Buch lesen: «Выбор пути. Роман»

Schriftart:

Корректор Галина Залогина

ISBN 978-5-0062-2187-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга посвящается людям, построившим уникальное гидротехническое сооружение – Канал Москва-Волга, который требовался не столько для судоходного соединения Москвы-реки с Волгой, сколько для обеспечения Москвы питьевой водой.

Благодарю за идею создания этой книги научных сотрудников Долгопрудненского историко-художественного музея Ирину Николаевну Калашникову и Игоря Владимировича Кувыркова

ВЫБОР ПУТИ

Вода протекает по руслу канала.
Вода знает тайн и секретов немало.
Но нам не откроет тайны вода
Пока не нырнём с головою туда,
Где жизней и судеб стремится поток.
Где Истина – Светом Любви между строк!

Время – поток смыслов

Анна стояла на берегу канала, любовалась игрой света и тени, смотрела на воду, в которой отражались облака, целующие небо, размышляла о случайных неслучайностях, происходящих с ней в последнее время, и о том, что грань между иллюзией и реальностью очень тонкая. Эта грань может исчезнуть в любой миг, а мы ничего не заметим и будем жить в иллюзорном мире, считая его настоящим.

– Дитя моё, о чём мечтаешь, стоя у воды? – крепкая рука опустилась Ане на плечо. Она повернула голову.

– Пашка??? – радость, изумление. Не обозналась ли? – Пашка, ты какими судьбами?

Высокий, крепкий, загорелый красавец обнял её, скользнул губами по щеке. Они взрослые, имеют право делать всё, что захочется. Аня почувствовала, как краска смущения заливает лицо. Рассердилась на себя.

– Да, дитя моё, я твой Пашка. Между нами пролегла бездна по имени Время, – Пашка изобразил воображаемую бездну. Аня усмехнулась, вспомнив Пашкины театральные этюды. Отметила, что в актёрском мастерстве он преуспел.

– Ты совершенно не изменилась, Аннушка. Совершенно, – новая театральная гримаса. – Глаза блестят, на щёчках нежный румянец… Школьница моя милая. Я счастлив… – ещё один скользящий поцелуй. – А я повзрослел, заматерел, но помню всё до мельчайших подробностей. До мельчайших…

– Болтун, – Аня отстранилась. – Где ты так долго был, бродяга?

– Бродяжничал, – он улыбнулся. – Об этом в двух словах не расскажешь, дитя моё. Об этом собрание сочинений в пятидесяти томах можно написать. Но я пока не имею права тратить время на себя любимого. Занимаюсь краеведением. Именно оно привело меня сюда, в эту точку на берегу канала. Я был уверен, что увижу тебя здесь сегодня. Сегодня особенный день – день летнего солнцестояния. День исполнения желаний и тайных замыслов.

– Реализация намерений, – добавила она.

– Да, дитя моё. Мы с тобой находимся сейчас в потоке смыслов. Удивлена?

– Да… Хотя, не совсем. Ты всегда выделялся своим особенным взглядом на жизнь. Ты отличался ото всех нас.

– Я был особистом и остаюсь им по сей день, – он рассмеялся.

Аня поёжилась. Пашкин смех её напугал. Что-то недоброе прозвучало в нём.

– Озябла? Давай согрею, – не дожидаясь ответа, он прижал её к себе, уткнулся в макушку, заговорил скороговоркой. – Помнишь, как нам было хорошо вдвоём? Мы верили, что беззаботная жизнь будет длиться вечно. А потом кто-то сказал, что жизнью правит суровый греческий бог Хронос. Он последовательно и сурово отсчитывает часы и события для землян. Каждая секунда у него имеет свою цену, своё значение. Секунды похожи друг на друга. Поэтому во всём, что нас окружает, присутствует рав-но-мер-ность. Все мы движемся по прямой из пункта А в пункт Я от рождения к смерти через расцвет, старение и увядание…

– «Как порох сгорает короткое лето, как долго, как долго дымится зима…»¹ – проговорила Аня, высвободившись из его объятий.

