Buch lesen: «Война альтруистов»

Schriftart:

Редактор Станислав Юдин

Дизайнер обложки Андрей Альбрехтов

ISBN 978-5-0056-9457-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Даже в богатой и страшной военной истории Российской Империи конфликт на Балканах 1870-х годов стоит несколько наособицу. Для абсолютной монархии не слишком часты случаи, когда ведущая роль в развязывании войны принадлежит обществу, а не государству, и совсем уж нетипична ситуация, когда империю толкают вперед альтруистические мотивы. Русско-турецкая война 1877—1878 гг. – это настоящий крестовый поход идеалистов.

Предуведомление автора

Этот текст не содержит ничего радикально нового для людей, хорошо знакомых с темой. Единственная цель автора – внятно рассказать о Русско-Турецкой войне 1877—1878 годов людям, которые не относятся к профессиональным историкам, но читали или смотрели «Турецкий гамбит» и «Баязет», видели картины Верещагина, посвященные войне на Балканах и не прочь узнать чуть подробнее, что происходило под Плевной и на Шипке, чем конкретно прославились Скобелев и Гурко, и как русские дошли дошли до ворот Стамбула. Книга небольшая, читается за вечер – но то будет насыщенный вечер. Это действительно была чертовски интересная кампания, изобиловавшая неожиданными поворотами, проявлениями и отваги, и трусости. А для русского оружия – и для России в целом – победа в этой войне безусловно может служить предметом гордости: наша армия не просто разбила противника, но и принесла свободу сразу нескольким народам.

ГЛАВА 1. ЖАЖДА РЕВАНША

Парижское наследство

К 1870-м годам проигранная Крымская война осталась в прошлом, но о ней по-прежнему помнили. Россия не могла рассчитывать на прежнее положение в «европейском концерте», и русская политическая элита хотела бы подвергнуть ревизии миропорядок, установившийся после нашего поражения в 1850-е. Однако в эпоху Александра II империя целиком погрузилась в решение внутренних проблем. Одного крестьянского вопроса хватало, чтобы заставить какое-то время осторожничать во внешней политике. Тем не менее, Парижский мир, увенчавший Крымскую войну унизительными для России запретами и ограничениями – в первую очередь запрет иметь военный флот на Черном море – воспринимался как вопиющая несправедливость, и русские, безусловно, хотели его при первом удобном случае пересмотреть.

Александр II

Армия тоже не отказалась бы скрестить оружие с серьезным противником. Да, были войны и после Крымской, но победы над Шамилем или средневековыми ханствами Туркестана – это не столкновение с действительно значительным врагом. Тем более в России подрастало новое поколение молодых и злых командиров. Черняев, Скобелев, Столетов – многие из них успели повоевать в Туркестане и на Кавказе, некоторые – и там, и здесь. Однако Шамиль капитулировал, ключевые походы в Среднюю Азию закончились, и деятельные натуры покорителей Ташкента и Гуниба жаждали новых целей.

Тем временем в Европе произошли серьезные изменения. На карте мира появилась новая великая держава – Германия. Для превращения в одну из ведущих европейских сил немцам пришлось последовательно разгромить Австрийскую империю и Францию. Если Австрия в николаевские времена ограничилась недружественным нейтралитетом по отношению к России, то Франция была ключевым участником антирусской коалиции, без ее штыков наше поражение в Крыму было бы невозможным. Таким образом, соперник России на Балканах и ее прежний противник оказались в нокауте, и руки у нас были развязаны на несколько лет вперёд. На Балканах Россия имела вполне конкретный зримый интерес – продвинуться как можно ближе к средиземноморским проливам и в идеале получить к ним прямой доступ. В структуре русского экспорта все большее значение приобретал хлеб, и основным маршрутом его вывоза становилось как раз Средиземное море.

А в балканских землях в эту эпоху было неспокойно. В несколько этапов получили де-факто независимость Сербия и Черногория. Они считались вассалами Турции, однако полувековые дипломатические усилия России делали эту зависимость все более фиктивной. Тем не менее, значительные территории, населенные сербами, оставались во власти султана. Болгарии повезло еще меньше, она полностью входила в состав государства Османов. Значительная часть заселенной греками земли тоже оставалась в турецком подданстве. Славяне Османской империи находились в двойственном положении. С одной стороны, уже существовали в качестве самостоятельных субъектов Сербия и Черногория, с другой – многие балканские славяне по-прежнему жили под чужой властью. Сербия и Черногория имели микроскопическую территорию (и население, соответственно, миллион и двести тысяч человек), Болгария с ее пятью миллионами человек как политический субъект вовсе не существовала, и даже само существование болгарского национализма могло казаться странным.

