Исповедь души

Дизайнер обложки Дарья Стрельникова

© Евгений Поплавский, 2024

© Дарья Стрельникова, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0062-9475-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга первая. Исповедь души. Говорят, люди не помнят своего рождения

Пролог

 
«Сверхинновация», «агломерация»,
«Осциллограф», «сансара», «фрустрация»…
Или, быть может, проще немного?
«Стол», «перекрёсток», «машина», «дорога»…
А ещё проще – возможно? Быть может:
«Да», или «нет», или как? – Не похоже…
Смотрим глаголы: «бежит», «убегает»,
«Есть», «было», «будет», «прощает», «узнает»…
Что-то не то, а возьмём-ка частицы:
«Да», «неужели»? Нет-нет, не годится!
«Официозный», «пространный», «беспечный»,
«Глупый», «великий», как жизнь, бесконечный
Мир под завязку наполнен словами,
Чтобы полегче нам было с вами
Передавать наши чувства, но всё же…
Среди всех этих, таких непохожих,
Странное слово прячется где-то:
В нём – все оттенки мрака и света,
В нём – все движенья земной круговерти,
В нём – наша жизнь от рожденья до смерти,
В нём – все оттенки любви и печали…
Слово, которое было?.. В начале.
 

Говорят, люди не помнят своего рождения… а я – помню. В начале было… Вот интересно – можно ли говорить, о том, что было в начале, когда и начала никакого не было? Так же, как и конца, так же, как и… Но тогда я ещё ничего об этом не знал. Я многого не знал… даже слова «я». А потому всё было именно таким каким было. Откуда-то появилось время¹. И как только оно появилось возник я. И у меня появились чувства и ощущения. Или правильней сказать, что появились чувства и ощущения, а у них возник я? Поди разбери, как оно было на самом деле… Но я отчётливо помню, как у меня появилось ощущение того, что я есть. И я просто был. Потом откуда-то стали приходить всё новые и новые чувства. Не мои – чужие. Но я ещё не умел замечать разницы, а потому принимал их как свои. Эти чувства стали делиться на светлые, тёплые, хорошие, плохие. Появился интерес, появилась грусть, появился покой… Который вскоре закончился и мир стал ярче. Намного ярче. Это было так невыносимо, что мне захотелось закричать, но почему-то я не мог. И в этот момент я понял, что я не могу вообще ничего. Даже чувствовать. То, что я раньше считал своим – приходило извне. Кто-то чужой чувствовал, а мне доставались только объедки с его стола. И это было неправильно. Я ещё не знал почему, но точно понимал, что так быть не должно. И тогда я впервые почувствовал самостоятельно. Обида переполняла меня, а я даже закричать не мог. И когда моей обиды стало слишком много – закричал он. В этот момент я научился видеть. Я увидел его. Мой брат, который родился одновременно со мной, был единственным, что я мог видеть своими глазами. Только тогда я ещё не понимал, что именно вижу. Я много чего не понимал. Разве может только что родившийся ребёнок понять, что, при рождении, ему не досталось тела?

Вам, наверное, интересно, как может взрослеть такой ребёнок как я. Так вот, я вас разочарую – я взрослел ровно так же, как и мой абсолютно нормальный братец. Мне же никто не говорил, что я совершенно не такой как все, а потому я взрослел с ощущением, что так и надо. Несомненно, было много нюансов, типа того, что мне не пришлось учится ходить, или разговаривать, но зато мне так же, как и любому ребёнку пришлось выстраивать своё умение мыслить, говорить, двигаться. Последнее кстати давалось мне намного легче, чем ему, ибо в моём «нифига»² совершенно отсутствовали и сила тяжести, и какое-либо пространство в принципе, а потому для перемещения мне не нужно было прилагать какие-то усилия. Достаточно было просто захотеть. Зато я вовсю впитывал ощущения, которые получал мой брат, осваивая все прелести преодоления гравитации. Поскольку мне не надо было ни есть, ни спать, я посвящал всё своё свободное время совершенствованию умения думать и чувствовать. Я учился тому, что умел за двоих, а потому довольно-таки быстро освоил умение влиять на своего брата. Он не знал, что я есть. Точнее, знал, но не понимал, что я – это не он. Он считал мои чувства – своими чувствами, мои мысли – своими мыслями. А я учился догадываться, о чём надо подумать, чтобы он сделал так, как хочу я.

