Buch lesen: «Дети, родители и психотерапевты. НеУчебник»

Schriftart:

ISBN 978-5-0051-8908-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Почему Не-Учебник

Это – не научная книга, хотя основана она отчасти на научных знаниях, отчасти на профессиональном опыте. Она родилась из моих разговоров с коллегами и с родителями на наших семинарах, из всего недосказанного, из всего, чем мне хотелось бы поделиться. Поэтому я представила себе, как бы я рассказывала то, что хочу рассказать, людям, которым нравилось бы меня слушать. И стала писать: так, как говорила бы, без особой академичности, без списка литературы в конце – так, как будто я сижу себе на столе, как обычно, и вещаю – и только очень не хватает вопросов и чтобы кто-нибудь перебивал и вдруг рассказывал что-то свое или спорил. Но я и тут нашла выход: показывала каждую главу своим друзьям и коллегам, учитывала их вопросы и пожелания, и так, в диалоге, родилась постепенно эта книжка.

Я надеюсь, она будет интересна тем, с кем я мысленно разговаривала все время: психологам и психотерапевтам, которые работают с родителями и детьми, и родителям, которые хотели бы понять, как работает детско-родительская психотерапия, что думает психолог о том, что происходит тут в кабинете. Это – очень прозрачная книга про то, что я думаю о детях, родителях, специалистах, о своей работе, ее трудностях и ее очаровании. В книге нет клиентских историй, только мои обобщенные зарисовки типичных, часто встречающихся ситуаций – ради соблюдения требований конфиденциальности. Зато в ней много моих собственных историй – потому что моя история полностью принадлежит мне и я могу ею делиться – и делюсь: в книге я рассказываю истории из всех трех своих ролей – и как ребенок, и как мать, и как детский психолог.

С точки зрения методологии и ценностей эта книга опирается на двух мощных китов: теорию и практику Позитивной транскультуральной психотерапии Носсрата Пезешкиана – метода, в котором я работаю. И – на Теорию привязанности, которая началась когда-то с идей Джона Боулби и Мэри Эйнсворт и с которой я впервые встретилась в работах Гордона Ньюфелда. Теория привязанности отлично дополняет концепции Позитивной психотерапии, потому что обе этих картины мира основаны на одних ценностях, одном представлении о человеке:

Человек от природы добр и наделен способностями к любви и к познанию, а также к развитию. Питательная среда, необходимая для развития – это человеческие отношения: безопасные, надежные, питающие наши главные потребности.

Вот – мой основной кодекс, которому я следую.

В этой книге будет много профессиональной лексики нашего метода: Актуальные способности и их названия, транскультуральность, сферы жизни, пятиступенчатая стратегия и т. д. Я старалась на ходу кратко пояснять все термины для тех, кто встречается с ними впервые – для того, чтобы было ясно, о чем речь (само собой), но и с тайной надеждой заинтересовать вас идеями ППТ, если вы с ней еще не встречались. Мне кажется, они того стоят – по крайней мере, я мало встречала методов, которые целиком, в основе своей, были бы так добры и бережны к человеку и так разумно оптимистичны в отношении наших трудностей и возможности исцеления. Носсрат Пезешкиан писал: «Проблемы и трудности реальны. Но и способности человека, и помощь, и ресурсы тоже реальны». Видеть только одну часть реальности и закрывать глаза на другую – это нарушение принципа баланса.

Маме нужна мама

Вот о чем я вспоминаю: когда я была беременна третьим ребенком, моя сестра ждала первенца. Поэтому, когда она позвонила мне, чтобы посоветоваться, не начались ли роды, я не удивилась – вроде бы так и должно быть. Это было очень трогательно – учитывая, что между нами было пять тысяч километров. А через три недели, когда роды начались у меня, я тоже почувствовала, что хочу позвонить более опытной старшей подруге: зачем? – не знаю, но это было важно.

Получить ее благословение.

Тогда я впервые в жизни задумалась, как много значат женщины в жизни женщины.

Идея этой книги пришла ко мне, когда родила моя подруга. Мы стояли бок о бок над ее новорожденным милахой и очень беспокоились за его здоровье, потому что он простудился и сопел. Больше всего мне хотелось сказать «иди поспи, я за ним посмотрю». Но она бы не отдала мне его – как бы сильно ни устала, и мой опыт с детьми тут не играл никакой роли. Оставить заболевшего малыша можно только в руках тех, кому этот ребенок так же бесконечно дорог. Для кого он свой. Мужу можно. Маме. Или папе. Тогда я остро поняла, как важно родство – или такие отношения, которые почти родственные.

