Buch lesen: «Тени наших дней»

Schriftart:

* * *

Для Дольки Апельсина

И тебе всего хорошего

День 57-й

Кирилл никогда не любил родной город. Он мечтал сбежать в столицу лет с тринадцати и, когда развелись его родители, недолго думая, собрал вещи и последовал за мамой и ее новым мужем в Москву.

Оставить позади привычное оказалось достаточно просто. Наверное, так поступать и правда легко, когда тебе мало лет. Время течет иначе. О приоритетах еще не задумываешься. Намереваешься брать то, что хочешь, и не понимаешь, что иногда то, что хочешь, – самое страшное проклятие. Из-за проклятий в молодости тоже не паришься. Эта жизнь такая длинная, все успеется и разрешится.

Кир окончил школу, поступил в престижный вуз, научился сочетать обувь с рубашками и привил себе любовь к чистой одежде.

На втором курсе ему предложили пройти стажировку в издательстве отчима. На третьем он уже зарабатывал достаточно, чтобы не захаживать к мамочке с денежными вопросами. В нашей жизни мало кто может похвастаться самостоятельностью в двадцать три года, но он мог, что ему нехило льстило. Поэтому иногда он вел себя как высокомерный ублюдок. Почти всегда – как закостенелый эгоист.

Время в столице несется торопливо, так что Кир не понимал, когда прозябать в свое удовольствие, но спустя пару лет привык к сумасшедшему ритму, а точнее, научился притворяться, что бесконечный ряд проблем, девушек, усталости – норма. Баловень судьбы – люди любили так о нем говорить. Даже его мама, пропустив парочку глотков домашнего вина, такого же приторно-сладкого, как и любая материнская любовь, покачивала головой и признавала, что сынок у нее получился беспечный, но удачливый.

Видеть его на вокзале родного городка было крайне непривычно. Он не навещал отца, не любил ворошить бессмысленные обломки разрушенного и ныне неактуального прошлого. С папой они раз в месяц общались по телефону, и ему, по всей видимости, этого хватало с лихвой. Более того, чем старше он становился, тем короче становились разговоры. Отчим, конечно, не заменил ему родителя, но некоторую пустоту в сознании заполнил, так что однажды Кир забыл, что где-то в пятистах километрах от шумной столицы у него имелся родственник.

Парень зажал в зубах сигарету и закинул на плечо полупустой рюкзак. Он последовал за болтающей толпой к выходу, а затем вызвал такси и весь путь до дома смотрел в открытое окно, лениво выдыхая плотные шары дыма, которые подхватывал и уносил ветер. Пепел сыпался на джинсы и пластмассовый подлокотник. Кир не обращал внимания. Все его мысли занимала грядущая встреча с отцом. Еще он надеялся хорошенько отдохнуть. Отключить связь с внешним миром и на пару суток впасть в летаргический сон – умереть для всех. Даже для себя.

– Дом по правой стороне или по левой? – неожиданно спросил водитель, перебив свист ветра и гул проносящихся машин. Кир так глубоко затянулся, что горло засаднило, а затем небрежно выбросил окурок.

– По левой.

– Ближе к озеру?

– Я скажу, когда сворачивать.

– Отлично.

«Отлично», – подумал парень и смахнул со лба волосы. В салоне было так мало места, что колени едва ли не задевали грудь. Чехлы сиденья давно стерлись, выцвели, окно с его стороны не закрывалось, потому что ручка висела на каких-то нитках. Интересная у этого мужика жизнь, раз все его устраивает и язык не ломается при слове «отлично». Впрочем, без разницы. Кир расплатился, вышел из такси и закурил еще одну сигарету, уставившись на металлическую дверь, кирпичные стены, квадратные окна с коваными решетками и развесистый тополь. Отец жил в коттедже, который делили две семьи. Справа стоял шикарный внедорожник, слева – ржавый вишневый седан, и, несмотря на то что папа работал практикующим хирургом в областной поликлинике, ему принадлежала именно старая развалюха. Он разъезжал на ней уже почти восемь лет, и, видимо, его ничуть не смущала ободранная краска, изъеденная временем.

