Buch lesen: «Идиот (адаптированный текст)», Seite 2

Вопро́сы

1. Кто сиде́л у са́мого окна́ в ваго́не тре́тьего кла́сса?

2. Как вы́глядели молоды́е лю́ди?

3. Отку́да возвраща́лся белоку́рый молодо́й челове́к?

4. Почему́ он жил в Швейца́рии?

5. Кому́ князь Мы́шкин написа́л письмо́ в Петербу́рг и како́й отве́т получи́л?

6. Кто тако́й Парфён Рого́жин? Что мо́жно сказа́ть о его́ хара́ктере?

7. Почему́ Рого́жин и Мы́шкин е́хали в ваго́не тре́тьего кла́сса?

8. Как зва́ли тре́тьего уча́стника разгово́ра в ваго́не?

9. Кто така́я Наста́сья Фили́пповна?

10. Что предложи́л Рого́жин кня́зю Мы́шкину, когда́ они́ прие́хали в Петербу́рг?

II

Генера́л Епанчи́н жил в со́бственном до́ме, не́сколько в стороне́ от Лите́йного. Кро́ме э́того превосхо́дного до́ма, бо́льшая часть кото́рого сдава́лась внаём, генера́л Епанчи́н име́л ещё огро́мный дом на Садо́вой, приноси́вший то́же нема́лый дохо́д. Слыл он челове́ком с больши́ми деньга́ми и с больши́ми свя́зями. Лета́ми генера́л Епанчи́́н был ещё, как говори́тся, в са́мом соку́, то есть пяти́десяти шести́ лет.

Семе́йство генера́ла состоя́ло из супру́ги и трёх взро́слых дочере́й. Генера́льша была́ из кня́жеского ро́да Мы́шкиных, ро́да хотя́ и не блестя́щего, но дре́внего, и за своё происхожде́ние весьма́ уважа́ла себя́. В после́дние го́ды подросли́ все три генера́льские до́чери, Алекса́ндра, Аделаи́да и Агла́я. Все три бы́ли замеча́тельно хороши́ собо́й, не исключа́я и ста́ршей, Алекса́ндры, кото́рой уже́ ми́нуло два́дцать пять лет. Сре́дней бы́ло два́дцать три го́да, а мла́дшей, Агла́е, то́лько что испо́лнилось два́дцать. Все три отлича́лись образова́нием, умо́м и тала́нтами. Ста́ршая была́ музыка́нтша, сре́дняя была́ замеча́тельный живопи́сец. За́муж они́ не торопи́лись.

Бы́ло уже́ о́коло оди́ннадцати часо́в, когда́ князь позвони́л в кварти́ру генера́ла. Кня́зю откры́л слуга́, и ему́ до́лго ну́жно бы́ло объясня́ться с э́тим челове́ком. Наконе́ц слуга́ проводи́л его́ в ма́ленькую пере́днюю и сдал его́ с рук на́ руки друго́му челове́ку, докла́дывавшему генера́лу о посети́телях.

– Подожди́те в приёмной, – проговори́л он, со стро́гим удивле́нием посма́тривая на кня́зя, расположи́вшегося тут же ря́дом о́коло него́ на сту́ле. – Вам к самому́ генера́лу? Да вы то́чно… из-за грани́цы? – ка́к-то нево́льно спроси́л он наконе́ц.

– Да, сейча́с то́лько из ваго́на. Мне ка́жется, вы хоте́ли спроси́ть: то́чно ли я князь Мы́шкин? Уверя́ю вас, что я не обману́л вас и вы отвеча́ть за меня́ не бу́дете. А что я в тако́м ви́де, то тут удивля́ться не́чего: в настоя́щее вре́мя мои́ обстоя́тельства пло́хи.

– Гм. Я опаса́юсь не того́, ви́дите ли… Вы не по бе́дности к генера́лу, позво́льте узна́ть?

– О, нет, в э́том бу́дьте соверше́нно уве́рены. У меня́ друго́е де́ло.

– Вы меня́ извини́те, а я на вас гля́дя спроси́л. Подожди́те секретаря́.

– Е́сли до́лго ждать, то я бы вас попроси́л: нельзя́ ли здесь где́-нибудь покури́ть? У меня́ тру́бка и таба́к с собо́й.

