Buch lesen: «Хроники разбитого мира. Роби и тайна фриджитов»

Глава 1
Рассвет

Летнее солнце только-только коснулось верхушек деревьев, когда высокий звук сирены разнесся над лесом, и Роби, не до конца проснувшись, сел на кровати. Это повторялось каждое утро, и, зажав уши руками, мальчик привычно сидел почти минуту, пока громкий звук не исчез, забрав с собой остатки сна. Только тогда Роби открыл глаза.

Мягкий утренний свет озарял его комнату, где все было как всегда – кровать, крепкий шкаф с одеждой, полка со старыми потрепанными книгами и письменный стол, заваленный чертежами механизмов, найденных Роби и его дедушкой Обероном в лесу. Вечерами Роби подолгу засиживался над этими чертежами, пытаясь во что бы то ни стало найти объяснение и применение каждой детали и понять, какие функции выполняли эти механизмы в далеком довоенном мире. Что-то, как мог, объяснял ему дед, о чем-то Роби вычитывал в книгах, написанных еще до войны, которая называлась «Большой Апгрейд», что-то так и оставалось непонятным – и над этим непонятным он бился упорней всего.

Вся мебель в комнате была деревянной, потому что дед очень любил делать все своими руками. К счастью, деревьев вокруг было много – дом, в котором жили Роби и его дед, стоял почти в самом центре большого леса, и когда мальчик смотрел в окно, то видел сотни изогнутых стволов под бесконечным морем листьев. В лесу водились зайцы, лисы и железные дикие механизмы, порождения города Бест-Хард-Сити.

Над листьями возвышался золотой солнечный диск. Его лучи тускнели, будто не могли пробиться сквозь пелену густого серого дыма, стелящегося где-то вдали за деревьями. Каждый день своей жизни, глядя в окно, Роби наблюдал, как эта пелена, закрывающая утреннее солнце, становиться все больше. А еще он мог разглядеть еле заметные бесформенные столбы дыма, тянущиеся в небо, и мальчику казалось, что со временем они становились все выше.

Это и был Бест-Хард-Сити. Дед часто рассказывал истории о нем. Некогда небольшой городок, в котором жил талантливый изобретатель Мордрет, стал стремительно расти и расширяться, поглощая все больше ресурсов и территорий вокруг, пока не превратился в Бест-Хард-Сити, задымленный город-миллиардник, который стал центром предельно техногенного мира людей. А Мордрет захватил власть и стал Великим Диктором Нового Мира и Администратор Большого Апгрейда. Но про Мордрета и Апгрейд дед рассказывал неохотно. Все больше говорил про высокие дома, сделанные из железа, горящие по ночам тысячей огней, свет которых Роби видел иногда в темноте. Про множество труб, из которых нескончаемым потоком вверх тянется серый дым. Про жителей Бест-Хард-Сити, которые много лет поклонялись Прогрессу. А потом скорость и эффективность перестали быть средствами и стали смыслом жизни. Теперь изобретения этих людей настолько сложны и многозадачны, что невозможно понять для чего они предназначены на самом деле. Такими же сложными и непонятными стали речь и мысли жителей Бест-Хард-Сити. “Если ты встретишь кого-то из них и попробуешь пообщаться, ты не поймешь ничего, – говорил дед, – Хотя используют они те же слова, что и мы. А еще они забыли, что такое отдыхать, просто сидеть на крыльце с чашкой чая, как мы с тобой по вечерам, и что такое любовь они тоже забыли”.

Ради Прогресса жители Бест-Хард-Сити буквально выжигали мир вокруг. Впечатленный этими рассказами, Роби представлял себе этот город огромным черным костром, который не только никогда не погаснет, но и будет с каждым днем становиться все больше. Иногда мальчик видел во сне, как страшный черный великан идет по зеленому лесу, и все живое сгорает под его огромными ногами.

Солнце, поднявшись высоко в небо, избавилось от сетей дыма и залило комнату золотыми лучами. Из кухни доносился запах чего-то вкусного. Пора было бежать на помощь к деду, который уже работал во дворе. Роби поспешно надел старенькую, но чистую, футболку, каждая дырочка на которой была аккуратно зашита, потертые джинсы с заплатами и крепкие кожаные сапоги, и выскочил из комнаты.

