Buch lesen: "Скоробогатов: с электрикой по жизни", Seite 2
– Ужас! А что потом?
– Ну… оправились, похоронили тех, кто не пережил тот роковой вечер, и стали дальше жить. Разговор на тему, как жили в ещё относительно спокойные и свободные двадцатые годы, у нас с бабушкой никогда не заходил. Тут я ничего не смогу тебе подробно рассказать, ибо действительно ничего не знаю. Каким образом рухнуло хозяйство? – Неизвестно. Куда пропали лошади, скот? – Неясно тоже. Поговаривают, конечно, что те, кто был поумнее и похитрее, каким-то образом вопрос о своей живности решали ещё до того, как началось раскулачивание, под которое попали только те, кто до конца верил в то, что он всё правильно делает, и что новая власть его не тронет. Но я так понимаю, что все разрушилось как-то само собой. Поскольку дед Константин пропал, а Василий, старший сын, после всех тех событий, что коснулись семьи, один уехал в поселок Ленинск и вступил в ряды золотодобытчиков, начав рыть золото в маленьких крайне опасных ветхих шахтах, именуемых «дудками». Сёстры, Александра и Елена, вышли замуж и переехали жить на Осьмушку и в село Филимоновское, что в окрестностях Ленинска. Понятное дело, что за хозяйством просто некому было следить, некому заниматься! Все исчезло, пропало, рухнуло в кратчайшие сроки. А потому в начале двадцатых годов и мой отец Иван с бабушкой последними покинули семейный дом в Кундравах, свое родовое гнездо. Впрочем, даже хорошо, что моя семья таким образом избежала той жестокой и беспощадной акции советского государства – насильственной коллективизации деревень и раскулачивания зажиточных крестьян. В противном случае, думаю, последствия были бы куда более серьёзными и ужасными.
– А дом ещё поныне там?
– Да. Хотя, быть может, сейчас на его месте уже стоит другой, но помню годах в восьмидесятых заходил было разговор о том, чтобы вернуть этот дом себе.
– И чем это кончилось?
– Ничем. Отец мой как-то махнул на всё рукой, мол, былое всё это дело, и разговор на том кончился. Раз отец не хочет – значит не надо пытаться. Да и не особо хотелось этим заниматься. Я же был весь в работе, в стройке, в делах, сопутствующих моим высоким должностям. У братьев тоже была своя жизнь, семья. Поэтому, я думаю, просто не было должного интереса в этом деле, которое потребовало бы много сил и времени.
– Понятно. А что было дальше? После того, как все выселились из Кундравов?
– А вот на этом этапе начинается новая ветка в истории рода Скоробогатовых, где появляюсь и я. Хотелось бы сказать, что тихая, спокойная и мирная для всех оставшихся членов семьи, но, к сожалению, для Василия самое худшее было только впереди. Начав в Ленинском прииске новую жизнь золотодобытчика, Василий женился во второй раз на Прасковье Николаевне Колодкиной, заимел двух детей, и вроде бы жизнь налаживалась. Правда, работали они в крайне опасных условиях.
– Это почему?
– Связано с технологией производства….
Всё было хорошо и шло, как надо, но наступил мрачный для всего советского государства тридцать седьмой год. Став жертвой чьих-то сплетен и козней, Василий попал под массовые репрессии и был арестован по обвинению в том, что он, мол, со своими товарищами участвовал в подрыве некой золотой шахты, тем самым, совершив контрреволюционное деяние против советского народа, и должен был понести наказание по какой-то там статье. В ночь на пятнадцатое ноября за ним приехали на черной вселяющей ужас машине и увезли туда, откуда он уже не вернулся. Долгое время никто не знал, что с ним произошло.
– Никаких вестей?
