Buch lesen: «Край света»

Евгений Зернов

Schriftart:

Редактор Евгения Белянина

Корректор Мария Устюжанина

Иллюстратор Ксенон

ISBN 978-5-0050-2708-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Сущий мир

«Благополучие есть, а благодати нет», – тоскливо подумал Дитрих.

Ему вдруг стало стыдно за себя. Стыдно и страшно. Пламя ринулось по огнепроводным шнурам-артериям, разлилось по телу. Вспыхнули щёки, покраснело в глазах, взорвалось в голове. Он вспомнил тот злополучный день, когда жена без объяснения причин внезапно сбежала в неизвестном направлении, снисходительно оставив писульку: «Я тебя никогда не любила». А его самого увезли на скорой в стационар с резкими болями и стали готовить к операции. Несомненно, то был поворотный день, точка бифуркации. Только бы вот знать – куда?

Маленькую дочь Лизу приютила соседка. Временно, конечно! Ещё чего! Благотворительность является строго выверенной частью бизнес-процесса. Отдача обязательно превышает затраты. В противном случае расходы нещадно отсекаются.

Дитрих, получив ослиную дозу обезболивающего, уныло шаркал в пенорезиновых тапочках по пустому больничному коридору. Доктора разъехались на ночной тайм. Лишь угрюмая оплывшая медсестра кемарила на посту, погрузив рыжую голову в лиловую световую лужу, обильно растекающуюся из окна. Потом медсестра поднялась с отрешенным взглядом и переместила своё тело на кушетку в ординаторскую, уложив набок.

Он долго стоял в холле, весь внутренне скукоженный от тревоги и страха. Глядел в большие пасмурные окна с прекрасным видом на морг и чёрный шлемовидный купол башенки храма, торчащий из густой листвы деревьев. И думал.

«Ребёнка запрут в детский дом. Будет расти без родителей. Не страшно, не редкость теперь. А что делать? Если выживу, никаких сомнений, буду кормить и воспитывать. Существует же встроенная программа в организме – забыть о рефлексии, о невзгодах и заботиться о потомстве. Непросто. Быть ответственным каждый день. Всё делать за двоих. Изыскивать деньги, чтобы прокормить семью и поставить дочь на ноги.

Главное сейчас – выкарабкаться! А там уж всё поменяю! Весь жизненный уклад! Обещаю! Всем! Боже, если ты есть, пожалуйста, помоги! Обещаю! Впрочем, никому нет до меня никакого дела. Никто никому не нужен. В этом проблема. И мне уже ничто не поможет. Нет у меня самой захудалой цели в жизни. Забота о потомстве – никакая не цель, а физиологическая потребность. Детский дом прекрасно справится. Зачем я нужен? Одна тоска».

Дитрих горестно взглянул на молчаливую башенку храма. Потом на безотрадное небо, затянутое серой пеленой. Странно. Принято говорить, что в Сущем мире царит Вечный День. Здесь никогда не бывает Темноты. Последняя Ночь случилась несколько поколений назад, о ней уже почти не вспоминают. Но ведь если хорошенько подумать, то День и вовсе отсутствует. Всегда уныло, пасмурно.

Неизвестность страшила. Операция предстояла сложная, под общим наркозом. При том что не секрет, какая у нас медицина. В смысле бессильная. Дитрих предпринимал тщетные попытки смириться с происходящим. «Делай что должно, и будь что будет!» И тут же его начинало колотить. Как можно быть смиренным, когда вот она – смерть. Ты уже больше ничего не сможешь сделать в своей никчемной жизни! Всё, конец фильма, титры, свет в зале. Расходимся. Продолжения не будет.

Твое тело отвезут на скрипучей каталке в одноэтажный кирпичный морг за окном. Серое, а может быть, даже фиолетовое от холода, оно будет лежать на металлическом столе. Утомлённый однообразием патологоанатом сделает длинный разрез, раскроет грудину, вытащит внутренности. Взвесит по отдельности каждый орган. С помощью пилы вскроет черепную коробку, вытащит мозг. После осмотра и взвешивания внутренних органов, все они будут засунуты обратно в полость, разрез наспех зашит. Кости черепа скрепят, кожу на лице натянут. Ничего чудесного, а тем более божественного, конечно, не обнаружат. Напишут заключение о причинах смерти. Труп положат в холодильник и через несколько дней передадут родственникам для захоронения. В связи с отсутствием близкой родни, не считая маленькой дочки и сбежавшей жены, его похоронят на безымянном кладбище, а ребёнка сдадут в приют.

