Buch lesen: «Порт-Артур, Маньчжурия. Смертные поля…»

Мы проиграли войну. Мы не выдержали того экзамена, который обыкновенно-всегда выдерживали, напрягая все силы. Это очень печальная страница в нашей истории и останется таковою вечно…

А. С. Суворин. Из цикла «Маленькие письма» (газета «Новое время», 17 (30) августа, 1905 г.)

© Евгений Петропавловский, 2022

ISBN 978-5-0055-9115-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

«Спит гаолян¹, сопки покрыты мглой… На сопках Маньчжурии воины спят, и русских не слышно слёз…»²

Музыка этого вальса была мне знакома с детства, но его слова я впервые услышал значительно позже, когда проходил срочную службу в Латвии: приехав по каким-то хозяйственным нуждам в древнюю Либаву – нынешнюю Лиепаю, – я решил побродить по городу. Был воскресный солнечный день, в порту играл военный оркестр, музыка разносилась далеко над погружёнными в летний зной кварталами, и в неё вплетались щемящие пронзительные слова:

 
Страшно вокруг,
И ветер на сопках рыдает.
Порой из-за туч выплывает луна,
Могилы солдат освещает.
 
 
Белеют кресты
Далёких героев прекрасных.
И прошлого тени кружатся вокруг,
Твердят нам о жертвах напрасных…
 

И я вспомнил, что именно отсюда, из порта Либавы, в начале октября 1904 года вышла 2-я Тихоокеанская эскадра адмирала Рожественского: корабли покинули рейд и отправились на помощь осаждённому японскими войсками Порт-Артуру. Позже выходили ещё корабли и отправлялись вдогонку за 2-й Тихоокеанской… Никто не ведал, что эскадра плыла навстречу своей гибели.

…Подобно мне, в 1904 году бродил по «городу, в котором рождается ветер»³ и двадцатисемилетний матрос Балтийского флота Алексей Новиков. Правда, обстановка и настроение были отнюдь не солнечными и безмятежными – всё окутывала осенняя промозглость, а небесные хляби то и дело разрешались дождливой моросью. Невзирая на погоду, отказаться от прогулки Алексей не мог, ибо ему предстоял продолжительный и опасный поход через три океана, вокруг Европы, Африки и Азии к Японскому морю, и кто знает, когда ещё доведётся ступить на твёрдую почву, да и доведётся ли… Матрос полакомился пирожным в кондитерской, затем зашёл в книжную лавку, где имел случайную встречу с офицером своей эскадры. После, купив последние выпуски сборника «Знание», воротился на броненосец «Орёл». В ту ночь он долго не мог заснуть: ворочался на подвесной парусиновой койке и гадал о грядущем. Но как тут угадаешь? То, что ему предстояло участвовать в Цусимском сражении, попасть в японский плен, а потом, спустя годы, изложить пережитое в исторической эпопее «Цусима» – нет, этого никак не мог знать будущий писатель Алексей Силантьевич Новиков-Прибой!

…Да и я в тот день, с которого начал своё повествование, не столь уж много знал о событиях и персонажах великой трагедии, разыгравшейся на Дальнем Востоке в начале двадцатого века. Сведения копились постепенно, и ныне настала пора их изложить… А тогда я просто шагал по дышавшей покоем и чистотой брусчатке лиепайской улочки, и в моей душе какой-то глубинной тягучей тоской отзывались давно затихшие за спиной слова старого вальса:

 
Средь будничной тьмы,
Житейской обыденной прозы,
Забыть до сих пор мы не можем войны,
И льются горючие слёзы.
 
 
Плачет отец,
Плачет жена молодая,
Плачет вся Русь, как один человек,
Злой рок судьбы проклиная.
 
 
Так слёзы бегут
Как волны далёкого моря,
И сердце терзают тоска и печаль
И бездна великого горя.
 