– По-ку-ри́ть? – с удивле́нием посмотре́л на него́ слуга́. – Нет, здесь вам нельзя́ покури́ть.

– О, я ведь не в э́той ко́мнате проси́л; а я бы вы́шел куда́-нибудь, потому́ что привы́к, а вот уж часа́ три не кури́л.

– Ну как я о вас о тако́м доложу́? – пробормота́л почти́ нево́льно слуга́. – Да вы что же, у нас жить хоти́те?

– Нет, не ду́маю. Да́же е́сли б и пригласи́ли, так не оста́нусь. Я про́сто познако́миться то́лько прие́хал.

– Как? Познако́миться? – с утро́енной подозри́тельностью спроси́л слуга́. – Как же вы сказа́ли снача́ла, что по де́лу?

– О, почти́ не по де́лу! То есть, е́сли хоти́те, и есть одно́ де́ло, так то́лько сове́та спроси́ть, но я гла́вное, что́бы познако́миться, потому́ что я князь Мы́шкин, а генера́льша Епанчина́ то́же после́дняя из князе́й Мы́шкиных и, кро́ме меня́ с не́ю, Мы́шкиных бо́льше и нет.

– Так вы ещё и ро́дственник? – сказа́л уже́ совсе́м испу́ганный слуга́.

– И э́то почти́ что нет. Впро́чем, коне́чно, ро́дственники. Я раз обраща́лся к генера́льше из-за грани́цы с письмо́м, но она́ мне не отве́тила. При́мут – хорошо́, не при́мут – то́же, мо́жет быть, о́чень хорошо́.

Князь встал, снял с себя́ плащ и оста́лся в дово́льно прили́чном и хорошо́ сши́том, хотя́ и поно́шенном уже́ пиджаке́. По жиле́ту шла стальна́я цепо́чка. На цепо́чке оказа́лись жене́вские сере́бряные часы́.

– Здесь у вас в ко́мнатах зимо́й тепле́е, чем за грани́цей, – заме́тил князь.

– А до́лго вы е́здили?

– Да четы́ре го́да. Впро́чем, я всё на одно́м ме́сте сиде́л, в дере́вне.

– В Петербу́рге-то пре́жде жи́ли?

– Почти́ нет, так то́лько, прое́здом. И пре́жде ниче́го здесь не знал, а тепе́рь сто́лько но́вого, что, говоря́т, кто и зна́л-то, так сно́ва переу́чивается. Здесь про суды́ тепе́рь мно́го говоря́т. Что у нас сме́ртной ка́зни нет.

– А там казня́т?

– Да. Я во Фра́нции ви́дел, в Лио́не. Я пря́мо вам скажу́ моё мне́ние. Убива́ть за уби́йство намно́го бо́льшее наказа́ние, чем само́ преступле́ние. Уби́йство по пригово́ру намно́го ужа́снее, чем уби́йство разбо́йничье. Тот, кого́ убива́ют разбо́йники, но́чью, в лесу́, обяза́тельно ещё наде́ется, что спасётся, до са́мого после́днего мгнове́ния. А тут всю э́ту после́днюю наде́жду отнима́ют наве́чно.

Слуга́, хотя́ и не мог бы так вы́разить всё э́то, как князь, но гла́вное по́нял, что ви́дно бы́ло да́же по лицу́ его́.

– Е́сли уж вы так хоти́те, – сказа́л он, – покури́ть, то, пожа́луй, и мо́жно, е́сли то́лько поскоре́е…

Но князь не успе́л покури́ть. В пере́днюю вдруг вошёл молодо́й челове́к с бума́гами в рука́х. Молодо́й челове́к посмотре́л на кня́зя.

– Э́то, Гаври́ла Ардалио́ныч, – на́чал слуга́, – князь Мы́шкин, ро́дственник Елизаве́ты Проко́фьевны, прие́хал и́з-за грани́цы.

– Вы князь Мы́шкин? – спроси́л Гаври́ла Ардалио́ныч чрезвыча́йно любе́зно и ве́жливо. Э́то был о́чень краси́вый молодо́й челове́к, то́же лет двадцати́ восьми́, стро́йный блонди́н, средневысо́кого ро́ста, с ма́ленькой наполео́новской боро́дкой, с у́мным и о́чень краси́вым лицо́м. То́лько улы́бка его́, при всей её любе́зности, была́ что́-то уж сли́шком тонка́; взгляд, несмотря́ на всю весёлость и ви́димое простоду́шие его́, был ч́то-то уж о́чень внима́тельным и изуча́ющим.

