Buch lesen: «Чингисхан. Человек, завоевавший мир», Seite 9

Монголы приближались, в полной боевой готовности: Хасар командовал главными силами в центре; самые отборные войска располагались на флангах; Тэмуге оставался в резерве; Тэмуджин вел авангард, прикрывавшийся «четырьмя псами» – Субэдэем, Хубилаем, Джэбэ и Джэлмэ. И еще до того, как началась битва, ее исход предрешился, когда Джамуха внезапно решил уйти от найманов, в одно мгновение лишив Таян-хана численного превосходства³⁷⁹. Из всех загадочных действий этого суперлиса поступок, совершенный в стане Таян-хана, – самый непонятный. Еще труднее понять послание, отправленное Джамухой Тэмуджину и сообщавшее, что Таян-хан – «бумажный тигр». Этот был кульминационный момент в странном поведении Джамухи. В одних источниках отмечается, что всякий раз, когда Джамуха описывал Таян-хану военную искусность монголов, он умышленно подавлял в нем боевой дух³⁸⁰. Другие авторы считают предупреждение апокрифическим: после того как военачальники отвергли фабианскую стратегию Таян-хана, Джамуха якобы понял, что найманы потерпят поражение, и своим уходом решил нанести им еще больше ущерба. Бытует и третье мнение: в культурно-этническом отношении разрыв между монголами Джамухи и найманами был настолько глубок, что он опасался бунта и дезертирства, если заставит их пойти против Тэмуджина. В любом случае, как только полетели первые стрелы, люди Джамухи начали покидать поле битвы³⁸¹.

В результате эта битва вошла в историю как величайшая победа Тэмуджина и его самое решающее, важнейшее сражение из всех, какие имеются на его счету. Прижатые к подгорью, найманы бились столь упорно, что восхитили Тэмуджина, не ожидавшего от них такой стойкости и отваги. Но Джамуха, бросив найманов, нанес им удар ниже пояса, а воинство Тэмуджина теперь было самым могущественным в Азии. Хасар, нередко досаждавший брату, сейчас в доблести превзошел самого себя, хотя ошеломила противника «упреждающая» атака головного отряда Тэмуджина и его «четверых псов», застигших найманов врасплох, когда они еще не успели выстроиться в боевые порядки³⁸². Фронтальные и фланговые атаки вынудили найманов отойти к горным склонам; Таян-хан, опасаясь окружения, выстроил каре, отозвав воинов с горных флангов, и в действительности создал еще более благоприятные условия для того, чтобы найманов взять в кольцо. Скоро стало ясно, что, несмотря на отвагу, найманы не могут сравниться с монголами в дисциплинированности и военной выучке. Таян-хану пришлось сломать каре и отойти в горы, чтобы не попасть в ловушку. Надвигались сумерки, и воинство Таян-хана, неся тяжелые потери, поднималось все выше и выше по скалистому склону горы Наху. Армия Таян-хана с неимоверным трудом поднимала наверх по узким проходам лошадей и повозки и теряла воинов сотнями: в кромешной темноте лошади, телеги, люди падали со скал в ущелья. Как говорится в «Тайной истории», «они умирали штабелями, подобно спиленным деревьям»³⁸³. Сам Таян-хан, тяжело раненный в бою и быстро истекавший кровью, уже не мог больше руководить войском, но вожди кланов, поднявшись на вершину, решили ринуться вниз и продолжить битву. Они действительно совершили это героическое деяние, еще раз изумив Тэмуджина: монголы их окружили и разрубили на куски. Монголы предлагали им почетные условия сдачи в плен, но найманы гордо отказались³⁸⁴.