К счастью, извините, так уж получилось, после операции Дитрих остался жив, умудрился поправиться и вернуться к нормальной жизни.

«Видимо, ещё не конец, – размышлял Дитрих. – Не означает ли это, что я предназначен для чего-то важного? – блеснула робкая надежда. И тут же погасла: – Да нет! Очевидно, не означает!» Он упрятал глупую мысль глубоко-глубоко, чтобы никогда больше не показывалась на свет. Под кожей и рёбрами, у самого притаившегося в глубине трусливого сердца. Эта мысль была слишком дерзкой для него.

Судьба испытывала Дитриха на прочность.

На следующий год с ним случилась финансовая катастрофа. Дело обстояло вот как. Жилье в собственность в Сущем мире стоило неописуемо дорого и было доступно исключительно самым состоятельным. Подавляющее большинство планетян снимали каморки. Это такие обособленные комнаты в многоэтажных строениях, вроде контейнеров. Недоступность собственного жилья – завуалированная форма подчинения охламонов Аристосам, экономический вариант рабства. Вся цивилизация ютилась в одном, хоть и гигантском, мирополисе, за пределами которого простиралась бесконечная и полная ужаса неизвестность. Покидать Сущий мир запрещалось под страхом принудительного психиатрического лечения. Да и кому бы это пришло на ум в здравом рассудке?

Обитателей было слишком много, и свободной безопасной тверди едва хватало. Практически всей недвижимостью в Центросе, или в Золотом Городе, владели Аристосы. Новые дома строили редко, и стоили они безумно дорого. Существующего жилья практически никто не продавал. При отсутствии наследников оно переходило в Резервный фонд и терялось, что тоже отбивало охоту к приобретениям. Чтобы накопить денег на самую крохотную собственную квартиру, охламонам не хватало жизни. Большинство счастливых владельцев жилья имели историю накопления средств на его покупку длиной в десяток поколений. Утомившись скитаться по съёмным каморкам за сорок лет, Дитрих от отчаяния в час затмения разума поверил мимолётной фантазии и рискнул вложить все свои сбережения в покупку новостройки. Купил однушку в рассрочку на пятьсот лет в абсолютных деньгах. С включёнными комиссией Гранитному банку и налогом на право приобретения недвижимости. Очень надеялся на дочь. Думал о том, что ей, детям, внукам и правнукам всё-таки будет чуточку легче. С чего-то же надо начинать!

В общем, купил несуществующую квартиру на несуществующие деньги. Строительная компания приступила к согласованию архитектурного проекта и получению многочисленных разрешений от надзорных органов. Через год подала объявление об аренде экскаватора для рытья котлована. Вскоре какая-либо активность компании прекратилась. Деньги пайщиков исчезли, как это часто бывает. Аристосы, как гласит закон, неподсудны.

Что делать с рассрочкой – стало непонятно. Продолжать платить в надежде на возобновление строительства или смириться с потерей уже уплаченных за полтора года средств? Однажды Дитрих осмелился пропустить очередной платёж. Через неделю его в подъезде обступили коренастые молодые ребята: «Просто поговорить о жизни и долге каждого гражданина».

Признаться, Дитрих был трусом. Он боялся всех и вся. После предложения «просто поговорить» его колотило весь вечер. В ночной тайм не мог заснуть, весь измаялся, а поутру кое-как дождался открытия отделения банка, где трясущимися руками внёс сразу два платежа. Все свободные деньги, которые у него в тот момент имелись. И пошёл на ненавистную работу. Ведь надо было добывать пропитание себе и малявке.

* * *

– Папочка, ты мне купишь игрушку? – спросила Лиза тонким звонким голосом.

Юное создание лет восьми сидело на диване, забравшись с ногами, и старательно черкало в раскраске фломастерами.

– Какую ещё игрушку? – уныло спросил Дитрих. Он снял очки, критически осмотрел линзы на просвет и нацепил обратно.

– Я знаю какую! – оживилась девочка. – Такую! Э… Белая лошадка с крыльями и рогом на носу.

