Buch lesen: «Как взрыв сверхновой»

Эмиль Вейцман

Schriftart:

Художник, дизайн обложки Александр Землеруб

ISBN 978-5-0055-9230-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Фантастические рассказы

Как взрыв сверхновой

– Звездолетчик Горинг! – раздалось в комнате. – С вами хочет говорить комиссар Вишневский.

– Какой еще комиссар? – удивился астронавт.

– Комиссар по охране общественного порядка 19-го участка. Он уверяет, что по очень важному делу.

– Ладно, соедините, – разрешил звездолетчик, и тут на квадратном экране видеотелефона появилось лицо Вишневского.

– Звездолетчик Горинг? – осведомился комиссар.

– Собственной персоной.

– Я беспокою вас по очень важному вопросу, – медленно произнес Вишневский.

– Это я уже слышал от робота, – колко ответил Горинг и по старой привычке, приобретенной им за долгие годы пребывания в космосе, выпалил в лицо изумленному комиссару. – У вас тридцать секунд на весь локлад!

Вишневский укоризненно пожал плечами:

– Сэр, мы же с вами на Земле, а не там…

Тут комиссар выразительно посмотрел вверх.

– Извините, – смутился Горинг. – Знаете, по старой привычке… Так в чем дело?..

– Должен вам сказать, – комиссар ухмыльнулся, – что писатели нисколько не преувеличивают, изображая вас звездолетчиков, этакими нелюдимами и бирюками.

Горинг моментально парировал:

– Ну, мы, астронавты, не имеем возможности вращаться в космосе в столь пестром обществе, как полицейские комиссары на Земле.

– Это вы абсолютно верно заметили, – Вишневский хмыкнул, – верно. Так я насчет вашего сына.

– Артура?

– Его самого…

Комиссар выжидательно посмотрел на собеседника. Тот, однако, прекрасно умел владеть собою и не подал вида, что последние слова полицейского произвели на него известное впечатление. Следующие слова звездолетчика должны были это впечатление еще более замаскировать:

– Ну чего вы хотите от Артура, комиссар? Парень родился в космосе и вырос в космосе. А известно ли вам по-настоящему, как там – в звездолете сверхдальнего радиуса действия? Да в нем повернуться негде! Одни приборы и ЭВМ. А на Земле? Солнце. Небо, море! Большие красивые города, рестораны, женщины, черт возьми! Ну, набезобразничал…

– Если б, – вздохнул Вишневский.

– Так что же, комиссар, приключилось экстраординарного? Почему вы беспокоите человека в одиннадцать?

– Послушайте, – мгко сказал полицейский, – я дам указание патрульному вертолету подлететь к вашему коттеджу и доставить вас ко мне.

– Это еще зачем? – удивился Горинг. – Разве видеотелефона, изобретенного черт знает когда, недостаточно, чтобы нам договориться?

– Недостаточно, – ответил Вишневский. – Я обязан составить протокол непосредственно при вашем участии.

– Насколько я знаю, комиссар, составление протокола при участии родителей… – голос Горинга дрогнул.

– О, я не хочу сказать, звездолетчик, что ваш сын погиб. Отнюдь нет… Весьма вероятно, что он невредим… Короче, я дам распоряжение пилоту. До скорой встречи, сэр!

Экран видеотелефона погас, и почти в тот же момент в комнату быстро вошла жена Горинга.

– Гревилл, – спросила она, – с кем ты разговаривал об Артуре?

– Почему ты не спишь, Эллис? – ответил Горинг вопросом на вопрос.

– Как я могу спать, если Артура уже три дня нет дома. Он лаже не дает о себе знать! Гревилл, с кем ты разговаривал?!

– Звонил Бернардский, – спокойно ответил звездолетчик, – интересовался нашей жизнью и, в частности, Артуром.

– Бернардский? Нам? В одиннадцать вечера? Он же знает, как ты не любишь поздних звонков.

– Он звонил по просьбе «Центра».

Но Эллис Горинг уже не слушала мужа. Она подошла к нему и, сев на ручку кресла, обняла супруга за шею.