Так я научился радоваться вместе с ним, научился забирать его боль, чтобы она быстрее уходила и не тревожила нас… НАС… Не помню, когда впервые появилось осознание того, что есть не только я и он, но есть мы – я и мой брат. Мы росли, как сиамские близнецы. Только я об этом знал, а он не догадывался… Две души на одно тело – такое ведь даже операцией не вылечить.

Спустя какое-то время, мне пришлось научится прятаться от него. Родители плохо реагировали на его попытки обратить на меня внимание и чаще всего наказывали. Прятаться оказалось несложно – достаточно было просто держаться на расстоянии. Так я перестал попадаться ему на глаза. Детская память пластична – она легко вычёркивает ненужное. И он забыл про то, что когда-то меня видел.

Шли годы, и мы взрослели. Сначала был садик, потом друзья во дворе. Мы вливались в социум, а социум медленно, но верно входил в нашу жизнь. Всё бы ничего, но, когда я окончательно осознал себя как личность, мне тоже захотелось общения. Не просто посылать другому человеку в голову свои мысли, а общаться самому. Собственно, помочь с решением этой проблемы мог только один человек, ибо кроме него меня никто не видел и не слышал. Я долго собирался с духом, с мыслями и наконец решился.

Это было совершенно ничем не примечательное утро выходного дня. Наши родители куда-то ушли, оставив нас дома в гордом одиночестве. Мой брат спал или, если быть более точным, вот-вот должен был проснуться. В силу отсутствия опыта общения, да и возраста тоже – как только я перешёл от слов к делу – все мои запланированные слова куда-то испарились, но меня было не остановить. Для начала я его разбудил. Это было совсем не сложно: несколько импульсов нарушающих ровное течение мыслей и человек просыпается. А вот дальше было сложнее.

Первым что увидел мой братец, открыв глаза, был я. Для меня в этом зрелище не было абсолютно ничего нового. А он, совершенно неожиданно для меня, запаниковал. Вообще, паника – абсолютно нормальная реакция для человека, который проснувшись видит перед своей постелью нечто, висящее в воздухе и более всего напоминающее заготовку для куклы. Пустую оболочку, у которой нет ни глаз, ни волос. Если подумать – жутковатое зрелище. Но, как я уже говорил – сказались отсутствие опыта и возраст. Я знал, что он видит меня таким, более того, если я смотрел своими глазами – я и его видел таким, а потому я совершенно не предполагал, что это зрелище может его напугать.

А он испугался. И вдобавок ко всему, выяснилось, что он совершенно не имеет опыта видения не глазами. Видеть то он меня видел, но к зрению, которое основано на преломлении света и передаче изображений в мозг, это не имело никакого отношения, что только усугубляло ситуацию.

Естественно, первой мыслью, зародившейся в детской голове, было что-то вроде: «У меня глюки! Я сошёл с ума! Я псих! Теперь меня посадят в психушку! Я не хочу!!!»

С моей стороны – эта реакция была просто вершиной нелепости. Человек всю свою сознательную и несознательную жизнь живёт рядом со мной, слышит мои мысли, ощущает мои чувства, но при этом при виде меня визжит, как школьница при виде паука. Мне стало смешно, и я начал смеяться. Это никак не отразилось на моей мимике (я тогда ещё не умел сопровождать свои ощущения действиями), но он почувствовал волну моего веселья и ему тоже стало смешно. Он улыбнулся и его истерика прекратилась. Нет, он, конечно был всё ещё напуган, но теперь любопытство явно перевешивало испуг.

В конце концов он выдавил из себя робкое:

– Ты кто?

Я собрал всю свою волю в кулак и буквально проорал, чтобы хоть как-то выделить свои мысли в его голове:

– ТВОЙ БРАТ!

Почему я назвался именно братом, а не сестрой, например (половые признаки у меня, за неимением тела, отсутствовали) – я не знаю. Просто, когда я стал понимать, что такое слова, я назвал его своим братиком, а себя его братиком, и так оно и осталось.

А братец опять впал в ступор. Ответить-то ему вроде и ответили, но каким-то уж слишком необычным способом: не словами, а мыслями. И в то же время – это было вполне привычно, так как мысли подобной формы очень часто возникали в его голове.

