Легенда о Снежном Волке

– Что происходит?

– Нам надо бежать!

– Куда? Зачем? Я плохо себя чувствую! Дай поспать!

Ругаясь на чем свет стоит, Олсандр перекинул мычащего Олли через седло Ичана и хотел запрыгнуть сам, но вовремя вспомнил об оружии. Выбежав во двор, он увидел, что на улице уже собралась возмущенная толпа горожан с факелами, длинными пиками и топорами.

– Пришли в мой дом злые люди! Я, как гостеприимный хозяин, всю ночь их поил и кормил, а они вона что удумали! Едва заснул – разбойничать начали! Меня уби-и-ли! – трагически орал перед толпой «убитый», выставляя на свет огней свою разбитую физиономию.

– Расправа будет быстрой! – пробормотал Олсандр, спешно обшаривая двор. Свое добро он нашел за пустыми бочками и не мешкая вскочил в седло.

Когда Ичан показался на улице, взбешенные мужики уже с ревом неслись на них, выставив перед собой незамысловатое оружие.

– Через толпу не пройти, – решил Олсандр.

Пусть своим мечом он сможет устранить половину толпы, оставшиеся обязательно его достанут. Был еще один путь, но его преграждал высокий деревянный забор, и, надеясь на крепость своего оружия, Олсандр развернул коня и порубил доски. Ему удалось освободить проход, когда острые колья уже летели им в спину, и, пришпорив скакуна, он рванул прочь из города. Всю ночь Олсандр метался по незнакомым дорогам, прячась от погони, и только к утру ему удалось уйти достаточно далеко, чтобы спешиться и передохнуть.

– Эй! Ты там живой? – тряхнул он все еще висевшего через седло Олли. Тот был совершенно белым и не подавал признаков жизни. Уложив его на землю, Олсандр затормошил парня. Бесполезно!

– Ну же! Давай! – зло прокричал Олсандр и со всей силы хлопнул Олли по щеке.

– Ой! – недовольно вскрикнул тот. – Больно же!

– Слава Богам! – воскликнул хаттхаллец и вновь с остервенением стал лупить товарища по белому лицу, пока тот окончательно не пришел в себя.

Заработанных денег они лишились, но это было не самое страшное. Яд успел сделать свое коварное дело, и следующие несколько дней товарищи мучились животами, не пропуская по дороге густые кусты и деревья.

– Проклятье! – кряхтел Олли, в очередной раз выползая из леса и оправляя на ходу одежду. – Как звали эту сволочь?

– Какая разница? – меланхолично отвечал Олсандр, сбегая в лес с другой стороны дороги.

– Я буду молиться Богам, чтоб они послали на голову этого подлеца хоть половину того, что он нам сделал!

– Хрод или Хров… Я не помню!

– И как земля носит таких людей?! А? Олсандр? Ведь заплатили ему и за ночлег, и за черствую лепешку! Не обидели! Так нет! Ему подавай все, что у нас есть! Встречал ли ты когда-нибудь настолько подлых людей? Каждый раз, сталкиваясь с человеческим коварством, я поражаюсь, как низко может пасть человек, терзаемый чувством жадности!

Не дождавшись ответа, Олли прислушался к шуршанию листвы.

– Олсандр? Ты там живой? Олсандр!

– Заткнись!

Глава 3

Через несколько дней, едва копыто Ичана ступило на землю Хаттхаллы, словно по мановению волшебной палочки, по ясному небу побежали серые тучи. Солнце сердито спряталось за горами и больше уже не показывалось. Заморосил противный, колючий дождь, и Олсандр, подняв голову к небу, раскинул руки в стороны и радостно закричал:

– Узнаю тебя, родная земля! Да-а!

Эхо тут же ответило:

– Р-р-р, злая йа-а-а! А-а-а!

– Я вижу! – ответил эху моряк и вновь заорал: – Прости! Я не знаю, что мне с этим дела-а-ать!

– Ать-ать-ать! – залаяло эхо.