Парень посмотрел на часы. Около десяти вечера. Самое время свалиться в постель и как следует выспаться. Он затушил ногой окурок, прошел к входной двери и нажал на звонок. Невольно поглядел на детскую площадку, где до сих пор носились беспризорные дети, и вспомнил, как сам раскачивался на веревках и бегал за гаражи, пока мама выкрикивала его имя с балкона.

Дверь открылась с кряхтящим скрипом, и перед Кириллом появился Альберт Бродский.

Мужчина вцепился пальцами в позолоченную ручку, вскинул брови и уставился на сына таким изумленным взглядом, будто под конец весны все улицы замело грязным снегом. В его красивых глазах пронеслось что-то близкое, знакомое. У парня даже в горле запершило. Отец наверняка собирался что-то сказать, но рот у него то открывался, то закрывался, как поломанный механизм, и он продолжал молча пялиться на гостя, ничего не понимая.

– Я не вовремя?

– Ты? – Альберт надрывно усмехнулся. – Ерунду не говори!

– Я пройду?

Кир не дождался разрешения. Переступил порог и прошел в узкий коридор, такой же темный и длинный, каким он его запомнил. Папа тоже почти не изменился. Его белым футболкам, пожелтевшим от времени, и твидовым дешевым штанам, кажется, не было счету. Правда, темно-русые волосы покрылись седыми полосками. Да и морщин на круглом добром лице помножилось. На цепочке висели очки с узкими прямоугольными стеклышками. Он любил в них читать заумные книжки. По правде говоря, на отца Кирилл не был похож, пошел в маму с ее острым лицом, соколиным носом и широкими плечами, которые у девчонки смотрелись достаточно нелепо. Но стоило ему напялить очки, чем в школе он занимался ежедневно, и сходство поражало даже знакомых.

Альберт закрыл дверь и, стесняясь, спрятал в карманы гигантские ладони. В детстве Киру казалось, что этими ладонями можно раздавить человеческий череп, и он не сомневался, что именно этим его папа и занимался на работе, ведь на балконе, оборудованном под его личный кабинет, вечно валялись книги с жуткими картинками внутренних органов.

– Какими судьбами? – вдохновленно воскликнул мужчина и вытащил руки из карманов, но лишь затем, чтобы сложить их на груди. – С мамой все хорошо?

– Ага.

– А с этим… ну с ним.

– Они оба в порядке. – Кирилл стащил рюкзак и осмотрелся. На втором этаже находилась его спальня. Лет в одиннадцать Кир завесил ее постерами музыкальных групп. Почему-то он не сомневался, что постеры до сих пор висят на стенах. – Решил на время сбежать из Москвы. Не против?

– Спрашиваешь? Я сто лет тебя не видел, ты ведь… – мужчина запнулся. В тусклом свете нельзя было разглядеть всех эмоций, полыхнувших в его серых глазах, но пронеслось их много. Даже слишком. Он поджал губы и махнул рукой, словно этот разговор не заставлял его сердце барабанить по ребрам. – Неплохо выглядишь. Уставший, правда.

– На работе вымотался.

– Какие-то сложности?

– Да нет.

– Так да или нет?

– Нет.

– Уверен? Под глазами два фингала. Не дает столица продышаться, верно? Ловушка для наивных обывателей. Красивая картинка, а за ней бесконечные проблемы.

В ответ Кир лишь равнодушно хмыкнул.

– И как Оля допустила такие лохмы у тебя на макушке?

– А каким образом ее касаются мои лохмы?

– Повзрослел, значит.

– Вроде того, – холодно ухмыльнулся Кирилл. – Я поднимусь?

– Конечно!

– Хочу душ принять. Из еды что-нибудь найдется?

– Да-да, иди, я просто… ты врасплох меня застал, я даже не думал… – Альберт шагнул в сторону кухни, но остановился и досадливо растянул: – Я совсем тебя не ждал. Неделями торчу в приемной, взял себе несколько ночных смен на этих выходных. Знал бы, что ты ко мне нагрянешь, забил бы свободное воскресенье. Хотя, может, попробую и так забить.

– Пап…

– За свой счет возьму.

– Не парься, ладно? – Кирилл повесил рюкзак обратно на плечо. – Все путем.

