Buch lesen: «Роман в телефонной будке. Основано на реальных событиях!»

© Елена Королевская, 2019

ISBN 978-5-4490-7629-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

О времена, о нравы

Окраина Москвы. Конец восьмидесятых годов прошлого столетия.

Во дворе обычной заштатной двенадцатиэтажки, вокруг единственного сохранившегося элемента детской площадки – песочницы – собирались местные мамочки. Их дети ковырялись в грязном песке, а они, сидя на обшарпанной лавчонке, самодовольно, как какое-то особенное мужское достоинство, обсуждали тему, которую можно сформулировать так: «Чей муж более привередлив, придя с работы».

– Ой, девчонки, мой, когда возвращается, да если еще и устал – всем хана! Лучше и не соваться. Если чайник не на плите, да чтобы непременно кипел в тот момент, когда он заходит, то все – крику не оберешься, так меня приложит, – упивалась своим несчастьем одна из них.

– Да, да, бедная ты, – завистливо подхватывали остальные с озабоченными выражениями на лицах.

– Но я терплю, что поделать, хоть и сама порой за день так устаю, – вздыхала «героиня» и довольная продолжала: – А у нас теперь новый кухонный гарнитур из рогожки… и нижние, и верхние шкафы – вся кухня полностью… Мой где-то отхватил!.. Надо беречь, я каждый день лазаю, протираю, чтобы не дай бог!

– Ох, ах, прям целый гарнитур? А у нас только мойка и разделочный стол…

Или:

– А нашей кухне уже лет пятнадцать, наверное, – выражали восхищение собеседницы столь удачным и дорогим приобретением.

– Как же тебе с мужем повезло! – звучал главный вывод из этого обсуждения.

Вторая из мамочек в свои двадцать четыре года уже родила подряд двоих детей и носила третьего. Лимитчица, взятая замуж из соседней общаги, расположенной через дорогу от дома мужа, что называется, окна в окна. Туда местные парни, и ее будущий муж в их числе, ходили удовлетворять свои мужские потребности в женской ласке. Эта мамочка была из везучих, потому что за многие годы она стала одной из тех немногих, о которых все слышали, но никто не видел. Той, кому реально посчастливилось из общежития переехать официальной женой к мужу в драгоценную московскую квартиру. И чтобы окончательно закрепиться в квартире родителей супруга, претворяя в жизнь совет собственной деревенской мамы, она не стала откладывать в долгий ящик – и осчастливила мужа тремя детьми подряд.

– А что… зато отстрелялась и все, – радостно она сообщала всем почти каждый раз, как выходила на улицу.

Подруги неуверенно поддакивали, но никто из них, будучи москвичками, не заговаривал и о втором ребенке – не то что о третьем.

– А мы скоро поедем к моим, на море, под Одессу, свежий воздух, фрукты! Наедимся! Отдохнем! – воодушевленно делилась деревенская…

Время стояло голодное, магазины встречали покупателей пустыми полками. Отоваривался народ по продуктовым талонам, отстояв многочасовые очереди, а о море и вовсе не мечтали.

Для тех, кто не в курсе тонкостей жизни тех лет, поясняю, что талоны – такие бумажные карточки, которые выдавались на месяц в количестве стольких штук, сколько в семье по месту прописки зарегистрировано человек. На талон разрешалось приобрести конкретное количество продуктов: один килограмм сахара, три куска мыла и так далее. Определенные товары продавались только в районе проживания и при предъявлении паспорта с пропиской. Даже имея деньги, купить продукты, а тем более качественные продукты, было очень нелегко. Поэтому иметь в друзьях людей, способных хоть что-то достать из дефицита сверх положенного по талонам – житейская необходимость.