– Гревилл! Я уже сутки не нахожу себе места… С Артуром что-то случилось… Сегодня днем мне удалось заснуть на полчаса. Мне приснился сон. Очень странный.

– Проснувшись, ты, конечно, тотчас бросилась к пятому тому парапсихологического справочника? – улыбаясь, спросил Горинг.

– Не смейся, дорогой, бросилась.

– Ну и что?

– Как бы тебе это понятней объяснить… Сны подобного рода, как правило, не поддаются расшифровке, поскольку при минус «К» тенденция система матричных уравнений Гольштейна-Черногорова не имеет решений. Но такие сны могут сниться, если кто-нибудь из близких совершает путешествие по времени на очень большие его отрезки и против темпотока.

Горинг рассмеялся.

– И ты еще можешь смеяться?! – вспыхнула Эллис, отстраняясь от мужа.

– Эллис, дорогая, – мягко сказал звездолетчик, вставая с кресла, – сейчас во всем мире всего три машины времени, и охраняются они куда тщательней, чем в свое время ценности английской короны. А этот сорви голова Кларк рискует «прокатиться» на любой из них туда или сюда только лет на сорок-пятьдесят… Или ты полагаешь, что наш Артур, переодевшись хорошенькой девочкой, сумел добраться до Кларка, вечно окруженного женским полом, и уговорить душку-хронолетчика прокатиться вместе лет на тысячу в прошлое?.. Ну, ну… ладно… Не плачь… Завтра я запрошу комиссариат, и они отыщут нашего разбойника. Иди-ка спать.

Внезапно где-то совсем рядом застрекотал мотор геликоптера, а еще через несколько секунд бесстрастный голос робота громко отчеканил:

– Звездолетчик Горинг! Звездолетчик Горинг! Пилот Армгейм просит Вас занять место в кабине.

– Это от Бернардского, – сказал жене Горинг. – Звездолет Кука попал в переплет где-то в поясе астероидов. Меня срочно вызывает «Центр». До утра, дорогая!

Горинг обнял жену, старающуюся прочесть правду на лице мужа, и затем неторопливо пошел к выходу.

– Ну, звездолетчик Горинг, – торжественно сказал Вишневский, после того как астронавт уселся напротив него в кресло, – коньяка или же виски с содовой?

– Не пью, – последовал лаконичный ответ.

– Значит, писатели и в этом не соврали, – удовлетворенно пробурчал комиссар. – Звездолетчики действительно никогда не пьют.

– Почти никогда, – сказал Горинг и добавил немного спустя. – Приступим к делу?

– А мы уже приступили, – дружелюбно ответил Вишневский. – Каждое Ваше слово фиксируется, а электрон-секретарь по записям составит протокол по раз и навсегда заданной ему программе.

– Пока что фиксировать нечего.

– Может быть, – согласился Вишневский, наливая себе виски и разбавив его содовой.

– Так что же случилось, комиссар?

– Хотя Вы и знаменитый звездолетчик Горинг, но вопросы буду задавать я!

– Сколько вам угодно…

– Отлично, если согласны.

Вишневский отхлебнул из стакана и попросил Горинга рассказать что-нибудь о сыне.

– Что именно вас интересует, комиссар?

– Все, – ответил Вишневский.

– Должен признаться, я не хотел его рождения, – начал Горинг.

– Не рекомендовано космическим уложением?

– Да, не рекомендовано. Но только в космосе можно понять целесообразность подобных рекомендаций. Короче, я не хотел его появления на свет. Однако он все-таки родился… Надеюсь, комиссар, Вас не интересует, как случилось, что моя жена забеременела на расстоянии нескольких десятков световых лет от Земли?

– Абсолютно не интересует, – заверил звездолетчика Вишневский.

– Тем лучше… Я пытался уговорить Элис не рожать. Какое! Что ж, ее можно было понять. При возвращении на Землю ей было бы относительно много лет, чтобы иметь детей. И пускай власть командира звездолета в космосе подобна власти древнего диктатора, он, однако, не может приказать женщине не рожать. Артур появился на свет… Спустя четыре месяца после своего зачатия…

– То есть как это? – на лице у Вишневского было написано неподдельное изумление.