– Единорог, что ли? Лошадка с крыльями называется пегас. Только она без рога.

– Ну да! Пегас. С крыльями и с рогом на лбу. Розовую или белую. Купишь? – И она улыбнулась самой доброй искусственной улыбкой, какая только могла существовать на свете. – Помнишь, мы гуляли по улице, полил ливень, а у нас не было зонта. Мы спрятались под навесом у яркой стеклянной витрины. И там на подставке крутился пегас. Вот такого хочу.

Дитрих в ответ невесело улыбнулся, нежно обнял дочь:

– Помню. Конечно, куплю. Когда будут деньги.

– Йеху-у! – возликовала Лиза. – Папочка, ты у меня самый лучший!

Она чмокнула его в небритую щёку, залезла на спинку дивана и спрыгнула с неё на сиденье.

– Дочь, аккуратнее! Смотри, ты помяла раскраску.

– Ничего страшного. Она уже была слегка помятая.

На секунду замерев, Лиза с внезапным прозрением и тающей надеждой уточнила:

– Папа, а когда у тебя будут деньги, чтобы купить мне пегаса?

* * *

Прошло больше года с момента личного краха, а Дитриха никак не отпускало напряжение. Что-то тревожило, давило с каждым днём всё больше, и он никак не мог понять истинной причины. К старым страданиям добавилось новое неясное беспокойство.

Посещение психотерапевта раз в три года было для охламонов обязательным.

Приёмная доктора выглядела достаточно просторной. В мягком кожаном светло-коричневом кресле можно было запросто утонуть, и Дитрих действительно утонул, прихватив в качестве спасательного круга со стеклянного столика потрепанный глянцевый журнал с фотографиями.

Иногда он отрывал взгляд от призрачных силуэтов автомобилей, роскошных интерьеров в изумрудных тонах с замершими человеческими фигурами и с интересом оглядывал секретаршу. Строгая, аккуратная, она сидела за низкой стойкой и старательно, как крем из тюбика, выдавливала из себя полезность. Порой негромко отвечала по телефону.

Из кабинета психотерапевта, пошатываясь, вышла заспанная женщина. С мутными глазами, никого не видя, направилась к выходу. Уже открыв дверь, она вдруг опомнилась и вернулась в гардероб за плащом. Натянула один рукав и в таком виде рассеянно вывалилась на улицу. Ушла, так и не сняв голубые полиэтиленовые бахилы. Дверь широко зевнула, долго и медленно смыкалась и, наконец, резко клацнула с громким щелчком.

Секретарша привычным движением заправила за ухо выбившуюся прядь волос.

– Проходите, – велела Дитриху, и он вошёл в кабинет.

Навстречу поднялся плотного сложения мужчина лет пятидесяти пяти в круглых очках, со стреловидным носом.

– Михаил. – Психотерапевт крепко сжал руку Дитриха. – Прошу!

Нормально. Может, самую малость передержал, чтобы войти в близкий контакт. Припухлая сухая кисть. Дитрих мгновенно вспомнил Мишу из службы безопасности компании, в которой раньше работал. Миша Хитрожопый Лис бесспорно обладал секретными приёмами спецслужб. Здоровался он всегда так: в последний момент перед рукопожатием незаметно оттягивал свою руку на себя, и внезапно оказывалось, что сжимал он не ладонь, а пальцы собеседника. Словно капканом. И держал всегда дольше, чем требовалось. Ты оставался со стойким гадким чувством униженности, не проходящим несколько дней. Если же, зная о подлом приёмчике, успевал схватить его ладонь как следует и удерживал насколько возможно долго, Миша в ответ, с силой вцепившись в руку и не отпуская, начинал раскуривать дурманящий фимиам, плести фальшивую лесть о твоих мнимых достоинствах. В этом случае ощущение прикосновения чужой гадости к душе держалось много дольше, неделями. И не отмывалось под тёплым душем.

Началась беседа. Психотерапевт задавал ненавязчивые вопросы и каждый раз, получая ответ, ободрял оптимистичной репликой вроде: «Прекрасно!» или «Замечательно!».

– Когда вы впервые обратили внимание на необычные видения?

Голос Михаила был вкрадчивый, слегка гнусавый и в то же время хорошо поставленный. Обладателю такого голоса хотелось бессознательно довериться, поделиться с ним сокровенным.

