всколыхнуло город, это победа наших юных хоккеистов во всесоюзном турнире. И, хотя мальчишки были учащимися школы №1, их на железнодорожном вокзале встречал весь город, как героев. И вот это чувство единения, сопричастности автор воскресила в моей памяти.

Галина Вервейко настоящий исследователь, обладатель яркого таланта повествования, так как я знаю многих людей, о ком рассказывает автор, могу сказать, что очень метко и правдиво подмечены черты характера людей, в памяти всплывают знакомые, родные лица.

Галина автор нескольких произведений. C большим удовольствием прочитала ее документальную повесть о Матильде Кшесинской, воспоминания «Питер в судьбе сибирячки». Восхищена ее стихотворениями, только талантливый человек в одной строчке может выразить гамму чувств: «ОМСК – четыре буковки родные».

2019 г.

Посвящается памяти моего дедушки-журналиста Вервейко Антона Евдокимовича

КАЛАЧИНСКОЕ ДЕТСТВО

Галя Вервейко с мамой. Калачинск, 1960

Глава 1. Родня

Западная Сибирь. Станция «Калачинская»

Архитектором здания жд вокзала был мой дядя – Безродных Виктор Михайлович

Поезд мерно отстукивал километры долгого железнодорожного пути. Я сидела на боковом сиденье за столиком и смотрела в окно. Ехала по родным сибирским просторам из Новосибирска в Омск. За окном мелькали равнинные поля и колки леса. Было лето, и всё зеленело вдали, а над лесостепным пейзажем стояло голубое-голубое небо, и ярко светило солнце. Мы уже проехали станцию «Татарская», и следующей остановкой должна быть «Калачинская». Моя родина! Всегда, проезжая мимо, я смотрю на родной перрон станции и вспоминаю своё детство, родню, учителей и друзей… Остановка – всего 2 минуты. Я мысленно здороваюсь со своим родным Калачинском и машу ему рукой, когда поезд вновь двигается. И снова жизнь меня увозит в другие края, но память – это «компьютерное» чудо нашего мозга, всегда возвращает меня в эти места, к родным и дорогим мне людям – калачинцам. И я заново переживаю свою прошлую жизнь: детство и юность.

Я вспоминаю себя четырёхлетней девочкой Галей со светловолосой чёлочкой на лице, в тёмно-зелёной плюшевой шубке и такой же шапочке-чепчике. Идёт 1960 год. Мы живём с мамой на улице Омской в доме барачного типа, в одной комнате. И получаем письма от отца из армии – далёкого Хабаровска. Он присылает и мне «индивидуальные» чёрно-белые открытки, поздравляя с праздниками. На одной из них – фото огромной ёлки на площади города с красивым, добротно сделанным из снега, Дедом Морозом – очень большим, даже огромным. И мне хочется туда, к моему папе, к этой большой ёлке.

Новогодняя открытка из Хабаровска мне от папы. 1959

Открытка из армии

Утром мама ведёт меня в детский сад. Я, делая подскоки, держусь за её руку и пою песенку, разученную на музыкальном занятии: «Сладкая ты моя, ягодка малинка!» Детский сад находится на нашей же улице. Я там очень любила нашу воспитательницу – Веру Геннадьевну. Она была молодой, красивой, весёлой. Вместе с нами, ребятишками, каталась с горки на дощечке или, стоя на ногах, а потом прокладывала нам лыжню, когда мы учились кататься на лыжах, обходя вокруг территорию нашего детсада по свежевыпавшему рыхлому снегу.

Самым нелюбимым для меня был послеобеденный сон. Мне никогда не спалось, я разговаривала с такими же детьми, страдающими дневной бессонницей. За это нас наказывали: ставили в угол. И мы старались притвориться спящими, когда в спальню заходила воспитательница, чтобы проверить обстановку.

Вервейко Гале 2,5 года. Калачинск, 1958

Портрет мамы (был снят в моём детском саду). Калачинск, 1961

Отец – солдат Советской армии. Хабаровск, 1958

Мне 5 лет. Портрет был снят в детском саду. 1961

Мои родители в 1958 году перед службой в армии отца. Калачинск.