А тут домашнее варенье, соленья и колбаса, и «подруга» могла тебе все это привезти и продать по сносной цене! За свою деревенскую хватку и продуктовое богатство, которое в то время ценилось выше любой валюты, она и находилась в фаворе у «коренных москвичек». Ее муж работал простым автослесарем в троллейбусном парке, и его достижениями по улучшению семейного быта она не могла похвастаться. Зато еще более гордо, чем о доме под Одессой, новая москвичка, не уставая, рассказывала о том, чего они добились в вопросе расширения жилой площади: их семью поставили на государственную – бесплатную – очередь на получение квартиры в Москве! Она не сомневалась, что всего через каких-то лет десять-пятнадцать квартиру им непременно дадут. Ну а ради такого счастья можно потерпеть и всемером поютиться на пятиметровой кухоньке, принимая пищу в порядке установленной очереди.

Ничего страшного она не видела и в том, чтобы прожить свои молодые годы с мужем и тремя детьми-москвичами в двух десятиметровых комнатах. Почему в двух? А в третьей, восемнадцатиметровой, остались проживать родители мужа. Которые, по ее мнению, свое уже пожили, и вполне могли бы и даже обязаны, будь они по-настоящему любящими бабушкой и дедушкой, уступить эту комнату внукам. Им самим следовало бы переехать в меньшую комнату, а лучше вообще вернуться в деревню, из которой они когда-то приехали по тому же лимиту в Москву, тем самым освободив место новому поколению. Родители мужа, конечно, знали об этих ее высказываниях, всегда найдутся «добрые люди», готовые раскрыть глаза «незрячим», и отвечали ей взаимностью. В разговорах со своими друзьями – родителями ее же подружек – они ядовито высмеивали невестку, ее деревенский говор, манерность, рвачество и нахальные требования к ним. Друзья родителей мужа новой москвички делились в семьях со своими детьми – молодыми мамочками, а те между собой, и сплетни гуляли по кругу, обрастая каждый раз новыми ужасными подробностями. Однако ж она чуть ли не единственная из всех невесток называла родителей мужа, всегда приниженно и льстиво глядя им в глаза, «мама» и «папа», а они в ответ ее «доченька». А самого мужа, как ни странно, деревенская называла «Длинный». Кличкой звали его между собой пацаны еще с тех времен, когда приходили в общагу. И она упорно продолжала называть Олега в разговоре с приятельницами-мамочками его кличкой, почему-то рассчитывая, что этим покажется им более своей. А ее московские подруги не упускали повода позлословить и на эту тему о ней. Ну конечно, или в ее отсутствие, или всего лишь каждый раз, пока она шла к детской площадке.

– Во, лимитчица наша идет, сейчас «гыкать» начнет, – посмеивались они между собой, вдобавок с удовольствием обсуждая ее вызывающе открытые наряды: – Опять обтянула грудь, того и гляди, сиськи выпадут, – язвили «доброжелательницы».

Светка, так звали лимитчицу, настоящая украинская красавица, с большой грудью и осиной талией, ростом за метр восемьдесят, и вполне могла бы претендовать на участие в модных конкурсах красоты, тогда только набирающих обороты в СССР. Но «добрые московские подружки» за Светкин высокий рост плюсом к «лимитчице» называли ее по аналогии с мужем «длинная» или за ее украинское произношение – «Галка». На лавочку она всегда садилась Светульчиком и расцелованная в обе щеки «искренне» соскучившимися со вчерашнего дня по ней приятельницами. Участвуя в сегодняшней беседе, Светульчик гордо рассказывала, что для возвращающегося с работы мужа она не только ужин готовит, но и подогревает тарелки, как в ресторане! А уж готовит она столько разных вкусностей, чтобы мужу, уплетая их, и пожаловаться-то было некогда.

Светке в отличие от избалованных московских девиц, как «скромно» говорила она, «не пристало раздражать мужа». Все дружно соглашались, что у нее нет никаких прав, и что очень хорошо, что она и сама все про себя понимает. За такое понимание своего места в «элитном московском обществе» ей милостиво прощали ее красоту.

Была в компании мамочек еще одна девушка – Ира, которая единственная из всех получала не обычное высшее образование, а второе, никому не нужное в то время, высшее образование. Учеба в институте среди местной молодежи считалась никчемной тратой времени. Страна трещала по швам, «вшивая интеллигенция» находилась не в чести и зарабатывала, если зарабатывала вообще, чистые гроши. Только-только начинались годы дикого капитализма, когда каждый хотел жить здесь и сейчас. И если не все, то многое решалось силой и напором. А деньги водились либо у бандитов, либо у фарцовщиков, да у людей, приближенных к системе распределения чего-либо. Любой товар в то время был дефицитным: от носков до бытовой техники.