Хотя защита прав балканских христиан считалась общеевропейским делом, Россия сохраняла неформальный статус их главного покровителя. На середину XIX века приходится расцвет идей панславизма, причем в случае с Балканами интересы России и устремления местных радикалов находились в полном единстве.

Сербский журналист Живоин Жуевич писал: «я не верю в возможность осуществления панславизма в смысле московских славянофилов, но что панславизм в смысле сознательного морального единства и в смысле политического единства под условием предводительства России, в минуту опасности хотя [бы] малейшему славянскому народу – такой панславизм возможен и крайне нужен для всех славян одинаково, и не только славян, но и для человечества вообще».

Со своей стороны русские рассматривали Сербию как своего агента на Балканах в противовес устремлениям Австрии. Романтические мотивы помощи и покровительства родственному народу сплетались с четкими геополитическими интересами. Османская империя слабела, и раздел ее наследства по-прежнему был неизбежен.

Сила обновления

Для реализации своих амбиций Россия имела действенный инструмент – армию. С 1850-х годов Русская императорская армия проделала огромный путь, адаптируясь к реалиям времени. Дмитрий Милютин, возглавивший военное ведомство в 1861 году, приложил титанические усилия по реформированию всего армейского механизма.

Реформа оказалась в хороших руках. Милютин имел превосходную теоретическую подготовку, он блестяще окончил Императорскую военную академию и подвизался там же на кафедре военной географии и статистики, писал пользующиеся большим успехом труды по истории и тактике. Его исследование об Итальянской кампании Суворова немедленно стало классическим. Однако до того, как занять министерское кресло, Милютин успел понюхать пороха на Кавказской войне, получить ранение при Ахульго, а потом поучаствовать во взятии Гуниба и пленении Шамиля. Что важно, в последние годы Кавказской войны он возглавлял штаб армии. Так что в министерские коридоры этот человек пришёл из кавказских ущелий, с поля боя. Собственно, на министерскую работу его рекомендовал командир – фельдмаршал Барятинский. Товарищем министра Милютин прослужил чуть более года, по сути – только время, необходимое, чтобы втянуться в административную работу. Затем его предшественник, Николай Сухозанет, отправился в почетную отставку. Сухозанет, заслуженный и опытный военачальник, уже не мог отправлять свои обязанности по состоянию здоровья, и к тому же ему мешала склонность к половинчатым решениям – словом, на роль министра-реформатора, которому требовались ясный взгляд на вещи и море энергии, старый воин не подходил. Перед свежеиспеченным министром стояла тяжелейшая задача – превратить русское войско в современную армию промышленной эпохи.

Милютин в первую очередь хотел усовершенствовать слабые стороны николаевской армии – недостаток инициативы офицеров, малые способности к тактической импровизации. В этом смысле Дмитрий Алексеевич был истинный «кавказец»: в горах успех или неудача слишком часто зависели от решительности, быстроты и гибкости ума отдельных поручиков и капитанов. Однако одними тактическими преобразованиями дело не ограничивалось. Архаичная рекрутская система ограничивала возможности армии, и ее тоже предстояло реформировать.

Обширная программа реформ, которую Милютин представил императору в 1862 году, легла в основу нового облика русской армии. Он в общих чертах продержится более полувека, до самого конца Российской Империи. Перед Россией стояли вызовы не менее грозные, чем во времена Николая, и следовало быть к ним готовыми.

Милютин начал с организационных реформ. Появились военные округа, на которые возложили административную работу, логистику мирного времени, координацию работы с военным министерством, мобилизацию и тому подобные вопросы. Многоступенчатую сложную структуру Военного министерства Милютин тоже реорганизовал, урезал многочисленные управления, штабы и департаменты и создал более стройную, единообразную систему руководства вооруженными силами, причем снизилось одновременно и количество военных чиновников, и объем выполняемой ими работы.