Вообще-то я была проказницей – не очень послушным ребёнком. Однажды летом мы были на веранде, построенной отдельно от здания детсада, и снова не спали. Меня «наказали» в дневной сон очень даже приятным для меня занятием: я сидела в комнате с воспитателями, для того, чтобы не мешала другим детям спать, слушала очень интересные для меня взрослые разговоры между ними, а по радио – передачу для детей. Какое это было счастье в тихий час! Воспитатели разглядывали только что принесённые фотографом фотографии нашей группы и большие портреты детей и родителей. Я увидела и свой портрет с белым бантом на голове со стрижкой и шейкой «в складочку» с очень серьёзным выражением лица. Потом все рассматривали красивый портрет моей молодой мамы со светлыми волосами в химической завивке, которая ей очень шла, и воспитатели говорили: «А это – сама Вервейко».

Звали маму Воля Яковлевна (в девичестве – Пономаренко). Родители её были комсомольцами 30-х годов, и когда у них родилась в Исиль-Куле (так раздельно называлась тогда железнодорожная станция) дочурка в 1936 году, то решили её назвать модно – по-революционному – Воля. Так я почему-то думала. Но эта версия оказалась неправильной. Так её назвал двоюродный брат – племянник моей бабушки – Витя. У него был друг Волька (так зовут и героя сказки о старике Хоттабыче), и вот в честь него он решил назвать свою родившуюся двоюродную сестрёнку. Но поскольку такое имя практически нигде не встречалось, то люди её всю жизнь называли по-разному: кто-то – Валя, а чаще – Оля. Это имя ей и самой больше нравилось. Я, конечно, её очень-очень любила и считала самой красивой и молодой мамой на свете: она была старше меня всего лишь на 20 лет. И я всегда гордилась, когда люди удивлялись, что у неё уже такая большая дочь.

В тот день после обеда мы гуляли на улице во дворе детского сада. Играли в песочнице. И вдруг я увидела, что к калитке забора подошла мама. Боясь, что воспитатели будут жаловаться ей, что я снова не спала в тихий час, я решила спрятаться. Увидела железную бочку и тихонечко села за неё, выглядывая сбоку. Меня стали искать по территории садика, а, найдя, смеяться над моей «трусостью».

Иногда мама подолгу задерживалась на работе: наверное, работала во вторую смену. Какое-то время она работала фрезеровщицей на мехзаводе после окончания технического училища. Меня некому было забрать из садика. И я оставалась в нём в ночной группе. Было интересно, необычно и в то же время грустно. Я скучала по маме, и очень хотелось плакать. Хорошо, если с нами оставались добрые и ласковые воспитатель и нянечка. Они нас успокаивали, брали на руки, рассказывали перед сном хорошие сказки. Но иногда нас (если в группе оставалось мало детей) отводили в какой-то другой детский сад, который находился в центре города, он был «дежурный». Это было для меня «страшной пыткой». Так как там была зловещая для меня воспитка – Валентина Антоновна, в очках. Она не любила детей, и мы начинали капризничать, плакать от страха. Она больно сжимала своими пальцами руку выше локтя и тащила нас за собой, укладывая таким образом, в постель…

Прасковья Андреевна Рублевская в молодости

Моя любимая бабушка Пана в 1960-е годы. Калачинск

В выходные мы с мамой посещали наших родных. Мои дедушка и бабушки жили далековато от нас: баба Пана Рублевская, (у них с дедушкой, отцом мамы, были разные фамилии, поэтому у мамы в детстве была другая фамилия – отца – Пономаренко), неподалёку от моста через Омь – на улице Пионерская, а баба Маруся и дед Антон Вервейко – на Вокзальной, у элеватора.

Баба Пана жила в одноэтажном доме из нескольких квартир – в одной комнате с отдельным входом с улицы. Здесь они когда-то жили вдвоём с мамой. У неё всегда были идеальные чистота и порядок. На кроватях, из-под покрывала видны были накрахмаленные нарядные, связанные крючком, кружева. На столе, комоде и кухонном шкафу – связанные бабушкой кружевные салфетки. В углу, на тумбочке стояло радио военной поры с репродуктором, по которому мы любили слушать с ней разные передачи. К нашему приходу бабуля обычно пекла блинчики, которые я очень любила. Они у неё пеклись на маленькой круглой сковородке и получались хрустящими и очень вкусными. Она смазывала блины растопленным сливочным маслом, или мы сами макали в него блинчики. Ещё баба выпекала в печке маленькие булочки и калачи.

