Снова домовой полетел с несчастным человеком; слыша страшный рев внизу, человек решил, что они несутся над океаном. В виду показался корабль, и домовой остановил его ход. – Смотри, – сказал он, сжимая руку своего товарища.
Человек зевнул. – Не думаешь ли ты, Чарльз, что ты погубишь все это? Конечно, это все очень нравственно и поучительно, и так далее. Но не слишком ли много пантомимы во всем этом? Пойдем теперь!
– Смотри! – повторил недовольный домовой, ущипнув его за руку. Человек застонал.
– О конечно, я вижу корабль её величества, Аретузу. Конечно, я отлично знаю на нем сурового старшего лейтенанта, и эксцентричного капитана, одного очаровательного и нескольких несносных мичманов. Конечно, великолепно – смотреть на все это и не страдать морскою болезнью. А вот молодежь хочет сыграть штуку с комиссаром. Ради Бога уйдем, – и несчастный положительно потащил за собою домового. Они остановились у начала широкого, бесконечного луга, среди дубовой аллеи.
– Я вижу, – сказал человек машинально, не дожидаясь вопроса, точно он повторял урок, которому его выучил домовой, – я вижу благородного дикаря. На него приятно смотреть! Но я вижу под его воинственной татуировкой, под перьями и живописною одеждою, грязь, болезни и несимметричный контур. Я замечаю под его напыщенными речами обман и ложь; под его отважностью жестокость, злонамеренность и мстительность. Благородный дикарь – хвастун. Я тоже замечал м-ру Катлину.
– Пойдем, – сказало привидение.
Человек вздохнул и вынул свои часы.
– Не можем ли мы остальное проделать в другой раз?
– Мой час почти окончился, непочтительное создание, но есть еще шанс для твоего исправления. Пойдем!
Они снова полетели в ночном мраке и снова остановились. Их ушей коснулся звук прелестной, но грустной музыки.
– Я вижу, – сказал преследуемый духами человек, с некоторым интересом, – я вижу за лениво текущею рекою старую мызу, покрытую мохом. Я вижу роковые образы: ведьм, пуритан, священников, малолетних детей, судей, магнетизированных девушек, движущихся под звуки мелодии, которая поражает меня своею чистотою и прелестью. Но хотя эти фигуры несутся по спокойному и ровному течению реки, они очень странны и страшны: злокачественная язва видна на сердце каждой из этих фигур. Не только у священника, но у ведьмы, у девушки, у судьи, у пуританина у всех на сердце выжжены ярко-красные буквы. Я не могу оторвать от них глаз, я весь дрожу, но я чувствую, что какое-то болезненное чувство меня охватывает. Прошу… вашего извинения. – Домовой страшно зевал. Быть может, не лучше ли нам отправиться.