 
Героев тела
Давно уж в могилах истлели,
А мы им последний не отдали долг
И вечную память не спели…
 

Да, большинство русских могил той войны остались безымянными, брошенными на гаоляновых полях далёкой Маньчжурии. Но не все имена героев канули в забвение. Одним из них был Илья Алексеевич Шатров, служивший капельмейстером в 214-м Мокшанском полку. В феврале 1905 года, когда разгорелась кровопролитная Мукденская битва, полку пришлось туго: двенадцать суток удерживали мокшанцы свои позиции, отбивая атаку за атакой. В конце концов на соседних флангах уже никого не осталось в живых, но 214-й Мокшанский продолжал сражаться в окружении.

Силы русских воинов таяли, и когда поражение уже казалось неминуемым, в тылу у оборонявшихся грянул полковой оркестр! Это двадцатишестилетний капельмейстер Илья Шатров собрал музыкантов и, приказав играть военные марши, дирижировал в продолжение всего дальнейшего боя. Марши, сменяя друг друга, воодушевляли бойцов, и очередная атака японцев была отбита. А затем над русскими окопами разнеслось последнее смертное «ура», и 214-й Мокшанский, ринувшись в яростную атаку, прорвал кольцо окружения.

Немногие вышли живыми из боя. Семеро уцелевших музыкантов были награждены георгиевскими крестами и почётными серебряными трубами, а капельмейстер Илья Шатров – офицерским орденом Святого Станислава третьей степени с мечами… И летом 1906 года он сочинил знаменитый вальс «Мокшанский полк на сопках Маньчжурии», посвятив его своим погибшим товарищам.

…А началась эта война в ночь с 26 на 27 января⁴ 1904 года, когда японский флот вероломно атаковал русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Артура. Эскадренные броненосцы «Цесаревич», «Ретвизан» и крейсер «Паллада» были выведены из строя, получив тяжёлые повреждения от взрывов неприятельских торпед.

Впрочем, русские моряки, быстро опомнившись, дали отпор нападавшим и вынудили японские миноносцы ретироваться. Повреждённые суда отправились на внутренний рейд. А на следующее утро, когда вновь появившаяся японская эскадра подвергла город бомбардировке, русский флот вышел ей навстречу и, поддержанный огнём береговых батарей, скоро отогнал неприятеля прочь.

И лишь 28 января Япония объявила войну официально.

Спустя тридцать семь лет нападение японского флота на Порт-Артур историки назовут репетицией Пёрл-Харбора.

Аналогия вполне правомерная. Многое в истории повторяется.

Часть первая.
Шапками закидаем…

Эта знаменитая фраза прозвучала за полвека до описываемых событий, во время Крымской войны, когда командующий русской армией князь Александр Сергеевич Меншиков готовился дать сражение объединённым франко-англо-турецким войскам подле реки Альмы. Он был столь уверен в своей победе, что даже пригласил местный бомонд лицезреть ожидаемый разгром неприятеля. Тут-то и воскликнул во всеуслышание командир 17-й пехотной дивизии генерал Кирьяков:

– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, шапками закидаем неприятеля!

Хотя по преданию ещё в 1611 году восставшие москвичи грозили полякам: «Ужо мы вас шапками закидаем да рукавами всех повыметем!», однако именно после нечаемого поражения русской армии при Альме упомянутое выражение стало крылатым, превратившись в ироническую мету непомерной самонадеянности.

Увы, спустя пять десятилетий снова настало подходящее время для упомянутой метафоры.

…Россия не была готова к войне в Маньчжурии. Японцев презрительно называли макаками и считали, что они «не посмеют». В этом свете интересны воспоминания великого князя Александра Михайловича об одной его беседе с императором Николаем II:

«Мы сидели после завтрака в кабинете государя, курили и разговаривали о незначительных вещах. Императрица была беременна, и Никки надеялся, что на этот раз родится мальчик. Он ни слова не говорил о положении на Дальнем Востоке и казался весёлым. Это была его обычная манера избегать разговоров на неприятные темы. Я насторожился. «В народе идут толки о близости войны, – сказал я. Государь продолжал курить. – Ты всё ещё намерен избегнуть войны во что бы то ни стало?» – «Нет никакого основания говорить о войне», – сухо ответил он. «Но каким способом ты надеешься предотвратить объявление войны японцами, если ты не согласишься на их требования?» – «Японцы нам войны не объявят». – «Почему?» – «Они не посмеют». – «Что же, ты примешь требования Японии?» – «Это становится наконец скучным. Я тебя уверяю, что войны не будет ни с Японией, ни с кем бы то ни было».