– Какой брат? У меня нет никаких братьев.

Если бы я не знал, что в этот момент он задумался о том, мог ли он слышать меня раньше, я бы, наверное, растерялся. А так, я просто продолжил говорить, стараясь как можно сильнее выделять свои мысли в его голове.

– ПУСТЬ НЕ БРАТ! НАЗЫВАЙ КАК ХОЧЕШЬ! МНЕ БЕЗ РАЗНИЦЫ! НО РОДИЛИСЬ МЫ ВМЕСТЕ!

– И чего тебе от меня надо? – а в голове пронеслась куча образов про демонов, захватывающих людские души, инопланетян, похищающих людей для экспериментов, и ещё множество вообще смехотворных вариантов, о которых и говорить не стоит.

– НИЧЕГО! Я ПРОСТО ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ ЗНАЛ, ЧТО Я ЕСТЬ!

– Ну, хорошо. Я знаю, что ты есть. И дальше что? – И мысленно: «Я точно сошёл с ума!».

– Ничего. Теперь ты понимаешь, где я, а где ты? В смысле – где мои мысли и где твои?

– А-а-а…

– И прекрати думать, что ты сошёл с ума! Это раздражает.

– Ты читаешь мои мысли? – И внутри паника, паника.

– Прекрати! Вспомни как следует – мы ведь с тобой уже давно общаемся. Просто раньше ты меня не видел.

Он задумался…

– А почему тебя раньше не было?

– Не знаю. Необходимости не возникало.

Так мы и общались до прихода родителей. А с учётом того, что я объяснил ему, что для того, чтобы мне что-то сказать говорить слова совсем не обязательно, то и после их прихода тоже. Первое время он сомневался, а не шизофреник ли он. Хотя, если говорить честно, эта мысль периодически возникала у него на протяжении всей жизни, но он ей так и не поддался.

Цель была достигнута в полной мере. Я получил даже больше, чем рассчитывал. Конечно, стать полноценным членом общества мне увы было не дано, но теперь я мог разговаривать, спорить, доказывать свою точку зрения, соглашаться, или не соглашаться. Вдобавок ко всему, смотря на себя глазами брата, я научился жестам и мимике, что ещё немного приблизило меня к людям. Теперь у нас с братом была общая тайна, которая, как нам казалось, очень нас сближала. Хотя, если разобраться, то тайна была только у него: мне-то всё равно некому было рассказывать, да и говорить о сближении с человеком, чьи мысли для тебя открыты так же, как твои собственные, немного нелепо, но дети редко задумываются над такими подробностями.

Так прошёл почти год. Мы привыкали друг к другу. Я учился выделять свои мысли, чтобы их было лучше слышно, а он – не отвечать на них вслух. Я учился жестикулировать, когда что-то объясняю, он – общаться со мной незаметно для окружающих. Конечно, частенько случались проколы: то друзья замечали разговоры с самим собой, то родители удивлялись взмахам руками не по делу, но, по большом счёту, всем было всё равно.

Потом случилось много всякой ерунды. Развод наших родителей, переезды, новая школа, одноклассники. За исключением моего необычного состояния, мы были обычными детьми. Будучи очень похожими, насколько могут быть похожи выросшие вместе дети, мы были очень разными. Я не знаю, почему так получилось. Может быть, так пошло из-за того, что с самого начала нашего общения я учился проявлять эмоции, а он учился их сдерживать. Может быть, мы просто являлись такими изначально… Я не знаю. Но почему-то всегда получалось, что все наши безумства были моей инициативой, а разумные и рациональные решения принимал он. Да, конечно, имелись исключения, но они скорее подтверждали это правило.