– Трудно припомнить. Поначалу я вовсе не воспринимал происходящее как нечто странное, наоборот, это забавляло. Даже культивировал в себе необычное отношение к жизни, считал, что таким образом смогу отличиться от миллионов планетян. Обожал Доменека де Пуболя и Маука Корнелиса. Пожалуй, в полную силу это стало проявляться с того момента, как я сознательно ощутил свою личность. Где-то в пятнадцать.

– Чудненько! Расскажите самое яркое или наиболее часто повторяющееся видение. Закройте глаза, вспомните. Опишите подробно.

Дитрих прикрыл веки и откинулся головой на спинку массивного кожаного кресла, над которым, словно выключенный торшер, склонился спящий сканер.

– Михаил, боюсь, я неточно выразился вначале. Это не видения вовсе, а ощущение жизни. Может быть, оно вполне рядовое, но только мне оно кажется особенным. Я смотрю на простые вещи – здания, деревья, людей – и начинаю вдруг осознавать их иррациональность и невозможность. В душу закрадывается сомнение – реально ли то, что я вижу? А если это реальность, то как и когда она возникла? Кем выдумана и создана? Этот окружающий мир такой неизмеримый, неконтролируемый, его невозможно понять. Только смириться. Весь мой организм противится смирению. Понимаете?

– Да-а, – вкрадчиво протянул Михаил.

– Я живу в мирополисе, словно в гигантском лабиринте с ловушками. Озираешься на любой шорох, потому что поведение окружающих непредсказуемо. Пешеход переходит улицу, и его ВДРУГ сбивает автомобиль. Общаешься с людьми, ощущая себя перед лицом противника во время рукопашного боя. Всюду фальшь, всё более изощрённая. Или приходишь на работу и ЧТО-ТО делаешь. Смысл этого ЧЕГО-ТО понять абсолютно невозможно. Во время попытки понимания мысль натыкается на систему общественных взаимоотношений, которую выстроили задолго до твоего появления на свет и, следовательно, без твоего участия. Понимаете?

– Понимаю, – прошептал психотерапевт над самым ухом.

Дитрих приоткрыл один глаз и увидел склонившегося над ним Михаила. Тот нервно теребит лучистые листья пальмы, растущей в кадке у кресла. В следующий момент доктор начинает резко с хрустом обрывать эти листья по одному вместе с черешками.

– Видишь? Ты догадался о мировом заговоре, – громко шепчет он. – Мы должны объединиться. Надо создать армию. Критически важно обеспечить превосходство в воздухе и в умах. Энергичность, обещание справедливости и деньги – вот что соблазняет народ. Стоит всего лишь сделать в системе трещину, и она рухнет, разлетится вдребезги под собственной тяжестью. А потом мы будем строить новый мир.

Теперь Дитрих мог близко рассмотреть его лицо – чуть жирное, неприятное, с морщинами на лбу в виде математической буквы «Пи», с оплывшими скулами. Доктор вдруг отпрянул, резво перебрался на своё рабочее место и принялся демонстративно делать пометки в компьютере. Потом смахнул со стола в урну пучок пальмовых листьев.

Зазвенел телефон, и Дитрих подскочил на месте, едва не стукнувшись головой о шляпу сканера. От неё исходило тепло и голубое свечение. Михаил показал ему жестом ладони вниз, мол, всё в порядке, не надо делать резких движений.

– Анжелика, я просил не беспокоить меня во время сеанса! Что случилось?.. Хорошо.

Дитрих вздохнул с колотящимся сердцем и огляделся. Никакой пальмы в кадке возле кресла не было.

Психотерапевт с нахмуренным лицом поднялся, глянул в окно. Было облачно, дул ветел, раскачивая ветки деревьев. Листья трепыхались.

Доктор вернулся и подсел ближе к Дитриху, придвинув цилиндрический пуф.

– Что нового на работе? Есть подвижки?

– Да, предложили повышение со следующего месяца. Должность третьего заместителя начальника группы вычислителей.

– Превосходно! Повышение оклада?

– Самую малость. Зато растёт ответственность и нагрузка.

– В любом случае, это очередная ступень в карьере! Вы непреклонно движетесь вперёд, сделали уже много шагов. Вы должны гордиться собой! Карьерный конвейер – основа нашего общества. Как гусеницы у бульдозера.