– Ой, не ругайся! Я и сам на себя злюсь…

– Вот это да… – пораженно прошептал Олли и заискивающе добавил: – Как ты это делаешь?

Олсандр ничего ему не ответил. Чтобы купить этому недотепе теплые вещи, вчера он нанялся на работу в одном горном поселении к торговцу. Купец обещал заплатить ему три серебряные монеты, если он поднимет на гору тридцать три огромных кувшина с маслом. Сложность заключалась в том, что к городу вел один-единственный мост, связанный из веревок и висящий над глубоким обрывом, а потому ни ослы, ни лошади не могли справиться с этой работой.

Олсандр успешно выполнил поставленную перед ним задачу, не разлив ни капли драгоценного масла, и получил оплату, но его товарищ, как всегда, все испортил. Выходя из богатого дома, Олли умудрился зацепиться вещевым мешком за кувшин и разбил его. В итоге полдня и полночи они убегали от взбешенного торговца и его слуг, и лишь к утру им удалось оторваться от погони, и то лишь потому, что мало кто из чужаков решался по доброй воле заходить на землю Хаттхаллы.

Они купили теплую одежду для оденружца в небольшой деревне. Молодой человек поспешил натянуть на себя не первой свежести нижнюю рубаху, портки, портянки и короткие кожаные боты и наконец-то перестал дрожать от холода. Крестьянскую лисью шубу он долго и придирчиво разглядывал, недовольно кривив тонкие губы, но, получив от Олсандра подзатыльник, быстро натянул и ее. Шуба на удивление хорошо села на худощавую фигуру бывшего Сборщика и по непонятной причине придала ему вид необычайно состоятельного купца. Это пришлось Олли по вкусу, и теперь он важно и деловито ступал рядом с Ичаном, то и дело приглаживая на воротнике рыжий потертый в некоторых местах мех. По своему обыкновению, он пытался завести с моряком беседу, но Олсандр все еще злился на него за вчерашнюю выходку и не желал разговаривать, лишь иногда окидывал его презрительным взглядом.

Олсандр с удивлением оглядывал местность, знакомую ему с детства. За десять лет здесь ничего не изменилось. Те же горы, то же серое, вечно рыдающее небо и холодная земля. Здесь с маленьким Олсандром случилось много больших и малых бед и несчастий, от этого он впал в глубокую задумчивость. Олли тоже притих, пораженный мрачным пейзажем, и теперь воспоминания, словно расталкивая друг друга, торопились залезть в голову хаттхалльца.

Они перебрались через горный перевал, прошли очередную расщелину, и их глазам открылся каменный город Турук. Больше ста лет назад предок Олсандра пришел на эту землю с северных островов со своим племенем, которых звали халлы, и, перебив в этой местности всех мужчин, стариков и детей, занял трон царя хаттов. Он взял себе в жены его старшую дочь, и с тех пор потомки Снежного Волка правили здесь, поражая соседние земли своей жадностью и жестокостью. Только теперь их звали хаттхалльцами.

По древней легенде каменные стены этого города, его дозорные башни и сам замок построил великан Трудхалл, сын Бога Йорморхалла. Эти строения были великолепны и так высоки, что верхушка каменной кладки уходила высоко в небо и пряталась в тумане среди туч в серых облаках. Огромные камни, которые Трудхалл использовал в строительстве, были такими огромными и так плотно прилегали друг к другу, что ни один из ныне живущих здесь людей до сего дня не смог сдвинуть их со своего места.

Когда много лет назад Олсандр последний раз смотрел на эти великие строения, то клялся себе, что больше никогда сюда не вернется. Его отец, разгневанный тем, что разгорающаяся вражда между его сыновьями не утихает, предал его в очередной раз и сделал свой выбор в пользу старших сыновей, Олафа и Одрхна. Он едва дождался, когда Олсандру исполнится двенадцать лет, и поспешил выпроводить мальчика из дома. Как только сын конунга поднялся на судно Бешеного Детберта, тот сразу поведал ему, что отец не желает его больше видеть и совершенно не против того, чтобы Бешеный воспитывал его сына по собственному вкусу, пусть даже и утопит в море, как щенка.