Бабуля работала секретарём-машинисткой в Калачинском райкоме партии. Её полное имя – Рублевская Прасковья Андреевна. (Она была 1908 года рождения). Иногда бабушка дежурила по выходным и брала туда меня с собой. Мне нравилось это не очень большое, но солидное двухэтажное здание с маленькими, словно игрушечными, балкончиками. Я завораживающе смотрела вокруг, когда ходила по казённым кабинетам, в которых пахло кожей: ею были обтянуты чёрные двери и мебель. Кругом лежали персидские ковровые дорожки. Мне это всё казалось таким солидным и торжественным! Бабушка печатала на машинке какие-то важные бумаги и иногда показывала мне буквы на круглых чёрных клавишах, и я тоже что-то пыталась напечатать. Потом я выходила из кабинета на балкончик, любуясь деревьями и цветами, посаженными во дворе райкома. А больше всего в этом здании мне нравился зал заседаний с небольшой сценой. На Новый год для детей и внуков райкомовцев здесь устраивались ёлки с Дедом Морозом и Снегурочкой, играми и подарками, традиционным хороводом вокруг наряженной ёлки с песней «В лесу родилась ёлочка».

Здание райкома КПСС. Калачинск, 1960-е

Коллектив Калачинского райкома КПСС. (П.А. Рублевская стоит вторая справа). 1960-е

Иногда и мама работала в выходные, когда нужно было к концу месяца выполнить план. Я помню, как она брала меня с собой, уже позднее, в кинопрокат по субботам (вообще-то субботы тогда были коротким рабочим днём). А, может, и в воскресенья? Она работала там фильмопроверщицей. Я смотрела, как мама, сидя за столом, проверяла широкие киноплёнки, которые перекручивались с одной бобины на другую (позже появились катушечные магнитофоны с похожим устройством). Всё делалось вручную. Когда рука нащупывала на плёнке какой-то брак, то бобины останавливались нажатием ноги на педаль. Испорченные кадры вырезались, и плёнка склеивалась клеем с приятным пахучим запахом. Конечно, смотреть на этот процесс мне было очень интересно.

В один прекрасный день вернулся из армии мой молодой отец – Вервейко Анатолий Антонович (ему тогда было 24 года). И именно в этот день со мной случилось несчастье. Было это, кажется, в субботу. Детей в группе было мало, а некоторых уже родители разобрали по домам, и воспитатели почти не следили за нами, «расслабившись». Мы бегали из спальни в игровую комнату и хлопали дверью. И однажды мой средний палец на правой руке был «прихлопнут». Я ощутила страшную боль и закричала! И в этот момент появился мой стройный, подтянутый молодой отец в красивой военной форме! Он подбежал ко мне, взял на руки, и тут же понёс меня, плачущую, в больницу. Кончик пальца был снесён, и я ещё долго чувствовала себя инвалидом: меня кормили из ложечки и все жалели. Медсёстры обвязывали пальчик зелёным бинтиком на перевязке в больнице. Повышенное внимание баловало меня.

И всё-таки я никак не могла поверить, что мой папа наконец-то вернулся. Долго привыкала к нему и сомневалась, что это – на самом деле он, по привычке, продолжая его ждать.

Девчонкой я была боевой, любила играть с мальчишками во дворе. Они меня все любили и звали играть с собой в войнушку. В азарте я частенько начинала с ними драться. И маленькие вояки бежали жаловаться своим родителям, которые вскоре приходили к моим – разбираться. После этого мне здорово попадало. Отцу стала уже надоедать его непослушная маленькая разбойница, и однажды он предпринял строгие меры: снял с себя солдатский ремень и ударил меня по попе, поставив в угол. Было очень больно и обидно, и я, заливаясь слезами, крикнула ему:

– Уходи от нас! Ты – не наш папа! Наш папа – в армии. Он скоро придёт и набьёт тебя.

Эти слова очень сильно подействовали на моего молодого отца – Вервейко Анатолия, ровесника мамы. И он больше никогда, как говорится, не трогал меня пальцем.

Рабочий посёлок, в котором мы жили, назывался – Калачинск, то есть, он уже тогда имел статус районного города – с 1952 года. Но моя баба Пана всегда ласково называла его «Калачики». Она рассказывала, что так называлась деревня у озера Калач, с которой и начинался нынешний Калачинск. Когда-то железной дороги здесь не было, а когда её построили, незадолго до революции, то появилась станция «Калачинская», с которой постепенно деревня и соединилась.

Старое здание железнодорожного вокзала.