– Нет. Ничего. Тогда же было нельзя даже спрашивать о таком во избежание каких-нибудь последующих карающих событий. Ведь страх тогда сковал всю страну! Все боялись даже слово какое сказать не так! Черные машины, приезжающие по ночам, закованные в черную кожу безликие люди зарождали в людях поистине животный страх! Поэтому мы ничего не знали о Василии и даже не имели возможности узнать! Его потом реабилитировали, в пятьдесят девятом, и даже предлагали бабушке денежную компенсацию, но Евдокия Васильевна отказалась от этого. Деньги-то предлагали, а информацию о его судьбе так и не дали…
Информацию о его судьбе я нашел. Что называется, Интернет мне в помощь, благо такие сведения в наше время найти там не составляет особого труда. После получасовых поисков я обнаружил «Книгу памяти» по Челябинской области, где нашел следующие сведения: 29 ноября 1937 года, будучи приговоренным по статье 58-2-9-11 УК РСФСР, дедов дядя, Василий Константинович Скоробогатов, был расстрелян 9 декабря 1937 года в Челябинске и похоронен в братской могиле на «Золотой горке», что на окраине Челябинска близ поселка Шершни. Сейчас на этом месте находится мемориал в память жертвам сталинских репрессий.
Детство и юность
Уральские горы
Южный Урал. Красота этих мест не перестает поражать меня до сих пор. Старые, пережившие миллиарды лет и все виды земной жизни горы раскинулись на этой земле невысокими хребтами, ощетинившимися сотнями деревьев, трав и кустарников. Вид этих низких покрытых густой, непроходимой чащей, состоящей из сосен, елей, пихт и других лиственных и хвойных растений, вершин вызывает чувство какой-то таинственности, загадочности. Будто эти древние горы, пережившие динозавров, ставшие свидетелями той истории, которую мы изучаем по книжкам, знают все тайны мира и бережно хранят их глубоко в своем чреве. А вид затянутых туманной дымкой сине-зеленых склонов в пасмурную дождливую погоду моментально отсылает к мифам и легендам разных народов, вызывая в голове картины сказочных существ и чудовищ, доблестных и храбрых героев. Неудивительно, что эти места так богаты природными полезными ископаемыми. Гранит и известняк, железные и минеральные руды, алмаз, малахит, яшма – все это и многое другое сокрыто в недрах одних из старейших гор на Земле.
Нашлось в этой сокровищнице место и золоту. Ленинский прииск (до революции – Александровский), где в тысяча восемьсот шестьдесят втором году был обнаружен самый крупный золотой самородок весом в тридцать шесть килограмм, являлся центром золотодобывающей отрасли Южного Урала. Здесь, в истоках золотоносных рек Таштарганка и Иремель, собирались приобретенные для прииска механизированные плавающие золотодобывающие фабрики – драги. Как и говорил дед, именно на работы по сбору одной из этих установок и пришел в начале тридцатых годов его отец.
– Поселок Дражный, где собиралась драга №56, располагался в нескольких километрах от Ленинска. Надо сказать, что в Ленинске в те годы находилась вся инфраструктура: школа, клуб, больница, продуктовые магазины, детские сады, административные здания. Поэтому неудивительно, что поселок Ленинск являлся центром всей жизни у золотодобытчиков. По вечерам в местный клуб стекалась целая толпа молодых людей с окрестных поселений: Архангельского, Мулдашево, Октябрьского, Красного, Осьмушки. Они развлекались и танцевали, встречались и заводили знакомства – в общем, жили своей молодой жизнью. Золотари в то время являлись передовиками производства, поэтому и одеждой снабжали их по соответствующему «списку». На танцы все ходили в красивых и хороших рубашках из батиста, импортированного из США, носили роскошные галстуки, крючком цепляющиеся за повязанный на шее узел. В этом-то клубе и познакомились мои родители. Уже незадолго до своей смерти моя мама, Прасковья Ивановна, в девичестве Суханова, впервые в жизни поведала историю о том, как они встретились. Надо признаться, для меня это было неожиданным сюрпризом. Ведь она никогда не рассказывала подробности их встречи.
– И как это было?