Я очень хорошо помню, как мы в первый раз поругались. В новой школе возникла по-детски глупая ситуация: наш одноклассник обидел чем-то местную шпану и те собирались навалять ему по самые… Мы, вроде как, уже начинали дружить, и он очень просил помочь ему разобраться с ними. Я уговорил брата вступиться за друга. Проблема была в том, что, когда дошло до дела, их оказалось гораздо больше, чем планировалось изначально, а «друг» очень технично слинял, оставив нас разбираться с этой толпой. И встал выбор: либо драться с ними и получить по морде (в принципе ни за что), либо позорно извиниться, признать, что «друг» действительно козёл и уйти. Мой брат принял не по возрасту мудрое решение: «Это не наши разборки. Не надо было в них лезть с самого начала!». А я… Я повёл себя как нормальный недозрелый подросток. Я кричал, что это позор! Что у нас не будет друзей, потому что нас теперь никто не будет уважать, что это трусость! Но он оставался непреклонен. Вот тогда я впервые столкнулся с тем, как мой брат принимает решения:

– Решение принято. Точка. Говорить больше не о чем. Точка. Вопрос закрыт.

Ни тебе эмоций, ни сомнений. Решение принято и разговоров больше не будет. Если произошла ошибка и надо будет что-то поменять – это будет уже другое решение. Он извинился, и ушёл, абсолютно не обращая на мои крики никакого внимания.

Позже я по достоинству оценил и как смог перенял у него эту черту характера, но в тот момент это оскорбило меня до глубины души. Я буйствовал около трёх дней. Не давал ему спать, мелькал у него перед глазами в самые неподходящие моменты, делал всё, что мог, чтобы усложнить его существование… а он не реагировал. Причём не только внешне, но и внутренне, и это бесило ещё больше. В итоге, я сдался. Ведь если задуматься – у меня не было вариантов: я всё равно знал, что мои буйства ничего не изменят. Да и какой был смысл буянить? Всё равно ни я от него никуда деться не мог, ни он от меня. И с этим надо было как-то жить.

Так мы начали учиться принимать друг друга. Это привело к тому, что мы стали ещё ближе. Хотя, иначе просто и быть не могло. Где ещё можно найти человека, который понимал бы тебя так, как мы понимали друг друга? Который никогда не мог бы соврать тебе, так же как ты не мог соврать бы ему, который, что бы ни случилось, всегда оставался рядом. Это было даже больше, чем дружба – это было настоящее родство душ.

Мы взрослели, и со временем стало понятно, что очень хорошо дополняем друг друга. Несмотря на разность интересов, у нас всегда царило взаимопонимание. Мои радость и счастье мой брат ощущал в той же мере что и свои, а поэтому он часто делал вещи, которые сам бы никогда делать не стал, но которые доставляли массу удовольствия мне. Так и получалось, что для меня он лазил с друзьями по крышам, воровал гирьки на базаре, а потом приходил домой и садился за уроки. Учёба! Это была его страсть, которой я никогда не понимал. Да и сейчас, пожалуй, тоже не понимаю. Ему нравилось учиться. Причём не важно чему. Играть в футбол или учить геометрию, клеить кораблики или штудировать учебник по физике. Ему нравился сам процесс. Наверное, если бы не я, он бы целыми днями проводил в библиотеке, кружках и вырос бы, скорее всего, каким-нибудь вундеркиндом. Но я был, и поэтому, приходя со школы, он шёл гулять во двор, играл в футбол, лазил по стройкам, хотя сам не видел в этом ровно никакого смысла. В принципе, наш симбиоз выливался в то, что называют нормальным ребёнком. И все были довольны.

Когда мы доросли до самостоятельного выбора своего времяпрепровождения, у нас появилось желание разобраться подробнее в нашей непростой ситуации. Ведь, согласитесь – не у каждого человека есть брат, который живёт без физического тела. Это было непонятно, странно, а потому – просто необходимо было выяснить, почему всё так получилось. Но как? Попытки говорить с родителями закончились провалом. Нам сказали, что если человек общается с другим человеком, которого никто не видит, то это надо лечить. Рассказать друзьям… Были робкие попытки поделится этой СТРАШНОЙ тайной, но они все так же закончились советом посетить психиатра. Оставались только книги. С чего начать? Правильно – с вопроса о том, что остаётся от человека, когда физическое тело умирает. По общепризнанному мнению, остаться должна была душа, но что это такое – никто толком не знал. И мы с головой погрузились в религию, точнее – в религиоведение.