Однако 24 января 1904 года Япония официально объявила о разрыве дипломатических отношений с Россией. А следующим вечером военный министр А. Н. Куропаткин сделал запись в своём дневнике:

«Вчера государь выразил первый раз тревогу по поводу возможной войны с Японией. Вместо обычной уверенности, что войны не будет, с некоторым раздражением сказал мне: «Надо скорее выяснить вопрос о войне, воевать так воевать; мир так мир, а эта неизвестность становится томительною».

Предоставил по моему докладу наместнику⁵ объявить мобилизацию и другие меры.

Вечером (в 12 часов ночи) получил письмо Ламздорфа с извещением, что им получена нота японского посланника о том, что ему приказано со всею миссиею покинуть Петербург. Государь приказал отозвать и нашу миссию из Токио.

Сегодня Ламздорф приложенным к сему тому письмом извещал меня и подтвердил при моём свидании словесно, что отозвание посольств не означает ещё, что война неизбежна. Опасается, чтобы, как он пишет, наши герои на Дальнем Востоке не увлеклись внезапно каким-нибудь инцидентом и не вызвали войну.

Князь Оболенский, с которым я также виделся сегодня, смотрит на дело мрачнее и высказывает мнение, что отозвание посольства есть тревожный признак. Ламздорф и Оболенский полагают, что война может начаться без торжественного объявления её.

Сейчас получил от государя записку следующего содержания: «Завтра, 26 января, у меня соберётся совещание в 11½ ч. по вопросу относительно того, следует ли нам разрешить высадку японцев в Корее или принудить их силою к отказу от замысла. Прошу Вас приехать к этому часу. Николай».

На упомянутое выше совещание Николай II созвал великого князя Алексея Александровича, министра иностранных дел В. Н. Ламздорфа, военного министра А. Н. Куропаткина, управляющего Морским министерством Ф. К. Авелана и управляющего Особым комитетом по делам Дальнего Востока А. М. Абазу.

Куропаткин высказался в том духе, что возможны два варианта развития событий. Если японцы намерены вторгнуться в Корею, а затем идти в Маньчжурию, дабы начать военные действия против России, то встретить их следует на севере полуострова: там удобная местность для обороны и крайне неудобная для атаки. Однако он считал гораздо более вероятным второй вариант:

– Полагаю, они всё же будут осторожны и ограничатся захватом Кореи. В таком случае нам не надо открывать боевые действия. Куда благоразумнее уклониться от войны.

Граф Ламздорф поддержал мнение военного министра:

– Если ещё остаётся какая-либо возможность не ввязываться в конфликт, этим непременно следует воспользоваться. Разорвав с нами отношения, японцы поступили опрометчиво. Отныне многие правительства Европы настроены против них – мне уже приходят депеши по сему поводу. Вероятно, и в Северо-Американских Штатах теперь задумаются… Впрочем, от этих азиатов можно ожидать чего угодно, и я не удивлюсь, если они выкинут какой-нибудь необычайный кунштюк в самое ближайшее время.

Великий князь заговорил о военной стороне вопроса:

– Воспрепятствовать высадке десанта на восточном побережье Кореи вряд ли возможно. Если оттуда японцы пойдут на Сеул и Чемульпо⁶ – тоже ничего страшного: пусть забирают, это мы стерпим. Однако севернее тридцать восьмой параллели их допускать нельзя.

– А южнее Чемульпо, выходит, пусть обосновываются? – с сомнением в голосе сдвинул брови император.

– Что поделать, – развёл руками Алексей Александрович. – Начинать боевые действия на юге нам невыгодно. С морской точки зрения, я считаю опасным разбрасываться, нашему флоту всюду не поспеть. Если же они попытаются сделать высадку в Корейском заливе, в близкой досягаемости Маньчжурии, тогда другое дело: придётся вступить в бой.