С первым сыном мне помогала свекровь. Мне было, так-то, восемнадцать лет – можно сказать, она усыновила нас обоих. Она его обожала, она была бесконечно терпелива с нами обоими. Она не критиковала меня, не отталкивала от ребенка, и все же как-то умудрялась наставлять и учить и приходить на помощь в каждую трудную минуту.

Наше окружение ее за это поругивало: говорили, что она не дает мне достаточно самостоятельности и что в конце концов это мой ребенок (то есть наш с ее сыном). Но для нее наш сын был – ее внук, ее обожаемый мальчик, и в этом была ее сила и источник моего бесконечного к ней доверия. Никому, кроме мужа и его мамы, я бы не дала малыша в руки.

Мой ребенок был для нее сокровищем. И мы – ее дети – тоже.

Я не знаю, как еще можно быть опорой молодой матери, если не так.

К рождению первого ребенка никто не готов – ни в восемнадцать, ни в двадцать восемь, ни в тридцать восемь лет. Может быть, в восемнадцать легче признать, что тебе еще нужна мама.

Но вообще-то мама нужна всем.

Наши родители, дай им бог здоровья, далеко не всегда могли быть нам опорой. Многих из нас гораздо чаще критиковали, чем поддерживали, чаще ругали и наказывали, чем ласково терпели – и, когда у нас родились свои дети, стиль наших родителей не изменился (не изменился в отношении нас – с внуками они могут быть другими, и от их новых способностей, доставшихся не нам, тоже рвет крышу).

А может быть, родители остались в других городах и даже в других странах.

А у кого-то из нас их уже не было на свете.

Связи между нашим поколением и поколением наших родителей довольно напряженные. Даже из лучших побуждений моя мама не могла бы помочь мне растить ребенка – она никогда не растила меня. Почти все, кто родился до 1981 года, должны были с 6 месяцев отдаваться в ясли, если только не было надежных бабушек, в редких случаях – нянь (с 1981 года декретный отпуск продлили до полутора лет, а потом так же – ясли). Родители видели нас пару часов в день, после садика и перед сном: они, если честно, понятия не имели, что происходит в нашей дитячьей жизни. Близость построить на этом довольно трудно. Оставалось делать ставку на послушание.

Но когда у тебя рождается ребенок, это вообще не про послушание. Это очень тревожное дело – быть матерью. Младенец бесконечно уязвим, он беззащитен. Долгие годы мы не вспоминали уязвимость и нежность своего детства, свои слезы и свои страхи. Мы выросли, сложили воспоминания в коробку, закрыли крышкой и наклеили надпись: «детство золотое». Пару картинок вставили в рамку и повесили на стену – а остальные – в коробке – спрятали. Но новорожденный – крошечный, хрупкий – вызывает не только прилив нежности и чувство ответственности. Он пробуждает все наши страхи, всю боль – всю, сколько ее есть со времени нашего рождения и до решения быть взрослыми. И по мере взросления ребенка распаковываются все новые и новые архивы эмоциональной памяти.

Вот почему маме нужна мама.

Чтобы не утонуть в этом.

По-честному, все это касается и отцов. Прикосновение к младенцу пробуждает и их – а им еще труднее говорить и чувствовать хрупкость жизни, потому что хрупкость – это слабость, а слабость это стыдно. Чужую хрупкость можно защитить – но куда бы девать свою? В итоге мужчинам часто приходится закрываться от собственных чувств – и от своих детей.

Я пишу о матерях, потому что в нашей культуре пока что матери гораздо больше времени посвящают уходу за детьми и общению с детьми почти во всех их возрастах. Матери чаще обращаются за психологической помощью и сотрудничают с психологом в разрешении детских и своих собственных трудностей. Это – реальность, которую я вижу вокруг. Но, строго говоря, любой человек, принимающий на себя полновременные родительские обязанности, сталкивается с теми же самыми проблемами и с теми же самыми чувствами, что и матери.

Если ребенок не первый, существенно ничего не меняется. Сколько-то прошлого опыта пригождается, а сколько-то разбивается об открытие, что все дети разные. И теперь их несколько.