Оказавшись в просторной гостиной-кухне с разноцветными вязаными ковриками на полу, вечными запахами цветов и земли и большим и мягким диваном посередине, Роби сразу побежал к еще теплой железной печи-плите. Источником манящего запаха оказалась сковорода с традиционным завтраком – яичницей из пары яиц и жареными кусочками мяса кабана, добытого дедом на охоте пару дней назад. Роби быстро достал из кухонного шкафчика тарелку, нож и вилку, отнес еду на круглый деревянный стол и принялся есть с большим аппетитом.

Быстро закончив с завтраком, мальчик направился к двери, когда его взгляд уловил какое-то движение на одной из старых пожелтевших фотографий, висевших над камином. Там по одной из рамок бежала по своим делам божья коровка. Роби подошел и подставил насекомому палец, чтобы отнести его на волю, но зацепился взглядом за собственное изображение на фото – таким маленьким он себя почти не помнил. На других снимках весело улыбались совсем молодой дед и счастливые мужчина и женщина – Элори и Брис. Мама и папа. Сердце Роби стучало сильнее всякий раз, когда он подходил к этому фото слишком близко. Вот и сейчас, закрыв глаза, Роби попытался вспомнить о родителях хоть что-то, но, как всегда, ничего не вспомнил. Вздохнув, он смахнул божью коровку в ладонь и вышел во двор навстречу веселой песенке, которую дед любил напевать за работой.

Начинался новый день, один из многих. Стоя на крыльце и глядя, как божья коровка расправляет крылышки, Роби не мог даже предположить, что сегодня его жизнь изменится навсегда.

Мир, в котором Роби провел тринадцать лет своей жизни, был небольшим и уютным. В центре этого мира на светлой просторной поляне стоял двухэтажный домик, который можно обогнуть за пару минут – с черепичной крышей и стенами, сложенными из камней, крепких и больших. Вдоль стен росли яркие цветы, за которыми дед ухаживал особенно тщательно. С каждой стороны дома было по окну. Одно из них выходило прямиком в лес, а единственная дверь вела на поляну. Роби не знал, сколько лет этому дому, но слышал, что когда-то здесь родился дед Оберон, и его дочь Элори, мама Роби. А потом и он сам.

Поляна была защищена высоким бревенчатым забором толщиной практически в метр, с двумя прожекторами на противоположных углах, включавшимися по ночам для защиты от разных существ, механических и живых, и проволокой, пропускающей электричество, что тянулась по его верхнему краю. Высокое напряжение вызывало замыкание у лесных роботов, которые, скорее всего из любопытства, время от времени пытались проникнуть на поляну через забор, а прожекторы, освещая пространство, помогали сторожевому петуху Арнольду ловить различных мелких животных, у которых получалось как-то миновать ограду.

На противоположном конце поляны располагалась мастерская, где Роби с дедом Обероном хранили полезные находки, добытые во время вылазок в лес, и ремонтировали довоенные механизмы или придумывали и собирали с нуля полезные в хозяйстве устройства, используя части старых механизмов или же – если их не хватало – найденные в лесу.

Посередине поляны был вырыт небольшой колодец, накрытый дощатой крышкой с люком для спуска ведра. Справа от колодца находился курятник с большой дверью, закрытой на внушительный металлический замок. Возле курятника стоял дед Оберон, одетый в серую рубашку, запачканную землей, длинные мешковатые штаны, заправленные в шерстяные носки и специальные резиновые ботиночки – Роби знал, что в древности их называли «галоши». Седые, до плеч, волосы деда поблескивали на солнце, а кудрявую бороду он собрал в хвостик.

Как обычно, притопывая ногой, дед напевал веселую песню, время от времени прерываясь, чтобы сказать «цып – цып – цып!», бросая на землю горсти крупы из ветхого мешочка.

Сколько Роби помнил себя, он никогда не видел деда Оберона грустным. Когда мальчик просыпался, тот, бодрый и веселый, уже занимался обычной повседневной работой – прибирался в доме, собирал что-то в мастерской или хозяйничал во дворе.

Как и всегда, в то утро вокруг деда бегали три курочки и жадно собирали все, что он раскидывал. Самую крупную звали Марта. Она была единственной обладательницей подключенного к ее спине очень редкого и старинного прибора – яйцесчета, из-за которого Роби и дед здорово поспорили когда-то. Оберон нашел механизм в лесу, починил и захотел настроить так, чтобы яйцесчет проводил анализ окружающей среды, советовал, какие зерна лучше клевать в это время года, подбирал для курицы пару во время брачного периода и следил за режимом ее дня. В общем, выполнял множество функций, кроме основной – указания точного времени, когда курица снесет яйцо.