– Не вы ли, – спроси́л он, – год наза́д и́ли да́же бо́льше присла́ли письмо́, ка́жется, из Швейца́рии, к Елизаве́те Проко́фьевне?

– То́чно так.

– Так вас здесь зна́ют и то́чно по́мнят. Вы к его́ превосходи́тельству? Сейча́с я доложу́…

В э́то вре́мя вдруг откры́лась дверь из кабине́та, и како́й-то вое́нный вы́шел отту́да:

– Ты здесь, Га́ня? Проходи́-ка сюда́!

Гаври́ла Ардалио́нович кивну́л голово́й кня́зю и поспе́шно прошёл в кабине́т.

Мину́ты че́рез две дверь откры́лась сно́ва и послы́шался зво́нкий и приве́тливый го́лос Гаври́лы Ардалио́новича:

– Князь, пожа́луйте!

Коммента́рий

отдава́ть внаём – сдава́ть ко́мнаты в аре́нду

слыть – по мнению людей, быть

лета́ми – во́зрастом

в са́мом соку́ – в расцве́те сил и здоро́вья

супру́га – жена́ (супру́г – муж, вместе: супру́ги)

сме́ртная казнь – лише́ние жи́зни по реше́нию суда́, вы́сшая ме́ра наказа́ния

разбо́йничий: разбо́йник – банди́т, престу́пник

Га́ня – уменьши́тельная фо́рма и́мени Гаври́ла

Вопро́сы

1. Куда́ пришёл князь с вокза́ла?

2. Почему́ он пришёл в дом Епанчины́х?

3. Бога́т ли был генера́л Епанчи́н?

4. Ско́лько дочере́й бы́ло у генера́ла Епанчина́? Ско́лько им бы́ло лет? Как их зва́ли?

5. Как встре́тил кня́зя слуга́ генера́ла?

6. Почему́ слуга́ не хоте́л докла́дывать генера́лу о кня́зе Мы́шкине?

7. О чём рассказа́л Мы́шкин слуге́? Как его́ характеризу́ет разгово́р о сме́ртной ка́зни?

8. Почему́ слуга́ разреши́л кня́зю кури́ть?

9. Кто тако́й Гаври́ла Ардалио́нович?

10. Кто така́я Елизаве́та Проко́фьевна?

III

Генера́л Ива́н Фёдорович Епанчи́н стоя́л посреди́ своего́ кабине́та и с чрезвыча́йным любопы́тством смотре́л на входя́щего кня́зя. Князь подошёл и предста́вился.

– Так-с, – отвеча́л генера́л, – чем же могу́ служи́ть?

– Де́ла я никако́го не име́ю; цель моя́ была́ про́сто познако́миться с ва́ми. Не жела́л бы беспоко́ить… Но я то́лько что сам из ваго́на… прие́хал из Швейца́рии…

Генера́л чуть-чуть бы́ло усмехну́лся, но поду́мал и бы́стро указа́л ему́ стул. Га́ня сиде́л в углу́ кабине́та, у стола́, и разбира́л бума́ги.

– Для знако́мств вообще́ я ма́ло вре́мени име́ю, – сказа́л генера́л, – но так как вы, коне́чно, име́ете свою́ цель, то…

– Я так и предчу́вствовал, – переби́л князь, – что вы непреме́нно уви́дите в посеще́нии моём каку́ю-нибудь осо́бенную цель. Но ей-бо́гу, кро́ме удово́льствия познако́миться, у меня́ нет никако́й ча́стной це́ли.

– Удово́льствие, коне́чно, и для меня́ большо́е, но не всё же развлече́ния, иногда́, зна́ете, случа́ются и дела́…

– Причи́ны нет, бесспо́рно, и о́бщего, коне́чно, ма́ло. Потому́ что, е́сли я князь Мы́шкин и ва́ша супру́га из на́шего ро́да, то э́то, разуме́ется, не причи́на. Но, одна́ко ж, я хоте́л то́лько познако́миться.