Дитрих с сомнением покачал головой.

– Всё кажется бессмысленным. В этой деятельности отсутствует свет. Прежние мои цепи кажутся ИМ недостаточными. Надо заковать меня в новые, более крепкие, кандалы, чтобы я не оказался на свободе! Как вы не понимаете!

– Отчего же? Прекрасно понимаю, о чём вы говорите.

И вдруг Дитрих увидел, что никакой это не доктор. Это и был надсмотрщик. Тюремный надзиратель. У него под рукой всегда наготове смирительная рубашка. ИМ всем надо только одно – чтобы охламоны играли по правилам. Чтобы они терпеливо и спокойно переносили неволю, смирялись с происходящим. Были гусеницами для бульдозера.

– Вижу, в вас засел страх. Только пока не могу определить какой. Чего вы боитесь в жизни?

Дитрих задумался и начал неторопливо перечислять. Список был длинный.

– Я боюсь обрыва троса лифта или провала пола в лифтовой кабине. Серых мохнатых крыс с длинным голым хвостом и кривыми клыками. При встрече с человеком они прыгают в лицо. Любых острых предметов, потому что первым делом представляю их угрозу для глаз. Бензопил и дисковых пил. Боюсь любой открытой высоты. И даже не столько того, что кто-то может столкнуть, а того, что вдруг не удержусь и прыгну сам. Или внезапно закружится голова, и на высоте потеряю сознание. Определённо, я не всегда доверяю собственному телу, иногда оно подводит. Поскользнуться и получить перелом. Неизлечимых болезней. Змей, скорпионов, крокодилов, волков и акул. Хотя их ни разу не встречал. Пожара. Автомобилей и их владельцев, потому что они целятся сбить. Быть затянутым в телевизор. Осколочных снарядов, мин-ловушек и пуль со смещенным центром тяжести. Остаться без денег. Мошенничества, обмана, предательства. И вообще людей. Подлости и злобы людей.

– Вы боитесь жить, – подытожил психотерапевт. – Что ж, это нормально. Уверяю, подобной фобией страдает большинство населения.

– Разве всё то, что я перечислил, – это и есть жизнь?

– Будьте реалистом. Да.

– Не верю, что нет альтернативы. Жизнь не может быть столь уродливой!

– Вы смотрите в негативном ключе. В мире царит подлинная гармония и баланс. Всё вокруг переплетено, взаимозависимо и регулируется естественным образом. Если добычи становится меньше, количество хищников уменьшается, и тогда популяция добычи восстанавливается. Симбиоз. Эволюция и приспособление живых существ. Совершенство! Выпишу вам рецепт лекарства для повышения счастья – купите в любой аптеке. Внутрь три раза в день, независимо от приёма пищи.

2. Раздумья

– Какой ты счастливый! Сделан из небьющегося материала, – улыбаясь, произнёс Стеклянный Человечек.

Он сидел на лавке во дворике возле клиники. Такие ухоженные умиротворяющие дворики обычно процветают около храмов и больниц. Дитрих сидел на другом конце этой же лавочки и недоумённо смотрел на хрусткий голубой листок бумаги в дрожащей руке.

«ДИАГНОЗ. Страшное, пугающее слово. Редкая смертельная болезнь – окаменение. Однажды, в один из тех немногих дней, которые остались в моём распоряжении, я превращусь в камень.

Ну почему?! Почему это происходит именно со мной, не с кем-нибудь другим? Да вон хоть с кем! Почему мир жесток именно ко мне? И не жил вовсе. Как говорят в таких случаях, влачил жалкое существование и бесславно сгинул. Зачем-то же я появился на свет? Должно же быть хоть какое-то объяснение, не говоря уж о предназначении? Не может быть ведь просто так, никчёмно! Это совершенный абсурд!»

– А я вот боюсь разбиться, – продолжил Стеклянный Человечек. – Это может произойти в любой момент. Хрусть – и всё. Поэтому предпочитаю дружить не с твердолобыми, а с мягкотелыми. Хотя со временем всё больше становлюсь философом. Главное, выработать в себе привычку всегда быть осторожным.

Дитрих не знал, как ему поступить с этим голубым листком. Бережно хранить смертельный диагноз глупо. Разорвать на кусочки и выбросить – тоже едва ли разумно.