– Чем ты занимаешься? – спросил однажды Роби, заметив, как Оберон весь день возится с яйцесчетом Марты.

– Посмотри, как много новых функций я настроил! – говорил дед, восхищаясь своим творением – Теперь яйцесчет будет буквально все знать о Марте и нам не придется забивать этим свои головы!

– Дед, подожди, – перебил его тогда Роби. – Ты сам меня учил, что есть предметы, которые обладают прямым предназначением, поэтому лучше оставить яйцесчету одну функцию, считать яйца.

– Что плохого, если он будет уметь и то и другое? – не унимался Оберон.

– Ну да, это полезно. Но чаще всего приводит к тому, что прибор глючит и не будет выполняет даже главную свою функцию… Так что оставь это и пойдем займемся огородом!

Дед Оберон задумался, отложил инструменты и проворчал: «Ты всегда хочешь, чтобы было просто!» Это означало, что в споре Роби победил.

Курицу поменьше звали Сэм. Роби и дед Оберон нашли ее в лесу, во время одной из вылазок и так и не смогли определить, почему она была одноногой – то ли родилась такой, то ли подверглась нападению дикого животного. Не размышляя долго на эту тему, Роби и дед взяли бедняжку домой, а позже сделали в мастерской настоящий металлический протез, на котором Сэм передвигалась до сих пор.

Третья, Малышка Сью, не имела никаких технологических особенностей и приспособлений. Она была самой обычной серой курочкой. Только очень робкой. Когда яйцесчет Марты начинал пищать, сообщая о скором появление яйца, Сью в ужасе убегала. А металлическую лапку Сэм, громко скрипящую в суставе, боялась настолько, что старалась держаться от нее подальше. Кажется, Сью чувствовала себя лишней и приходила есть, только когда Марта, Сэм и еще один житель курятника, петух Арнольд, скроются из глаз. Поэтому, чтобы Малышка Сью не отощала, дед часто кормил отдельно, после всех.

Поставив мешочек с крупой на землю, Оберон крикнул громким и зычным голосом в сторону курятника:

– Арнольд! Обед!

– Давай помогу! – предложил Роби, подбегая к деду.

– О, а я думал, ты сегодня уже не проснешься! – засмеялся Оберон, – Хотел уже съесть твой завтрак!

Подбежав к курятнику, Роби взял с его крыши большой и крепкий прут с петлей на конце. Тихонько повернул ключ в замке, и тот упал на землю. Взявшись за дверцу, мальчик, волнуясь, вопросительно посмотрел на деда. Тот, уже державший в руках небольшую цистерну с бензином, до этого стоявшую неподалеку, кивнул. Роби отпустил дверцу, и она открылась медленно и со скрипом.

На секунду на поляне воцарилась идеальная тишина. Потом внутри курятника что-то зашевелилось с отчетливым лязганьем. Услышав это, Малышка Сью пулей метнулась за дом, а Марта и Сэм неспешно отошли на безопасное расстояние. Спустя несколько мгновений поляну огласила сирена, та самая, что будила Роби каждое утро, и наружу вылетел петух Арнольд.

Он был огромен – размером чуть ниже Роби. Издавая оглушающий вой и пыхтя дымом, петух понесся прямо к деду, но Роби резко накинул петлю на металлическую птичью шею. Он изо всех сил сдерживал петуха, подпуская его к Оберону аккуратно, шаг за шагом, в то время как петух, упираясь в землю железными когтями, тянулся вперед и вертел головой, глядя на мальчика то правым черным глазом, то левым – красным и мигающим, как лампочка.

Приблизившись к петуху, Оберон открыл канистру, из которой прямо в распахнутую птичью пасть полилось тягучее желтое масло. Арнольд еще шире раскрыл металлический клюв и поднял голову вверх. Сирена, рвущаяся из его горла, наконец, умолкла. Выдохнув и встряхнув затекшие руки, мальчик отпустил шест, снял петлю с шеи петуха и убрал инструменты на крышу курятника – до следующего раза.