Вначале Олсандр воспринял свое изгнание как большое несчастье, но с каждым шагом отдаляясь от дома, он все отчетливее чувствовал в своем сердце не испытанное им ранее пьянящее чувство свободы. Да и потом, те двенадцать лет, что он провел в море, путешествуя по загадочным морям и прекрасным городам, он почти не вспоминал о своей семье.

Смерть не раз приходила за Олсандром, и каждый раз он каким-то чудом умудрялся выжить, оставляя ее ни с чем. Всего несколько лет нескладному мальчишке было на корабле несладко. Его шпыняли и били все кому не лень, от Детберта до самого последнего матроса. Однако Олсандру казалось, что по сравнению с тем, что с ним случалось дома, его теперешние неприятности не заслуживают внимания, а тем более слез или обид. А через пару лет щуплый мальчишка вырос и превратился в рослого выносливого мужчину, обладающего почти нечеловеческой силой, и на корабле уже никто не решался поднять на него руку. Пришло его время, и тогда он сам стал учить моряков уму разуму.

Сплетни, которые Олли рассказывал о нем в «Красном Быке», были правдивы. Хаттхаллец действительно был правой рукой Бешеного, который на проверку оказался не столько торговцем, сколько морским разбойником. Детберт с удовольствием грабил морские караваны и убивал всех, кто решался помешать ему в этом доходном деле. Вначале маленькому Олсандру казалось, что Бешеный и его отец конунг Торкел мало чем отличаются друг от друга, но позже ему открылось невероятное. Детберт был не таким уж и чудовищем, каким считали его моряки. Под суровой внешностью и диким нравом пряталась довольно благородная натура, не чуждая сентиментальности и сочувствия. И что совсем невероятное, Детберт был способен испытывать нежные чувства к женщине и даже робеть перед ней. Да! Олсандр видел это собственными глазами!

Олсандр вдруг вспомнил свою возлюбленную и ее избранника – маленького плешивого торговца с солидным брюшком. Мужичок щурил свои поросячьи глазки и, опасливо глядя на огромного и мрачного хаттхалльца, старался спрятаться за спиной у будущего свекра. Олсандр был готов оторвать коротышке голову, но, посмотрев на несчастное лицо невесты, лишь пожал сопернику руку и ушел прочь, ни разу не оглянувшись.

– Чему ж тут удивляться? – пробормотал Олсандр и горько усмехнулся. – Кто же захочет себе в зятья такого красавца, как ты? К тому же тебе посчастливилось родиться сыном конунга из рода Снежного Волка, о проклятье которого знает каждый, кто хоть раз слушал песенника-сказителя! Женитьба с самого начала была глупой затеей!

Перед глазами мелькнуло потное и перепуганное лицо жениха, когда тот пожимал ему руку, и он в голос захохотал. Ичан дернул шеей, оступился и возмущенно заржал, а Олли хмыкнул.

– Каждый человек имеет право иметь свою странность. Пусть даже эта странность заключается в том, что человек говорит сам с собой, – вслух сказал себе Олли и с состраданием посмотрел на товарища, грустно покачав головой.

Моряк рассматривал свои огромные, жесткие и шершавые ладони, покрытые кровяными мозолями от корабельных веревок и исполосованные глубокими шрамами. Ни дать, ни взять – лопата! Такой ладонью не прекрасных девиц ласкать, а сжать ее в кулак, да и… от такого удара из кого хочешь можно дух выбить!

– Я давно хотел тебя спросить, – не удержался от расспросов оденружец, – откуда у тебя такие жуткие шрамы?

Взгляд моряка переместился на левый локоть, и, хмыкнув, он провел пальцем по длинным белым рубцам.