И снова нужны руки, которые помогут с этим управиться.

Это, друзья мои, не инфантильность, никакая не незрелость – наверное, так устроена жизнь: нам нужна поддержка более опытных старших и нужен их пример. Мы так учимся. Так учиться проще всего.

Это значит, что учиться другими способами – гораздо трудней и дольше.

Растерянная и встревоженная мать может

– быть раздражительной и легко срываться;

– чувствовать стыд и вину, разочарование в себе, в ребенке, в материнстве;

– перегружать себя и не давать себе отдыха;

– отстраняться от ребенка, испытывать боль и усталость от контакта с ним;

– переживать отчаяние и беспомощность;

– из-за подавления всех этих нерадостных чувств может развиться депрессивное состояние, да частенько и развивается.

(В общем, если вы специалист и читаете эту книжку, то тут можно подумать, какие вопросы вы бы задали матери на приеме.

В сфере тела

Как у вас со сном? Как с аппетитом?

Используете ли вы любую возможность для отдыха и восстановления сил?

Как здоровье?

Что вы чувствуете в течение дня? Как с раздражительностью? Часто ли тревожитесь? Часто ли посещает желание уйти в себя, забиться в нору и чтобы никто не трогал?

В сфере деятельности

Кто вам помогает? Есть ли люди, которым вы можете пожаловаться и поныть и честно рассказать о своих чувствах и проблемах (любых, и о здоровье, и об усталости, и о «постыдных» для матери мыслях и переживаниях)?

Как распределены обязанности в вашей семье? Это «молчаливое соглашение» или предмет обсуждения? Помимо ухода за ребенком, сколько домашних и рабочих дел лежит на вас? Легко ли вам получить помощь, если вы в ней нуждаетесь?

В сфере контактов

Получается ли чувствовать удовольствие от близости с ребенком? Есть ли периоды, когда его не получается почувствовать? Долгие ли они?

Каким было ваше детство? Как относились к вам ваши близкие, тепло ли вам было с ними, хорошо ли о вас заботились? Было ли вам легко и уютно в их заботе?

Есть ли у вас сейчас близкие люди? Рядом ли они? Легко ли вам к ним обратиться?

В сфере смыслов

Бывает ли, что вы чувствуете отчаяние и беспомощность? В каких ситуациях? Получается ли надеяться – и что дает вам силы надеяться? Есть ли для вас какой-то смысл в том, что с вами происходит?

Склонны ли вы себя винить и ругать? Получается ли себя поддерживать и любоваться собой – своим телом, своими способностями? Своим ребенком и его способностями?

Ну а если вы и есть мама (или папа, который ухаживает за ребенком), то можно попробовать позадавать эти вопросы себе)

В общем, вот так: когда мы растеряны и уязвимы, нам нужна родительская фигура. Если она уже есть внутри, в виде внутреннего объекта, то снаружи достаточно минимальной поддержки, как бы напоминания, что мама здесь. Это может быть муж или подруга или женщины из группы поддержки в соцсетях, например. Но если надежного внутреннего объекта нет, с растерянностью и тревогой справиться намного труднее. Это основано на нашей потребности в утешении (восстановлении чувства безопасности и принятия) и способности утешаться. Если способность утешать себя развита не очень, то совершенно необходимо получить утешение от кого-то еще (это и будет символическая родительская фигура).

Заметьте – утешение это

– НЕ подбадривание («ты справишься, ты сильная, все получится»);

– НЕ переключение («надо отвлечься, заняться чем-то, чтобы выкинуть это из головы»);

– НЕ обесценивание («ну ничего же страшного, а как раньше справлялись, а как другие справляются»)

– НЕ добрые советы («я делала то-то и то-то и ты попробуй»)

– НЕ отрицание («ну что за глупости ты себе придумываешь»).

Утешение – это принимающий контакт, в котором мы видим чувства человека, принимаем, не отрицаем их, сострадаем в этих переживаниях и своим присутствием (знаете, даже молчаливым присутствием) даем опору. Такой принимающий контакт пробуждает механизмы привязанности: человек чувствует себя не одиноким и в безопасности – и расслабляется.

Выдыхает.

За счет этого расслабления активизируются способности и появляется энергия искать выход из положения. И просто желание жить и справляться дальше.

Появляется надежда.

И вера в собственные силы.