– Но, как вы изволили заметить, восточный берег нам контролировать труднее всего, – заметил Авелан. – Там десант напрашивается сам собой, поскольку мы вряд ли сможем ему воспротивиться.

– Чтобы обеспечить высадку, где бы она ни производилась, японцам желательно атаковать наш флот, – предположил Куропаткин. – В противном случае предприятие для них будет выглядеть весьма рискованно.

– Я нисколько не сомневаюсь, что они это понимают, – сказал Абаза тоном, в коем чувствовалось изрядное пренебрежение к вероятному противнику. – Однако наша Тихоокеанская эскадра – крепкий орешек, он им определённо не по зубам.

– Вот именно, японцы хорошо понимают нашу силу, – с горделивой усмешкой проговорил великий князь. – Нет, не думаю, чтобы они решились на морское сражение.

– Позвольте напомнить, господа, что мы сошлись в необходимости избежать войны, – снова взял слово Ламздорф. – Пока не грянули выстрелы, нельзя считать этот шанс упущенным. Надо употребить все возможные усилия на то, чтобы сохранить status quo.

– Разумеется, – выразил согласие император. – Это был бы лучший исход.

– В таком случае, я предлагаю начать переговоры о примирении при посредничестве третьих стран.

– Поздно, граф, – покачал головой Николай II. – Из Токио уже дали знать, что император Муцухито не примет никаких посредников…

В подобном ключе они совещались ещё долго, но сколько-нибудь серьёзных мер так и не выработали. Сошлись лишь в необходимости послать дальневосточному наместнику Е. И. Алексееву срочную депешу с запретом вступать в столкновения с японцами на юге и на востоке Кореи, а также не препятствовать им, если те станут высаживать десант в гавани Чемульпо. Наместнику надлежало охранять от вторжения лишь западный берег полуострова севернее тридцать восьмой параллели.

На том и завершили совещание.

До войны оставалось менее половины суток.

И она началась с ночного обстрела кораблей русской эскадры в Порт-Артуре.

А первый день боевых действий ознаменовался подвигом моряков крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец»…

***

Ещё пятого января в гавань Чемульпо пришла из Порт-Артура канонерская лодка «Кореец», которой командовал капитан 2-го ранга Григорий Павлович Беляев, и стала на якорь неподалёку от «Варяга». Никаких инструкций относительно надвигавшегося конфликта «Кореец» из Порт-Артура не доставил. Там же, в Чемульпо, стоял русский пароход «Сунгари».

Тревожная атмосфера сгущалась. За несколько дней до войны капитан «Варяга» Всеволод Фёдорович Руднев отправился на поезде в Сеул для переговоров с Александром Ивановичем Павловым, русским посланником при дворе корейского императора Коджона:

– До меня дошли слухи о разрыве дипломатических отношений России с Японией, – попытался он прояснить ситуацию. – Какие у вас имеются сведения на сей счёт?

– От кого исходят слухи? – поинтересовался посланник.

– От капитанов иностранных судов. Французы говорят. И итальянцы.

– Но мы не можем принимать во внимание всё, что исходит от частных лиц, – заметил осторожный дипломат. – Сколько-нибудь достоверного подтверждения слухам я не имею. Из Петербурга пока нет никаких указаний.

– Что же делать? Позволить застать себя врасплох? Может быть, пока не поздно, следует эвакуировать российскую миссию на «Варяге» и «Корейце»?

– Увы, сударь, без согласования с императором решительно не могу тронуться с места, – возразил Павлов, разведя руками. Затем, коротко подумав, посоветовал:

– Единственное, что не вступит в противоречие с требованием момента – это если вы отправите с донесением в Порт-Артур «Кореец». Пусть хотя бы там будут извещены об опасности…

Вернувшись в Чемульпо, Руднев приказал капитану Беляеву выходить из порта и отправляться в Порт-Артур.

