Живу беспокойно… (из дневников)

Но все мы обречены видеть то, что видимо, и только смутно угадывать то, что составляет в человеке главную его суть.

Вряд ли он был душевно болен, но мне казалось, что душа у него болит всё время.

С.237: «В те дни мрачные противники антропоморфизма и сказки, утверждавшие, что и без сказок ребенок с огромным трудом постигает мир, захватили ключевые позиции педагогики. Детскую литературу провозгласили они довеском к учебнику. Они отменили табуретки в детских садах, ибо таковые приучают к индивидуализму, и заменили их скамеечками. Изъяли кукол, ибо они гипертрофируют материнское чувство, и заменили их куклами, имеющими целевое назначение: например, толстыми и страшными попами, которые должны были возбуждать в детях антирелигиозные чувства.Пожилые теоретики эти были самоуверенны. Их не беспокоило, что девочки в детских садах укачивали и укладывали спать и мыли в ванночках безобразных священников, движимые слепым и неистребимым материнским инстинктом. Ведь ребенка любят не за красоту.» (17 октября 1952)

Мама терроризировала меня плохими концами. Если я, к примеру, отказывался есть котлету, мама начинала рассказывать сказку, все герои которой попадали в безвыходное положение. "Доедай, а то все утонут". И я доедал.

В афише запомнились слова: "Доители изнурённых жаб". Я купил билет.

Они с честью дрались за настоящую детскую литературу и в пылу борьбы считали её единственной. "Когда у меня есть время, я могу халтурить во взрослой литературе" - сказал однажды Маршак.

Когда Гончаров услыхал, что умер Тургенев, он сказал "Притворяется..."

Воля к неделанию.

Правдивость, утверждаемая столь свирепо, начинает пожирать саму правду.

Зато женщин Заболоцкий, Олейников и Хармс ругали дружно. Хармс, впрочем, более за компанию. Кроме детей, искренне ненавидел он только лошадей. Яростно бранил их за глупость. Утверждал, что если бы они были маленькие, как собаки, то глупость их просто бросалась бы в глаза.