К утру победа Тэмуджина была полная и окончательная. Найманская армия была уничтожена, Таян-хан умер от ран, уже находясь несколько часов в плену, великое тюркско-несторианское государство прекратило свое существование³⁸⁵. Формально кампания завершилась 24 октября 1204 года. Кучлук, сын Таян-хана, сумел убежать с горсткой сторонников и уйти на Иртыш. Все племенные меньшинства, узнав о крахе найманов, тайджиуты и «охвостье» унгиратов, противостоявших монголам и организовавших повстанческие и партизанские банды, поняли, что проиграли, и сдались. Только меркиты продолжали сопротивление³⁸⁶. Как и с кереитами, обошлось без массовой бойни; Тэмуджин предпочел призвать всех мужчин, пригодных для войны, в свою победоносную армию.

Мы можем отметить два важнейших последствия этой великой победы. Одно из них состояло в том, что она принесла личные утехи Тэмуджину. Привезли Гурбесу и в наказание за высокомерные и оскорбительные высказывания сделали ее одной из наложниц Тэмуджина, отведя ей самое последнее место в гареме хана. Тэмуджин язвительно сказал ей, когда первый раз положил в постель: «Не ты ли говорила, что от монголов дурно пахнет? Зачем же ты пришла?»³⁸⁷ Если в данном случае Тэмуджин просто следовал традиции, то у нас есть и примеры, когда он действовал, имея в виду пользу для государства. Среди найманских сановников, захваченных после битвы, был и Тататонга, хранитель большой печати Таян-хана. На Тэмуджина произвела огромное впечатление письменность, и он назначил Тататонгу хранителем новой монгольской печати, постановив, что уйгурская письменность отныне будет официальным письменным языком новой монгольской империи. Проникнувшись почтительным отношением к грамотности, Тэмуджин назначил Тататонгу и наставником сыновей, поручив обучить их всем тонкостям устной и письменной речи³⁸⁸.

Далее надо было свести счеты с теми, кто помогал найманам в ущерб своему народу. Алтан и Хучар наконец понесли давно заслуженное наказание, и их казнили. Даритай тоже был казнен, несмотря на услуги, оказанные, когда Тэмуджин стоял лагерем у озера Балджун. Однако самым главным преступником был Джамуха. По самым последним сведениям, с ним оставалось человек шестьдесят, поскольку большинство его сторонников, узнав, что их не убьют, а примут в новую армию Тэмуджина, добровольно сдались после разгрома найманов. Тэмуджин отправил поисковые отряды по всей Монголии, чтобы найти друга детства. Помимо всего прочего, он понимал, что Джамуха представляет единственно серьезную угрозу его господству. В бегах его друг провел уже целый год, при нем осталось всего пятеро спутников, и они промышляли разбоем в горах Танну. Узнав, что за его голову назначена премия, они однажды схватили его, связали, бросили на лошадь и привезли к Тэмуджину.

Джамуха, прекрасно знавший характер своего «анды», предупреждал спутников, что они ничего не получат за предательство, но те игнорировали его предостережение³⁸⁹. Он тем не менее просил передать Тэмуджину одно из тех оракульских посланий, которыми они нередко обменивались: «Черные вороны вздумали поймать селезня»³⁹⁰. Пророчество Джамухи сбылось. Тэмуджин без промедления казнил его спутников-предателей. Он неукоснительно следовал правилу: предатели клана или вождя племени заслуживают смертной казни³⁹¹. Теперь оставалось разрешить главную проблему: что делать с Джамухой?

Разрешение этой проблемы заняло довольно много времени, и одно это обстоятельство свидетельствует о непростых отношениях между двумя великими монголами. В источниках немало абсурда. Со времени первой реальной схватки двух анд – у Далан-Балджута в 1187 году – поведение Джамухи неизменно двойственное. Он не стал добивать и преследовать Тэмуджина, и такая ситуация повторялась многократно. Джамуха разорил людей, избравших его ханом после Койтена; он вступил в переговоры с Тоорилом перед совместным нападением на Тэмуджина и потом прекратил преследование борджигина; Джамуха отказался вести войска в битве против Тэмуджина, когда Тоорил предложил ему командование; он бросил найманов, как только началось сражение у горы Наху. Чем руководствовался Джамуха, когда кооперировался с Тоорилом и в то же время информировал Тэмуджина или когда примкнул к найманам? Почему он всегда пугал своих предполагаемых союзников россказнями о военной искусности монголов?³⁹²