– А вот так, комиссар… Разумеется, я не имею права рассказывать все. Как вы, конечно, догадываетесь, немалая часть информации, касающейся нашей экспедиции, засекречена и еще долго будет оставаться совершенно закрытой для подавляющего большинства землян. Но неделю назад правительство сняло гриф секретности с некоторых сведений… Так вот. Артур был зачат во время взрыва сверхновой, оказавшейся относительно недалеко от нашего звездолета.

– Как понимать «относительно недалеко»?

Горинг ответил не сразу. Похоже, он решал, что имеет право рассказать, принимая во внимание конфиденциальность информации. Наконец последовал ответ:

– Понимать надо так. С одной стороны, расстояние, на котором от сверхновой находился наш звездолет, было вполне достаточным, чтобы он не был сожжен или даже безнадежно поврежден при взрыве. Но, с другой стороны, расстояние это оказалось явно недостаточным, чтобы гарантировать нас от негативных последствий информационно-релятивистских эффектов. Комиссар, вам понятно, о чем я говорю?

– Не очень, – честно признался Вишневский.

– Попробую объяснить подоходчивей. При взрыве сверхновой в ее окрестности, как оказалось, происходят не только искажения пространства-времени, но, что значительно важнее, их трансляция. Короче, имеет место некий синхронный сдвиг вдоль пространственно-временной и информационной осей. Словом, на шесть месяцев мы оказались сдвинутыми в пространство и время, адекватные информационному пространству и времени шестнадцатого столетия христианского летоисчисления. Мы вдруг очутились в информационно-вселенском поле эпохи Высокого Возрождения, в поле времен Рафаэля и Леонардо, Шекспира и Коперника, Генриха VIII и Филиппа II. Вы и представить не можете, что творилось в звездолете в эти шесть с лишним месяцев. Не стану вдаваться в подробности, скажу лишь следующее. Физические и биологические процессы начали протекать с совершенно иными скоростями в этом сдвинутом и искривленном пространстве. Например, нормальный период внутриутробного развития человеческого плода сократился с девяти месяцев до четырех… Артур родился вполне здоровым во всех отношениях человеком. Вот только родился-то он фактически в шестнадцатом веке.

– Когда?!

– В шестнадцатом! Вы, комиссар, должно быть, знаете, как влияет мировое информационное поле на психику индивидуума, начиная с момента его зачатия.

Полицейский в ответ кивнул головой.

– Ну так вот. Артур был зачат в информационном поле шестнадцатого столетия, и этим все сказано. Мы же – и космонавты, и роботы, и компьютеры – в период нахождения в информационном поле далекого прошлого оказались не от мира того. В прямом и переносном смысле. Чужой мир начал нас усиленно отторгать. У людей начались острые психические расстройства, компьютеры и роботы стали ломаться или дьявольски чудить. Один мой сын чувствовал себя, похоже, превосходно. И не удивительно, он-то был фактически дома… Ценой неимоверных усилий нам удалось вырваться из этой временной ловушки. Но многих членов экипажа мы не досчитались; кроме того была безвозвратно утрачена часть ценной информации, находящейся как в памяти бортовой ЭВМ, так и в памяти персональных компьютеров… Нам удалось справиться с трудностями, и мы наконец легли на обратный курс – к родной Земле. И вот тут-то начались сложности с Артуром. Теперь он-то оказался не от мира сего; во всех смыслах. В мальчике царила частичка иного бытия, и она изо всех сил пыталась слиться с целым… Впрочем, если б даже Артур и не родился в шестнадцатом веке, то все равно проблем, связанных с его существованием на звездолете, было бы хоть отбавляй.