– Позво́льте узна́ть, где останови́лись?

– Я ещё нигде́ не останови́лся.

– Су́дя по ва́шим слова́м, я бы́ло поду́мал, что вы уж так пря́мо ко мне.

– Э́то могло́ быть, но не ина́че, как по ва́шему приглаше́нию. Я же, призна́юсь, не оста́лся бы и по приглаше́нию.

– Ну, ста́ло быть, и кста́ти, что я вас не пригласи́л и не приглаша́ю. Так как мы сейча́с договори́лись, что насчёт ро́дственности ме́жду на́ми и сло́ва не мо́жет быть, то, ста́ло быть…

– То, ста́ло быть, встава́ть и уходи́ть? – приподня́лся князь, ка́к-то да́же ве́село рассмея́вшись. – Ну, проща́йте и извини́те, что побеспоко́ил.

Взгляд кня́зя был до того́ ла́сков в э́ту мину́ту, что генера́л вдруг останови́лся.

– А зна́ете, князь, – сказа́л он совсе́м други́м го́лосом, – ведь я вас всё-таки не зна́ю, да и Елизаве́та Проко́фьевна, мо́жет быть, захо́чет посмотре́ть на однофами́льца… Подожди́те, е́сли хоти́те, е́сли у вас есть вре́мя.

– О, у меня́ есть вре́мя.

– Вот что, князь, – сказа́л генера́л с весёлою улы́бкой, – е́сли вы в са́мом де́ле тако́й, каки́м ка́жетесь, то с ва́ми, пожа́луй, и прия́тно бу́дет познако́миться. А ско́лько вам лет, князь?

– Два́дцать шесть.

– Ух! А я ду́мал намно́го ме́ньше.

– Да, говоря́т, я мо́лодо вы́гляжу…

– Два сло́ва-с: име́ете вы хотя́ бы не́который капита́л? Извини́те, что я так…

– Я ваш вопро́с о́чень ценю́ и понима́ю. Никако́го капита́ла пока́ я не име́ю и никаки́х заня́тий то́же, а на́до бы-с. Де́ло у меня́, пра́вда, есть одно́, и я нужда́юсь в сове́те, но…

– Скажи́те, на что же вы собира́етесь пока́ жить и каки́е бы́ли ва́ши пла́ны? – переби́л генера́л.

– Труди́ться ка́к-нибудь хоте́л.

– О, да вы фило́соф; а впро́чем… зна́ете за собо́й тала́нты, спосо́бности, кото́рые хлеб даю́т?

– Нет-с, я ду́маю, что не име́ю ни тала́нтов, ни осо́бых спосо́бностей; да́же наоборо́т, потому́ что я больно́й челове́к и пра́вильно не учи́лся.

Генера́л стал расспра́шивать. Князь сно́ва рассказа́л всё, что бы́ло уже́ расска́зано. Оста́лся князь по́сле роди́телей ещё ма́лым ребёнком, всю жизнь жил и рос в дере́вне, так как и здоро́вье его́ тре́бовало дереве́нского во́здуха. Ча́стые припа́дки его́ боле́зни сде́лали из него́ почти́ идио́та (князь так и сказа́л: идио́та). Узна́ли, что не́кий профе́ссор Шне́йдер име́ет заведе́ние в Швейца́рии, ле́чит и от идиоти́зма, и от сумасше́ствия, при э́том обуча́ет и берётся вообще́ за духо́вное разви́тие. Шне́йдер его́ не вы́лечил, но о́чень мно́го помо́г; наконе́ц, по его́ со́бственному жела́нию и по одному́ обстоя́тельству, отпра́вил его́ тепе́рь в Росси́ю.

Генера́л о́чень удиви́лся.

– И у вас в Росси́и никого́? – спроси́л он.

– Тепе́рь никого́, но я наде́юсь… при том я получи́л письмо́…

– По кра́йней ме́ре, – переби́л генера́л, не расслы́шав о письме́, – вы чему́-нибудь обуча́лись, и ва́ша боле́знь не помеша́ет вам заня́ть како́е-нибудь нетру́дное ме́сто в како́й-нибудь слу́жбе?