Некоторые советники Тоорила убеждали хана в психической неуравновешенности Джамухи. Можно ли считать его склонность бросать союзников признаком неврастении и маниакального желания повторять свои поступки? Ответ на этот вопрос может дать только внимательное изучение психологических свойств его личности. Источники изображают его человеком, пребывающим в состоянии постоянного движения и беспокойства, будто в нем бурлит безграничная энергия при полном отсутствии ясных жизненных целей. Подразумевается, что он менее успешен как степной вождь, чем Тэмуджин, из-за того, что придерживается традиционных племенных различий в армии и не пытается найти новые холистические формы этноса и идеологии. Для него было неприемлемо назначать пастухов на высокие посты в войсках. Перед нами человек, безусловно, одаренный, но недальновидный макиавеллист-интриган, живущий интересами одного дня, вероломный и переменчивый, не имеющий кодекса чести и готовый предать друга ради достижения своих целей³⁹³.

Дело в том, что нами нарисован портрет, изображенный «Тайной историей», тенденциозным, пропагандистским сочинением, предназначавшимся для прославления деяний монгольского государства, созданного Тэмуджином. Мало того, с этой точки зрения должны казаться неуместными и даже несуразными все другие толкования и интерпретации. «Выпустить кота из мешка» – это выражение, означающее «выболтать» или «проболтаться», применительно к тем исследователям, кто верит, что в мешанине фактологического и мифологического материала составителей официальных летописей зарождения монгольской империи может случайно обнаружиться и правда, позволяющая воссоздать истинную картину. Проблема осложняется дельфийским, почти розенкрейцеровским эзотерическим символизмом в отображении некоторых ключевых событий, связанных с Джамухой³⁹⁴. Некоторые приблизительные и даже более чем приблизительные заключения можно сделать путем исторического «сыска». Не помешает вспомнить знаменитую сентенцию Шерлока Холмса: «Истиной, какой бы невероятной она ни казалась, является то, что останется, если отбросить все невозможное»³⁹⁵.

Если мы отбросим сомнительное предположение о психическом расстройстве, то у нас останутся два возможных варианта рассуждений. Либо Джамуха был архимакиавеллист, постоянно озабоченный тем, чтобы никто из степных соперников не обрел слишком много власти, и дожидался, когда пробьет его час, и он станет tertius gaudens³⁸, обойдет ослабленных конкурентов и «сорвет куш». Или у него были какие-то иные цели. Однако гипотеза tertius gaudens не объясняет его выхода из битвы у горы Наху, поскольку этот поступок играл на руку Тэмуджину и обеспечивал ему гарантированную победу. Возможно, что на каком-то этапе, вероятнее всего, в период между 1196–1198 годами, Тэмуджин и Джамуха тайно договорились поделить империю, которую они собирались создать, употребив все свои способности к стратегической хитрости. Это бы вполне соответствовало психологии двух лидеров и объясняло многие вещи, которые иначе кажутся загадочными, малопонятными и даже бессмысленными.

Главным возражением против этой гипотезы было бы то, что она не объясняет, почему Джамуха бежал в горы Танну. Почему он не явился в лагерь Тэмуджина и не получил вознаграждение? Возможно, Тэмуджин сказал, что ему необходимо время для выстраивания новой империи и «прощения» давнего «врага». Без сомнения, в продолжительном разговоре, изложенном в «Тайной истории», Джамуха представлен «двойным агентом»³⁹⁶. Это допущение требует отдельного рассмотрения.