Следующим шагом стало изменение принципов комплектования, мобилизации и развертывания. Русские войска в начале царствования Александра II были тяжеловесной силой и разворачивались для войны долго и трудно. Реформы и здесь дали результат, но затем военные уперлись в скудные возможности промышленности: для того, чтобы быстро перебросить нужное количество войск в нужный район, требовалась мощная сеть железных дорог, которой в России пока что не существовало. Зато удалось продавить важное нововведение: всеобщую воинскую повинность. Естественно, что этот пункт реформ вызвал ожесточённые дебаты в прессе и обществе. Император создал совещательные комиссии для наилучшей организации реформы, и в конце концов долгая борьба, работа с общественным мнением, подковерные интриги и споры принесли свои плоды: мужчины старше 21 года, кроме льготников, призывались на действительную службу, по истечении которой отправлялись в запас.

Константин Савицкий, «На войну»

Офицерский корпус тоже ожидали перемены. Военное образование ранее имели лишь немногие командиры, но современные войны требовали специалистов. Для подготовки офицеров создали систему новых военно-учебных заведений: военные гимназии, выпускники которых поступали в военные училища, и юнкерские училища, собиравшие самых разных людей и призванные охватить обучением широкую массу офицерства.

Вопрос о вооружении армии во время Крымской кампании стал настоящей притчей во языцех. Следующая новация Милютина состояла в перевооружении войск более современными образцами. Место гладкоствольных ружей окончательно заняли нарезные, и после нескольких попыток остановиться на других образцах, войска получили «берданки» – винтовки Бердана, производившиеся на собственных заводах. Правда, долгие метания привели к тому, что в большой конфликт русская армия вступила с несколькими видами винтовок. Одновременно в войска поступили револьверы Смит-Вессона. Артиллерия оставалась бронзовой, но приобрела нарезные казнозарядные образцы орудий и более современные боеприпасы – фугасные и шрапнельные снаряды.

Шли учения, и несмотря на некоторые трудности (в частности, нехватку полигонов) войска активно тренировались, причем маневры проходили систематически, к ним привлекались большие массы войск.

Огромный шаг вперед сделала военная медицина. Со времен Крымской войны русским врачам удалось примерно втрое сократить смертность от ранений. Создание дивизионных лазаретов с ротами носильщиков при них, возможность перевозить раненых по железным дорогам, медики в составе воюющих частей – все это заметно облегчило участь раненых.

Армия быстро менялась. Насыщение казнозарядным нарезным оружием, современная организация, тактические нововведения, новые принципы комплектования – все это постепенно делало императорскую армию эффективными вооруженными силами индустриального века. Предстоящая крупная война становилась не просто очередным конфликтом, но экзаменом на соответствие эпохе.

С Черноморским флотом, который мог бы стать серьезным подспорьем в будущей войне, дело обстояло хуже. Россия слишком робко освобождалась от пут Парижского соглашения, и на Черном море могла выставить только несколько броненосцев береговой обороны («поповки», названные по имени своего создателя, адмирала Попова). «Поповки» не могли заменить настоящих боевых кораблей и были не более чем плавучими батареями, ограниченно пригодными только для обороны собственного побережья. Примерно такими же возможностями обладали пароходы РОПиТ – Русского общества пароходства и торговли. Общество создали вскоре после Крымской войны, с двоякой целью: официально – чтобы развивать судоходство на юге, неофициально – чтобы сохранить базу (в частности, подготовленные экипажи) для будущего восстановления Черноморского флота. Гражданские суда с началом войны вооружили, и они смогли принять некоторое участие в войне. Однако вооруженные «купцы» ни в каком виде не могли быть заменой полноценному военному флоту. В итоге конфликт на Балканах оказался в первую очередь сухопутным, несмотря на то, что все события происходили вокруг Черного моря.