– Ты точно в порядке? Глаза у тебя какие-то…

Парень замер. Отец так посмотрел на него, будто все увидел. Все понял.

– Какие? – как можно спокойнее поинтересовался он и сдавил в пальцах ремень. Узкий коридор вмиг показался нестерпимо крошечным, просто издевательски маленьким.

– Грустные они.

– Не выдумывай.

– Поднимайся, а я внизу подожду. Еще не поздно, так что…

Не поздно для чая или вернуть их былое общение? Отец так и не закончил мысль. Подошел к сыну и внезапно крепко обнял его.

Кирилл же, смутившись, похлопал его по лопатке.

– Рад, что ты приехал, – сказал Бродский-старший и направился на кухню, а парень кивнул и сдавил переносицу. Разумеется, отец рад ему. На что еще он рассчитывал?

Кирилл поднялся по широкой лестнице и остановился, услышав шорох. Клацанье чьих-то когтей о деревянный паркет. Он оглянулся и удивленно вскинул брови:

– Джамбо?

Огромный черный лабрадор с заплывшими глазами тяжелой, покачивающейся походкой направлялся к парню, грузно дыша. В его движениях уже не виднелось былой ловкости и энергии, он ступал медленно, точно породистый жеребец на показной ярмарке, но глаза смотрели радостно и преданно.

– Джамбо! – воскликнул Кирилл, сбросил с плеча рюкзак и упал на колени перед собакой. Вспышка, и ему снова восемь, а Джамбо снова два. Кир и сам удивился, что так громко выкрикнул имя старого друга, что рухнул на колени. Пес коснулся мокрым носом его ладони, и он усмехнулся. – Ну от тебя и несет.

Пахло от него и правда паршиво, но Кирилл не спешил подниматься. Лабрадор поставил гигантские лапы ему на колени и застучал хвостом по полу. Потянулся к хозяину, чтобы прокатиться шершавым языком по его щеке, но Кир пригрозил ему пальцем:

– Не вздумай.

Пес послушно отстранился. Он всегда слушал его команды. Парень выпрямился и почему-то замер, разглядывая блестящие глаза собаки и ее длинный язык, свисающий на левую сторону слюнявой пасти. Он уехал из родного городка, но никогда не задумывался о том, что оставил позади. Что существовало без него.

– Вышел он? – раздался голос отца, поднимающегося по лестнице. – Старый боец.

– Джамбо?

– Болел последние несколько месяцев. Из моей комнаты нос не высовывал.

– Серьезно?

Парень недоверчиво покосился на пса, а потом вновь поглядел на папу. Тот остановился в проходе и запустил большие пальцы в широкие карманы.

– Серьезнее некуда.

– Не выглядит он больным.

– Перед тобой красуется.

– Вот как.

– Может, прогуляешься с ним?

– С ног валюсь. Потом как-нибудь.

Папа коротко пожал плечами, пробормотал что-то еле слышно. Кир напрягся, но не стал переспрашивать и поплелся к себе в комнату. В глазах отчего-то рябило. Он надавил на них пальцами, потом вспомнил про линзы и резко опустил руку. В его спальне до сих пор стояли раскладной диван и компьютер столетней давности. На черной клавиатуре скопился слой пыли, а нетронутые детские энциклопедии притаились на деревянных полках книжного шкафа. Парень остановился на пороге, изучая забытые вещи, брошенные воспоминания, и почувствовал, как в глубине души образовалось нечто тяжелое и колючее. Он хотел было сделать шаг, распахнуть шторы, включить свет, но не мог шевельнуться. Перед ним проносились одна за другой вспышки из детства, старые, потертые выкройки из памяти, о существовании которых он даже не подозревал. Стало не по себе. Парень нахмурился, бросил рюкзак на диван и вернулся в коридор.

– Я передумал, – прикрикнул он, спускаясь быстрым шагом по скрипучей лестнице.

– Передумал? – донесся голос отца из кухни.

– Пройдусь с Джамбо. Его поводок…

– Там же, где и всегда.