Станция Калачинская. 1960-е годы

Родственники мамы

У бабушки в тумбочке хранилась толстая книга в серой твёрдой обложке (кажется, это был толстый том учебника по истории коммунистической партии), служившая ей фотоальбомом: в ней хранились дорогие её сердцу карточки. Иногда мы с ней рассматривали их, сидя за столом, Баба Пана надевала очки, увеличивающие изображение, и рассказывала мне о своей прошлой жизни: «Вот это – твой дедушка. Яков Калинович Пономаренко. Папа твоей мамы. Красивый, правда? Кудрявый.

Мой дед (отец мамы) Пономаренко Яков Калинович. 1936

У него волосы светлые были. Скоро уже двадцать лет будет, как он умер. Дед твой был офицером. Работал в райвоенкомате. В начале войны ездил по району и простудился, когда мобилизация была. Он умер от болезни лёгких. А мама твоя была чуть больше тебя, ей только шесть лет было. Вот с тех пор мы и жили с ней вдвоём. До войны у нас была своя корова, огород. Беды не знали. Да и в войну они нас спасали – голода мы не чувствовали. А потом, когда дедушку похоронили, мне стало скучно в чужих краях. Мы с ним в Тюменскую область уезжали. Родня Яши писала мне в письмах: «Паша, приезжай к нам, в Калачинск».

Семья Смирных. (Первого секретаря РК КПСС). Калачинск, 1950

Я продала всё, что у меня было, и переехала в 1947 году. А должность у меня была до этого хорошая: я была заместителем председателя райисполкома по хозяйственной части. А, приехав в Калачинск, и няней была у двух первых секретарей (мне особенно нравилась семья Смирных, хорошие были люди, мы с ними жили рядом – за стенкой). Позже устроилась я секретарём-машинисткой в райком партии. Тяжело стало жить после войны – нищета, голод… Чего только не пришлось пережить! Вдовья доля очень горькая…

А когда я была такой, как ты, даже постарше: лет десять было, помню, как жили мы с родителями в глухом лесу с партизанами, на большой поляне. Тогда была война гражданская – с Колчаком. Там жгли костры, чтобы согреться и сварить пищу. Иногда было страшно: вдали слышались выстрелы… В то время жили мы в селе Сидельниково, на севере Омской области, в Тарском районе. Руководил войной против белых герой Избышев, возглавив борьбу за освобождение от колчаковцев своего родного села.

Рублевские (тётя Акулина сидит справа, Ольга и Пётр стоят). Сидельниково, 1950-е

Мои родители (стоят справа) с родственниками Рублевскими. Омск, 1958

Мой отец с Рублевскими. Омск, 1960-е

Рублевский Кузьма с супругой Евдокией. 1930-е

Рублевский Кузьма Андреевич – брат бабушки (жил в Апшеронске)

Родители мои рано умерли. И я воспитывалась у тёти Акулины, в семье Рублевских. Меня удочерили. В этой семье росли мои двоюродные брат Петя и сестра Оля, которые стали мне, как родные. Они сейчас в Омске живут. Мы как-нибудь с тобой съездим к ним в гости – в Южный посёлок. Они живут в своих домах, с огородами. Поешь там вкусной малинки…

Ещё у меня есть родной брат – Кузьма Андреевич Рублевский, он был раньше офицером, начальником милиции работал (на самом деле – НКВД), сейчас на пенсии, но работает ещё пока – начальником почты. Вот посмотри карточку: они здесь с женой Дусей на курорте. А живут сейчас на юге, в Краснодарском крае, в городе Апшеронске. Я к ним тоже на пенсии буду ездить – отдыхать, фрукты есть. У меня ведь лёгкие больные, мы всей семьёй раньше туберкулёзом переболели: и мама твоя, а ты раз пять – воспалением лёгких. Поэтому нам всем полезно к морю съездить, подлечиться. А море там есть недалеко – в Краснодарском крае».

В Калачинске жили родственники мужа Прасковьи Андреевны – Пономаренко. С Яковом Калиновичем молодая Прасковья познакомилась в Исиль-Куле, так называлась станция и рабочий посёлок – центр одного из районов Омской области. В 30-е годы Якова выбрали там секретарём комитета ВЛКСМ в комсомольской первичной организации Исилькульского райисполкома. Он был красивым блондином с вьющимися волосами. Первый раз женился неудачно: вскоре жена от него ушла. А в 1935 году он познакомился с 27-летней Пашей Рублевской, она работала в райисполкоме секретарём-машинисткой. Вместе они учились в исилькульской партшколе. «Он стал за мной ухаживать, замуж предложил, а мне его было жалко, что жена его бросила, я и согласилась», – рассказывала мне бабушка. И вскоре, 24 января 1936 года, у них родилась дочь Волечка.