– Простите, что? – очнулся Дитрих. – Кто вы такой?

«Отвлекаете меня от ужасного внутреннего содрогания».

– Стеклянный Человечек. Пришёл из Искусного мира.

– Откуда?! – поразился Дитрих. – Что за галиматья! Там никто не живет! За пределами Золотого Города нет ничего, кроме искорёженного, жуткого пространства. Это знает любой школьник.

– В нашей деревне нет школьников. Мы тоже не подозревали, что где-то в мире существует большой густонаселённый город с небьющимися жителями. Пока однажды к нам не забрёл великий путешественник Фёдор и не поведал. Знаете, он побывал во многих местах Искусного мира. Он один из немногих планетян, кто может по-настоящему сравнивать. Можно ли судить о том, чего не видел собственными глазами? – Стеклянный Человечек с сомнением покачал головой. – Судят невежды, да. Не понимая, как смешно выглядят. По примеру Фёдора, я загорелся идеей долгого путешествия, и вот наконец пришёл к вам. О чём, должен признать, несколько сожалею. Зато по пути увидел и узнал чрезвычайно много интересного.

– За пределами Сущего мира жить невозможно, – не унимался Дитрих.

– Мы привыкли. Полагаю, именно у вас творится жуть. Во всяком случае, для меня находиться здесь крайне рискованно. Я хрупкий. Один-единственный удар станет последним. В вашем городе все такие твёрдые и жёсткие. Вы не замечаете, что всё время бьётесь друг о друга. Как галька в прибой. Чтобы со временем обратиться в песок. Я думаю, у нас тоже когда-то было так. Вся твердь в деревне усеяна осколками. Это наши предки. Чтобы выжить, мы научились любить друг друга. К взаимной выгоде. Кстати, научиться любить – совсем несложно.

– И что же интересного вы увидели по дороге?

– Удивительнее всего тот факт, что люди живут буквально повсюду. В самых причудливых местах. Но, конечно, далеко не везде так плотно, как в вашем безумном городе. Здесь вообще количество жителей превышает критическую массу. Кстати, почему бы вам не взглянуть на мир самому? Путешествовать ведь оказывается так просто. Главное – решиться.

Дитрих отрицательно помотал головой.

– Страшно что-либо менять. Не вижу смысла. Не хочу, чтобы мои издержки выросли, а только в привычных обстоятельствах они минимальны. И… – Дитрих бросил взгляд на голубой листок. – И вообще, мне теперь нельзя тратить время на всякую чушь. У меня его осталось так мало!

Стеклянный Человечек бросил удивлённый взгляд на собеседника.

– Понимаю. Вы, конечно, не разбиваетесь вдребезги, но рассыхаетесь, гниёте и ржавеете. Тоже по-своему неприятно. На что же вы хотите потратить остаток жизни? Без сомнения, это должно быть что-то важное.

– Да, на самое важное, – пробормотал Дитрих и вдруг невольно вскрикнул: – На мечту!

– Что для вас сейчас самое ценное?

– Время! Только время и ничего больше!

– Так чего же вы сидите?

– Я очень боюсь. Разрываюсь на части от страха, неопределённости, одиночества. Я не знаю, что должен сделать, чтобы развернуть свою жизнь в верном направлении.

– Не знаете, с чего начать – начните собирать рюкзак, – сказал Стеклянный Человечек. – Так мне когда-то посоветовал великий путешественник Фёдор. А если боитесь – действуйте от страха… Ну ладно, мне пора возвращаться домой. Спасибо вам за приятную беседу. Думаю пойти другой дорогой, чтобы увидеть новое. Жать руку не буду – сами понимаете почему. Но мысленно вас обнимаю! Если когда-нибудь встретите путешественника Фёдора, передайте ему от меня привет.

Стеклянный Человечек осторожно нацепил на спину рюкзак, поднялся и медленно, по-старчески побрёл, слегка согнувшись и озираясь по сторонам.

Дитрих проводил его рассеянным взглядом, пока новый знакомый не вышел за ворота палисадника и не скрылся за живой изгородью. Только тогда Дитрих очнулся, яростно скомкал голубой листок со смертельным диагнозом и швырнул в урну. Затем длинно смачно выругался самыми грязными выражениями, которые только знал.