Это, кстати, известный парадокс: не принуждение к самостоятельности рождает веру в свои силы и готовность дерзать и держаться – а доступность поддержки и щедрость дающих ее.

(В общем-то, если вдуматься, это и не странно вовсе).

Значит, вот что нам важно понять. Когда мы говорим, что маме тоже нужна мама, мы имеем в виду не контроль, не добрые советы (направленные на послушание), и тем более не критику.

Мы имеем в виду фигуру Заботливого Родителя.

Чем же забота отличается от контроля?

Все очень просто: забота – это то, что ТЕБЕ нужно для того, чтобы тебе было хорошо. Контроль (опека) – то, что Я думаю, что тебе будет хорошо и полезно.

Забота – это когда мы делаем то, о чем нас просят. А при развитой чуткости и без лишних слов понимаем, что нужно и что приятно.

А вот то, что «я знаю, как лучше, это для твоей же пользы, потом мне спасибо скажешь» – это контроль. Ставка на послушание. Забота, даже чуткая, нет-нет да и проверит: точно ли ТЕБЕ это нужно? Точно ли тебе хорошо? Она прикасается деликатно и отступает, если не нужна.

Контроль все сам лучше знает, он не спрашивает (может, тебе и не хорошо сейчас, но точно будет лучше потом).

Короче, Забота говорит так:

– Вкусно, моя хорошая? Наелась? Добавки хочешь? Нет? Ну и хорошо. Вот и ладно.

А Контроль так:

– Кушай, да хлеба бери, и морковку не откладывай на край, она полезная. Ты руки помыла? Что значит «не хочу», ты не съела ничего, давай, тут две ложки осталось – за маму, за папу, за бабушку.

Заботливый родитель – это символическая фигура, которая утешает, поддерживает и относится с эмоциональной теплотой. Ну и – может подставить плечо и принять на себя часть обязанностей, если нужно. Это может быть кто-то из родителей, родственники или подруги. Это должен быть человек, рядом с которым мать может на некоторое время почувствовать себя «под прикрытием». Такое возможно и в партнерских отношениях, если между супругами есть доверие и они способны меняться ролями: один заботится, другой принимает заботу – это часть танца привязанности в здоровых отношениях.

Заботливый родитель нужен не только родителям младенцев, но и во всех трудных и кризисных детско-родительских ситуациях:

Злобные двухлетки

Импульсивное поведение дошкольников

Тяготы школьной жизни

Подростковые приключения

Экзаменационная горячка

Болезни и опасности

Время «опустевшего гнезда».

То есть – в случаях, когда рушатся ожидания родителей относительно ребенка, жизни и самих себя.

Теперь закономерный вопрос: что из этого можем дать мы, психологи и психотерапевты?

Естественно, мы не можем принять на себя часть обязанностей родителя: мы не можем посидеть с ребенком или решить финансовые вопросы, или наладить отношения с детским садом или школой. Мы не можем быть матерью нашим клиентам – мы им не свои.

Но символической фигурой, которая принимает, утешает, поддерживает и относится с эмоциональной теплотой независимо от действий, слов и «ужасных чувств» – всем этим быть нам по силам. Собственно говоря, родительская роль – это неотъемлемая часть нашей работы начиная с эпохи психоанализа: стоит клиенту или клиентке переступить порог нашего кабинета, еще до того, как мы откроем рот – психологический перенос уже наделяет нас функцией родительской фигуры.

Терапевт! Независимо от твоего пола ты – отец и мать во внутреннем мире своего клиента.

И мы можем выбирать – какой фигурой быть: заботливой или контролирующей, принимающей или отвергающей, теплой или холодной…

…то есть, поймите меня правильно. Если внутренний образ родителя у нашего клиента или клиентки холодный, отвергающий и критикующий – на нас непременно попробуют примерить и эту маску. Самые добрые намерения могут быть неверно поняты, забота и теплота не замечены, слова превратно истолкованы.

Это нормально. Это неизбежно. Это – часть наших особенных, терапевтических отношений.

Но мы можем решать: подойдет ли нам эта маска.

Или – наше лицо другое.

Вот что я поняла, работая с родителями в самых разных трудностях и приключениях.