Мой дед Пономаренко Я.К. (в центре) секретарь комсомольской организации Исилькульского райисполкома. 1930-е годы.

Время было очень суровое. Сначала – годы репрессий. О них Прасковья Андреевна знала не понаслышке: сама печатала многие партийные документы. И потом говорила мне, своей внучке: «Нехороший человек был Сталин: много хороших людей погубил». Среди них были её друзья и сослуживцы. И всё-таки до Сибири эти события доходили позже и не в таком количестве здесь уничтожали и сажали за решётку людей, так как многие бежали в эти края из Москвы, Подмосковья и Ленинграда, чтобы избежать несправедливой расправы.

Пономаренко Я. К. перед ВОВ стал офицером. 1940

Родня Пономаренко (стоят слева мои прабабушка Соня и прадед Калина). На патефоне звучит песня "Раскинулось море широко". с. Воскресенка, 1940

Партийные работники, слушая политинформации, уже знали, что Гитлер завоёвывает одну за другой страны Европы, многие стали догадываться о том, что этой участи не миновать и Советскому Союзу. А поскольку многие старые офицерские кадры были репрессированы, то стали готовить новые. Решил стать офицером и мой дед – Пономаренко Яков Калинович. В красивой лейтенантской форме он отдыхал на курорте в Боровом в 1939 году, о чём свидетельствовали фотографии в бабушкином «альбоме». Их семья переехала в село Казанка Тюменской области. Там дедушка стал военкомом райвоенкомата в звании старшего лейтенанта. Летом 1941 года началась война с фашистами. Поздней осенью 1942-го он, участвуя в мобилизации, ездил по району в холодную погоду, была уже почти зима, и сильно простудил лёгкие (валенки военным носить в это время ещё запрещалось, так как их сезон ещё не настал, и они ходили в сапогах в лютые сибирские морозы). Заболев туберкулёзом, он вскоре умер.

Был в семье Пономаренко младший брат Якова – Фёдор Калинович. После войны он с женой Нюрой поселился в Омске в однокомнатной квартире недалеко от завода имени Баранова, где он и работал. Жена у него была домохозяйкой, у неё были проблемы со здоровьем. Детей в их семье не было, поэтому тётя Нюра обожала котов и их, нескольких, «воспитывала». Дядя Федя запомнился мне, как очень добрый человек с мягкой улыбкой на лице.

Шурочка Пономаренко и Ефросинья Калиновна Баденко. 1950-е

Валентина Ивановна Зотова (в девичестве Баденко) ветеран Великой Отечественной войны. Калачинск, 1970-е

Бывшие фронтовики Зотовы с Фёдором Пономаренко (братом моего деда Якова, сидит в центре). Калачинск, 1950-е

Мамина тётя – Ефросинья Калиновна Баденко (сестра её отца, взявшая фамилию мужа) жила в Калачинске, рядом с горсадом, с ней жила и моя прабабушка – баба Соня (Софья Пономаренко – по мужу), которая умерла, когда я ещё не ходила в школу. А прадедушку звали Калина Пономаренко, он умер ещё до моего рождения. Говорят, что он был суров нравом, строго наказывал детей и внуков, когда считал нужным. Есть в семейном альбоме моей бабушки предвоенное фото их большого семейства с детьми и внуками, которое было сделано в 1940 году в селе Воскресенка Калачинского района. Главной достопримечательностью того времени был патефон с пластинкой, который стоял в центре фото на столе, а на другой стороне карточки надпись: «На пластинке звучит песня «Раскинулось море широко». Видимо, там, в селе Воскресенка, и жили при жизни прадеда мои прабабушка и прадедушка.