«Разумеется», – подумал Кирилл и нашел ошейник в позолоченном комоде. Комод родителям на свадьбу подарили какие-то родственники. На нем скромно примостились несколько рамок с фотографиями. На одной из них Кир хмуро пялится в камеру на выпускном. Мама тогда порядком надоела, заставляя позировать на фоне школы и праздничных шаров. Кир шмыгнул носом, присвистнул и ничуть не удивился, когда Джамбо послушно, правда, до страшного медленно, подошел к нему, стуча толстыми лапами.

– Хороший пес, – отрезал он, фиксируя ошейник. Достал сигарету, устало зажал ее в зубах, а потом еще раз проверил, чтобы поводок хорошо держался за металлический крючок.

– Что говоришь? – вновь заголосил отец.

– Я пошел.

– Что?

– Пошел я. Не закрываю.

Удивительно, как несколько лет превращаются в несколько секунд. Кирилл захлопнул за собой дверь, остановился на крыльце и поглядел в аспидное небо, пребывая в полнейшем замешательстве. Широкое и бесконечное, оно тянулось над крышами домов и было точно таким же, как и десятки лет назад. Собака. Вечер. Запах никотина и тишина, о которой в большом городе только мечтают. Казалось, Кир совершил квантовый скачок и вынырнул в далеком прошлом. Он невольно усмехнулся и покачал головой. Не верилось, что он стал таким сентиментальным и рассуждал о вечном и незыблемом, подобно кисейной барышне из бульварного романа.

– Идиот, – смеясь, фыркнул он, зажал сигарету между пальцев и ленивой походкой побрел вдоль улицы.

В родном городке почти ничего не изменилось. Зелени стало меньше. Парень неторопливо рассматривал знакомые переулки, лавочки, балконы и наслаждался спокойствием, чем-то похожим на исцеление. Воздух был свежим, почти сладким, свет рассеянно кружил рядом с фонарными столбами и не лез за отведенные рамки, бесспорно уподобляясь людям. Пес кряхтел и поглядывал на хозяина, словно не верил, что тот бредет рядом, а Кир изо всех сил, точно одержимый, сумасшедший, старался быть здесь и сейчас. Здесь и сейчас.

«Отосплюсь, – думал он, – и отредактирую несколько текстов. Но сначала отосплюсь».

Не передаваемая словами усталость душила его, будто чьи-то пальцы. Мысли, старческие, нелепые, атаковали голову, вмешивались в душу. В свои двадцать три года он валился с ног, как избитый жизнью восьмидесятилетний старик. Что сломило его, что его так разочаровало? Он не болел, не умирал, но эмоционально выгорел, как кислород в космосе. Исчез, будучи здесь. Пропал, не уходя. Он ничем не отличался от прохожих. Его взгляд был направлен прямо, а ноги ступали твердо. Но глазами боли не увидишь. То, с чем Кир имел дело, сидело глубоко внутри и раздирало в клочья остатки мужества, и как бы много сигарет он ни выкурил, этого монстра не брал никотин.

– Кирилл? – внезапно раздался мужской голос, и парень в недоумении остановился. Даже в линзах он паршиво видел в темноте, так что ему пришлось прищуриться. – Ничего себе!

Из черного квадрата на свет выпрыгнула долговязая, жилистая фигура. Молодой человек с такой же широкой улыбкой, как у Чеширского кота.

– Поэт вернулся в город!

– Женя?

Кир вскинул брови, разглядев в незнакомце своего бывшего одноклассника – Ситкова.

Куртка нараспашку, светлые волосы все так же адски вьются. Девчонки ему завидовали, а парни его безбожно стыдили, но с хорошей компанией не страшны грубые шутки. Женек как раз имел такую, а Кирилл являлся ее неотъемлемой частью.

– Ты когда приехал? – воскликнул Женя и радостно обнял друга, будто они не молчали на протяжении пяти, а то и шести лет. От него пахло мятной жвачкой. – Чего не написал?

– Не успел.

– Черт меня подери.

– Не начинай. – Кир криво ухмыльнулся. – Мне и от отца хватает ностальгической чуши.

Ситков прихлопнул в ладони. Глаза у него были узковатые, но такие яркие, внимательные, что казалось, будто он смотрит сквозь человека, видит все его грешки и мысли. Видеть он, конечно, ничего не видел. Возможно, догадывался, но никогда серьезными вопросами не задавался. Не лез, так сказать, за ограничители и избегал липких чувств. Да, он именно так отзывался обо всем, что вызывало судороги сердечной мышцы: липкое дерьмо.