Согласно «Тайной истории», Тэмуджин предложил поделить империю с другом детства, но Джамуха отказался и предпочел смерть, сказав не менее знаменитую фразу о том, что «как на небе не может быть двух солнц, так и в степях не может быть двух ханов». Речь Тэмуджина содержит немало хвалебных слов, упоминаются и эпизоды дезертирств. Но разве у одной повозки не может быть двух оглоблей? Здесь явно хронисты поменяли местами имена. Джамуха, зная, что Тэмуджин намерен его убить, перечисляет все услуги, оказанные ему, и говорит о том, как многим хан обязан ему. Тэмуджин в ответ замечает, что наверху не должно быть двух правителей, это может привести к гражданской войне³⁹⁷. В «Тайной истории» Джамуха обещает, что после смерти его дух будет оберегать и хранить новую монгольскую нацию:

 
Мертвые же кости в Высокой Земле
Будут потомкам потомков твоих
Благословеньем вовеки.
 

Но неумный клерк подверстал и те слова, которые Джамуха сказал после объявления смертного приговора:

 
Только ведь сны тебя в темную ночь
Будут напрасно тревожить³⁹³⁹⁸.
 

Если эта версия верна, то Тэмуджин виновен в обмане своего преданного агента, и мы вправе поинтересоваться мотивами. В современном понимании, убийство агента – в стиле гестапо – подтверждает желание убедить оппозицию в том, что он действительно враг. Подобный аргумент совершенно неприемлем в отношении Джамухи, и у нас остается печальное предположение о том, что Тэмуджин казнил своего агента только в интересах собственного реноме. Он претендовал на то, чтобы стать вселенским правителем, избранным самим Небом. Потомки должны были знать, что побеждал кереитов и найманов бесстрашный военный гений, а не вероломный злодей. Но попробуем дать Тэмуджину оптимальный вариант – то, что Джамуха действительно был врагом и изо всех сил стремился нанести ему поражение в десятилетней борьбе за верховенство в степях. Насколько эта концепция соответствует его поведению?

Если допустить правдоподобие пропагандистской бессмыслицы, растиражированной «Тайной историей» о том, что Джамуха сам попросил его убить, тогда надо поверить и в то, что он хотел бескровной смерти, подобающей его рангу и статусу³⁹⁹. Тэмуджин придумал самый садистский способ умерщвления, нарушив монгольские обычаи и нормы морали. Не желая обагрять кровью «анды» свои руки, он выбрал для совершения казни человека, который, как ему было известно, питал особую ненависть к Джамухе, своего племянника Эльджигидея, сына брата Хачиуна. Эльджигидей представлял собой одну из тех зловещих личностей, которые запечатлеваются в истории, оказавшись в центре событий без каких-либо достойных оснований и даже способностей. Мы знаем, что он входил в число фаворитов Тэмуджина и считал себя выше закона. Однажды его даже арестовали, когда он попытался обойти стражей-телохранителей, не имея на это позволения и не зная пароля⁴⁰⁰. Попав в руки Эльджигидея, Джамуха мог забыть о снисхождении. Предсмертные слова он посвятил Тэмуджину, говорил о его посредственных способностях, о том, что он разгромил кереитов только благодаря отваге воинов из племен уруут и мангут, а найманам нанес поражение только благодаря доблестным «четверым псам». Похвалил он Тэмуджина лишь за то, что он смог найти превосходного мастера по изготовлению доспехов. Потом Джамуху увели, и его разрубил на куски Эльджигидей с прислужниками⁴⁰¹.

Это было необычайно жестокое, зверское наказание, значительно отличавшееся от стандартной казни Алтана, Хучара и Даритая. Расправа с Джамухой запятнала имя Чингисхана не меньше, чем убийство Наполеоном герцога Энгиенского через шесть столетий⁴⁰². Вне зависимости от того, вызывались ли его действия хитроумием двойного агента, просчетами или элементарной глупостью, Тэмуджин был перед ним в большом долгу. Без него не было бы и Чингисхана. Как заметил один русский историк, без Джамухи «девятибунчужное белое знамя⁴⁰ валялось бы в траве, рядом с отрубленной головой хана»⁴¹⁴⁰³.