Баба Фрося, сестра моего деда Якова, была верующей. У неё в Калачинске, в доме, в переднем, правом углу в комнате, куда заходили из сенок, (а позже – в большой комнате) висела красивая икона с окладом – Богородицы с маленьким Христом. По выходным или большим церковным праздникам она ходила в Воскресенскую церковь (в Калачинске в те времена церкви не было). И это не мешало им с моей бабой Паной, её золовкой, дружить, ведь она была коммунисткой и атеисткой, не верящей в Бога. В этом вопросе они давали друг другу полную свободу совести. Обе они были спокойные, добрые и мудрые женщины, и говорили, встречаясь, на чисто житейские темы, сохраняя родственные отношения и помогая друг другу в трудные минуты. Ведь Ефросинья Калиновна тоже жила одна, так как муж в годы войны пропал без вести. Воевала на фронте и её дочь Валентина (мамина двоюродная сестра), которая, к счастью, вернулась живой с фронта с боевыми наградами. Но погиб её муж – офицер, оставив им сына и внука Геннадия. Позднее тётя Валя вышла замуж за бывшего фронтовика Зотова Ивана, и у них родились ещё дети – Сергей и Елена Зотовы – мои троюродные сестра и брат. Семья Зотовых жила в хорошем частном доме (наверно, ими же и построенном) в переулке Восточном, под номером 10.

Валентина Ивановна Зотова, вспоминая свою фронтовую молодость, рассказывала, что служила в прифронтовой полосе на Калининском фронте, в 8-ом отдельном мостовом железнодорожном батальоне монтёром связи, а позднее – телеграфистом. В одной из бомбёжек была контужена и потеряла слух. После этого лежала в санчасти батальона, и слух частично восстановился. За участие в защите Отечества она была награждена орденом Великой Отечественной войны второй степени, потом награждалась юбилейными медалями. И всегда скромно считала, что вклад её в Великую Победу был невелик. Только рассказывала, что однажды, в 90-е годы приходили к ней молодые парни и просили продать свои орден и медали. На что она им ответила, что они просто не понимают, что для ветеранов значат их награды: ведь война всю жизнь им испортила, многие друзья погибли на фронте, и сами они всегда были на волоске от гибели. Как можно продать свою память и боль?

Дальнейшая жизнь тёти Вали прошла на калачинском элеваторе, где она проработала 31 год. Получала за свой труд благодарности и почётные грамоты. Её портрет висел на Доске почёта предприятия. Имя В. И. Зотовой было внесено в историю элеватора. Ей были вручены знак «Отличник соцсоревнования» и медаль «Ветеран труда».

Ещё росла в семье у прабабушки и бабушки Софьи – Шурочка – вторая двоюродная сестра мамы. Дочь Ивана Калиновича Пономаренко – брата маминого отца. Она была сиротой. Когда я была маленькой, тётя Шура частенько водилась со мной. Красивая, с нежным голоском, всегда женственная, она была большой модницей: любила краситься и красиво, модно одеваться. У неё был неплохой голос, и она даже недолгое время была артисткой Омского хора и ездила с концертами. Потом тётя Шура работала медсестрой в Омске, где жила, выйдя замуж за Чумакова Михаила. Они с ним и познакомились однажды случайно после концерта, когда она выступала, будучи артисткой, в селе, где он жил. Он был лет на десять моложе её, но очень любил свою жену и не желал, чтобы она рисковала здоровьем, рожая детей (у неё были с этим проблемы). Тётя Шура, Александра Ивановна Чумакова, была и от природы красива, но ещё очень любила косметику, всегда делала макияж на лице и красиво, женственно выглядела. Была похожа на артистку (хоть побыла ею совсем недолго в своей жизни). Так и прожили они с мужем всю жизнь вдвоём в однокомнатной квартире многоэтажного дома на улице Глинки в городе Омске.

Моя тётя Шура – артистка Омского народного хора. 1950-е

Галя Вервейко с троюродной сестрой Леной Зотовой. 1958

Мои троюродные брат Серёжа и сестра Лена Зотовы. Калачинск, 1958

Свадьба Елены Зотовой. 1970-е

Молодожёны с родителями

Сергей Зотов во время службы в ВМФ СССР. 1970-е

Был у Прасковьи Андреевны, моей бабушки, как известно, и родной брат – Кузьма Андреевич Рублевский. Жил он с женой Евдокией, двумя сыновьями, невестками и внуками в городе Апшеронске. Позднее бабушка не один год летом и осенью жила у них. Ей очень нравилось на Кубани, куда она мечтала когда-нибудь переехать жить – «в тёплые края».

Ещё одной горячей мечтой бабушки было – жить в благоустроенной городской квартире, какие она видела у родственников в Омске – с горячей водой (тогда её подогревали газовой горелкой в ванне) и газовой плитой. Тяжело было в пожилом возрасте топить печку, носить воду. И она говорила мне: «Может, тебе повезёт? И ты будешь жить так, как я мечтаю? Хоть бы ты пожила по-людски…» И в будущем эта её мечта исполнится.