Больной человек Европы отказывается выздоравливать

Победа в Крымской войне не принесла османам счастья. Под давлением великих держав турки начали либерализацию законодательства, которая касалась и экономики, и положения христианских меньшинств. Для России 1860-е это в первую очередь годы реформ Александра II, однако и для Турции это время шло под знаком танзимата – программы модернизации, повышения уровня образования, экономических реформ, смягчения национальной политики. Беда в том, что реформы султана Абдул-Азиза оказались недостаточно решительными, а сам он – недостаточно хитрым и твердым для турецкой политики. Дряхлеющую Османскую империю терзали самые разнообразные проблемы. Финансовые, социальные, национальные, религиозные, политические неурядицы – требовалось величайшее искусство для того, чтобы управиться со всеми вызовами. К тому же не все зависело от самих османов. Европейский финансовый кризис 1870-х обрушил и турецкую экономику. В 1873 году рухнула Венская биржа, потащив за собой Германию, а в 1875 году на волне общего краха свои долги не смогла обслуживать уже Турция.

Недостающие средства пытались достать всеми правдами и неправдами. Однако на Балканах финансовый вопрос наложился на национально-религиозный. Балканские христиане, как и всюду, не избежали новых податей, но в отличие от жителей Анатолии они рассматривали происходящее как очередные притеснения со стороны завоевателей-иноверцев. Вдобавок Османская империя была государством чудовищно коррумпированным, и под прикрытием новых налогов чиновники на местах обдирали обывателей как липки. Отдельная проблема возникла в Болгарии. Именно туда переселяли кавказских горцев, бежавших в Турцию по итогам русской конкисты. Разгром имамата Шамиля и включение всего Кавказа в состав России спровоцировали очередную волну «мухаджирства». К 1864 году речь шла о сотнях тысяч людей. В общей сложности на территории Османской империи оказалось по разным данным от 400 тысяч до более чем миллиона беженцев. Мухаджиры быстро сделались проблемой уже для турок. Османы оказались не готовы к наплыву новых подданных, что привело к разочарованию новоприбывших, причем чтобы найти им какую-то работу, турки формировали отряды вспомогательной кавалерии, полиции, жандармов. А ведь речь шла не о мирных земледельцах. Горцы, любители набегов, вовсе не собирались изменять своим привычкам, тем более что теперь многие из них получили еще и какую-никакую, а власть. Мало того, что на болгар и сербов взвалили необходимость за свой счет строить дома для приезжих, мухаджиры начали потихоньку грабить население и захватывать землю.

«Я никогда ранее не имел представления о страданиях христиан под турецким игом, – писал преподаватель протестантского колледжа в Константинополе, – но то, что я увидел там и что наполнило меня ужасом, не было связано напрямую с общим направлением политики правительства – это была тирания вооруженного турецкого меньшинства над безоружным и беспомощным христианским большинством. В городах, где зажиточные болгары подкупали турецких чиновников, было еще неплохо, но крестьяне были фактически бесправными рабами».

Наконец, сербы и черногорцы, оставшиеся в Османской империи, видели рядом пусть маленькие, но свои национальные государства. Это был соблазн. Земли у сербов и черногорцев остро не хватало, и о миграции речи не шло, но болгары могли только завидовать даже таким клочкам. Словом, вопрос был не в том, произойдёт ли взрыв, вопрос был в том, когда.

Герцеговинцы в засаде. Иллюстрация из газеты «Српске зоре».

Грянуло в 1875 году. Попытка поднять налоги при и так скудном урожае спровоцировала стихийное, лишенное централизованного руководства восстание в Герцеговине. Многие крестьяне оказались на грани голодной смерти, и терять им было нечего. Мятеж со скоростью лесного пожара перекинулся на Боснию и Болгарию.

В Болгарии местных революционеров активно поддерживали извне. В Румынию, Сербию и Россию ранее бежали сотни тысяч людей, в Румынии у изгнанников имелась своя пресса. Характерно, что все они рассчитывали на решающую поддержку России. Приходится отметить, что иные революционные эмигранты заняли позицию этически, мягко говоря, неоднозначную:

«Необходимо оживить комитеты, но не для того, чтобы освободить народ от тяжкого ярма, но для того, чтобы подготовить его к революции, которая вызовет русское вмешательство. Представляешь, какой огонь разгорится в Европе, которая едва знает имя болгарина, когда она услышит, что в Турецкой империи на Балканском полуострове сожжены столько-то и столько-то сел и городков, убито столько-то тысяч человек. Если мы сможем вызвать с помощью комитетов где-нибудь в отечестве смуты, бунт и как результат – резню-заклание, это, несомненно, вызовет вмешательство России, я скажу: „Комитеты сыграли свою роль!“ и буду очень доволен», – писал один из этих деятелей.