Глава 4. Тэмуджин становится Чингисханом

1205 год, когда Тэмуджин зверски расправился с Джамухой, был насыщен событиями, и сам Тэмуджин почти все время находился в пути. Весной 1205 года он перешел через Алтайские горы и расположился в долине Иртыша, чтобы подготовиться к новой кампании – нападению на тунгутское царство Си Ся. У него было два побудительных мотива. Он понимал, что армии необходима постоянная активность, чтобы не поддаться искушениям дьявола и лени, и хан хотел испытать ее в битвах против нового противника: воинство тангутов почиталось как грозная сила. Формальным предлогом было обвинение тангутов в том, что они дали прибежище Нилхе в 1203 году. Пока Тэмуджин ограничился налетами и осадой двух городов – Лиджи (Лицзили) и Цзян (Лосы) и сознательно обходил основательно укрепленный Хара-Хото (Хэшуйчэн). Тангуты уклонились от прямого столкновения с монголами и выжидали, чтобы понять – краткосрочное это вторжение или долговременная кампания? Удовлетворившись результатами, Тэмуджин к концу года отвел свое воинство⁴⁰⁴.

Параллельно он должен был усмирять меркитов, которые подобно многоголовой гидре после каждого поражения откуда-то набирались сил и возрождались. Меркиты создавали гораздо больше проблем, чем тайджиуты, татары, кереиты или найманы, которые уже влились в новую монгольскую империю. Войско, посланное укрощать их, загнало Тохтоа-беки в ловушку у не установленной историками реки, и он был убит. Множество меркитов и найманов, «не сдавшихся» и к ним примкнувших, утонуло, когда они пытались переправиться через другую реку, уходя от преследования⁴⁰⁵. Источники сообщают, что Тохтоа-беки был убит «шальной» стрелой, то есть не прицельной, и в него угодила одна из стрел, которыми монголы обыкновенно как градом осыпают противника в самом начале битвы, чтобы вызвать панику и сломать боевые порядки⁴⁰⁶.

Но сыновьям Тохтоа-беки, включая и Кучлука⁴², самого буйного из них, удалось сбежать. Тэмуджин снарядил поисково-карательный отряд, во главе которого поставил 29-летнего Субэдэя. Его наставления Субэдэю чаще всего цитируются авторами исторических трудов о Чингисхане:

«Если бы к небу поднялись, то разве ты, Субэдэй, не настиг бы, обернувшись соколом, летя как на крыльях. Если бы они, обернувшись тарбаганами, даже и в землю зарылись когтями своими, разве ты, Субэдэй, не поймаешь их, обернувшись пешнею, ударяя и нащупывая. Если б они и в море ушли, обернувшись рыбами, разве ты, Субэдэй, не изловишь их, обернувшись сетью-неводом и ловя их⁴³⁴⁰⁷».

В этом аллегорическом наказе можно заметить и налет мелочной опеки, напоминающей повседневный армейский инструктаж, что должно было вызвать у опытного командующего, каким и был Субэдей, реакцию типа sus Minervam docet⁴⁴. Объяснить это можно, пожалуй, лишь тем, что Тэмуджин все еще сомневался в целесообразности поручать самостоятельное командование лицам, не монголам по рождению и воспитанию⁴⁰⁸. (Другую загадку ставит перед нами замечание автора «Тайной истории» о нововведении Субэдэя – железной колесницы с железной рамой и железными колесами. Это новшество наводит на мысль о тучности Субэдэя, хотя, скорее всего, хронисты перепутали прозвище, означающее «железный человек», с оборудованием)⁴⁰⁹.

После триумфов 1205 года не оставалось никаких препятствий для того, что провозгласить создание новой монгольской империи с собственным императором. В следующем, 1206 году был созван великий курултай, или великое собрание, всех монгольских аристократов, съехавшихся где-то у истоков реки Онон. Под страхом отлучения обязывались прибыть все олигархи; на таких ассамблеях принимались самые важные решения: о военных кампаниях и стратегиях, законах, наследованиях, рангах и привилегиях. На большом открытом поле воздвигался гигантский шатер, покрытый парчой; деревянные колонны, поддерживавшие крышу, выстилались золотыми пластинами. На ассамблею были приглашены высокие зарубежные гости; многие из них приняли приглашение и приехали, в том числе посланник из Цзинь принц Вэй, будущий китайский император. Все иностранные гости получили щедрые дары⁴¹⁰.