– Куда путь держишь? – выгнув брови, поинтересовался Женек и скрестил на груди руки.

– Прогуливаюсь.

– С этим чудищем?

– В яблочко, Шерлок.

– А завтра что планируешь?

Кирилл неопределенно пожал плечами. Сигарета жгла пальцы. Он в последний раз сделал затяжку и выкинул окурок, отчего по асфальту поскакали миниатюрные рыжие искры.

– Поработать хотел.

– С работы приехал работать?

– Вроде того.

Давний друг улыбнулся:

– Понятно.

– А ты как поживаешь? – с неясно откуда взявшимся энтузиазмом спросил Кирилл. Ему не хотелось болтать попусту и притворяться, что данная встреча ничуть его не напрягает, но уважение к прошлому, пусть и погасшему в омуте новых, более значимых эмоций, не позволило ему уйти. – Не надумал уехать?

– Мне и здесь хорошо.

– Вот как.

– Кручусь понемногу. Не жалуюсь, если ты об этом.

– Выглядишь бодро.

– Впереди еще целая ночь, – игриво подметил тот и запустил пальцы в кудрявые волосы. Удивительно: прошло столько лет, но его манера вечно поправлять свои лохмы никуда не делась. – Приходи завтра в нашу забегаловку. Мы с ребятами собираемся.

Кир почувствовал, как Джамбо потянул его за собой, и еле сдержался от порыва сорваться с места, лишь бы не тратить время на происходящий сумбур. На эту игру в старых добрых приятелей, знающих друг о друге всю подноготную.

– Посмотрим.

– Проспись, поэт. Видок у тебя уставший. Причешись, отпросись у папочки и причаливай. Нормально пообщаемся. А то секретничаем посреди переулка, как две мелкие девицы.

– Язык у тебя – все то же помело.

– Зато ты его как будто проглотил.

– Если бы… – попытался пошутить Кирилл, но вышло паршиво. В последнее время все его фразы звучали беспристрастно и холодно, словно рубильник, отвечающий за его эмоции, раздолбали к чертовой матери. – Я постараюсь.

– Постарайся уж.

Он пожал Женьку руку и уверенно потянулся за сигаретами. Четвертая за несколько часов или за час? Нужно завязывать. Парень вынул зажигалку и щелкнул ею, да так, что щелчок эхом прокатился по всей улице. Женя махнул ему рукой на прощание и вновь широко улыбнулся. Как у него лицо не трескалось?

– Встретимся завтра, уяснил?

– Ага, – затянувшись, кивнул Кирилл, – обязательно.

Джамбо проскулил нечто невразумительное и посмотрел на своего хозяина. Кажется, даже пес почувствовал, что в ближайшее время Кир не намеревался с кем-либо разговаривать.

День 58-й

Утро выдалось туманным. Кир приподнялся на локтях, поглядел на часы, поглядел вокруг и, сообразив, что находится не у себя дома, рухнул обратно на подушки. Сквозь плотные шторы прорывалось солнце. Его лучи засвечивали глянцевые постеры рок-групп, которые скрывали старые стены. «Kiss», «Ramones», «Linkin Park». Внезапно Кирилл вспомнил, как крепил плакаты на скотч и как его мама ругалась, что он портит обои. Нелепость, если подумать. Он все равно развесил постеры, но прилепил их на клей.

Парень неохотно поплелся в ванную, принял душ. Он долго стоял под струями воды, тихо дыша, всматриваясь в тени, которые отбрасывали его голова и плечи. Волосы уже прикрывали уши. Может, отец был прав и стоило подстричься? Может, это не его дело и пусть не лезет со своими советами? Кир плеснул воды в лицо и зажмурился.

Здесь и сейчас. Здесь и сейчас.

– Дерьмо, – прохрипел он и выключил душ.

Чуть позже Кирилл не нашел упаковку с линзами в рюкзаке: собирался впопыхах. Тратить деньги на новый комплект не хотелось, да и сомневался он, что найдет подходящий в этом провинциальном городке. Выругавшись, он достал футляр с очками из верхнего шкафчика и нацепил на переносицу свои старые очки с круглыми стеклами, как у заядлого ботаника. Удивительно, но в школе его не дразнили. Наоборот, называли поэтом. В основном из-за фамилии, конечно. И все же очки вполне хорошо вписывались в его романтический образ.