Первым было православие, как наиболее доступный объект. Мы проштудировали Библию, общались со священниками в церкви, но ничего, кроме шаблонных безликих фраз, так и не обнаружили. Все люди, с которыми мы пытались говорить, могли рассказать, как надо жить и как устроен мир (как правило, основываясь на фразе «Пути Господни неисповедимы»), однако реально что-то объяснить не мог никто. Все говорили или писали (если говорить о книгах) кучу умных слов по поводу того, что будет, что было, как надо себя вести, но никто не объяснял почему. Тем более что с моей реальностью многие каноны православия вообще никак не сходились. В моё присутствие либо не верили, либо, не мудрствуя лукаво, записывали в демоны.

Тогда мы начали изучать другие религии. Католицизм, протестантство, индуизм, даосизм, буддизм… Мы даже пытались общаться с появившимися тогда в изобилии сектантами, но всё было без толку: все люди с которыми мы общались, (за очень редким исключением) зачастую сами не понимали, что они проповедуют и исповедуют.

Было перелопачено очень много литературы, но и её оказалось мало. Во взрослые библиотеки ещё не пускали, а в детских ничего толкового не попадалось, и постепенно эта идея зачахла. Не совсем, конечно, но, по крайней мере, она ушла на второй план.

А на первом плане встало… Именно встало. Что может стоять у мальчика в период полового созревания? Правильно… Девочки из мелких вредин стали переходить в категорию желанного и недоступного, гормоны кружили голову, кровь бурлила. И тут появилось сразу несколько проблем. Во-первых, у нас было разное отношение к нашему нынешнему состоянию. Если я откровенно наслаждался выбросами тестостерона в организме, то моего брата это раздражало, ибо «мешало здраво мыслить». Во-вторых, у нас были совершенно разные взгляды на решение ситуации. Если я считал, что для того, чтобы организм перестал «нервничать», надо дать ему желаемое и все будут счастливы, то он полагал, что организм надо научить слушаться, чтобы он не желал, когда его не просят. Спор закончился не в мою пользу, и мне пришлось смириться. Как следствие – рефлексы организма были подвергнуты жесткой дрессуре, ну или попыткам этой дрессуры ибо не всё получилось обуздать. Потом была его первая любовь… Потом вторая… А потом, неожиданно, моя первая любовь… Правда всё как-то неудачно, но, в принципе, у кого в этом возрасте бывало по-другому?

Мы взрослели быстрее своих друзей и скоро стали скучать у себя во дворе. Душа требовала действий, и мы, тихой сапой, перебазировались в нашу городскую тусовку неформальной молодёжи. Брату, по большому счёту, было всё равно, ну а я отрывался на полную катушку. Потом была моя первая женщина. Хотя как «моя»?.. Это была, конечно, условность. Мне понравилась одна девушка – и он, хотя ему это было не очень интересно, закрутил с ней роман, который, не смотря на все радости первого секса, быстро завершился. Тусовка набирала обороты. Мы пели, пили, ходили на концерты, безумствовали и отрывались по полной. Было очень круто, до тех пор, пока мы не выросли из этого, и вся эта круговерть не начала утомлять. Не мудрствуя лукаво, мы стали искать что-то новое, и вот тут случилось маленькое чудо.

«Новое» пришло довольно быстро – мы с головой окунулись в, набирающее обороты, ролевое движение.

Для тех, кто не знает, ролевики – это такие ненормальные люди, которые в бурный век космических технологий пытаются махать мечами, носить доспехи и вообще всячески возрождать принципы Средневековья, сказок Толкиена и много чего ещё в этом духе. По началу всё было как обычно: новые люди, новая компания… и точно такие же пьянки и тусовки. Разве что в тостах вместо «За русский рок!», стало звучать «За Средиземье!». Однако проявилось одно весомое «но»…

Ролевики, как правило, в основной своей массе, сильно увлечены различными старинными штуками. И это касается не только одежды, украшений и песен, но и религиозных взглядов. Так уж сложилось, что в той компании, где мы обитали – очень модно было увлекаться язычеством, а это означало проведение всяческих обрядов и жертвоприношений (не подумайте плохого – в жертву приносились исключительно хлебобулочные изделия). На этой волне мы, проштудировав множество научной литературы, выбрали себе божество для поклонения. А после попытки пообщаться с этим божеством началось такое… что мой брат, ненадолго, снова вернулся к размышлениям о шизофрении. Но, как это частенько у нас бывало – любопытство пересилило, и мы, наплевав на страхи и предрассудки, сделали первый шаг к тому, что мы есть сейчас.