Судите сами. Когда мы прилетим на Землю, парню будет что-то около двадцати лет. К этому возрасту каждый нормальный человек обязан приобрести профессию и, помимо специальных знаний, кое о чем иметь представление. Словом, сыну следовало дать образование – специальное и общее. Попробуйте, дайте! Ну математика, физика, химия, астрономия, кибернетика – это еще куда ни шло. Но мировая литература, языки, география, элементарная физическая география!.. Мы, конечно, делали, все, что могли. Но так ли много мы могли?!.. Когда Артуру было восемь, он пристрастился к чтению. К чтению литературы сугубо для взрослых, ведь никому из членов экипажа не могло перед отлетом прийти в голову снабдить свои электронные библиотеки детскими произведениями… Господи! У пилота Барроу были сплошь порнографические романы и комиксы, у штурмана Хавкина – одни поэты 43-го века. Астроном Эмми Хьюз предпочитала любовные романы, а второй астроном Мак Каски – фантастику. На борту было что угодно, только не сказки про звездного мальчика. Однако Артур увлекся произведениями из личной библиотеки погибшего физика Фролова. Библиотека эта сильно пострадала при аварии, и добрую половину закодированного в ней нельзя было воспроизвести. Фролов страстно увлекался древнеанглийскими авторами второго тысячелетия христианской эры и, как следствие этого, древнеанглийским и древнейшей историей Британии. И вот мой Артур начинает бредить какой-то там «Войной Алой и Белой розы», каким-то там Нарло или Марло (не помню, как правильно) и, наконец, древнеанглийским. А в один прекрасный момент он заявил, что хочет быть поэтом и драматургом. Он, видите ли, собирается писать трагедии по-древнеанглийски в духе этого Карло, да еще на сюжеты из древней истории! И попробуйте доказать шестнадцатилетнему сопляку (да еще на расстоянии многих световых лет от Солнца и в суперпространстве!), что на Земле уже никому не нужны трагедии в духе этого самого Карло, да еще на древнеанглийском. Какое! Он не верит нам. Он просто убежден: его обманывают, потому что хотят сделать физиком, астрономом, математиком, – словом, кем угодно, только не создателем драм в духе Нарло. Как-то случайно я застал его за следующим занятием: Артур переводил на древнеанглийский стихи из трагедии, которую он недавно начал писать. Я их и сейчас помню:

«Я герцогство против гроша поставлю,
Что до сих пор в себе я ошибался.
Клянусь, хоть это мне и не понятно,
Я для нее мужчина хоть куда».

Увидев меня, Артур поспешно спрятал написанное и смутился. Тогда я решил раз и навсегда объясниться с сыном. После двухчасового разговора мы решили, что я не буду противиться его увлечениям, он же со своей стороны обещал в совершенстве изучить математику, химию, кибернетику, физику, основы парапсихологии, астрономию. Он выполнил свое обещание. Я – тоже. Мы вернулись к Солнцу. Это было, как Вы знаете, два месяца назад. И через две недели после возвращения Артур сказал мне, что проклинает тот день, когда он впервые ступил на Землю.

– Не понравилось, значит, под солнышком? – задумчиво произнес Вишневский.

– Нет!.. И мне, похоже, тоже.

– А Вам, звездолетчик, почему?

После некоторого молчания Горинг ответил:

– Ну хотя бы потому, что за время моего отсутствия на Земле программы для персональных компьютеров очень сильно изменились. Сумею ли я освоить их? Вот, в чем вопрос. Хотя каждому члену экипажа нашего звездолета был предоставлен опытнейший…

…Тут дверь комнаты отворилась, и в кабинет комиссара вошел щеголеватый молодой человек.

– Здравствуйте, – сказал он.

– Здравствуйте, здравствуйте! – вскричал Вишневский. – Ну и денек! Ну и денек! Первый такой в моей жизни. Подумать только – комиссар 19-го участка Вишневский принимает у себя одновременно звездолетчика Горингп и хронолетчика Кларка. Знакомьтесь, джентльмены. Звездолетчик Горинг! Хронолетчик Кларк!

Горинг встал. Разглядывая друг друга в упор, две знаменитости поздоровались. Когда их ладони соединились в пожатии, Вишневский молниеносным движением руки нажал на какую-то кнопку, и уже через несколько мгновений вся дневная сторона Земли могла любоваться комиссаром Вишневским на фоне, так сказать, рукопожатия двух знаменитостей.