Тут же оказалось, что, несмотря на все движение по пути модернизации, Османская империя остается мрачной деспотией. Очаги восстаний подавляли с предельной жестокостью. Переселенные горцы тут же приняли сторону Стамбула и начали массово резать славян. Еще хуже оказались башибузуки – иррегулярные части султанского войска. Войсковые и полицейские операции переходили в обычные погромы, процветали торговля людьми и просто разнузданный разбой. Ситуация стремительно выходила из-под контроля, кровь лилась как вода.

В Болгарии турецкие войска и вовсе сумели сделать то, что у местных революционеров не получалось. Когда из Румынии явился повстанческий отряд, его не поддержал практически никто, и несостоявшиеся борцы за свободу удалились обратно. Однако массовые аресты и репрессии по этому поводу сделали Болгарию настоящим очагом восстания. Впрочем, организованно выступали и могли внятно выразить свою позицию лишь очень немногие болгары, относящиеся в основном к среднему классу, учащейся молодежи и тому подобным слоям общества. Крестьяне если и поднимались, то не желали покидать родные края. Организованные походы, партизанская война – все это было им чуждо. Народ в Болгарии оказался для этого слишком забитым.

Однако Османская империя отреагировала в своем обычном стиле. Отряды башибузуков прошлись по Болгарии огнем и мечом, причем роль города или деревни в восстании и жестокость расправ почти никак не зависели друг от друга. Сидят в окрестных лесах повстанцы или нет, турок не волновало – они убивали и грабили всех подряд. Жертвами таких избиений пали, по разным данным, 15—30 тысяч болгар, и абсолютное большинство убитых не имело отношения ни к каким восстаниям. Погромы христиан происходили даже далеко за пределами охваченных мятежом районов, включая, например, Грецию. Более того, в Салониках толпа линчевала французского и немецкого дипломатов, которые пытались заступиться за христианку.

Константин Маковский, «Болгарские мученицы»

В независимой части Сербии и Черногории гибель соплеменников вызвала вполне понятную реакцию. Толпы беженцев несли с собой рассказы о пережитых ужасах. Власти маленьких балканских государств прекрасно понимали, что в случае войны их просто раздавят, но и спокойно смотреть на происходящее тоже не имели права. А потом в дело начали вмешиваться внешние силы.

В Европе на резню смотрели с ужасом, но дальше сбора пожертвований дело не пошло. В России реагировали куда более деятельно. Гекатомба на Балканах по тем или иным причинам взволновала буквально всех, кто вообще следил за новостями.

Панслависты переживали за братьев-славян, убежденных христиан возмущали притеснения православных, либералов и радикалов раздражала османская тирания, государственников привлекала возможность воплотить старые мечты о проливах в Средиземное море, и всех вместе поражала жестокость подавления мятежа. В каком-то смысле султанскому войску удалось сделать невозможное: поставить на одну сторону баррикады потомственных офицеров-дворян вроде Черняева и революционных демократов вроде Желябова.

Благие намерения чуть не обернулись серьезными проблемами. Русские, от добровольцев до дипломатов, то и дело принимались убеждать южных славян в поддержке – даже материальной – со стороны русского государства. Атмосфера накалялась, и быстро произошло то, что должно было произойти. Сербия и Черногория заключили союз и объявили войну Османской империи, исходя из того, что если дела пойдут плохо, Россия в любом случае вмешается. Это случилось в июне 1876 года.

Были ли балканские страны готовы к этой войне? Нет. Сербия и Черногория – страны маленькие, их армии недалеко ушли от обычных ополчений, недоставало кадров, экипировки, оружия, боеприпасов. Впрочем, проблемы с офицерским корпусом отчасти решили. Еще в мае 1876 года в Сербию прибыла группа офицеров русской армии. Возглавлял ее генерал Михаил Черняев.

Михаил Григорьевич Черняев находился в расцвете сил. Ему нет еще пятидесяти, за его спиной Венгерский поход, Малахов курган, Кавказ, взятие Ташкента. Чрезвычайно популярный в войсках, решительный, даже авантюрист, он имел серьезный конфликт с Милютиным из-за собственного своеволия. В 1870-е Черняев находился в отставке, но не желал оставаться в стороне от событий. Из России он выехал через маленькую таможенную станцию, опасаясь получить из Петербурга распоряжение о запрете покидать страну. В Сербии он тут же получил назначение на должность командующего армией.