Момент, когда в их доме появился Арнольд, Роби помнил плохо – он был тогда совсем мал. Но хорошо знал эту историю от деда, который любил рассказывать, как во время очередной вылазки в лес наткнулся в развалинах на какой-то необычный механизм, похожий на те, что производят в Бест-Хард-Сити. Однако, рассмотрев машину, дед к своему удивлению обнаружил, что это обыкновенный живой петух, только с множеством механических имплантов. Оберон принес петуха домой, починил и выходил, решив, что тот может служить отменным ночным сторожем. В механической части петушиных внутренностей, между шестеренками, была вложена старая фотография мускулистого мужчины, позировавшего на камеру, а на ее обороте были слова: «Моему дорогому другу от Арнольда». Так сторожевой петух получил свое имя.

И хотя часть головы, шея и обе ноги нового обитателя поляны были заменены протезами, он на удивление быстро подружился с курочками и защищал их по ночам от лисиц и прочих хищников. По утрам он будил поляну оглушительной сиреной, которую дед так и не смог заменить на более приятный звук – да хотя бы на свое пение! «Ой только не это! – в шутку возмущался Роби, – Пусть будет сирена! Всяко лучше твоих странных песенок!»

С жадностью напившись масла, Арнольд развернулся и вразвалочку пошел обратно в свое жилище, видимо, намереваясь спать дальше. Как только он скрылся в курятнике, Марта и Сэм вернулись и принялись клевать то, что не успели доесть. Из-за угла, дрожа на тоненьких ножках, медленно вышла Малышка Сью. Улыбнувшись, дед насыпал ей побольше крупы.

Покормив кур, Роби и дед полили цветы вокруг домика, собрали по участку принесенный ветром мусор, подлатали в одном месте забор и собрали на ужин девять яиц. Мальчик чистил курятник, когда Оберон, поставив мешок, полный мусора, возле колодца, крикнул ему:

– Заканчивай! Я не хочу снова, как вчера, возвращаться по темноте. Надо еще починить сломанную машинку для сада.

– Уже бегу! – воскликнул Роби и, закрыв курятник на замок, помчался за дедом, который уже поворачивал железный вентиль посередине больших деревянных ворот, запиравших мастерскую.

Внутри что-то защелкало и, толкнув дверь плечом, Оберон потащил ее вправо. Подбежавший внук тоже уперся в ворота, и конструкция на колесиках, защищающая вход, под напором открылась.

Роби знал от деда, что когда-то давно в таких строениях, называемых «сараями», хранили выращенную на полях еду, разные инструменты и технику или держали животных. Со временем, когда вести большие хозяйства стало бессмысленно из-за ядовитых дождей, сараи стали не нужны и почти все обветшали и развалились. Но для своего Оберон нашел новое применение: он укрепил старый деревянный каркас железными опорами, заменил подгнившие доски свежими, провел электричество, покрыл крышу металлическими листами и сделал ее раздвигающейся.

Когда они зашли внутрь, Роби, нащупав маленький холодный рычажок на стене направо от входа, повернул его вверх, и крыша с громким лязганьем разъехалась на две части, отчего мастерская постепенно наполнилась солнечный светом, в котором, поблескивая на солнце, словно тысячи звездочек, висели пылинки.

Сначала осветилась центральная часть мастерской – со входом и большой площадкой, в центре которой Роби и Оберон размещали большие механизмы, принесенные из леса, чтобы разобрать их на части. Потом правая – с рабочими столами и станками для обработки дерева и металла и развешанными по стене отвертками, кусачками, ключами, ножницами и прочими полезными приспособлениями на все случаи жизни, а также чертежами и списками, где перед каждой деталью рукой Роби было старательно написано ее прямое предназначение. Здесь всегда было грязно в часы самой активной работы. Наконец, проступила из темноты третья часть – левая, из двух этажей. На втором хранились коробки и мешки с металлическими деталями, еще пригодными для повторного использования, на первом – незаконченные проекты Роби и деда Оберона. Там стояла довоенная пятидверная машина с пассажирскими креслами внутри, для которой не хватало деталей.

Рядом валялась передняя часть механической коровы, глядящая пустыми глазницами, и десятки разных неработающих приспособлений, которые дед называл техникой со странной приставкой «бытовая». По его словам, до войны люди активно использовали все это в хозяйстве, но Роби даже представить не мог, какие функции могут выполнять эти странные предметы. Здесь, же, в левой части мастерской, валялась перепачканная в земле «машинка для сада», которую дед вытащил на свет и, поставив у рабочих столов, принялся за ремонт.