– Эти ранения я получил очень давно. Еще в те времена, когда был маленьким, глупым и наивным мальчишкой. Таким же, как ты, Олли!

Они вышли к обрыву крутой скалы, и, спешившись, Олсандр заглянул в бездну. Ушел чуть в сторону и по едва заметной тропинке стал спускаться в лощину, ведя Ичана за уздцы.

– Говорят, у Торкела крутой нрав…

– Отец нещадно бил меня, ты прав, Олли. Но эти ранения я получил от другого зверя… Видишь это место? Одного я встретил там наверху, а второго здесь… вот на этой милой полянке…

Маленький Олсандр сидел за широким длинным столом в огромном зале старого замка и с завистью слушал, как старшие братья с небывалым воодушевлением хвастаются друг перед другом боевыми ножами. У Олсандра тоже был нож, ему его подарили год назад на восьмой день рождение, но его нельзя было сравнивать с тем оружием, что было у них. Ему было даже стыдно достать его из ножен! Да что там – зубочистка, а не оружие!

Между тем братья уже обсуждали, куда лучше бить волка, чтобы не испортить ценную шкуру, и младший брат чуть не заплакал. Когда? Ну, когда же он вырастет и пойдет на охоту вместе с ними?!

Волки в лесах Хаттхаллы сильно расплодились в те годы и весной обнаглели до такой степени, что стали выходить к жилью и нападать на домашний скот и людей. Но только после того, как они задрали несколько семей, живших за стеной города, конунг собрал вождей военных отрядов и объявил о предстоящей большой охоте.

Хаттхалльцы, зарабатывавшие себе на жизнь ловлей дичи, вполне могли истребить серых псов и сами, но здешние леса были закрыты для простолюдинов, потому что принадлежали конунгу. А это означало, что местным было запрещено там не только охотиться, но и собирать грибы и хворост. За нарушение этого указа можно было получить пятьдесят ударов хлыстом, если у конунга было хорошее настроение, а если нет, то и лишиться головы. Охотникам приходилось ходить в дальние леса, расположенные на севере их земли за Крутой горой. Там мужчины били дичь, иногда заваливали волка или медведя, но шкуры крупного зверя были обязаны приносить в замок в качестве налога за охоту.

Шкура волка в Хаттхалле была особенно ценна. Только великие воины, имена которых прославляли в песнях, имели право носить плащи, пошитые из шкур этого зверя. И лишь конунг и его дети имели право носить плащи из черного или белого волка. Так было заведено испокон веков, еще до первой гибели Мира.

Торкел сидел за столом рядом со старшими сыновьями и с жадностью, почти не жуя, проглатывал огромные куски мяса. Он не поднимал глаз от своего подноса и чаши с вином и лишь иногда криво ухмылялся, когда кто-то из братьев чересчур увлекался спором.

Когда вечерняя трапеза завершилась, мальчик слез с высокой лавки и подошел к отцу, чтобы пожелать ему доброй ночи. Торкел, успевший изрядно захмелеть и временно пребывавший в хорошем расположении духа, похлопал его по плечу и неожиданно спросил:

– Ну что, Олсандр, хотел бы ты поехать с нами и показать себя на охоте, как настоящий мужчина?

От радости у Олсандра перехватило дыхание, и он громко выкрикнул:

– Да, отец! Я очень хочу! Хочу!

– Ну-ну! – насмешливо улыбаясь, пробормотал отец и внимательно оглядел сына.

Потом, словно решив что-то, стукнул себя по колену и весело сказал:

– Что ж, значит решено! Завтра поедешь с нами!

Он отцепил со своего пояса тяжелый и широкий охотничий нож, украшенный самоцветами, и протянул его мальчику.

– Держи! Надеюсь, я увижу завтра отважного воина, достойного нашего рода, а не молочного сосунка!

– Я буду храбр и смел, отец! Ты будешь мною гордиться!