– О, то́чно не помеша́ет. Учи́лся же я все четы́ре го́да постоя́нно, хотя́ и не совсе́м пра́вильно, и при э́том о́чень мно́го ру́сских книг удало́сь проче́сть.

– Ру́сских книг? Ста́ло быть, гра́моту зна́ете и писа́ть без оши́бок мо́жете?

– О, о́чень могу́.

– Прекра́сно-с; а по́черк?

– А по́черк превосхо́дный. Вот в э́том у меня́, пожа́луй, и тала́нт; в э́том я про́сто каллигра́ф. Да́йте мне, я вам сейча́с напишу́ что́-нибудь для про́бы, – ра́достно сказа́л князь.

– Пожа́луйста. Га́ня, да́йте кня́зю бума́гу. Что э́то? – обрати́лся генера́л к Га́не, кото́рый вы́нул из своего́ портфе́ля и по́дал ему́ фотографи́ческий портре́т большо́го форма́та: – Ба! Наста́сья Фили́пповна! Сама́ тебе́ присла́ла? – оживлённо спра́шивал он Га́ню.

– Сейча́с, когда́ я был с поздравле́нием, дала́. Вы, Ива́н Фёдорович, по́мните, коне́чно, про сего́дняшний ве́чер?

– По́мню, коне́чно, и бу́ду. Ещё бы, день рожде́ния, два́дцать пять лет! Гм… А зна́ешь, Га́ня, пригото́вься. Афана́сию Ива́новичу и мне она́ обеща́ла, что сего́дня у себя́ ве́чером ска́жет после́днее сло́во: быть и́ли не быть!

Га́ня вдруг побледне́л немно́го.

– Вспо́мните, Ива́н Фёдорович, – сказа́л Га́ня, – что ведь она́ дала́ мне по́лную свобо́ду реше́ния до тех са́мых пор, пока́ не реши́т сама́ де́ла…

– Так ра́зве ты… – испуга́лся вдруг генера́л.

– Я ведь не отка́зываюсь.

– Ещё бы ты-то отказа́лся! – недово́льно проговори́л генера́л. – Тут, брат, де́ло уж не в том, что ты не отка́зываешься, а де́ло в твое́й гото́вности, в удово́льствии, в ра́дости, с кото́рою при́мешь её слова́…

Князь слы́шал весь э́тот разгово́р. Он ко́нчил, подошёл к столу́ и по́дал свой листо́к.

– Так э́то Наста́сья Фили́пповна? – спроси́л он, внима́тельно и любопы́тно погляде́в на портре́т. – Удиви́тельно хороша́! – приба́вил он то́тчас же с жа́ром. На портре́те была́ изображена́ действи́тельно необыкнове́нной красоты́ же́нщина. Она́ была сфотографи́рована в просто́м чёрном шёлковом пла́тье; во́лосы бы́ли у́браны про́сто, по-дома́шнему; глаза́ тёмные, глубо́кие, лоб заду́мчивый; выраже́ние лица́ стра́стное и как бы высокоме́рное.

– Как Наста́сья Фили́пповна? Ра́зве вы уже́ зна́ете и Наста́сью Фили́пповну? – спроси́л генера́л.

– Да; всего́ то́лько су́тки в Росси́и, а уж таку́ю раскраса́вицу зна́ю, – отве́тил князь и тут же рассказа́л про свою́ встре́чу с Рого́жиным.

– Вот ещё но́вости! – опя́ть забеспоко́ился генера́л. – Тогда́ же, по́сле серёг, Наста́сья Фили́пповна всю исто́рию э́ту переска́зывала. Не вы́шло бы друго́й исто́рии како́й-нибудь! – заключи́л генера́л заду́мчиво.

– Как вам показа́лось, – спроси́л вдруг у кня́зя Га́ня, – Рого́жин серьёзный како́й-нибудь челове́к или то́лько так, шутни́к?

– Не зна́ю, как вам сказа́ть, – отве́тил князь, – то́лько мне показа́лось, что в нём мно́го како́й-то больно́й стра́сти. Да он и сам ещё как бу́дто больно́й.

– Послу́шай, Га́ня, – сказа́л опя́ть генера́л. – Ты, пожа́луйста, сего́дня ей мно́го не противоре́чь и постара́йся быть по душе́… Ты по́нял? Хо́чешь ты или не хо́чешь, в са́мом де́ле?