– Жесть, – пробормотал он, рассматривая себя в зеркале. Прилизанные после душа волосы. Тонкая оправа стекол. Белая майка, которую он успел прихватить с собой. Кажется, Кир не только очутился в прошлом, но и стал прошлым. Не хватало еще идиотского пушка над верхней губой и синяка под глазом. Кажется, начиная класса с шестого он не возвращался домой без ядреного фингала или разбитых костяшек пальцев.

Кирилл спустился на кухню и нашел на столе записку от отца: «Сегодня в ночную, оставил деньги на холодильнике». Парень покосился на холодильник и действительно увидел две сложенные бумажки, прикрепленные магнитом. Интересно, папа и вправду забыл, что Киру уже далеко за двенадцать, или просто решил окунуться в ностальгию?

– Спасибо, но… – Кирилл поджал губы, – я как-нибудь справлюсь.

Заварив крепкого чая, он вновь поднялся к себе в спальню и достал из рюкзака ноутбук. Уж что он не забыл бы ни при каких обстоятельствах, так это свой компьютер. Вся жизнь парня давно перекочевала в ярлыки и папки на рабочем столе. Как выяснилось, его жизнь весила двести пятьдесят шесть гигабайт.

Не считая двух терабайт на переносном жестком диске.

Отхлебнув горячего напитка и поправив на переносице очки, Кир принялся читать почту и составлять план работы. Учеба на последнем курсе института ничуть его не волновала. Он уже давно договорился со всеми преподавателями и появлялся на парах заочно, лишь бы не нарваться на неприятности в деканате. Основная же часть его существования протекала в издательстве, где он устроился на должность выпускающего редактора художественной литературы, и если сначала рабочий процесс вызывал у парня головную боль, сейчас он смиренно выполнял миллион задач одновременно и уже не находил времени на сетования. Единственный минус, гигантский и досадный минус, заключался в том, что у него не хватало времени на собственное творчество. Печатать Кирилл начал в шестнадцать, в тот же год, как переехал в Москву. Он всего-то хотел высказаться, а высказаться было некому, так что пришлось вываливать тонны линчевания на белые страницы. Этот необычный способ рефлексии в какой-то момент перерос в нечто большее, личное. Теперь Кир не разделял себя и свою фантазию, они сосуществовали, подпитывая друг друга. Еще бы вернулось вдохновение.

Парень обернулся, услышав, как в комнату ввалился Джамбо. Пес причалил к хозяину и невозмутимо облокотился мордой о его колено. Он вечно делал нечто подобное, когда ему было скучно. Хитрая псина. Не растеряла навыков даже спустя столько лет.

– Не начинай, – проворчал Кирилл, на что Джамбо жалобно поскулил. – Я занят. – «И я разговариваю с собакой». – Позже прогуляемся.

Джамбо нехотя отстранился, но потом устроился у него в ногах и мирно засопел. Почему-то этот звук подействовал на Кира успокаивающе, и он впервые за долгие годы взялся за работу без удручающей мигрени и желания разломать ноутбук на две части. Стянув очки, парень надавил на глаза и глубоко втянул воздух. Иногда ему казалось, что физический труд куда проще умственного. Он бы согласился разгружать машины, лишь бы не разгружать свалку несвязанных, глупых, а порой откровенно идиотических мыслей творческих гениев. Но кого волнует внутренняя тягомотина? Оценивают и любят внешние успехи. В том и заключается работа любого издателя – создать тренд, а не рассказать о сопутствующих трудностях, с которыми он сталкивался.

Стрелка часов торопливо нагоняла круги на циферблате. Кирилл прошелся по комнате, поредактировал, покурил и поредактировал еще раз. К вечеру его глаза горели, как будто их жарили на солнце, а голова гудела громче прибывающего поезда. Парень свалился на диван, закинул за голову руки и прикрыл глаза. Ему нужно было отдохнуть, отвлечься, но мысли все равно сводились к одному и тому же.