Вначале рассмотрели официальное предложение аристократов Тэмуджину принять пост верховного правителя или в новой формулировке – титул Чингисхана. Это знаменитое имя вызывало и продолжает вызывать жаркие дискуссии. Одни доказывают, что оно означает «хан всех людей, живущих в юртах», другие находят ассоциации с водой и переводят имя как «хан океанов», третьи утверждают, что «Чингис» – дух света у монголов; большинство же все-таки склонны понимать имя в значении «всеохватный, вселенский властитель». Современная историческая наука предложила наилучший вариант: лютый, жесткий и твердый правитель, без какой-либо ассоциации со «всем миром или океанами»⁴¹¹. Тэмуджин ответил знати, что принимает пост и титул при условии, если все монголы независимо от статуса будут подчиняться ему беспрекословно и исполнять приказы, будут готовы отправиться хоть на край света и предать смерти любого человека по его повелению. Все присутствующие выразили согласие и принесли клятву. Затем он был приведен к присяге как Чингисхан. Потом его подняли на троне из белого войлока, дали в руки золотой меч, трижды подбросили в воздух и пронесли по открытому полю, где проходил курултай, под аккомпанемент оглушительных криков восторга и одобрения. Показали и эмблему хана: с рогами яка и четырьмя черными конскими хвостами⁴¹².

После торжественной церемонии состоялось пышное пиршество: невозможно сказать, сколько было сварено мяса в котлах и сколько было выпито кувшинов кумыса. Перед Чингисханом блестело золото и серебро, лежали кипы мехов, шелков и парчи. У входа в шатер развевалось белое знамя с девятью остриями, символизировавшими девять монгольских племен: священное у монголов число девять и белый цвет означали, что Чингисхан – баловень судьбы⁴¹³. Все последующие дни Чингис занимался тем, что одаривал самых верных соратников и реформировал систему управления империей. Курултай 1206 года был переломным событием, вехой, ознаменовавшей рождение совершенно нового государства, в котором вся жизнь будет построена на других принципах. Тридцать одно племя общей численностью два миллиона человек должны были теперь внимать каждому слову Чингиса. Его царство занимало огромную территорию, простиравшуюся на 1000 миль с востока на запад от Хингана до Алтая и на 600 миль с севера на юг от озера Байкал до южных границ пустыни Гоби⁴¹⁴.

Весь май 1206 года Чингисхан выпускал указы, награждая близких, друзей и сподвижников и всех тех, кто оказал ему особые и запоминающиеся услуги. Первыми в этом списке стояли Боорчу и Борохул. Боорчу был его давним другом, а Борохул спас жизнь Чингисхану в молодости во время происшествия, не описанного в «Тайной истории». Боорчу получил титул командующего правым крылом монгольской армии – этот титул отмечал его значимость и важность, а не реальное командование правым крылом – и удостоился освобождения от наказания за девять проступков, которые заслуживали бы смертной казни по новому законодательству, предложенному вскоре Чингисханом. (Основные принципы и положения кодекса уже были ратифицированы курултаем.) Борохул тоже получил освобождение от кары за девять возможных будущих провинностей⁴¹⁵. Чингисхан сказал этим двум особо приближенным воинам, что во все времена они не будут получать от него военные приказы, которые будут даваться всем высшим военачальникам, таким как Субэдэй, Джэбэ и Мухали. Почему же? – удивились они. «Ваш статус слишком высок, чтобы я давал вам команды», – ответил он, объяснив, что они занимают положение чуть ниже хана, но выше всех других старших полководцев⁴¹⁶.