– Так слушай дальше. Мы всей нашей семьёй приехали в тот день к родителям в гости, и за обычным разговором после вкусного обеда мама сказала: «Это ведь я Ваню на себе женила». Мы, конечно же, смеялись и говорили, что, мол, ладно тебе, мать, брехать – отца на себе женила. А она улыбается и на своём стоит. Мы тогда попросили её рассказать эту историю. Оказывается, дело было так. Поскольку в клуб ходили обычно толпами, то вешалок в гардеробе на всех не хватало. Поэтому уже знакомые парень и девушка всегда отдавали свою верхнюю одежду под один номерок, на один крючок. А мама моя давно заинтересовалась отцом, приглянулся он ей, значит, поэтому, дождавшись, пока придёт черёд папы отдавать гардеробщице одежду, она успела подать и своё пальто так, чтобы его повесили на одну вешалку с курткой отца. А сама быстро убежала, чтобы понравившийся ей парень положил бирку себе. Неудивительно, что отец обратно из гардероба принимал не только своё пальто, но и незнакомой ему девушки, стоявшей рядом. Тут-то и завязался между ними разговор, вылившийся впоследствии в любовь и долгую совместную жизнь.
Поскольку мать моя родом с посёлка Осьмушки, то отец сначала провожал её до дома, а затем возвращался в свой поселок.
– Наверное, долгий путь пешком-то?
– Еще бы. Но разве было ему в тягость проводить девушку за пару километров от клуба домой, идя по дороге, смеясь и разговаривая, наблюдая за тем, как небесное светило медленно прячется за тёмными склонами гор, окрашивая небо в красно-оранжевые цвета? А потом прошагать ещё пять километров до дома через горы и леса под пение сверчков и жужжание комаров? Конечно же, нет.
Поженились они в январе тридцать пятого года и после свадьбы переехали в посёлок Дражный, где стали жить в бараке, в отведенной для них комнате, вместе с моей бабушкой Дуней. После сборки драги отец начал работать на ней и к моменту рождения моего брата Юрия в тридцать восьмом году он управлял этим механизмом, находясь в должности драгёра, успев побыть во всех чинах, существующих на данной плавающей фабрике: матрос, маслёнщик и старший маслёнщик.
Мать моя была пятым ребенком в семье Сухановых и росла уже без отца, который, находясь под властью алкоголизма, умер, когда она была еще маленькой. У неё было три брата и одна сестра. Самый старший, Константин Суханов, работал на драге, в Ленинске, на той же должности, что и мой отец. Второй брат, Леонид Суханов, мечтал стать летчиком, а поэтому, гонясь за своей мечтой, собрался поступать в лётное училище, но по состоянию здоровья он был вынужден навсегда расстаться с мыслью о карьере пилота.
– А что с ним было не так?
– Не знаю, честно говоря. Но, наверное, не входил в нормативы, заявленные в медкомиссии. Летчик в те времена был всё равно что космонавт, и требования к состоянию здоровья были соответствующими.
– Я думаю, что такое имеет место быть и сейчас.
– Наверное. Продолжим. Младший брат, Петр, был близорукий, но, хоть природа и обделила его хорошим зрением, но подарила ему могучую силу и здоровье. Я знаю про него такую историю. У него, у дяди Пети, лошадь была не своя, казённая, поэтому, отправляясь на сенокос, он должен был позаботиться и о сене для чужой лошади, то есть получить сена в два раза больше, чем нужно было ему самому. Понимаешь? И дядя Петя без труда справлялся с этой задачей. Он был единственным человеком в округе, кто мог один за день выкосить целый гектар травы! Размах этой цифры можно оценить, если представить, что мы с отцом с ног от усталости валились, выкосив лишь двадцать – двадцать пять соток! Повторить подвиг Петра Суханова не мог никто. Такой могучей силы и здоровья был этот человек.
Так вот, поскольку все мамины родные: её мать, Клавдия Егоровна, братья и сёстры жили на Осьмушке, то наша семья купила в этом поселке небольшой балаган и стала там жить. Отец ушёл с государственного золотодобывающего предприятия и вступил в ряды старателей – людей, самостоятельно добывающих золото.
– А что его побудило так поступить?
– А шут его знает! Я, честно признаться, никогда его об этом не спрашивал. Но работа старателя значительно отличалась от работы на драге. Здесь не было механизации, и золото приходилось мыть вручную, а заработок напрямую зависел от количества добытого золота: есть золото – живут отлично, нет – беднота. В сороковом году в нашей семье появилась моя сестра Валентина, а еще через год грянул чёрный сорок первый год.
– И ты помнишь, как это произошло?