Кирилл выпрямился. Осмотрел тонущую в сумерках крошечную спальню, белые лучи света, отскакивающие от экрана ноутбука, и разозлился. Ему постоянно хотелось придавить глаза руками, словно, отгородившись от суетного мира, он сойдет с жизненных рельсов или же выпрыгнет за пределы повторяющегося круга. Но в темноте факты оставались фактами, и пусть на время краски гасли, реальность оставалась реальностью.

Выругавшись, Кир подскочил с дивана и ринулся к рюкзаку. Достал рубашку, накинул ее поверх майки и растормошил ладонью волосы. Неуклюже подпрыгивая, нацепил один ботинок, потом второй. Джамбо следил за ним пристальным взглядом и не понимал, отчего хозяин замельтешил по спальне, точно ужаленный.

– Хочу продышаться, – объяснил хозяин собаке, – на воздух нужно, иначе свихнусь.

Пес наклонил голову.

– Встречусь с ребятами. Займу чем-то мысли.

Спрятав в карман сотовый, Кирилл спустился по лестнице и остановился перед зеркалом в коридоре. Глаза и правда казались жуткими. Сосуды полопались. Всегда светло-зеленая радужка потемнела, покрылась желтоватым болезненным отблеском. Парень прошелся по щекам пальцами, растянул кожу с каким-то пугающим безразличием и перевел дух.

Забегаловка, о которой говорил Женек, находилась в пятнадцати минутах от дома. Вся их компания варилась в одном районе, так что местом встречи выбрали небольшой бар «для своих», что-то наподобие кафе с дешевым алкоголем и громкой музыкой. В детстве это место казалось святым, особенным. Ни у кого не было такой крепкой мужской тусовки, и они отменно проводили время, напиваясь и приставая к девчонкам. В тринадцать лет еще рано пить, целоваться по углам с незнакомками и сходить с ума, но кто из нас задумывался о последствиях?

Так как на дворе стояла поздняя весна, толпа тусовалась не только в баре, но и снаружи. На потертых диванах умещались по пять человек, на деревянных столах бурлили кальяны и блестели мокрые круги от стаканов с выпивкой. Блеклый дым плавал по воздуху, словно защитное поле, а ветер разносил по округе фруктовые ноты вместе с невнятным шумом.

Кир осмотрелся, не нашел знакомых лиц и лениво потянул на себя входную дверь: тут же спертый, кисловатый запах врезался в него, точно кувалда, и стеклышки очков покрылись мутной пленкой. Он протер их об уголки рубашки и прошел в глубину зала.

Галдящая толпа раздражала. Чьи-то улыбки, шепотки, руки и волосы. Он неспешно брел к барной стойке, намереваясь скорее смочить горло чем-то действенным, но люди путались у него под ногами, сновали перед носом, перехватывали взгляд. Пытались понять, кого он напоминает, ведь в маленьких городках каждый под наблюдением.

– Эй, Поэт! – внезапно послышался мужской голос, и Кирилл обернулся. Женя размахивал руками, сидя с компанией на диванчике около окна. – Сюда!

В тот же миг Кир пожалел, что все-таки вышел из дома.

– Сейчас, – пробормотал он, кивнув однокласснику, а потом подошел к бармену и хрипло отрезал: – мне «Лоусонса», двойную.

Перепуганный сопляк, который наверняка подрабатывал в этой убогой забегаловке, чтобы покрыть счета за учебу, собирался спросить у него паспорт, но передумал. Возможно, его насторожила колючая ухмылка Кира. Бродский не сомневался, что если прямо сейчас ему не нальют выпить, он перегнется через стойку и сметет мордой этого петуха все бутылки.

– Ваш двойной «Лоусонс».

Кирилл осушил рюмку. Горячая жидкость прожгла горло, пищевод, выстрелила в голову, и на мгновение дышать стало проще. Он с неохотой поглядел на улыбающегося Женька и вновь повернулся к бармену:

– Повтори.

Со второй рюмкой Кир не торопился. Протянул пацану деньги, оттолкнулся от стойки и направился к компании ребят, с которой когда-то проводил свободное время. В те дни все время было свободным, так что зависали они вместе круглосуточно.

