Buch lesen: «А покороче?.. Рассказы»

© Елена Свитова, 2020

ISBN 978-5-0051-0752-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Короче, Склифософский!» – говорил мне папа всю жизнь, с детства. А я была и осталась велеречивой. Такая моя беда, видимо! Но иногда я стараюсь выглядеть понятной и краткой.

Хотя краткость не подразумевает понятности априори.

Вот как эта предыдущая фраза, скажем.

Но иногда мне удается писательствовать по-простому.

Хотя бы жанр – он определяет форму.

Рассказы и эссе, предлагаемые мной благодарной публике, да завоюют признание и внимание широких масс.

Спасибо – и приятного чтения!

Роботик

Они переглянулись. Мама всплеснула руками, наблюдая, как Владик кувыркается на кольцах и падает вниз, на разбросанные подушки, игрушки, брючки и прочую мягкую подстилку: – Тебе уже десять лет, а ты как маленький! Кузнечик, – с нежностью добавила она, потрепав подбежавшего сына по кудряшкам. – Мам, нет, я не кузнечик! А человек вообще-то. Папа потянулся в кровати: – Да какой ты человек, ты же роботик. Мама хмыкнула, а Владик насторожился: – Какой это я роботик? Они не растут, во-первых… – Да ладно, мы тебя возим время от времени апгрейдить, вот ты и растешь! – Но ведь смотри, у меня все человеческое, – упрямо настаивал не принимавший юмора Владик, – и руки, и живот – то пустой, то полный, когда я ем много чипсиков или сырков… – Во-во, – вскинул вверх палец папа под мамин смех, – ешь, как робот, одно и то же: слишком сладкое или слишком соленое, и не уговоришь тебя на котлеты и прочие каши. Владик насупился: – Но я же у доктора был, он меня щупал, и он бы заметил, если бы что-то было не так! Папа и от этого резонного объяснения отмахнулся: – Этот «доктор» занимается, обслуживанием роботов, и, естественно, не должен подавать виду, что в тебе есть что-то не человеческое. – Хм… – задумался Владик, потом топнул ногой и побрел на кухню, пить водичку.

– Зачем ты его мучаешь? – укоризненно взглянула мама на позевывающего в телефон папу. – Он же не принимает твоих шуточек! Папа смутился, положил телефон и сграбастал вернувшегося и прыгнувшего к нему под бок Владика: – да какие тут шутки? Вот сегодня ночью знаешь, что мне пришлось делать? – Что? – попытался выпутаться из больших папиных лап Владик. Папа вцепился ему в ноги и продолжил громко и весело: – Просыпаюсь, значит, ночью от того, что что-то мне мешает, прямо чувствую, что негде спать-то! А он лежит в позе, в которой танцует, в своей этой, как ее… складке на локоть, что ли, или вот так (папа попытался положить Владикину ногу на другую и закрутить руки, отчего тот смеялся и верещал, чтобы его не щекотали) … Я уж и так, и эдак его распутывал, еле-еле справился!

Мама смеялась, глядя на возню мальчишек, а потом прогнала Владика в кровать. Он не очень-то любил спать один, поэтому часто прибегал под бочок к родителям и умащивался в середине кровати, чтобы вдоволь потолкаться во сне, приняв всевозможные акробатические позы, о чем и рассказывал сегодня папа. Но сегодня он готов был дать папе отдохнуть – что ж, одной ночи-то хватит, он надеялся… На лестнице, да и потом, умащиваясь наверху – он спал на кровати-чердаке, которую сделал ему папа, – Владик все ворчал, что он никакой не роботик, а живой человек, с руками и ногами, и кровь вот, в ранке, еще просвечивает, а у роботиков никакой крови-то не бывает, пусть бы в фильмах посмотрели, тогда бы не шутили так. После прощального ритуала (поцелуй в каждую щеку и «целование» носиками) мама вышла из комнаты, открыла незаметную крышку в стене, пробежалась пальцами по сенсорного экранчику и, пробурчав про себя: «чего это он взялся ребенку всякой ерундой на ночь голову морочить?», слегка изменила настройки.

Зубная фея

– Вообще-то, когда ты говорила, что Зубная Фея принесет подарок, я и не верила уже давным-давно.

Так, самым что ни на есть ответственным голосом, сообщила двенадцатилетняя Маруся и, развернувшись, захлопнула дверь в свою комнату.