Благодаря своей личной популярности, Черняев привлек на Балканы массу людей. В сербскую армию отправлялись сотни офицеров. Император позволял им временно выйти в отставку для войны в Сербии. Вскоре поток желающих вырос настолько, что пришлось отправить на Балканы генерала с задачей упорядочить движение добровольцев. В Сербии поток волонтеров распадался надвое. Кто-то получал под командование сербские роты или батальоны, кто-то отправлялся на комплектование добровольческих отрядов. Хотя Россия дала пример наиболее мощного добровольческого движения, кроме русских на стороне балканских славян воевали добровольцы со всей Европы. Например, на фронте действовал конный эскадрон, главным образом из австрийских сербов, включавший также русских, поляков, подданных Британской короны, немцев, причем сформировал этот отряд американец. Всего через бои на стороне сербов прошли 4—5 тысяч человек, из которых погибли около тысячи. Отдельную категорию волонтеров составляли медики. Сербы и черногорцы располагали очень слабой медицинской службой, повстанцы не имели её вообще, поэтому врачи оказались как нельзя кстати. Причем ехали не только обычные медики и сестры милосердия: на Балканах работал, к примеру, Николай Склифосовский, уже известный как исключительно опытный и квалифицированный врач. Наконец, свою лепту внес Тульский оружейный завод – в Сербию отправилась оружейная мастерская со всем оборудованием и персоналом. Русское общество делом подкрепляло призывы ввести войска.

Тем не менее, сербские и черногорские силы даже вместе с повстанческими частями имели слишком мало людей, оружия и боеприпасов, чтобы противостоять врагу. Сербское ополчение насчитывало не более ста тысяч человек при максимальном напряжении сил страны, и такая тотальная мобилизация сильно сказывалась на качестве войска. Черногорцы отчаянным усилием могли поставить под ружье лишь немногим более 25 тысяч бойцов. Против них действовало сорокамиллионное государство, способное при куда меньшем напряжении выставить 400 тысяч солдат. Черногорцы сумели удерживать фронт и даже перешли в контрнаступление, а вот Сербия быстро оказалась в критическом положении. Попытки наступления под командой Черняева ничего не дали. Вскоре османы нанесли контрудар, и сербы оказались в совсем уж отчаянной ситуации. Черняев телеграфировал сербскому князю Милану о невозможности продолжать войну. Войска потерпели поражение, и балканцы могли теперь рассчитывать только на помощь России.

Борьба лебедя, рака и щуки

Пока сербы, черногорцы и добровольцы вели свою войну, дипломаты пытались распутать клубок балканских противоречий мирным путем. Теоретически это было возможно. Однако попытки выработать приемлемое решение натолкнулись на нежелание Турции идти на уступки.

Османская империя переживала очередной период нестабильности. Султан Абдул-Азиз начал ярко, а закончил бесславно: весной 1876 года заговорщики, в частности, деятельный Мидхат-паша, вынудили правителя Турции отречься от престола и заключили его в тюрьму, где злополучный государь почти сразу «покончил с собой».

Преемник, Мурад V, не обладал самостоятельностью и правил всего несколько месяцев. Мидхат объявил его сумасшедшим и тоже сверг. «Трехмесячный» султан и действительно показывал признаки душевного нездоровья, слишком часто прикладывался к бутылке, так что инсинуации в его адрес могли быть и справедливы. Чехарда закончилась только с восшествием на престол нового султана, Абдул-Хамида II, который удержался на вершине и был низложен уже в ХХ веке. Понятно, что всё это не добавляло Порте договороспособности.