Трясущимися руками Олсандр взял подарок отца, с трудом сдерживая рвущуюся наружу радость и желание вприпрыжку проскакать по залу, гордо поднял голову и прошел мимо братьев. Он направился вдоль стола к лестнице, ведущей на второй этаж в спальные комнаты. Олаф и Одрхн недовольно переглянулись. На смуглых лицах братьев заиграли мерзкие кривые улыбки.

Вечером в его комнату вошла Гана и, присев на край кровати, обняла сына.

– Мама, что с тобой? – Олсандр никак не мог понять, почему она плачет.

– Мальчик мой! Будь осторожен! Прошу тебя! – шептала она, пытаясь пригладить непослушные волосы малыша.

– Конечно, мама! Я буду осторожен.

– Никому не верь и не подпускай к своей лошади. Только Рагнара! Никого больше! Слышишь?! – наставляла своего сына Гана.

Но мальчик не слушал ее и норовил вырваться из крепких объятий матери. Он хотел перед сном еще раз осмотреть и почистить отцовский подарок. Какое счастье, что у него теперь есть такой красивый и замечательный боевой нож!

Утром, едва первые лучи солнца показались на горизонте, он уже сидел в седле пегой лошадки и с нетерпением ждал появления отца, братьев и охотников. Тяжелая дубовая дверь замка протяжно скрипнула, потихоньку отворилась, и Олсандр с нетерпеньем оглянулся. На каменных ступенях стояла его мать, закутанная в длинный пуховый платок. Она была на сносях и осторожно прикрывала рукой огромный живот.

– Сынок, подойди ко мне, – позвала она.

– Ну, мама! – возмущенно закричал он. – Ты же видишь, я еду на охоту!

Олсандр отвернулся и, понукая лошадь, отъехал подальше от входной двери. Мальчик страшно боялся, что мать вздумает обнять его. Ведь если это увидят его братья, то он умрет от позора и их жестоких насмешек.

– Береги себя! – попросила она с тревогой.

Но Олсандр не ответил ей и сделал вид, что поправляет лошадиную уздечку. Когда он поднял голову, ее уже не было. На ступени замка вышел отец, а следом за ним плелись недовольные и зевающие спросонья братья. Они уселись на своих скакунов, приготовленных слугами, и пустились прочь от ворот города к черным скалам. За мостом у рва их поджидали остальные охотники во главе с воеводой Рагнаром. Пустив вперед свору собак, кавалькада поспешила в восточный лес.

Гана смотрела на мужчин из маленького окошка башни и тихо творила молитву.

– Молю тебя, Рарог, охрани Олсандра! Пусть беды обойдут его стороной! Пусть мой сын вернется ко мне живым и невредимым… – но молитва не принесла покой. Сердце женщины сжалось от тревоги и дурного предчувствия.

Не успели всадники углубиться в чащу, как собаки залаяли, давая понять охотникам, что волчья стая близко. Они гнали серые тени к скалам у Большого Озера. Кавалькада разделилась и, громко крича, принялась загонять лесных убийц в ущелье. Лошади тревожно ржали, когда камни с шумом вылетали из-под их копыт, но, подгоняемые седоками, они поднимались все выше и выше по склону скалы по едва заметным узким тропам.

Олсандр без устали подстегивал свою лошадку, все больше увлекаясь погоней. Он изо всех сил старался показать отцу, как хорошо он держится в седле.

Вскоре охотники вновь разделились на несколько небольших отрядов и поспешили на лай.

Прошло довольно много времени, прежде чем впереди показалась небольшая поляна, и всадники дали лошадям отдых. Воевода Рагнар недовольно крякнул и ткнул хлыстом в кусты. Собаки вернулись к охотникам и, растерянно скуля, обнюхивали землю.

– Ушли?! – удивленно воскликнул раскрасневшийся от погони Олаф.

– Говорят, в прошлом месяце там был обвал и появился новый проход! – сказал Рагнар и махнул рукой, указывая направление, другой он придерживал свою лошадь, которая норовила встать на дыбы и скинуть со спины тяжелую ношу.