Женек, Егор, Андрей и Саша. Андрея среди них не было. Наверняка смылся куда-то. Родители у него прилично зарабатывали, так что билетом в высшее общество его обеспечили уже в средней школе. Егор выглядел иначе. Никаких прыщей, короткого чуба и скоб на кривых зубах. Кир даже усмехнулся. Если бы не рыжие волосы, он бы его не узнал. А вот Саша – или Педант, как гласила его кликуха, – ничуть не изменился. Сидел все так же прямо, точно ему в задницу кол всадили. Аккуратно уложенные волосы, идеально выглаженная рубашка…

– Бродский! – взвыли парни почти одновременно и подорвались с мест.

С ними зависали еще две девчонки, но про них временно забыли.

– Какими судьбами?

– Что за артефакт на носу?

– Чего не написал?

– Это что – щетина?

Его обступили со всех сторон. Столько вопросов… Кирилл решил не отвечать. Он обнялся с призраками, пожал их руки, ответил на их улыбки, а потом они расселись по местам, но на лицах у каждого застыло задумчивое выражение.

– И вот ты здесь! – торжественно объявил Педант, сверкая голубыми глазами. Его мамаша изрядно издевалась над ним в детстве: начищала его вещи, пичкала таблетками и звонила по пять раз на день. Так странно было видеть, что он оставался прежним Сашей с ровным пробором и рубашками из хлопка, от которых разило порошком за пару метров.

– Ага, здесь, – криво улыбнулся Кир.

– И это я его нашел, – напомнил Женя.

– Еще бы.

– Увидел знакомую физиономию и сначала решил, что показалось, но нет, вот же он, Поэт собственной персоной, все тот же смазливый писака в очках. У отца стащил?

– Свои раскопал.

– Ты похож на археолога, – промурчала симпатичная светловолосая девушка с розовыми кончиками и села к Жене на колени. В носу у нее торчал пирсинг. Рваная юбка задралась, открывая вид на крупные ноги, обтянутые ядрено-красными колготами.

– На археолога?

– Угу.

– А ты похожа на девушку моего друга, – очаровательно улыбнулся Кирилл.

– Надо же, какой догадливый, – вмешалась вторая незнакомка и скучающе подперла рукой подбородок. У нее были непослушные каштановые волосы, которые торчали во все стороны, карие глаза и молочная кожа. Между бровей залегла тонкая складка. Киру почудилось, что это морщинка, но, присмотревшись, он понял, что это шрам.

– Соня сегодня не в настроении, – присвистнул Егор, облокотившись о спинку дивана.

– Я прекрасно себя чувствую.

– И поэтому злишься целый вечер.

– Я не злюсь.

– Злишься, – кивнул Женек.

– Да нет же.

– Ага, – согласилась его подружка и протянула Киру руку: – Маринка. А эта дикарка – моя лучшая подруга. Она повздорила с преподом, вот и испепеляет всех взглядом. Сам знаешь, в универе проблем не оберешься, если язык за зубами держать не умеешь.

Кирилл притворился, что ему интересно, повернулся к Соне и попытался улыбнуться, но вышло довольно убого.

– И с каких это пор ты вискарь пьешь? – вдруг спросил Педант и приобнял Соню за плечи.

Кир не сомневался, что через какое-то время начнется викторина: «И с каких это пор». А еще он не сомневался, что в какой-то момент ему дико захочется свалить на Северный полюс. Друзья из прошлого – это как дешевая выпивка. Весело только в самом начале.

– В Москве вариантов не так уж и много, – наконец ответил он.

– Да неужели.

– Всего один.

– И какой?

– В дрова, не важно, каким способом, лишь бы отключиться после рабочей недели. Виски – надежное средство.

Кир разом осушил рюмку и со стуком поставил ее обратно. Маринка отчего-то загадочно заулыбалась, прокатившись острыми ноготками по губам.

– В любом случае пить ты научился именно здесь, – гордо провозгласил Женя.

– И похмеляться.

– Где сейчас работаешь? – подавшись вперед, спросил Егор и смахнул тыльной стороной ладони испарину со лба, на котором проглядывались грозди веснушек. – И как с учебой? Экзамены на носу, а ты причалил к родному берегу.