Муж Иры считался нормальным мужиком. Он закончил ПТУ (профессионально-техническое училище. – прим. автора) и работал водителем на собственном грузовичке «Газель», обеспечивая жену и ребенка, пока та «развлекалась в институтах». Их семья у москвичек состояла на отдельном счету, потому что у них, единственных из всей компании, имелась своя, пусть и однокомнатная, но квартира! Правда, на первом этаже, отчего без балкона. И белье Ире приходилось сушить в ванной комнатке, что крайне неудобно. Об столь важном недостатке в планировке неоднократно, конечно, «сожалея» о ее несчастье, Ире напоминали остальные мамочки. Безусловно, они понимали, как ей повезло – жить в своей квартире уже сейчас! Но все же у Иры с мужем квартирка так и останется однокомнатной и без балкона, а в их квартире, которую они непременно когда-нибудь заполучат либо по очереди, либо после смерти родителей, комнат будет не одна и обязательно с балконом или лоджией. Подобный факт автоматически, пусть и в будущем, выводил их на более высокий социальный уровень, чем у Иры сейчас. Видимо эта радужная мечта, и позволяла подругам смиряться с ее теперешним превосходством. К тому же Ира молчаливая, а в ее семье явно правит патриархат, в чем сомневаться не приходилось, видя Иру в солнечных очках в любое время года. Так и в данной беседе она не участвовала, а выступала в роли благодарного слушателя. Ну что она могла сказать, когда с ней и так все ясно.

– Умная, умная, – говорили про нее «подружки», – а дура, раз муж так часто прикладывает. Чем его надо так злить-то? – недоумевали они и смаковали подробности, бурно обсуждая, за что и как он ее приложил в последний раз.

Саму Иру они почти никогда ни о чем не спрашивали, «тактично» делая вид, что ничего не замечают. Её тепло расцеловывали при встрече, впрочем, как и всех.

Но самой колоритной из компании была Таня – девушка довольно плотного, нет, скорее полного телосложения, с кожей, покрытой рытвинами от перенесенной ветрянки, носом картошкой и несоразмерно полными губами на фоне маленьких, узких и очень ядовитых глаз. Ее фигура выделялась широкими, низко посаженными бедрами на полных коротких ногах, а единственным, но ярким украшением являлась большая, выпирающая грудь. В среде местных ее звали «подстилка». Жила она с мамой и бабушкой в двухкомнатной малогабаритке. Таня – громкая и разухабистая, очень заразительно смеялась и отпускала точные, хлесткие, приправленные матерком замечания в адрес окружающих.

Всегда считалось, что уж Таня-то точно НИКОГДА не выйдет замуж, так как с ней хоть раз переспал каждый местный парень, включая сегодняшних мужей остальных мамочек. Но замуж она все-таки вышла, и не самая последняя. Правда, не за местного, а, как говорили, за армянина. Ее мужа презрительно за глаза называли «черножопым», а в глаза приветливо «брат». У него единственного в их компании на тот момент имелась личная легковая машина, и он мог достать на рынке, на котором работал мясником, большой дефицит того времени – свежее мясо. Если разговор у мамочек заходил о Тане, то не «плюнуть» в Танину сторону считалось моветоном, но опять же в ее отсутствие. Любимой темой среди подружек стало гадание, кто и когда первым расскажет ее «черножопому муженьку» о развеселом Танином прошлом и что тогда он с ней сделает, учитывая, какие у них там на востоке нравы. А ведь любая из них столько про нее знает, но молчит, такое в их сердцах «благородство», а она позволяет себе колкости в их сторону – неблагодарная. Когда же Таня приближалась к детской площадке, головы у всех слегка втягивались, глаза опускались, попасть под ее острый язык никому не хотелось, и ее приветствовали с «нежным жаром» и целованием наравне с остальными.