– Чего стоим? – гневно воскликнул Торкел, едва поравнялся со своими людьми и воеводой. – Вперед!

Отряды понеслись за перевал. В густом лесу, обильно покрывавшем склоны горы, то тут, то там раздавался свист, короткие вскрики охотников, подбадривающих друг друга, лошадей и собак. Мальчик немного отстал, но старался нагнать взрослых. Он щелкал хлыстом по бокам своей взмыленной лошади и кричал:

– Ну, давай! Вперед! Поторопись, прошу тебя!

Но лошадь не слушала наездника, била копытом и была слишком напугана высотой и камнепадом. Завернув за скалу, она вдруг понесла и вплотную приблизилась к краю обрыва. Олсандр едва успел остановить животное у зияющей впереди него пустоты.

Не успел он перевести дух, как позади него мелькнула тень всадника. Его лошадь заржала от боли, дернулась и вдруг со всей дури прыгнула вниз. Олсандр попытался выскочить из седла, но нога застряла в стремени, а потом стало слишком поздно. Послышался шум падающих камней. Мальчик летел вниз, беспомощно кувыркаясь на крутом склоне. Ему показалось, что где-то в горах мелькнуло знакомое лицо, но он ударился об острые камни, и темнота поглотила его.

Он пришел в себя, когда солнце уже поднялось высоко в небо и ярко освещало верхушки деревьев. Во рту было сухо и чувствовался привкус крови. Олсандр попытался позвать на помощь, но вместо крика из горла вырвался хрип.

Прошло какое-то время, когда чуть в стороне он услышал осторожные шаги. Мальчик с трудом повернул голову и с ужасом увидел, что со скалы к нему спускаются вереницей серые псы. Они быстро переступали мощными лапами по крутому склону, принюхивались к ветру, щерили пасти в злобном оскале и глухо рычали.

Олсандр испугано огляделся. Он был один. Никто не придет к нему на помощь. Его бездыханная лошадь лежала в десяти шагах от него со сломанной шеей и окровавленными, разодранными до костей боками, а в лесу стояла звенящая тишина, не было слышно ни всадников, ни звонкого лая собак.

Сильный голод заставлял голодную стаю не опасаться охотников, а идти на запах крови. Они окружили мальчика и замерли в ожидании. Вперед вышел вожак. Его белая шерсть стояла дыбом и блестела на солнце, тяжелый взгляд зеленых глаз, не отрываясь, смотрел на добычу.

– Человек! – как будто сказал своим рыком белый волк. – Ты сегодня умрешь!

– Я из рода Снежного Волка! – крикнул в ответ Олсандр. – Я не боюсь тебя!

Волк ощерил клыки, словно рассмеялся.

– Убить! Убить! Убить! – зарычала стая.

Олсандр, превозмогая страшную боль, смог подняться и сесть. Постанывая, он снял с плеча лук, который чудом уцелел при падении, запустил руку в садок за спиной и ахнул. Он был пуст, все стрелы рассыпались по склону скалы при падении. Тогда он отбросил ставшее бесполезным оружие и достал из-за пояса отцовский нож. Железный клинок блеснул на солнце, и страх пропал. Рука вдруг перестала дрожать, мысли стали холодными и рассудительными.

– Я умру, – с пугающим спокойствием сказал он волку. – Но сегодня я убью моего первого волка!

Руку с ножом он вытянул вперед, другой прикрыл горло и приготовился к своему первому и последнему бою. Вожак долго рассматривал мальчика тяжелым взглядом, словно изучая его, и, вновь прорычал:

– Ты не сможешь меня убить! Я сильнее тебя! Ты не Волк, ты всего лишь глупый человеческий детеныш!