– Садитесь, джентльмены! Расскажите, пожалуйста, хронолетчик Кларк, о вашем вчерашнем приключении в кофе «Фамальгаут». Кстати, вам виски с содовой или коньяка?

– Виски. И без содовой.

– О, как угодно.

Кларк начал свой рассказ.

– Как вы знаете, мы собрались там, чтобы отпраздновать мой новый мировой рекорд – 50 лет против темпотока с возвращением посредством уклонения от исходной пространственной координаты и темпоразворотных ускорений.

– Конечно, хорошенькие девочки и верные друзья? – хмыкнул Вишневский.

– Ну ясно… Актрисы Рихтер и Полякова, архитектор Диас, художник и поэт Жельнис.

– Так я и знал, – удовлетворенно закивал головой комиссар и неожиданно стал необычно серьезным. Кларк, однако, продолжал.

– Да и как было не собраться. На целых пятьдесят лет в прошлое! А затем, не останавливая машины, обратное скольжение посредством темпоразворотного ускорения. Как я только не сломал себе шею при этом! До сих пор не пойму.

– К делу, к делу, — попросил Вишневский.

– К делу, так к делу, комиссар. Когда мы в «Фамальгауте» оказались на грани «разворот от поворота», к нашему столику подсел юноша лет двадцати. Он задал мне совершенно нелепый вопрос. «Мистер Кларк, – сказал он, – объясните, пожалуйста, мне, как вы управляете хронолетом?»

– И что вы ему ответили, Кларк? – тихо спросил Вишневский.

– Я рассмеялся и в шутку сказал: «Забираюсь в машину, нажимаю крайнюю красную кнопку слева и рву рычаг на себя до отказа. Через десять минут я уже жму руку Христофора Колумба». Он поблагодарил меня и тотчас ушел. А мы стали смеяться, и смеялись долго, думая, что парень просто валял дурака.

– А что же случится, хронолетчик, если так и сделать? – спросил Вишневский.

– А случится вот что. Машина начнет скользить в прошлое при минимальном отклонении от исходных пространственных координат и булет скользить до тех пор, пока не израсходуется вся энергия. Но чем больше отрезок времени, тем сильнее пространственное отклонение и тем вероятнее, что в конце пути ты окажешься или на дне океана, или в космосе, где-то у Марса, или в гостях у черта с дьяволом. В том-то и опасность путешествий по времени – не знаешь, где очутишься после остановки хронолета. А если захочешь развернуться без остановки, то это тем труднее сделать, чем длиннее отрезок скольжения. При определенной его длине развернуться без остановки уже практически невозможно.

– Благодарю вас, хронолетчик, – сказал комиссар. – Это все, что я хотел от вас услышать. Теперь несколько слов скажу я… Вчера позно вечером в ангар с машинами времени забрался некто. Перед этим он вывел из строя – не знаю, как уж это ему удалось – всю охранную сигнализацию и примитивным древним способом усыпил охранников. Он выстрелил каждому из них в лицо из бесшумного пистолета снотворным средством мгновенного действия. Затем этот некто залез в машину, вероятно, нажал на крайнюю кнопку слева и рванул до отказа на себя большой рычаг.

Перед своим бегством в прошлое он в спешке написал записку, которую приклеил к стене ангара. Записка адресована звездолетчику Горингу. В ней лишь несколько слов. Вот они. «Мать и отец! Простите меня! Простите! Но я хочу жить в том тысячелетии, где мой талант окажется нужным людям. Артур».

После нескольких минут молчания Горинг спросил Кларка прерывающимся голосом:

– В каком столетии остановится машина, если до этого она не погибнет?

– Энергии хватит до шестнадцатого века, – ответил хронолетчик.

– А какова вероятность отклонения от исходной пространственной вектор-координаты при скольжении по такому длинному отрезку времени?

– Вы хотите знать, звездолетчик Горинг, — сказал Кларк, – какова для хронолета вероятность дойти до шестнадцатого столетия и оказаться на английской земле, с которой он стартовал?

– Да, я хотел знать именно это!