– Не грусти, дитя моё. Знай, что наш мир находится под контролем Вечного Времени и движется по его орбите. Время – связующий фактор. Оно, как двадцать пятый кадр, присутствует во всём и в нас самих. У нас с тобой всё будет хорошо, – он взял её за руку. – Хочу открыть тебе одну важную тайну… – выдержал паузу. – Люди назувают время Хроносом и забывают о его собрате Кайросе – покровителе счастливых случаев, успехов, благоприятных шансов и мига удачи. Древние греки знали, что именно Кайрос и есть самое настоящее время, наполненное смыслом. Оно нелинейное и неизмеримое. Проще говоря, это – качественная сторона времени. А нам всем важнее качество нашей собственной жизни. Согласна? – Аня кивнула. – И вот что ещё мне показалось любопытным: Хроноса всегда изображают стариком, а Кайроса – юнцом с бритым затылком и длинным чубом. Большой удачей считается схватить парня за чуб, когда он мчится тебе навстречу. Промедлишь, замрёшь в нерешительности или раздумьях, и… пропустишь свою удачу. Поэтому, дитя моё, хватай меня скорей и не отпускай…

– И не подумаю, – Аня убрала руки за спину.

– Упрямица моя, – он привлёк её к себе. – Не сердись. Запиши плохое на воде, пусть утекает прочь. А хорошее сохрани в сердце капелькой рубина или маленькой жемчужиной счастья… нашего с тобой счастья…

– Я замужем, Пашка.

– А я женат, – он улыбнулся. – Я тебя замуж не зову, дитя моё. И в страну безумной страсти не приглашаю. Я предлагаю тебе открыть дверь в духовный мир, над которым не властно время. В духовном мире нет прошлого, настоящего и будущего, потому что оно циклично. В нём ничто не уничтожается и не разрушается. Наша бессмертная душа в этом мире Любви живёт вечно… Она говорит нам:

Я не служанка. Я не госпожа.
Я – вечная, бессмертная Душа!

Дитя моё, я зову тебя пробудиться от всеобщего летаргического сна, избавиться от ненужных привычек, которые мы приобрели с годами. Мы не задумываемся о том, что привычки ограничивают нас во всём, ухудшают качество нашей жизни.

Давай станем людьми понимающими жизнь. Вернёмся к своим истокам, к осознанию того, что загадочность русской души состоит в поиске истины, поиске Бога. Давай вспомним о том, что наши предки заложили в родной русский язык азбучные истины, о которых они знали, ведали. У нас есть отчество, читай – отечество. Мы всегда всех спасаем. Это наше естество. Ведь мы душу ценим выше богатств земных. Потому что душа – это добро, изначально посланное и умножаемое Творцом!

– Пашка, ты увлёкся философией? – Аня искренне удивилась.

– И да и нет. Я – краевед по профессии. Знание исторических фактов помогает мне искать и находить ответы на разные вопросы. Например: что такое вечность? Как взаимодействуют информационный и энергетический миры? Почему время течёт везде по-разному? Что такое жизненная сила? Как расшифровать аббревиатуру слов? Почему убрали буквы из русской буквицы? Зачем нас лишили образного мышления, сделали наш язык без-образным вернее безОбразным и продолжают губить его? Почему мы стали невежами и пешками в чужой игре? Кто и как построил канал Москва-Волга?

– Последний вопрос ты задал мне? – Аня посмотрела на Павла.

– Да, – он кивнул, как прилежный ученик, хорошо знающий урок. – Но, пожалуйста, не отвечай мне на него, как знаток истории, как научный сотрудник. Расскажи мне то, о чём никто, кроме тебя, не знает… Не трусь, Аннушка. Ты ведь вежа – человек, знающий, ведающий жизнь.

– Павел Львов, я не знаю ничего такого о канале, что могло бы тебя заинтересовать, – сказала она резко. Рассердилась на себя за то, что сентиментальничает, как глупая школьница, безумно влюблённая в красавца Пашку.

В памяти возникли картинки прошлого. Пашку Львова в классе называли профессором, ходячей энциклопедией. Он знал всё или почти всё. Мог поддержать беседу на любую тему. Он хорошо пел, занимался в драмкружке. Аня тоже записалась на занятия по актёрскому мастерству, чтобы быть поближе к Пашке. Она строила планы, мечтала сыграть Джульетту или Снегурочку. Но руководитель кружка особых талантов в ней тогда не замечал и давал ей проходные роли. Её такое отношение огорчало, но из кружка она не уходила. Ради Пашки она готова была играть роль деревца, под которым уснул принц…

Пашка поначалу свои чувства от неё скрывал. Он был охотником, подманивающим свою добычу, выжидал… А потом неожиданно поменял тактику, превратился в весёлого балагура, не дающего ей прохода. Они учились вместе до восьмого класса. Их называли: «голуби неразлучники ПашАна». Им прочили долгую счастливую семейную жизнь, ждали свадебного пира, но… Жизнь преподнесла неожиданный сюрприз: Пашка Львов исчез…