Султан Абдул-Хамид II

Вскоре русский посол в Стамбуле граф Игнатьев передал новому султану ультиматум, требуя заключить перемирие с Сербией под угрозой разрыва дипломатических отношений. Поскольку следующим шагом неизбежно становилась война, османы поддались. На границе с Черногорией продолжались вялые перестрелки, но и только. Александр II чувствовал себя превосходно, полагая, что дело практически сделано. Император вовсе не рвался в бой. Свои мотивы он изложил на встрече с московским дворянством:

«Я знаю, что вся Россия вместе со мною принимает живейшее участие в страданиях наших братий по вере и по происхождению; но для меня истинные интересы России дороже всего, и я желал бы до крайности щадить дорогую русскую кровь. Вот почему я старался и продолжаю стараться достигнуть мирным путем действительного улучшения быта христиан, населяющих Балканский полуостров».

Правда, далее Александр заметил, что если «…мы не добьемся таких гарантий, которые обеспечивали бы исполнение того, что мы вправе требовать от Порты, то Я имею твердое намерение действовать самостоятельно и уверен, что в таком случае вся Россия отзовется на Мой призыв, когда я сочту нужным и честь России того потребует».

Побуждения, как видим, вполне естественные, разумные и благородные. Однако от воли одного человека события зависеть не могут, и теперь предстояло преодолеть твердолобость Стамбула.

Весной 1876 года увидел свет совместный меморандум МИД России, Германии и Австро-Венгрии. От Турции требовали прекращения боевых действий, вывода из зоны конфликта основной массы войск, материальной компенсации пострадавшим и сохранения за повстанцами права на владение оружием. Вскоре к меморандуму присоединились Франция и Италия. Эти требования встретили противодействие только со стороны Великобритании, однако и там маневры правительства существенно сдерживались общественным мнением.

В попытках найти приемлемый для всех вариант урегулирования прошло несколько месяцев. В конце 1876 года в Константинополе состоялась конференция с участием великих держав, на которой Турцию поставили перед необходимостью создать автономные христианские районы. Турецкая сторона как могла оттягивала начало переговоров, а затем представители султана объявили, что требования держав посягают на независимость и неприкосновенность государства.

Всего несколько дней спустя Турция объявила об отказе выполнять решения конференции, и 20 января 1877 года встреча завершилась без всякого результата. Более того, турки отказались принять даже существенно более мягкие условия, предложенные Британией. Удивительная неуступчивость, особенно если учесть, что все туркофильские движения на западе оказались полностью дискредитированы. Даже в Британии, последовательно сопротивлявшейся усилению России на Балканах, общественное мнение оказалось слишком сильно шокировано рассказами об османских зверствах, а отказ Порты принять английские условия уничтожал пространство для маневра. Россия договорилась о нейтралитете с Австрией. Османская и Российская империи остались один на один.

Хотя финансовое ведомство не желало этой войны, считая – и справедливо – что она окажется для страны очень дорогим мероприятием, хотя сам Александр не хотел бросаться в омут, обрекая на гибель тысячи людей, царь не мог не прислушиваться к обществу, которое слишком однозначно требовало освобождения балканских славян. Наконец, после всех дипломатических усилий Россия не могла отступить и сохранить при этом лицо. Дело становилось решенным.

Началась мобилизация. Армию, которой предстояло действовать на Балканах, возглавил великий князь Николай Николаевич. Это кадровое решение выглядит не самым удачным. Конечно, нельзя сказать, что великий князь вовсе не имел отношения к военной службе. Напротив, к 1870-м годам он уже приобрел серьезный служебный опыт, и назначением обязан не только родственным связям, но и выдающимся военачальником его тоже не назовёшь.

12 апреля последовало официальное объявление войны. Начался самый, пожалуй, альтруистический вооруженный конфликт русской истории. По выражению историка Керсновского, Александру II предстояло теперь вторично стать Освободителем.

Наследники янычар

Турция встречала новую войну в скверном положении. Политически она оказалась одинока. Против Черногории боевые действия продолжались, против Сербии могли возобновиться, против Румынии – могли начаться. По отдельности эти страны не представляли угрозы, но в совокупности заметно осложняли Порте жизнь. Более того, султан не мог быть спокоен ни за Персию, ни за Австрию, ни за Грецию. Вступление в войну любой из этих сил делало и без того непростое положение османов очень тяжелым. Вдобавок турки должны были опасаться проблем на домашнем фронте: Босния и Болгария далеко не успокоились. Финансы, как мы видели выше, оказались расстроены еще до войны. Тем не менее, Оттоманская империя не собиралась сдаваться просто так.

Der kostenlose Auszug ist beendet.