Все мамочки примерно одного возраста со своими мужьями. Максимальной разницей между супругами составляла два года. Их возраст крутился в районе двадцати трех лет. И все, кроме «черножопого» и «длинной», изначально росли в общей компании. Жили все рядом, в соседних домах. Сначала ходили в один детский сад, потом в одну школу, гуляли вместе и знали друг о друге всю подноготную. Их стая, сформировалась по признаку ареала обитания. Внутри нее могли кого-то любить больше или меньше, но все они в нее входили. И как бы ни ссорились между собой ее члены, разногласия относились к их внутренним, местным разборкам. Все жили на одной стороне микрорайона. Но есть часть микрорайона, расположенная на противоположной стороне дороги местного значения. Там уже жили чужаки, у них свои девчонки и парни, которые исторически, если не враждовали, то конкурировали друг с другом. За встречи с парнем с «другой стороны» местными парнями девушке делался строгий выговор: «Тебе что, своих не хватает?» Чужака-парня без стеснения могли и побить.

Такая же ситуация и с девушками: кадрить парня с «другой стороны» было опасно, могли и лицо расцарапать, и «темную» устроить. Все посторонние воспринимались в штыки.

Переходить дорогу такой стае опасно. Внутри сообщества действуют отдельные социальные и поведенческие нормы. Любое несоответствие принятым среднестатистическим нормам жизни и морали считалось наглым вызовом. В отношениях не малую роль играло возрастное деление на старших и младших, как бывает в юные годы, когда пятнадцатилетнему девятикласснику четырнадцатилетний восьмиклашка кажется малолеткой, недостойным его внимания, а шестнадцатилетний десятиклассник – умудренным жизненным опытом авторитетом.

Мужья, несмотря на свои двадцать с лишним лет, по-прежнему выше семьи ставили нужды «друганов» и, вопреки наличию детей, довольно активно участвовали в жизни местной молодежи. И от всех «новобранцев» в виде жен или мужей «со стороны» ожидалось некое смирение или даже подобострастие, пока их не соизволят признать и принять в ряды стаи как полноправных членов.

Вечерами после работы абсолютное большинство и свободных, и семейных, оставляли детей на попечение бабушек и дедушек и выходили в «колхоз». «Колхозом» – назывались вкопанные рядом, вдоль забора детского садика два стола. Столы заменяли местной взрослой молодежи клуб по интересам. За ними компании играли в карты, домино, на гитарах, слушали музыку, общались и выпивали. Зимой, когда становилось холодно, народ переходил в ближайший подъезд, и веселье продолжалось там. Всем живущим, у кого окна квартир выходили на эти столы, практически ежедневно мешал полуночный шум. Но жаловаться решались единицы, так как если не их дети, то дети их соседей входили в ту или иную группу. У некоторых аксакалов, время от времени забредавших в «колхоз» расписать партеечку или выпить стаканчик, возраст перевалил уже за тридцать, у самых младших, как их называли «младшая садовская группа», колебался в районе шестнадцати лет. Время пользования столами делилось между группами в зависимости от возраста, а значит, статуса.

Такими радостями и интересами жила молодежь, московских окраин того времени. На одной из подобных окраин живут и главные герои книги.

Телефонная будка

Как-то пасмурным вечером, когда на улице не то осень, не то зима и серые тучи ползут по небу, навевая тоску, по улице бессмысленно шатались в поисках знакомых компаний и развлечений две двенадцатилетние подружки, когда с неба в очередной раз сорвался холодный дождь со снегом, они спрятались от непогоды в телефонную будку. Ну а раз они стоят в будке, значит, им нужно непременно позвонить кому-либо из друзей. Потому, что глупо просто так скучать. А вдруг кто-то согласится выйти на улицу разбавить их компанию. Даже побаловаться, набирая незнакомые номера, всегда веселей, чем стоять, ничего не делая в ожидании, когда поутихнет непогода.

Это сейчас молодежь привыкла знакомиться через интернет, а в эпоху городских телефонных будок, и домашний телефон имелся далеко не в каждой квартире. Зато всегда можно найти новых знакомых, позвонив по одному из номеров, обильно нацарапанных на крашенных стенах этих самых будок.