Он исчез из Аниной жизни не просто так. Его отца отправили в длительную командировку в Сибирь. Известие о переезде оглушило Аню. Она была так потрясена, что потеряла голос. Пашка поил её молоком с мёдом, утешал, обещал писать ей письма каждый день. Сказал, что вернётся через месяц. Аня обрадовалась, успокоилась, отпустила его, решив, что месяц – это совсем немного, совсем…

Пашка через месяц не приехал. Мало того, он не написал ей ни одного письма. НИ ОДНОГО! Она ничего о нём не знала много-много-много лет. Целую жизнь прожили они порознь. У неё дети, внуки, заботы…

Пашка Львов выныривает из небытия именно в тот момент, когда она думает о соединении миров, об исчезновении невидимой грани между иллюзией и реальностью… Он появляется перед ней и требует выдать ему информацию, которой она ни с кем не собирается делиться. А тем более, с ним… Ничего она ему не расскажет. Пусть думает, что у неё нет никакой тайны…

– Дитя моё, – его голос вкрадчиво-нежный. – Не упрямься. Я уверен, что ты владеешь важной информацией и знаешь то, чего не знают другие… Знаешь, потому что твой дед был «врагом народа».

– Его реабилитировали, – сказала Аня резко, развернулась, чтобы уйти. Пашка её задержал.

– Прости. Я не хотел тебя обидеть. Мне важно узнать историю твоего деда. Он ведь этот канал строил, – Пашка молитвенно сложил руки. – Анечка, не сердись, умоляю.

– Лиса-Патрикеевна, – подумала Аня, а вслух сказала. – Мой дед работал на строительстве канала, как вольнонаёмный, а не как заключённый.

– Прекрасно. Дед был инженером или…?

– Пашка, скажи прямо, что тебе нужно? Не юли, пожалуйста.

– Мне сказали, что у тебя есть документы из следственного фонда государственного архива по делу деда…

– Есть. Но я тебе их не дам, – заявила Аня. – Ты исчез из моей жизни на миллион лет и хочешь, чтобы я верила тебе, как прежде?

– Дитя моё, я не прошу у тебя дело по обвинению деда. Я хочу, чтобы ты мне рассказала о нём, как о человеке. Мне важно знать о том, как жили твои родные в те далёкие годы, – он взял её под руку. – Анечка, милая, пойми, поднимая исторические пласты, мы с тобой найдём ответы на многие вопросы. Моё многовековое молчание тебе станет понятным, объяснимым, уверяю. А когда ты убедишься в том, что весь мир пронизан жизненной энергией и неисчезающей информацией, то увидишь, что я никуда не исчезал, а всегда был рядом с тобой… Всегда.

– Сказочник…

– Пусть так… Главное, дойти до сути, отыскать исток или истоки…

– Или… – Аня взяла его под руку. – Идём. Мне домой пора.

Павел проводил её до дома, записал номер телефона. В гости не просился. Поцеловал ей руку и ушёл. Аня поднялась к себе. Долго стояла у окна, смотрела на розовеющее закатное небо. Внутри дрожала струна сожаления. Этот назойливый звук вылился слезами из глаз. Аня почти забыла состояние унижения, когда все, кому не лень, шушукались за её спиной, называя её деда «врагом-народа».

– У тебя всё хорошо? – спросила мама.

– Да, – Аня вытерла слёзы, повернулась к матери. – Представляешь, я сегодня Пашку Львова встретила.

– Пашка Львов – это тот красавчик профессор, который тебе в школе нравился?

– Да. Ты его помнишь?

– Помню, как не помнить? – мама улыбнулась. – Его отец за мной ухаживал, цветы дарил… Очень ему было интересно знать, почему нашего деда Мишу «врагом-народа» называют. Я на него рассердилась тогда помню очень сильно, сказала, чтобы он ко мне не подходил больше с такими вопросами… А он… – она надолго замолчала, словно решала, стоит дочери знать продолжение истории или нет.

– Мама, ты здесь? – не выдержала затянувшейся паузы Аня.

– Да, Нюрочка, да. Просто вспомнила, как он у меня потом прощения просил, руки целовал, на коленях стоял… Мне ведь никто рук не целовал прежде… да и потом, никто…

– И мне, никто прежде, – Аня улыбнулась. – А сегодня Пашка поцеловал на прощание. По папиным следам пошёл сыночек. Два сапога…

– Ох, дочка, смотри, закружит тебе голову профессор, что делать будешь?

– Мама, я – свободная, разведённая женщина. Свобода даёт мне безграничные возможности. Это прекрасно. Кроме свободы у меня есть главные правила, которые я выполняю всегда. Кстати, Пашка сегодня про деда спрашивал. Хочет историю жизни его узнать. Не странно ли это?