Это было необычное приспособление, состоявшее из платформы, передвигающейся на шести гусеничных колесах, и корпуса, в котором располагался мотор и нескольких соединенный между собой инструментов: лопаты, грабель, лейки и тяпки. Кнопки на панели соответствовали тому или иному инструменту, которые по запросу вытаскивал из корпуса и подавал специальный механизм. Дед уже начал разбирать «машинку для сада» на части.

– Вторжение в задний отсек! – пропищал механизм, почувствовавший, что его внутренности кто-то перебирает.

В задачи Роби входило просто подавать инструменты, но он любил механизмы, и порой ему казалось, что он понимает и чувствует их. Присев возле деда, мальчик внимательно разглядывал машинку, пытаться понять предназначение каждой детали. Потом спросил:

– А в чем тут проблема?

– Она совсем не хочет осуществлять весь комплекс работы на огороде – копать, окучивать, полоть и поливать!

– А как ты ее запрограммировал? – уточнил Роби, взяв лежащую рядом отвертку.

– Чего? – не понял дед.

– Ну, какие указания к действию ты ей дал? – спросил мальчик, осторожно соскребая с деталей машинки затвердевшие комки грязи, облепившие почти все шестеренки, проводки и цепи механизма.

– Если сад готов к посадке, вскапывать грядки… Вроде так, – немного подумав, ответил Оберон.

– Ага… – задумчиво протянул Роби. – И она делает по саду все, но не копает, правильно?

– Да. Машинка будто с ума сошла! – воскликнул Оберон. – Уже почти месяц она ловит червяков, зачем-то пересаживает траву с места на место, заделывает какие-то щели в заборе, анализирует влажность воздуха, скорость ветра, количество осадков, даже играет в догонялки с курицами… Но не копает!

– Мне кажется, что я знаю, в чем дело – сказал Роби. Он взял с рабочего стола специальное устройство для программирования, похожее на пульт, и подключил его к процессору машинки.

– Что ты делаешь?! – воскликнул дед.

– Стираю всю программу, – спокойно ответил Роби.

– Зачем?! Стой!

– Подожди… – мальчик остановил деда движением ладони и через несколько минут отсоединил устройство, убрав часть датчиков с корпуса механизма.

– Что ты сделал? – недоверчиво спросил Оберон, – У тебя… получилось?

– Давай соберем ее и посмотрим, – улыбнулся Роби и, отойдя в сторону, хлопнул в ладоши, – Смотри!

– Копать! – громко пискнула машинка. Выйдя из сарая, она проковыляла по двору к грядкам и действительно начала копать.

– И что ты сделал? – удивленно спросил дед, глядя ей вслед.

– Просто убрал датчики, отвечающие за ненужный функционал. Она была настолько сложная, что делала все, кроме основного предназначения. Такое чувство, что она не имела право выполнять нужную работу, пока не сделает все остальное.

– Как все механизмы Бест-Хард-Сити… – задумчиво протянул Оберон.

В голове Роби зажужжал целый рой вопросов, но он знал, что о Бест-Хард-Сити дед рассказывает очень редко. Поэтому продолжил:

– Я сделал программу, согласно которой машинка будет копать по хлопку. Если хлопнуть еще раз, механизм остановится. Пусть она только копает, не затрачивая ресурсы на лишние дела. Теперь очень просто запрограммировать ее на нужную работу.

– Да ты гений! – засмеялся Оберон – Ну раз дело так быстро разрешилось, сейчас я возьму ружье, и мы отправимся в лес. Сегодня пойдем немного дальше, чем обычно. Ничего не забудь. В том числе голову.

– Дурацкая шутка, – ответил Роби – Хватит напоминать мне обо всем! Мы ходим в этот лес каждый день. И мне уже 13! Что ты сказал мне сейчас?.. Я же гений!

– А толку-то? – пробурчал дед, разыскивая что-то в одном из ящиков стола, – Ты из раза в раз нарушаешь мои инструкции! Уходишь без разрешения, берешь в руки опасные предметы, не используешь перчатки! И – самое главное… споришь со мной!