Канонерская лодка «Кореец» снялась с якоря и направилась к выходу из бухты, но путь ей преградила японская эскадра. Приняв единственно возможное решение о возвращении, капитан Беляев успел положить судно на обратный курс и, отстреливаясь, ретироваться, невзирая на сопровождавшие поспешные манёвры русского судна торпедные атаки – к счастью, безуспешные.

После возвращения «Корейца» на якорную стоянку Руднев направился к старшему на рейде капитану британского крейсера «Талбот» Льюису Бэйли и сообщил об атаке канонерской лодки японскими миноносцами. Бэйли, в свою очередь, посетил японский крейсер «Такачихо», чтобы заявить о нейтральности рейда Чемульпо и о недопустимости ведения на нём боевых действий.

Тем не менее, неприятельский десант окружил порт, а «Варяг» и «Кореец» были блокированы на выходе из бухты японской эскадрой, состоявшей из шести крейсеров и восьми миноносцев.

Утром 27 января командовавший эскадрой контр-адмирал Сотокити Уриу передал В. Ф. Рудневу ультиматум:

«Сэр! Ввиду начала военных действий между Японией и Россией я имею честь почтительнейше просить Вас покинуть со всеми судами, находящимися под Вашей командой, порт Чемульпо до полудня 27 января 1904 года. В противном случае я атакую Вас в порту.

Имею честь быть Вашим почтительнейшим слугой, С. Уриу, контр-адмирал Императорского Японского Флота и командующий Японской эскадрой на рейде в Чемульпо».

Командиры находившихся в Чемульпо иностранных крейсеров – французского «Паскаль», итальянского «Эльба», британского «Талбот», и американской канонерки «Виксбург» – собрались на совещание, после которого сообщили капитану «Варяга», что никто не собирается защищать русские корабли, рискуя собственными жизнями. Ему предложили покинуть якорную стоянку.

– Значит, мой корабль – кусок мяса, брошенный собакам? – с горечью воскликнул Руднев. – Что ж, коли мне навязывают бой – приму его. Сдаваться не собираюсь, как бы ни была велика японская эскадра!

– Вы истинный храбрец, месье! – воскликнул капитан французского крейсера Виктор Сене.

Все остальные капитаны проводили обречённого коллегу дружными аплодисментами.

Вскоре, построив на верхней палубе «Варяга» офицеров и матросов, Руднев сообщил им о своём решении:

– Идём в открытое море. Если не удастся прорваться в Порт-Артур, то по крайней мере будем сражаться до последней возможности. Враг многочисленней, однако он не храбрее нас, и сегодня мы это ему докажем!

Всеволод Фёдорович прекрасно понимал, что шансы у его команды крайне невелики, однако иного выхода из сложившейся ситуации не видел.

Перед боем на канонерке, имевшей дополнительную парусную тягу, срубили высокие стеньги и гафели мачт, чтобы артиллеристам противника было труднее прицеливаться. Затем «Варяг» и «Кореец», подняв якоря, направились к выходу с рейда под звуки оркестра (это на «Эльбе» играли российский гимн) и крики «ура!» высыпавших на палубы французских, итальянских, британских и американских моряков.

Уриу на реях флагманского корабля «Нанива» поднял сигнал: «Предлагаю сдаться без боя». Но Руднев не удостоил его ответом. И в 11.45 «Варяг» и «Кореец» вступили в неравное сражение с японской эскадрой.

Целый час длилась артиллерийская дуэль. От меткого огня русских комендоров (а его, поддерживая «Варяг», вели и моряки «Корейца») загорелся крейсер «Чиода». Запылав, он спешно отработал назад из-под обстрела, укрывшись за другими кораблями. В горячке боя настал момент, когда среди команды «Варяга» пронёсся слух, будто Руднев убит. Узнав об этом от сигнальщика, тот в залитом кровью мундире выскочил на мостик – прокричал в мегафон:

– Братцы, я с вами! Целься вернее!

И русские снаряды вновь устремились навстречу крейсерам «Асама» и «Нанива»…

Однако финал морской схватки был предрешён: «Варяг» получал пробоину за пробоиной, в них набралось много воды – и, не в состоянии продолжать противоборство, с сильным креном на борт, крейсер был вынужден вернуться в бухту Чемульпо. За ним не замедлил последовать и слабо вооружённый «Кореец».