– Два процента, звездолетчик Горин… Вероятность же того, что при остановке машина не окажется в точке, занятой твердым телом, также невелика. А попав в точку, занятую материей, хронолет от темпостолкновения перейдет в излучение.

– Стало быть, для Артура вероятность остаться в живых практически равна нулю? – задал свой последний вопрос Горинг.

Кларк ничего не ответил, а Вишневский, глядя куда-то в сторону, забормотал как будто самому себе:

– Откуда парню было знать теорию движения по времени… Звездолет-то, где он родился, улетел с Земли за несколько лет до создания теории.

Когда Горинг поднялся, чтобы отправиться домой, комиссар Вишневский предложил ему взять провожатого, но астронавт отказался. На прощанье он сказал:

– Спасибо, комиссар. Вы хорошо подготовили меня.

– Это входит в мои обязанности, – хмуро ответил Вишневский. – Я не желаю вам, звездолетчик, спокойной ночи… Желаю вам… Словом, берегите жену…

Вишневский в отчаянии махнул рукой…

После гибели сына Горинга прошло полгода.

Как-то звездолетчик соединился с Отделом литературы второго тысячелетия новой эры Центральной электронной библиотеки. На вопросительный взгляд дежурного по отделу, унылого молодого человека, экскосмонавт хмуро ответил:

– Я звездолетчик Горинг! Надеюсь, вы слышали обо мне. Мне нужна ваша помощь.

– О да, сэр! Разумеется, слышал! – оживился унылый сотрудник библиотеки. – Для меня большая честь быть вам полезным! Располагайте мной!

– Чего-нибудь Карло или как там бишь его. Никак не могу освоить последние версии программ для персональных компьютеров.

– Карло? – удивился библиотекарь, пришедший в себя. Его беспокоили обычно несколько раз в год, да и то специалисты по древней литературе, а тут сам звездолетчик Горинг. Вот так штука,

– Ну, Нарлò.

– Может быть, сэр, Марло?! – с радостью догадался дежурный библиотекарь.

– Да, кажется, Марло.

– Превосходный автор, сэр, – сказал библиотекарь, и его унылое лицо расплылось в счастливой улыбке, – превосходнейший! Но знаете, Шекспир Уильям еще лучше. Может быть, возьмете его?

– Это который написал «Короля Лира»?

Абсолютно точно, сэр! «Короля Лира» и кое-что еще. Вы, конечно, читали Шекспира?

– К стыду своему, нет, мистер… э…

– Хаббард, – подсказал дежурный библиотекарь.

– Хаббард, – повторил фамилию молодого человека астронавт. – Как-то странно получается. Имена знаменитых древних авторов знают все, да мало кто их читает. А с другой стороны, всем хорошо известно, что они написали, как и содержание их творений.

– Вы абсолютно правы, сэр, – согласился дежурный библиотекарь, добавив. – А знаете, сэр, когда-то многие не верили, что автором превосходных трагедий и исторических хроник, поставленных впервые на сцене «Глобуса», действительно был актер Шекспир Уильям.

– Что-то слышал об этом, – ответил дежурному библиотекарю Горинг. – А каковы причины подобного недоверия?

– Считали Шекспира недостаточно образованным для написания подобных шедевров. Подозревали в авторстве драм и хроник кого-то другого. Более образованного, обладающего более блистательным интеллектом. Например, вельможу или крупного государственного деятеля.

– Чепуха какая-то, – удивился Горинг. – простой актер умудряется в течение многих лет обворовывать…

– Да нет, сэр, – перебил звездолетчика библиотекарь, – просто писание драм для сцены в те дикие времена считалось недостойным занятием для знатного человека.

– Ах, вот оно что… Действительно дикие времена.

– Дикие, сэр, – обрадовался поддержке библиотекарь, – очень дикие сэр… Ну так как, Марло вам или же Шекспира Уильяма? А знаете, еще четыреста лет назад Шекспир ставился на всех сценах нашей Солнечной системы. Всего четыреста лет назад! А ведь уже тогда возраст написанного им перевалил за десять тысячелетий. Подумать только, десять тысячелетий! Значит, вы просили Шекспира. Конечно, Шекспира и, конечно, всего…

– Всего! – сдался на милость победителя Горинг. – Только пусть перевод будет получше.