Животное сделало несколько маленьких шагов и, словно молния, прыгнуло вперед. Волк целился в горло, но зубы вонзились в локоть. Крик Олсандра пронесся по горам протяжным эхом, но кричал он вовсе не от боли, а от ярости. Он собирал вместе с криком все свои силы в один удар. Широкий нож мягко и на удивление легко вошел в волчью брюшину. Взвизгнув, самец разжал зубы и попятился назад. В мертвой тишине самец окинул мутным взглядом стаю, качнулся и упал на землю. Дернулся. Замер. Громко завыла волчица, оплакивая смерть сына, следом завыла и вся стая. И словно проигрыш вожака послужил им сигналом, они кинулись на ребенка со всех сторон.

– Один есть! Бей! Еще! Еще! Второй готов! Да! Вот так! – отчаянно кричал Олсандр, а потом вдруг наступила тишина.

В очередной раз выныривая из темноты, он услышал знакомый голос. Какой-то мужчина испуганно кричал над ним.

– Олсандр… Ну, что же ты так?! Мальчик мой!

«Это отец! – обрадовался он. – Он спас меня!»

Но радость быстро прошла, потому что из тумана показалось лицо воеводы. Толстые губы воина дрожали, а суровое лицо перекосила странная гримаса.

– Живой! Живо-о-ой! – заорал кому-то Рагнар, заметив, что мальчик ненадолго открыл глаза. – Сюда-а! Помогите же мне! Живее! Осторожно!

– Не знаю, как лучше его взять… Все тело растерзано до самых костей!

Олсандр почувствовал, как чьи-то заботливые руки убрали с его груди тяжелую тушу мертвого волка, и ему стало немного легче дышать. Потом были еще голоса, тревожные и испуганные, а потом вновь завыла волчица, оплакивая смерть своего детеныша. Маленький хаттхаллец с трудом открыл глаза. Это была не волчица, это была его мать. Ее лицо и одежда были густо покрыты сгустками крови, а она крепко прижимала его к груди и истошно кричала.

«Ей нельзя так… – испуганно подумал Олсандр. – Она же ждет ребенка!»

За спиной матери он заметил равнодушно взиравших на него отца и братьев, а потом вновь темноту.

Он не умер, удивив этим чудом всю Хаттхаллу. Более того, всего через пару дней он очнулся и, воспользовавшись тем, что в комнате никого нет, поднялся с кровати. Мальчик, пошатываясь, брел по замку, распугивая своим видом слуг. Никто из них так не решился остановить сына конунга и вернуть в кровать.

Олсандр шел к матери. Пока слуги думали, что он без сознания, то, не таясь, обсуждали все, что происходило в замке. Так он узнал, что Гана от пережитого ужаса разродилась раньше срока. Они говорили, что ее второй сын родился слишком рано, он слаб и, скорее всего, не выживет.

Олсандр тихонько проскользнул в небольшую комнату и заглянул в колыбельку. Новорожденный малыш не подавал никаких звуков и не шевелился, но все еще едва заметно дышал. Мать лежала на кровати с закрытыми глазами. Она была такая бледная и измученная, что у мальчика кольнуло в сердце. Он встал у ее изголовья и долго рассматривал худое красивое лицо женщины, а потом испуганно подумал:

«Это я виноват! Что будет со мной, если ее не станет?!»

Олсандр тихонько лег рядом с ней и, положив руку на родное лицо, позвал:

– Мама!

Она не шевелилась.

– Мама! Мама! – закричал он и, уткнувшись ей в шею, горько заплакал. – Прости меня!

Он успокоился только тогда, когда почувствовал на своих волосах ее теплую руку. Так они и лежали, пока за окном не появилась луна. Слуги перенесли заснувшего Олсандра в его комнату, а ночью у мальчика начался жар. Старый раб Бакуня поил его травяным варевом, мазал страшные раны мазью и творил над мальчиком древнюю молитву своему рарогдарскому Богу.

Утром, когда он пришел в себя, то увидел у своей кровати воеводу Рагнара. Он держал в руках новый, совсем недавно пошитый плащ из шкур убитых им на охоте волков. Низ у плаща был из шкуры черного, середина из серого, а верх из белого волка.