Мухали тоже стал командующим левым крылом армии в награду и за спасение жизни Чингисхана, когда тот попал в засаду, за несгибаемое мужество и отвагу и за то, что отец его погиб, помогая Чингисхану избежать пленения найманами⁴¹⁷. Шиги-Хутуху, всегда склонный к капризам, явно завидовал Борохулу, Боорчу и Мухали, и Чингисхан, привыкший потворствовать его слабостям, дал ему освобождение от наказания за девять проступков и назначил верховным судьей⁴¹⁸. Вознаграждения удостоился и Джурчедай, правда, менее почетного: ему дали в жены высокородную девушку за три подвига – ранение стрелой Сэнгума Нилху, первоклассную разведку и достойный вклад в разгром найманов и кереитов⁴¹⁹. Освобождение от наказания за девять проступков получил Джэлмэ⁴²⁰. Очень способного Найа Чингисхан назначил заместителем командующего левым крылом, но ему иногда приходилось брать на себя командование «левым центром» армии⁴²¹.

Чингисхан не забыл отметить наградами и людей менее знатных. Табунщики-конюхи Кишлих и Бадай, предупредившие о заговоре Нилхи, были отпущены на волю, получив собственность, а Сорхан-шире, тоже заслуженному человеку, была предоставлена возможность выбора, и он попросил дать ему большой надел конфискованных меркитских земель⁴²². Некоторые его сподвижники получили престижные повышения в чинах. Усун, Дегай, Хунан и Кокоцос в ранге беки стали заместителями Джучи, а Кокоцоса Чингисхан еще приставил к Джагатаю, чтобы он следил и докладывал хану о глупых и неосторожных поступках непутевого второго сына⁴²³.

Затем Чингис объявил, что его кабинет будет состоять из «паладинов», которые по положению будут ниже хана, но выше всех других сановников. Он уже назначил в него четверых витязей-кулюков, или «боевых коней» – Боорчу, Борохула, Мухали, Чилауна – и четверых «дворовых псов», или «гончих» – Субэдэя, Джэбэ, Джэлмэ и Хубилая. Чтобы уложиться в магическое число «девять», Чингисхан добавил к ним фаворита Шиги-Хутуху⁴²⁴. Несмотря на идеальный подбор кандидатов, он не смог избежать аномалий и противоречий. Одной из таких странных деталей было то, что статус двоих витязей – Боорчу и Борохула – был выше, чем остальных семи. Кроме того, Джэбэ и Субэдэю не было даровано освобождение от наказания за девять проступков, хотя позднее они получили титул «орлок» (примерно соответствуют званию фельдмаршал). Еще одно недоразумение заключалось в том, что Хубилай, хотя и возглавлял планирование и проведение военных операций, должен был разделять ответственность с неким Бедууном, о котором неизвестно ничего, кроме того, что он раздражал Чингисхана своим упрямством⁴²⁵.

Раздача даров и наград была самой легкой частью забот Чингисхана в 1206 году. Труднее всего было реформировать социальную и административную систему так, чтобы покончить со старыми племенными, клановыми и региональными узами верности и долга и дать возможность каждому обитателю великой империи осознать себя монголом. Он поставил перед собой цель добиться mutatis mutandis⁴⁵ примерно такого общественного устройства, при котором нет ни клановых, ни родовых различий, как в послании апостола Павла: «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе»⁴⁶⁴²⁶. Как можно искоренить разделение людей на кереитов, найманов, борджигинов, тайджиутов и т. п.?

Чтобы понять почти непреодолимые трудности, ожидавшие Чингисхана, надо попытаться представить себе ситуацию, в которой он тогда оказался. Монголы как единый народ были разделены на кланы, но и сами кланы были раздроблены. В начале XII века существовали ханский клан, «внутренние кланы», ассоциированные с кланом хана бракосочетаниями или принудительными пактами верности, и «внешние кланы», враждебные хану или временно выказывающие ему верность вследствие военного поражения или экономической маргинализации⁴²⁷. Кланы тоже разделялись на группы в зависимости от характера обока или урука. Обоком считалось происхождение от далекого мифического предка, а уруком – от предка недавнего и хорошо известного, например, от Хайду или Есугея. Эти этнонимы могли еще называться «черной костью» и «белой костью». Браки заключались между представителями «черной» и «белой» кости, но не в рамках одной из них⁴²⁸.