Если у тебя на приеме мать (и – да – включенный и растерянный отец):

– Стоит не просто придерживать желание критиковать, осуждать, оценивать, «открывать глаза», «протирать фары», «резать правду-матку», «пробовать достучаться»… – стоит самым тщательным образом анализировать этот интересный контрперенос и стараться понять его причину, а также чувства, потребности клиента и наши собственные, которые за ним стоят (подробней об этом в главе «Если родители вам не нравятся»)

– Для рекомендаций неспроста отведена только одна стадия терапевтической сессии (стадия расширения целей, она же последняя). Все остальное время лучше уделить совсем другим, более терапевтическим вопросам (потому что рекомендации – aka добрые советы – сами по себе ничего не стоят, если не подкреплены доверительным отношением к дающему их, да-да).

– Что же это «другое»? Установление отношений, в первую очередь. Та самая заботливая, неосуждающая роль, которая позволит человеку рядом с нами выдохнуть и почувствовать себя в безопасности.

Ей-богу, кабинет психолога – это не самое безопасное место с точки зрения человека, которому нужна помощь. Сколько раз в моей жизни я нуждалась в поддержке и утешении, а получала осуждение, нравоучения, высмеивание и пренебрежение со стороны тех, кто занимал экспертную позицию. Не думаю, что мой опыт уникален. К психологу не приходят просто поболтать от хорошей жизни, к нам несут трудности и болезненные сомнения – к тому же в нашей культуре, где так часто мать стыдят и винят за все, что она недоделала и недосмотрела в отношении ребенка, она, входя в кабинет еще одного «специалиста по детям», запросто может быть заранее в оборонительной позиции.

И я ее не виню.

Я и сама мать.

Чтобы наш кабинет стал действительно безопасным пространством, нам стоит постараться и бережно провести растерянную мать через первые стадии взаимодействия. Как же в этом случае будет работать пятиступенчатая стратегия Позитивной психотерапии?

– На стадии дистанцирования – слушать и не перебивать, (вопросы – только те, которые помогают рассказывать свою историю). Придержать важные вопросы и ценные гипотезы. И, по возможности, поменьше думать и рационализировать, а побольше слушать и чувствовать – хорошо бы со-чувствовать.

– На стадии инвентаризации – задать те вопросы, которые позволят нам оценить состояние матери, в первую очередь. Потому что мать – это золотой гвоздик, на котором держится все – ну или очень многое. И надо быстро понять, насколько этот гвоздик гнутый – потому что золото, как мы помним, мягкий металл. Благополучие ребенка очень зависит от матери и ее состояния – с ним мы в большом количестве случаев и будем работать. Нам важно понять, из какого состояния тела и души она действует, какие чувства ею движут, какие идеи.

– На стадии ситуативного поощрения – вот что.

…Еще до моего знакомства с Позитивной и транскультуральной психотерапией, когда я была консультантом по детско-родительским отношениям, меня поражало, как действует на женщин, пришедших ко мне, одна простая фраза.

Вы – хорошая мать.

Иногда это было «вы – хорошая, преданная мать» или «хорошая и чуткая», или «хорошая и деятельная»… Главный ингредиент моего отношения к их рассказам оставался неизменным.

«Поверьте мне, – говорила я, – плохие матери никогда бы не стали обращаться к консультанту за свои кровные денежки! Плохие матери общаются с психологами только по постановлению суда – и то не в нашей стране. Само ваше желание прийти и разбираться – уже показатель того, как вы включены в ребенка и того, что вам не все равно».

Так вот.

Они начинали плакать. Женщины начинали плакать – все, как одна. И я вдруг видела, что глаза у них очень красивого серого или шоколадного или зеленого цвета, а щеки розовые, и чудесные растерянные улыбки.

Это были как будто слезы облегчения. Конечно, дальше мы обсуждали подробно, какие их слова, действия и способности навели меня на такой неожиданный для них вывод. Но… елки… сам момент признания их достоинства, их хорошести, похоже, был очень важен.

4. На стадии вербализации – время поделиться тем, что вы думаете. Цель, во-первых – дать объяснительную модель: что происходит вообще, как это называется, какие есть у этого причины и следствия. Понимание дает опору и отчасти снижает тревогу. Все наши знания о детях, родителях и об их отношениях дают нам возможность создать такую объяснительную модель. Она должна быть ясно сформулирована и – главное – подсказывать, в каком направлении нужно двигаться.

Прежде, чем что-то делать, нужно оглядеться и понять: а что происходит?

(В этой книжке тоже будет много объяснительных моделей).