– Что? Война? Да. Она, как и ко всем остальным жителям нашей страны, пришла внезапно. И надо сказать, что, пожалуй, самым ярким воспоминанием моего раннего детства является тот вечер двадцать третьего июня, когда мы встретили отца, возвращающегося с работы. Это был обычный июньский вечер, когда лёгкий ветерок несёт тёплый воздух с разогретых в знойный день полей. Солнце медленно опускалось за хребты лесистых гор, и сверчки только начинали свою песню. Отец ехал верхом на лошади со стороны Кавеленских разрезов, где старателями велась добыча золота, а мы всей семьей шли ему навстречу. Мама несла спящую Валентину на руках, а мы с Юркой шли рядом. Едва отец подъехал к нам, я произнес: «Папка, тебе повестка на войну».
В детстве. С братом Юрием.
– И что он?
– Он молча поглядел на нас, а затем, спешившись, побрёл вместе с нами домой. В тот же вечер мы стали собирать ему котомку. Сборы были недолгими. Весь вечер был таким долгим, тягучим и полным напряжения, тягостного волнения. Мы не знали, что ждёт нас всех, и тем более не знали, что ждёт отца. Что с ним будет. Вернётся ли он живым, или сгинет где-нибудь в холодной окопе от пули немца? Мама хоть и не плакала, но мне казалось, что ещё чуть-чуть и она огласила бы всю комнату рыданиями. Оно и понятно, что в данном случае это было бы неприемлемо. Мне вообще иной раз удивительно, сколько всё же силы есть в наших женщинах! Ведь они смогли вынести такие тяжёлые годы, такие трудности и невзгоды, но при этом я не помню, чтобы мать хоть раз плакала или позволяла себе впадать в уныние.
– Ну, не зря же Некрасов писал, что есть женщины в русских селеньях…
– Да. Но только мне кажется, что все женщины в русских селеньях такие. Огромный потенциал скрыт в них! Огромная сила, способная заменить в семье, в хозяйстве, в жизни мужа! Поразительная сила!
– Что же было дальше?
– Дальше? Утром всех мужчин собрали в военкомате и увезли в Миасс, где эшелонами отправляли на фронт. Но не отца. Поскольку папа был сыном кулака и братом осуждённого, его вместе с другими подобными ему отправили в Восточную Сибирь для формирования там ремонтно-инженерного железнодорожного батальона. Кормили и одевали отвратно, поэтому голод, цинга, простуда и другие болезни были частыми гостями в их части.
– Откуда это было известно?
– После войны рассказывал. Не думаю, что военная цензура допустила бы упоминание в письмах таких фактов.
После формирования батальона эшелон с ремонтно-инженерными войсками отправился на Запад, на фронт, и путь поезда пролегал через Миасс, а потому мы не могли не встретиться с отцом. Честно сказать, я так и не увидел тогда отца: мама отослала меня обратно на Осьмушку, а сама оставалась в Миассе ещё в течение недели, дожидаясь состава из Сибири. Мама отца увидела и даже проводила его до самого Саратова, где была вынуждена оставить его, и с тяжелыми чувствами на душе вернулась домой.
– Да? Такое было разрешено?
– Ну, очевидно. Раз такое имело место быть.
– А потом что?
– А потом… Потом для мамы, да и для всех нас, настала тяжелая пора. Даже сейчас, я повторюсь, находясь в своем возрасте, я не могу себе представить, сколько сил, энергии, силы духа, стойкости и воли потребовалось всем женщинам, оставшимся на хозяйстве, чтобы прожить эти ужасные годы войны! На плечи мамы упали заботы о скотине, об огороде, дровах на зиму, сене и, самое главное, о нас, детях. Мы были малы и не понимали всю суть вещей, а потому постоянно ныли, ревели, просили еды, хотели тепла и уюта, ласки и материнской любви.
Мы держали скот и курей, поэтому государство обязывало нашу семью сдавать масло, молоко, сливки и сметану, яйца и мясо. В те годы приходил строгий налоговый инспектор с проверками. Черкал в своей книжке, говорил что-то матери и отмерял необходимое количество животных продуктов, периодически появляющихся у нас. Потом уходил.