– О, сэр, получите наилучший. Самый наилучший. Липкина. Лучше нет.

– Ладно. Давайте вашего Шекспира-Липкина.

Поначалу чтение столь древнего автора не принесло Горингу большого удовольствия. Возможно, причиною этого явилась необходимость заглядывать постоянно в пояснения. Слишком много непонятного было в тексте. То приходилось справиться, что это за кулик, попавший в свой же собственный силок, то требовалось почитать о суевериях древних народов и, в частности, о ведьмах и призраках. Но одолев «Гамлета» и «Макбета» и, следовательно, получив кое-какие первые сведения о древнем мире, Горинг стал читать Шекспира, не заглядывая очень часто в пояснения. Когда же звездолетчик перешел к историческим хроникам, он был окончательно покорен.

Однажды Горинга застала за чтением Шекспира его жена, сильно сдавшая после утраты сына и, кажется, потерявшая всякий вкус к жизни.

– Чем ты так увлечен, Гревилл? – спросила она мужа.

– Понимаешь, родная, – неуверенно начал Горинг, – вот… э… вот читаю Шекспира. Хочется знать, почему так сильно увлекся им Артур.

Эллис Горинг печально улыбнулась, и звездолетчику показалось, что жена вот-вот скажет: «И ты, Брут?!» Но сказала она совсем другое.

– Гревилл, ты что-то путаешь. Арт не мог увлечься Шекспиром.

– Как это не мог?! – удивился Горинг. – Один из лучших древних авторов. Какая лаконичность, сила мысли! Многие отрывки из его драм звучат и сегодня вполне современно. Какие характеры!.. Да я просто удивлен, что его в наше время совсем не ставят. Хотя, конечно, эта современная сцена… Каким надо быть психологом и гением, чтобы еще и десять тысячелетий после смерти трогать своими произведениями сердца людские, пускай и немногие!

– Гревилл, дай сказать мне…

– Одну минуту, дорогая, минуточку… А знаешь, что когда-то подозревали в авторстве превосходных драм и хроник, шедших на сцене «Глобуса» при Елизавете Первой, кого-то другого?

– Знаю, Гревилл! Но Арт не мог увлечься Шекспиром!

– Это еще почему? – воскликнул Горинг.

– У нас в звездолете не было его произведений. Вернее, они были. Но после аварии, гибели Фролова и повреждения его личной электронной библиотеки Шекспир оказался в числе именно тех авторов, которых стало невозможно воспроизвести.

После этих слов Эллис поспешила уйти из комнаты мужа, и звездолетчик знал, что жена пошла к себе – поплакать.

Несколько минут астронавт сидел в растерянности, не зная, пойти ли к жене и попытаться утешить ее, или же продолжать читать «Ричарда III», только что начатого. Увы! Горинг остался читать.

Внезапно четыре строки поразили его воображение:

«Я герцогство против гроша поставлю,
Что до сих пор в себе я ошибался.
Клянусь, хоть это мне и непонятно,
Я для нее мужчина хоть куда!»

Горинг перечитал стихи второй раз, третий… Затем он немедленно решил поговорить с унылым молодым библиотекарем из Центральной электронной.

– Мистер Хаббард! – закричал Горинг, лишь только знакомое унылое лицо появилось на мониторе. – У вас есть портрет Шекспира?

– Есть, – ответил библиотекарь.

– Так покажите мне его!

– Одну минуту, сэр.

Когда Горингу показали портрет Шекспира, звездолетчик заплакал. На него смотрел его Артур, сильно постаревший, опустивший усы и бороду, но Артур, его сын, чудом оставшийся в живых и сотворивший бессмертные шедевры, некоторые из которых он начал писать еще десять тысячелетий тому… вперед!

– Отчего вы плачете, сэр?! – изумился библиотекарь.

– О, дорогой мой, как бы вам это объяснить… Понимаете… Понимаете… Такой гигант мог родиться только в космосе. Он в первую очередь его дитя. Его!.. Это как взрыв сверхновой!..