Клан борджигинов, обок, вел свое происхождение от мифического Бодончара, монгольского Ромула, рожденного после смерти отца от луча божественного света. Однако у этой истории есть и не менее былинное дополнение о происхождении Бодончара от серо-голубого волка и рыжей лани, прародителей всех монголов⁴²⁹. Мало того, обок разветвлялся и дробился на новые кланы, которые, в свою очередь, тоже разветвлялись и дробились, образуя побочные генеалогии. Поскольку весь процесс отличался текучестью и произвольностью, очень трудно составить ясное представление о структуре степных сообществ и отношениях между родами и кланами⁴³⁰. Парадоксально, но «подобающими», более жизненными, оказывались мифологические, а не действительные генеалогии, так как придворные и слуги, неродственные вождю, признавались членами того же самого обока.

Но это еще не все. Некоторые особенно независимые вожди отделялись и создавали свои кланы с собственными придворными; известны флибустьеры, первоначально ассоциированные с Тэмуджином. Кланы разъединялись на подгруппы и вновь срастались в образования, являвшиеся по сути новыми кланами⁴³¹. В результате порождалось хаотичное нагромождение кланов, семейств и отдельных альянсов, борющихся за свое место под солнцем. Любой аристократ мог заявить о праве на то, чтобы стать вождем клана, и видел в соседе прежде всего потенциального врага. Если в племени даже и создавалась на какое-то время атмосфера политической слаженности, то в нем все равно отсутствовала сколько-нибудь различимая особая культура⁴³². Неслучайно Монголию XII века иногда сравнивают со страной чудес, в которую попадает Алиса, царством абсурда и путаницы. Любое политическое образование, основанное на племенных, клановых и родословных связях, нестабильно от природы: в нем нет социальной сплачивающей среды. Оттого все кочевые империи до Чингисхана появлялись и исчезали как миражи⁴³³.

Только гений Чингисхана мог уловить необходимость не только слома старой системы, но и сохранения одного из ее важнейших инструментов – нукеров, верных напарников военачальника. Крайне сложно описать функциональную роль нукера. В какой-то мере она сопоставима с ролью комита римского императора, но, пожалуй, у нукеров больше сходства с хускарлами, гвардейцами англосаксонских правителей⁴³⁴. Если могущественный вождь племени способен обеспечить достойную поживу и защиту от внешних угроз, то простой монгол не будет разбираться в нюансах мифических и реальных генеалогий.

Чингисхан превосходно знал слабости человеческой натуры и понимал, что в глубине души каждый монгол хотел бы стать ханом или по крайней мере сохранять свою свободу и независимость. Рядом с традиционным почтительным отношением к хану и всаднику в душе монгола всегда соседствовали индивидуалистические и даже анархические устремления. Удовлетворить такой менталитет, обиженный тем, что никогда не станет ханом, можно было лишь большими количествами награбленного добра⁴³⁵. Надо было внушать верность хану, а не племени или клану, и такую верность можно было поддерживать только достаточно весомыми наградами и дарами. Чингисхан понимал бесперспективность политической базы, построенной лишь с опорой на аристократию: интересы своего племени она всегда поставит выше интересов верховной власти или державы (отсюда поощрительные действия на принципах меритократии – награждение конюхов и табунщиков на курултае 1206 года). Тогда еще разрыв в благосостоянии между олигархами и простолюдинами, владевшими большими стадами скота, не был столь разителен, как в более поздние времена. Чингисхан назначил нукерами менее высокородных аристократов, простолюдинов и даже возвышал бывших крепостных; кичливую знать он ублажал иными средствами⁴³⁶.