Мама не успела отреагировать на этот выпад. Она подошла к комнате, открыла было рот, чтобы что-то возразить, но передумала, взглянув на хрустальную баночку с первыми волосиками и зубками своей дочки, махнула рукой и пошла на кухню кормить котов.

Ну, или мыть посуду.

А может, белье выкладывать из стиральной машинки.

Пришедшая на кухню Маруся молча шелестела упаковками в холодильнике, передвигая коробки. И мама, обернувшись, ответила ей по начатой в комнате теме:

– Вообще-то я и была всегда Зубной Феей, ты что, не поняла? Играла ее роль.

– Ага, и всегда забывала мне класть подарок под подушку, – засмеялась девочка.

– … и спохватывалась, сообщая, что Зубная Фея принесла и бросила, где попало, потому что очень спешила, – продолжила мама весело.

– …или я намекала, что хочу сама себе выбрать подарок в «Детском мире», пусть лучше деньгами даст! – заливалась Маруся.

А потом погрустнела.

– Жаль, что у меня давно зубы не выпадали…

И со вздохом ушла обратно в комнату, держа в руках разогретые тем временем наггетсы.

Мама вздохнула, присела на стул и открыла свою любимую шкатулку с музыкой. Балерина танцевала по зеркальной поверхности шкатулки также плавно и красиво, как много лет назад. Но… ни одного зуба, положенного туда мамой, в шкатулке не оказалось. Наверное, выбросила и забыла, – решила мама, и перед тем, как закрыть шкатулку, взглянула на свою танцовщицу.

Та улыбалась.

Маме показалось, что она ей подмигнула, но сразу отвернулась в своем танце, подняв маленькие фейские ручки. Динь, динь – вот и все…

Мама поставила шкатулку на шкаф, посмотрела в окно, припорошенное сверкающим снегом почти до половины. За метелью не было видно ни санок, ни оленей, ни хрустящего по снегу Снеговика-посыльного. Надо выяснить у дочери, что та думает про деда Мороза, – подумала мама.

А то мало ли, может, и его отменим.

Проще – так, деньгами!

Изумительно!

Когда я беру в руки пилку для ногтей, меня лучше не трогать. Меня и так никто и не трогает: ходят тихонечко; вот Мария зашелестела цветами, пахнула розами, стукнула тихонько вазой по столику… Садовник с извозчиком переглядываются, подают друг другу знаки. Я слышу все, но сосредоточена на ногте. Мой указательный палец левой руки во власти пилки. Я священнодействую. Шик-шик-шик – мне нужно ощутить, как пилка доходит до самого пальца, и завернуть, завернуть… А затем – в другую сторону. Птицы покрикивают рядом. Я на балконе. Слышу, как подходит врач. Он молчит, ждет. Когда мне кажется, что форма ногтя уже прекрасна – «мягкий квадрат», называла это маникюрша в старые времена, – я откладываю пилку и здороваюсь. Врач берет мою руку. – Изумительно! – превозносит он результат. Затем я поднимаюсь, он берет меня под руку, обхватывает за талию – и мы идем. По ступенькам, перешагивая балконный приступок, затем по гостиной – Мария быстро отодвигает стоящий на пути стул – к экипажу.

Мне приятно думать о машине, как об экипаже, о водителе, как об извозчике – что ж, с тех пор как я лишилась одного из органов своих обостренных чувств, а точнее – зрения, могу себе позволить жить в любой реальности. Вот вчера вечером, к примеру, сидела у костра с индейцами. У реки – хотя какая река в этом пустынном городе… Гуляю по своим владениям под руку со служанкой – хотя понимаю, что это не служанка, а наемная работница. Массаж превратился в такое наслаждение, что пришлось договариваться с массажистом об услугах иного характера, о которых и не скажешь в приличном обществе.

Нет, я не говорю, что мне хорошо без глаз. Вот сегодня, к примеру, я еду на операцию. Но я не знаю, принесет ли мне удовольствие то, что я увижу. Я знаю, что я потеряю: владения, индейцев с рекой, служанку…

… Открыв глаза после операции, на второй день, я вижу… птицу. Ту, которая пела мне с балкона, сидя на ветвях ближней розы. Я вижу розы, я вижу Марию, которая выглядит, как я и представляла – хотя и без накрахмаленного фартука, но улыбка такая же испуганно-преданная. Сзади на плечо мне ложится рука мальчика, который делал мне массаж. Я знаю эту руку. Мне большего и не надо, я не стремлюсь увидеть его… всего.