– Опять ты за свое, – недовольно вздохнул Роби. Он достал из пыльного шкафа справа от рабочего стола две сильно пахнущие бензином кожаные куртки и протянул одну деду, – Ухожу я не так уж далеко. Разве я должен всю жизнь плестись за тобой хвостиком?

– Собирайся давай! – голос Оберона прозвучал неожиданно резко. Дальнейшие сборы прошли в тишине.

Роби достал из шкафа перчатки и специальные рюкзаки, сделанные из укрепленной ткани, подходящей для переноса острых и горячих предметов: ведь вещи, попадавшиеся в лесу, часто имели опасные режущие, пилящие или колющие вставки, либо выделяли большое количество тепла и могли обжечь. А некоторые экземпляры даже произвольно взрывались. Дед положил в свой рюкзак карты, собственноручно нарисованные им когда-то. Прикрепил к поясу металлоискатель и проверил ружье.

Когда-то давно, когда Роби еще не родился, это было самое обычное охотничье ружье, служившее Оберону до тех пор, пока порох не стал слишком дорогим. Однако, дед настолько любил охотиться, что придумал заменить порох сжатым воздухом. Позже он расширил дуло ружья, чтобы оно могло стрелять не только патронами, но и каким-нибудь ненужным хламом, в избытке валяющимся в окрестностях. И сделал это не зря – патроны со временем тоже сильно подорожали. Роби смотрел, как Оберон крепит ружье к своему рюкзаку, и вспоминал, как часто они разговаривали об охоте. Больше всего мальчик любил историю, в которой дед в одиночку справился с огромным медведем.

«Однажды ночью, – рассказывал Оберон, устроившись в кресле у камина, – Меня разбудил рев зверя. На поляну забрел огромный бурый медведь и начал ломать все подряд своими лапищами размером с дерево! Все мои постройки – сарай, колодец, курятник – все снес! Я увидел его в окно, недолго думая, схватил ружье, оставшееся мне от отца, и начал стрелять. Казалось, мои выстрелы совсем не ранят его. Но как только медведь побежал в мою сторону, чтобы разорвать меня, я удачным выстрелом в глаз повалил его на землю!» Именно после этого случая Оберон потратил месяцы на то, чтобы оградить поляну толстым забором, через который не пройдет даже самый большой медведь.

Каждый раз, собираясь в лес, Роби смотрел на деда с гордостью и завистью и думал о том, как хочет быть во всем похожим на него – таким же умным и смелым. А еще, вспоминая или в очередной раз слушая историю про медведя, думал: «Интересно, где в этот момент были мои мама и папа?» Но спрашивать не решался – о родителях Роби дед разговаривать не любил.

Надев прочные куртки из плотной кожи, закинув за плечи рюкзаки и положив перчатки в карманы, Роби и дед Оберон вышли во двор. Там мальчик хлопнул в ладоши, и машинка для сада, окучивавшая грядки, прекратила работу и покатилась на своих скрипучих металлических колесиках в мастерскую, где дед обесточил ее и убрал на место. Выпустив Арнольда из курятника и плотно заперев двери в дом и мастерскую, они вышли в лес через тайный вход в заборе, закрытый тяжелым деревянным щитом и оснащенный охранной технологией «крючок», то есть обычным металлическим крючком, не позволяющим сдвинуть щит с места, пока его не убрать.

В этот лес, таинственный и опасный, Роби и Оберон ходил множество раз, но каждый раз был как первый. Оказавшись снаружи, лицом к лицу с неизвестностью, дед и внук поежились и огляделись. Ощущение, что кто-то смотрит на них из темной чащи, было почти физическим. Поиски всякий раз были сложными из-за растущих повсюду густых кустарников, верхушки которых доставали деду до подбородка, а Роби скрывали почти полностью.

Сейчас, как всегда, предательски замирая сердцем, Роби пытался представить, что бы он сделал, если бы на него выскочил огромный механический медведь. Но, глядя, как дед Оберон уверенно шагает между искривленных стволов деревьев в поисках металлических запчастей, старых механизмов или чего-нибудь бегающего и съедобного, мальчик успокоился и почувствовал себя защищенным.

Вдруг носок его ботинка поддел что-то на земле, от толчка пролетевшее, шурша по траве, почти метр. Мальчик резко остановился и воскликнул:

– Деда!

– Что такое?

– Я что-то нашел!