Капитан «Паскаля» Виктор Сене, наведавшись на «Варяг», в скором времени отчитался по поводу увиденного:

«Я никогда не забуду это потрясающее зрелище, представившееся мне, – написал он своему адмиралу. Палуба залита кровью, всюду валяются трупы и части тел. Ничто не избегло разрушения: в местах, где разрывались снаряды, краска обуглилась, все железные части пробиты, вентиляторы сбиты, борта и койки обгорели.

Там, где проявлено столько геройства, всё было приведено в полную негодность, разбито на куски, изрешечено, плачевно висели остатки мостика. Все 47-мм орудия были выведены из строя, восемь из двенадцати 152-мм орудий – сбиты, так же как и семь из двенадцати 75-мм. Стальные шлюпки совершенно прострелены, палуба пробита во многих местах, кают-компания и командирское помещение разрушены. Дым шёл из всех отверстий на корме, и крен на левый борт всё увеличивался…».

После совещания Руднева с капитаном канонерки Г. П. Беляевым было решено пустить корабли ко дну, дабы они не достались неприятелю. «Корейца» взорвали, а на «Варяге» открыли кингстоны, и крейсер величественно погрузился в морскую пучину. Затем дошла очередь и до «Сунгари»: торговое судно под русским коммерческим флагом вывели на глубину, подожгли и затопили.

Команды «Варяга», «Корейца» и «Сунгари» перебрались на британский, французский и итальянский крейсера. Позже их вернули домой через нейтральные порты. В честь героев-моряков запускали салюты, всем были вручены Георгиевские кресты. Затем их принимал в Петербурге император Николай II, устроил в честь героев банкет – и каждому подарил по памятному серебряному сервизу. А Всеволода Руднева произвели во флигель-адъютанты и назначили командиром эскадренного броненосца «Андрей Первозванный».

О подвиге экипажей «Варяга» и «Корейца» заговорил весь мир. Австрийский драматург и поэт Рудольф Грейнц написал балладу о «Варяге». Опубликованная на страницах мюнхенского журнала «Югенд», она вскоре была переведена на русский язык женой профессора Брауна из Санкт-Петербургского университета Евгенией Студенской. Этот перевод появился в апрельском номере «Нового журнала иностранной литературы, искусства и науки», издававшегося в Санкт-Петербурге, – и музыкант 12-го гренадёрского Астраханского полка Алексей Турищев положил стихи на музыку. Так родилась знаменитая песня, которая была впервые исполнена на уже упоминавшемся мною торжественном приёме, устроенном императором Николаем II в честь офицеров и матросов «Варяга» и «Корейца»:

 
Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает,
Врагу не сдаётся наш гордый Варяг,
Пощады никто не желает.
 
 
Все вымпелы вьются и цепи гремят,
Наверх якоря поднимают,
Готовьтеся к бою, орудия в ряд
На солнце зловеще сверкают.
 
 
Из пристани верной мы в битву идём,
Навстречу грозящей нам смерти,
За Родину в море открытом умрём,
Где ждут желтолицые черти!
 
 
Свистит и гремит, и грохочет кругом,
Гром пушек, шипенье снаряда, —
И стал наш бесстрашный, наш верный «Варяг»
Подобьем кромешного ада!
 
 
В предсмертных мученьях трепещут тела,
Гром пушек, и дым, и стенанья.
И судно охвачено морем огня,
Настала минута прощанья.
 
 
Прощайте, товарищи, с Богом, ура,
Кипящее море под нами.
Не думали мы ещё с вами вчера,
Что нынче уснём под волнами.
 
 
Не скажет ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флага.
Лишь волны морские прославят в веках
Геройскую гибель «Варяга».
 

Впоследствии – во время Первой мировой войны – из песни изъяли третье четверостишье: его сочли оскорбительным для японцев, которые в ту пору стали союзниками России.