Девчонки стали шарить по карманам в поисках двухкопеечных монеток. Ничего.

– Посмотри получше, – сказала одна из них, – я слышала, звякало. Может, завалились куда?

Наконец в карманах куртки, за дырявой подкладкой все же нашлось несколько штук.

– Ну что, кому звоним? – спросила обладательница монетки, им на глаза попалась надпись про Царя, тщательно нацарапанная справа от автомата. Сразу видно, что человек старался, прочерчивая написанное не по одному разу. Надпись под цифрами гласила: «Царь козлов – звонить круглосуточно!» Почему бы не побаловаться и не позвонить «Царю козлов»? Наверняка будет весело. И девчонки набрали номер.

Дозвонившись первый раз и услышав в трубке мужское «алло», они, ничего не говоря, похихикали в трубку. Голос никак не среагировал на звонок, он положил трубку. Набрав тот же номер во второй раз, девчонки, все так же глупо хихикая, отважились спросить:

– Здравствуйте, а здесь проживает царь козлов?

На что услышали встречный вопрос:

– Где вы взяли мой телефон?

Голос не злился, не кричал, а спокойно и уверенно интересовался, удивляя и обескураживая девчонок. Такая реакция – не то, что они ожидали, и как-то совсем не весело.

– Ну, девочки, откуда у вас мой номер? – повторил голос настойчиво.

Ну раз им не хамят, то почему бы и не ответить. Они назвали голосу свое местонахождение, потом еще несколько минут объясняли детали расположения будки и, когда голос точно все понял, попрощались и повесили трубку. Из разговора девчонки уяснили только то, что голос принадлежит молодому парню, с стальными нервами и явно старше их.

– Прикол! Такой спокойный! – удивлялась подружка.

– Да, класс! – поддержала вторая. – Слушай, ну ты бы хоть спросила, как хоть его зовут?

– Ну и спросила бы сама, чего не спросила, раз такая умная?

– Ага, а ты?

– Ну трубка-то у тебя была?

– Вообще-то, мы вместе ее держали!

– Ну ладно, и чего теперь делать будем? Нашим, что ли, кому позвонить?

Девчонки хитро переглянулись и снова, хихикая и пихая друг друга в бок, в третий раз набрали тот же номер. Подружки рассчитывали, что уж после третьего звонка парень сорвется. А значит, вечер не пропадет даром.

– Слушаю, – снова ответил тот же мужской голос.

– Привет, это снова мы, хи-хи-хи, а как тебя зовут?

– Владимир, – ответил парень. – А «царь», потому что фамилия Царев, – добавил он, предвосхищая следующий вопрос, и в этот раз повесил трубку первым. А девчонки не успели с главным блюдом:

– А почему козлов? А каких – горных или степных? – и немного расстроились, развлечение неожиданно быстро закончилось.

– Интересно, – обсуждали они, – а почему он не спросил, а как, например, нас зовут? Девчонок у такого должно быть море?! Такой приятный голос! Интересно, он симпатичный? Они снова посмотрели на номер телефона, судя по первым цифрам их новый знакомый жил через дорогу, то есть на «другой стороне», что интриговало еще сильней. Посмаковав все детали, обсудив, что кому из них и как послышалось, показалось и подумалось, подружки договорились позвонить ему еще раз, но уже завтра. Сейчас двухкопеечные монетки у них кончились, а идти стрелять их у редких прохожих на «маме позвонить» по такой гадкой погоде не хотелось. Девчонки хорошенько заучили номер и полные впечатлений и эмоций, с чувством выполненного долга пошли по домам.

На следующий день погода ухудшилась, и идти гулять подружки передумали, а собрались потусоваться у одной из них дома. Предполагалось, что мама принимающей стороны на работе, а старшая сестра у подруги. И значит, они полностью свободны в своих действиях, в пределах разумного, конечно. Ну уж позвонить куда им захочется они точно смогут. С мамой они не прогадали, а старшая сестра неожиданно взяла, да и осталась дома.