– Я хочу́, – вполго́лоса, но твёрдо отве́тил Га́ня, опусти́л глаза́ и замолча́л.

– Ого́! – вскрича́л генера́л, смотря́ на образе́ц каллигра́фии, предста́вленный кня́зем: – Да ведь это про́пись! Да и про́пись-то ре́дкая! Посмотри́-ка, Га́ня, како́в тала́нт!

На то́лстом листе́ князь написа́л средневеко́вым ру́сским шри́фтом фра́зу: «Смире́нный игуме́н Пафну́тий ру́ку приложи́л».

– Ого́! – смея́лся генера́л. – Да вы, ба́тюшка, не про́сто каллигра́ф, вы арти́ст, а? А ведь тут карье́ра. Вы зна́ете, князь, к како́му лицу́ мы тепе́рь вам бума́ги писа́ть дади́м? Да вам пря́мо мо́жно три́дцать пять рубле́й в ме́сяц положи́ть, с пе́рвого ша́гу. Одна́ко уж полови́на пе́рвого, – зако́нчил он, взгляну́в на часы́. – К де́лу, князь! Прися́дьте-ка на мину́тку; я вам уже́ говори́л, что принима́ть вас о́чень ча́сто не в состоя́нии; но помо́чь вам немно́го жела́ю. Месте́чко в канцеля́рии я вам найду́, оно́ потре́бует аккура́тности. В семе́йстве Гаври́лы Ардалио́ныча И́волгина, вот э́того са́мого молодо́го моего́ дру́га, с кото́рым прошу́ познако́миться, ма́менька его́ и сестри́ца освободи́ли в свое́й кварти́ре две-три меблиро́ванные ко́мнаты и отдаю́т их отли́чно рекомендо́ванным жильца́м, со столо́м и прислу́гой. Мою́ рекоменда́цию, я уве́рен, Ни́на Алекса́ндровна при́мет. Пла́та са́мая уме́ренная, и я наде́юсь, жа́лованье ва́ше ско́ро бу́дет доста́точным. Но так как тепе́рь у вас кошелёк совсе́м пуст, то снача́ла позво́льте вам предложи́ть вот э́ти два́дцать пять рубле́й. Ну, так как же вы, князь, дово́льны или нет?

– Благодарю́ вас, генера́л, вы поступи́ли со мной как чрезвыча́йно до́брый челове́к, тем бо́лее что я да́же и не проси́л. Е́сли уж вы так добры́, то вот у меня́ одно ́де́ло. Я получи́л уведомле́ние…

– Ну, извини́те, – переби́л генера́л, – тепе́рь ни мину́ты бо́лее не име́ю. Сейча́с я скажу́ о вас Лизаве́те Проко́фьевне: е́сли она́ захо́чет приня́ть вас тепе́рь же, то сове́тую воспо́льзоваться слу́чаем и понра́виться; вы же однофами́лец…

Генера́л вы́шел, и князь так и не успе́л рассказа́ть о своём де́ле, о кото́ром начина́л бы́ло чуть ли не в четвёртый раз. Га́ня закури́л папиро́су; Вдруг он подошёл к кня́зю; тот в э́ту мину́ту стоя́л опя́ть над портре́том Наста́сьи Фили́пповны.

– Так вам нра́вится така́я же́нщина, князь? – спроси́л он его́ вдруг.

– Удиви́тельное лицо́! – отве́тил князь, – и я уве́рен, что судьба́ её не из обыкнове́нных. Лицо́ весёлое, а она́ ведь ужа́сно страда́ла, а? Об э́том глаза́ говоря́т. Э́то го́рдое лицо́, ужа́сно го́рдое, и вот не зна́ю, добра́ ли она́?

– А жени́лись бы вы на тако́й же́нщине? – продолжа́л Га́ня.

– Я не могу́ жени́ться ни на ком, я нездоро́в, – сказа́л князь.

– А Рого́жин жени́лся бы? Как вы ду́маете?

– Да что же, жени́лся бы, а че́рез неде́лю, пожа́луй, и заре́зал бы её.

– Ва́ше сия́тельство! Его́превосходи́тельство про́сят вас пожа́ловать к её превосходи́тельству, – объяви́л слуга́, появля́ясь в дверя́х.