Любопытный факт. Строила крейсер «Варяг» в Филадельфии фирма «Чарльз Уильям Крамп и сыновья». Её владельцы неплохо нагрели руки на российском заказе. Они сэкономили на металле, оставив палубные орудия не только без бронированных башен, но даже без защитных щитов (из-за этого в бою с эскадрой контр-адмирала Уриу осколками японских снарядов выкосило почти четверть экипажа «Варяга» – потери составили более ста человек убитыми и ранеными). Вместо надёжных паровых котлов системы Бельвилля жадные заокеанские подрядчики установили на крейсере недостаточно испытанные, зато более дешёвые котлы системы Никлосса, из-за чего в ходе первого же плавания на «Варяге» начались поломки, которые затем случались постоянно. А радиотелеграф на крейсере оказался и вовсе бракованным.

Отплыв из Филадельфии, «Варяг» 3 мая 1901 года прибыл в Кронштадт, а затем с грехом пополам добрался до Порт-Артура – и тотчас для него потребовался капитальный ремонт. В ответ на законные претензии российской стороны Чарльз Крамп на голубом глазу заявил, что создал «шедевр технической мысли», и лишь неумелое обращение русских довело крейсер до столь плачевного состояния… Поскольку произвести полную замену энергетической установки в условиях Порт-Артурской базы не представлялось возможным, на «Варяг» махнули рукой. И отправили его в Чемульпо, придав пребывавшему в состоянии перманентного ремонта «бракованному» крейсеру канонерскую лодку «Кореец» – в качестве курьера.

Таким образом, назвать «Варяг» полноценным боевым кораблём вряд ли возможно. Это был глубокий инвалид. Но тем ярче пример высокого воинского духа, который явила миру его команда.

Позднее японские специалисты обследовали затонувший «Варяг». Император распорядился поднять крейсер со дна бухты – и, потратив миллион йен, японцы извлекли корабль из пучины. Затем долго пытались отремонтировать его, дабы ввести в боевой строй, однако из-за множества дефектов, заложенных в крейсер «от рождения», потерпели фиаско. До 1916 года «Варяг» (получивший новое название – «Сойя») выполнял функции учебного корабля японского императорского флота. Затем Россия выкупила крейсер и вернула ему прежнее имя.

А капитана Руднева в 1907 году император Муцухито наградил орденом Восходящего Солнца. Руднев, хотя и принял присланную ему награду, никогда её не надевал.

***

…Итак, 1904 год. Первые выстрелы, подобно горсти камешков, покатившихся с горы, увлекли за собой лавину событий.

Владивостокский отряд крейсеров («Россия», «Громобой», «Рюрик» и «Богатырь») 27 января вышел в море, чтобы помешать сообщению Японии с Кореей. За пять дней отряд потопил пароход «Наканоура Мару» близ острова Хоккайдо и один пароход обстрелял. Затем разразился шторм, и внезапным образом команды обнаружили, что в стволах корабельных орудий замёрзла вода, просочившаяся туда через неплотно прилаженные дульные чехлы. После этого командовавший отрядом капитан 1-го ранга Николай Карлович Рейценштейн принял решение вернуться в порт.

Японцы высадились в Корее. Навстречу им двинулась казачья бригада под командованием генерала Павла Ивановича Мищенко: четвёртого февраля казаки переправились с китайского берега по скованной льдом пограничной реке Ялу и устремились на юг. В окрестностях Пхеньяна у них произошло несколько стычек с японскими войсками. Но затем генералу Мищенко было приказано отойти на китайскую территорию, за реку Ялу, и наблюдать Корею лишь разъездами.

По льду озера Байкал принялись спешно прокладывать железнодорожный путь, дабы соединить два участка недостроенной Транссибирской магистрали. В условиях войны это было жизненно необходимо для переброски войск. Работы были произведены за пятнадцать дней, и 17 февраля железная дорога вступила в строй.

А в Порт-Артуре, неоднократно подвергшемся артиллерийским обстрелам с моря, обсуждали местные события и высказывали различные мнения относительно прочности своего положения:

– Слыхали новость? Нынче утром на выходе из гавани выловили четыре мины.