Хорошо бы успеть поинтересоваться, какой отклик вызывает наша гипотеза. Много ли рождается сопротивления. Или, наоборот, есть чувство понимания, успокоения…

Тут нужно ясно понимать, что чувство облегчения зависит вовсе не от того, как умно и красиво мы подали теорию (увы и ах, да-да). А от того, как прошли предыдущие три стадии.

Появилось ли ощущение безопасности и принятия, выдохнула ли немного наша клиентка, расслабилась ли. Если да – наши объяснения лягут на благодатную почву. Нет – значит, нет. Ничего, думаю я, лучше тогда вложиться в поддержку и утешение. Утешенное сердце успокоит ум – и человек сам найдет дорогу к действиям. Люди, которые обращаются за психотерапией, точно не глупы.

5. И, наконец, на стадии расширения целей – время вместе разработать «план спасения», собственно «что делать». Здесь важно показать и тактику, и стратегию: то, что можно делать прямо сегодня и прямо завтра и каждый день, чтобы стало полегче сейчас – и то, что будет работать в долгосрочной перспективе.

Например:

Стоит разрешать себе не делать того, что не требует срочности; позволить себе отдыхать, не винить себя за безделье. Составьте список: на что можно забить? Спрашивайте себя в течение дня: как я могу сейчас отдохнуть и расслабиться? Отдыхайте раньше, чем сильно устанете -включите отдых в распорядок дня. С ребенком тоже лучше поменьше заниматься полезными делами – валяйтесь, батоньтесь, обнимайтесь, играйте в легкие и не требующие вашего напряжения игры. Играйте лежа. Болтайте. Не гуляйте там, где приходится напрягаться. Вообще не гуляйте, если не хотите. Смотрите вместе мультик. Пробуйте получать удовольствие от безделья и общения.

Тактика здесь направлена на восстановление материнских ресурсов, профилактику нервного и физического истощения и ослабление чувства стыда и вины за недостаточное усердие (тут еще хорошо бы, чтобы окружение поддерживало, а то всякое бывает).

Стратегия же в том, что при таком режиме привязанность между матерью и ребенком восстановится и углубится – и проблемное поведение станет мягче, а с другой стороны – мать будет по-другому на него реагировать. Надежная привязанность так работает. На ее формирование нужно время – в это время нужно помочь себе не свихнуться.

Тут из-за плеча мне справедливо подсказывают, что каждая мама – мама, но никогда не на 100% мать, в ее жизни есть и другие роли и интересы, потребности и желания. Про них тоже стоит узнать – ради поиска ресурсов или понимания, как они влияют на текущий момент.

Например, женщина, любящая свою профессию и ставившая ее долгое время в центр своей жизни, может сильно скучать по признанию и удовлетворению, которое дают выполненные задачи (в отличие от домашнего труда, бесконечного и не всегда ценимого).

Можно страдать от социальной изоляции и недостатка общения.

Или от нехватки времени на любимое хобби.

Или от сложностей в отношениях – романтических или семейных. Мы можем долго гадать о причинах раздражительности и переменах настроения женщины, пока, например, не затронем тему отношений – а там, скажем, тяжелый роман. Или проблемы с мужем. Или ссора с сестрой. Или утрата родителей.

А может быть, наоборот – есть отдушины и места силы, к которым нужно разрешить себе обращаться или вспомнить о том, что они есть.

Психологи-девелопменталисты (те, которые изучают закономерности развития человеческой личности) подарили миру прекрасную идею:

Развитие происходит из точки покоя.

Мы еще не раз к ней вернемся.

Детско-родительская психотерапия несомненно должна создавать такое пространство покоя – не только для детей, но и для их родителей.

Так зачем же маме нужна мама? Самый простой ответ: чтобы заботиться и любить. И, хоть мы и не можем любить наших клиентов так, как родители любят своих детей, наши теплота и принятие должны напомнить им, что они заслуживают любви. Что у них внутри есть сила, которая может быть обращена на заботу и поддержку их самих. Что даже если ты сейчас одна – ты не одна.

А в тех случаях, когда напомнить эти состояния трудно, потому что мало опыта заботы, задача терапевтических отношений – создать такой опыт. В конце концов детско-родительская терапия это, так или иначе, разговор о любви. И ее источник в матери нужно очищать и восполнять – вот для чего нужны все, кто готов быть мамой маме.