Подношу указательный палец к глазам. Изумительно! Наверное, я продолжу делать маникюр в глазной повязке.

«…Но без тебя!»

– КТО ИДЕТ С СОБАКОЙ?

Каждое утро мы слышим этот вопрос.

Почти каждое – надо сказать, что иногда я сама гуляю с псом, сообщая детям, что ушла, указав одеваться и выходить к машине, чтобы ехать в школу. Но, бывает, наш папа взрывается по этому поводу. По поводу утренней прогулки с собакой, которую завели поперек его желания. Вот и сегодня – дочка по-всякому отпихивается, отмазывается, сын юлит и канит, я молчу, и папа, чертыхаясь и отплевываясь, надевает поводок на прыгающего ему в нос скулящего щенка и выходит, сильно хлопнув дверью. На какое-то время в квартире виснет тишина. Дочь досыпает в своей комнате – или смотрит в телефон, – сын тоже сопит, старший – за закрытой дверью, я мою посуду. Есть у меня такая задача: мыть посуду по утрам. На автопилоте. Наверное, мама так воспитала: войдя на кухню, плестись к раковине. Почему не с вечера? Вопрос… Через десять минут звучит сигнал домофона. Это нормально, думаю я, посматривая в окно: слишком долго в такую снежную и ветренную погоду гулять никто не будет. Хлопает дверь. И слышится смятенный голос мужа: – Я убил Масика. Будничный такой, обычный голос. Возвещающий о том, что он убил собаку – как, к примеру, просит принести мусор из кухни, или зовет меня взять пса и мыть ему лапы после беготни того по слякоти. Также буднично я отвечаю: – Ты шутишь? – Нет. Я выключаю воду и кидаюсь в коридор, повторяя: – Ты шутишь? О, нет, ты, наверное, пошутил так! Я вижу мужа и собаку. Она висит у него на руках и капает кровью на пол. Дочь в дверях своей комнаты дрожит голоском «я, кажется, сплю…», выходит из своей комнаты старший сын, делает небольшой круг – совсем как собака, отчаявшаяся большая собака! – и укореняется в проеме двери. Издалека слышен скулеж младшего. Я очень деятельна. Внутри застыла, но снаружи – причитаю, говорю «как это страшно, как мне страшно!» – беру одеяло, заворачиваю в него пса, договариваюсь о том, что мы едем в ветеринарную клинику. В таком же замороженном и дрожащем внутри состоянии доезжаем до клиники. Там его слушают. Он не подает признаков жизни. – Ну, что же вы. Так говорят нам, разводя руками. Мы отдаем его на кремацию. Спрашиваем, сколько стоит индивидуальное кремирование, нам озвучивают такую сумму, что мы отказываемся от этой идеи. Расплачиваемся, уезжаем. В машине муж рассказывает мне о случившемся: он звал его, звал, тот не шел. А машина поехала – прибежал. И – под задние колеса. Визг, шлеп…. Машина уехала: видимо, водитель и не заметил маленькое тельце на снегу. После старший сын плакал, уткнувшись в переноску. Сделал себе иконостас из переносок, пуфиков и игрушек щенка. На наши сетования о своей вине – муж винил себя в том, что произошло, дочка – в том, что не пошла гулять в этот день сама, я… в общем винила себя во всех смертных грехах, чувствуя себя главой семьи – говорил: «Думайте о нем. Не о себе. О нем!» Маленький кидался снежками и получал в школе от товарищей, чтобы поплакать. Девочка рисовала, рассуждала, почему же она не плачет, писала посты и делала фотки. А я… Я тоже сделала пару фильмов. В понедельник – этот кошмар случился в субботу – открыла дверь своим ключом, не на много, чтобы не выскочил… А его не было. Никого не было. Я закрыла за собой дверь и разрыдалась. Я плакала в голос. И потом плакала – поставила себе песню в машине «Все, как вчера, но без тебя», и плакала под нее. Стала приходить с работы раньше старшего сына, кормить его, чуть не стала прекрасной матерью.

А потом я завела кошку.

А через год спасла котенка.

Они оба спят в переноске Масика.

Rest in peace.