– Похоже, это только начало. Теперь война нового рода настала, не то что в прежние времена: этаким манером япошки скоро нашу эскадру намертво закупорят на рейде.

– Да ерунда, мины – просто железяки, их вытралить можно, сколько в воду ни накидай. А наша эскадра и без мин не больно-то поспешала выходить в открытое море для сражений.

– Китайцы держат нейтралитет, вот и наш флот решил последовать их примеру, хе-хе.

– В самом деле, отсиживаются флотские, чего-то выжидают.

– Потому и отсиживаются, что в первую же атаку их шибко испугали. Шутка ли: с налёту подрезать два броненосца и крейсер!

– Сказывали, когда задраивали переборки на «Ретвизане», в одном отсеке оставили пятерых матросов. Старший офицер стоял уже по грудь в воде, делая последние повороты затвора, а они изнутри тарабанили в дверь, молили их выпустить.

– Упаси господь от такой смерти: быть утопленным заживо собственными товарищами.

– А куда деваться? Зато броненосец уцелел.

– Да уж, пять человек обречь или весь экипаж – простая арифметика. Хотя им, бедолагам, от этого не легче.

– На «Цесаревиче» откачивали воду из затопленного отсека – тоже двоих задраенных вынули в разбухшем виде.

– Сколько ещё жертв принесёт война, можно только гадать.

– Если эскадра продолжит отсиживаться под защитой береговых батарей, то макаки чего доброго и десант высадить осмелятся.

– Худо, если так. Большинство фортов недостаточно вооружено, а иные совсем без орудий стоят, линия укреплений не сомкнута. Хотя и заторопились с работами против прежнего, а всё равно не достроить меньше, чем за год. Как обороняться при сплошных прорехах?

– Может, и в полгода достроимся. Инженерные офицеры из кожи вон лезут. Китайским чернорабочим увеличили подённую оплату до семидесяти копеек. Правда, говорят, рядчики-старшинники много больше получают, да и приворовать на строительстве им всегда способно. Ну да что ж, дело обычное, а от китайцев отбоя нету: работают, как муравьи, стараются.

– Сколь ни старайся, всех дыр в такой короткий срок не залатать.

– И народу в Артуре маловато. Подкреплений не помешало бы, а у нас людей только забирают – в Корею шлют и куда там ещё…

– Да, пехоты здесь надо вдвое больше, чем сейчас имеется. Форты растянуты вёрст на двадцать – если между ними равномерно распределиться, да ещё рассадить солдат по окопам в предполье, это действительно жидковато получается. Опять же, резервы какие-никакие надо держать про всякий случай, а откуда им взяться?

– Приморские батареи стоят уединённо, и никакой пехотной охраны им не выделено. Готовая пища для диверсантов. А ночи нынче стоят тёмные – милое дело для ползунов.

– Касаемо диверсантов – это верно, не помешало бы прибавить бдительности, не то как бы косорылые малыми силами не натворили непоправимых бед… Хотя с десантом, я думаю, они повременят. Им сейчас Корея интереснее: по всему, там начнётся главное дело.

– Одно другому не помеха. Не зря ведь командный состав отправляет свои семьи в Харбин да в Россию. Чай не дураки: понимают, что раньше или позже здесь станет припекать.

– Станет, ох станет!

– А куда денешься: чему быть, того не миновать…

В Порт-Артуре происходила быстрая убыль населения, и это сказывалось на многих сферах городской жизни. Так в дневнике Павла Ларенко⁷ уже на исходе третьего дня войны появилась следующая запись:

«Город всё больше пустеет. Весь контингент шумной весёлой публики, проживавшей здесь ради своего удовольствия или же для доставления удовольствия другим, исчез. Как мне говорили люди, заслуживавшие полного доверия, в эти дни платили иногда извозчику до вокзала до 25 рублей. Лишь бы скорее уехать! Вагоны были всегда набиты народом. Никому не хотелось остаться до следующего поезда. Многие довольствовались тем, что могли присесть только на свой багаж, авось по пути освободится местечко.