– Подозрительно. Скажи ему, что дед Купчик был выдающейся личностью.

– Выдающимся гулёной он был, мамуля.

– Не отрицаю. Это интересный факт его биографии. Но об этом, Аннушка, распространяться не стоит. И прошу тебя, не очаровывайся профессором.

– Постараюсь…

– Ты, дочка, мою судьбу повторяешь, – Надежда Михайловна покачала головой. – Череда повторений преследует нас, как злой рок или проклятие рода.

– Мама? Что с тобой сегодня? Где твой оптимизм? Мне такие разговоры не нравятся, ты знаешь.

– Знаю, дочка. Но полностью отрешиться от всего, что предначертано судьбой, тебе не удастся. Рано или поздно правду узнать придётся.

– Пусть это будет не сейчас, мамочка. Мне хочется пожить ещё в блаженном неведение, незнании… Пусть мой горизонт будет светел, а перекрёстки жизненных дорог находятся где-то далеко-далеко…

Бабушка

– Далеко-далече реченька течёт, в том краю далёком миленький живёт, – пела бабушка Вера, укачивая маленькую Аню. Голос у неё был сильным, звонким. Петь тихо у неё не получалось. Колыбельные превращались в песнопение, заглушающее все посторонние звуки. Аня мечтала петь так же звонко и красиво. Она представляла себя певицей, стоящей на большой сцене в переполненном зале. В первом ряду сидят бабушка, мама, папа и милый из далёкого-далека, о котором поётся в песне. Он красивый, высокий, черноволосый, черноглазый, сильный и добрый. Такими качествами обладал прадед Матвей Будулаевич Огневой. Когда бабушка сказала, что он был кузнецом, маленькая Аня удивилась.

– Как это кузнецом? Кузнец – это зелёный длинноногий попрыгунчик, который по лугу прыгает и травку ест.

– Детка, зелёный попрыгунчик – это кузнечик. А кузнец – это человек, который с металлом работает и лошадок подковывает, – пояснила бабушка. – Прадедушка твой был цыганских кровей. Жил кочевой жизнью в таборе. Однажды он увидел у реки красавицу Устинью, прабабушку твою, и понял, что с кочевой жизнью нужно распрощаться.

Поженились они. Построили дом в тихом, уединённом месте на опушке леса, чтобы никто их счастью не мешал, и зажили душа в душу. Устинья цветы и травы собирала, заговоров много знала. Люди приходили к ней за помощью. Она ни от кого подарков не брала, говорила, что это – грех, лукавство. Даром дар свой получила, даром отдаю. Люди удивлялись, как Устинья и Матвей живут без огорода, без скотины. А они смеялись:

– Всё у нас есть, да не про вашу честь.

Маленький огородик у них был. Сажали картошку, репку, морковь, свёклу. Всего понемногу для себя. Прадед Матвей выковывал кружева из металла и продавал богатым людям.

– Кружева из железа? – Аня не верила. А когда, повзрослев, увидела такие кружева, ахнула. Чудо-чудесное. Только настоящий мастер может такое волшебство сотворить и подумала:

– Почему, почему от прадеда ничего не осталось? Узнать бы, какое клеймо у него было? Было ли? Должно было быть. И если пофантазировать, то можно любой вензель сочинить. А можно просто инициалы деда взять Матвей – М, Будулаевич – Б, Огневой – О. МБО или ОМБ. Жалко, спросить не у кого. Бабушка рано ушла из жизни, разбилась, упав с лесов во время работы.

Вера Матвеевна работала на склейке катеров, была мастером своего дела. Её ценили. Доверяли ей самую ответственную работу. Она проверяла, хорошо ли склеены швы ниже ватерлинии. Катер, на котором работала их бригада, подняли на достаточную высоту над землёй, чтобы можно было всё осмотреть, всё проверить и хорошенько просмолить днище. Каждая работница стояла на своей площадке многоуровневых лесов, выполняла своё задание. Работали молча, не отвлекались. Леса шаткие, защитных ограничений нет, внизу жёсткая земля. Любое неловкое движение, и…

Никаких мер безопасности руководство не принимало, хотя было ясно, что при такой организации труда несчастный случай на производстве может произойти в любой, самый неожиданный момент. Несчастье произошло неожиданно с Верой Матвеевной, Аниной бабушкой…

Женщина, работавшая на склейке катера сверху, пошатнулась и полетела вниз, цепляясь руками за всё подряд, чтобы спастись. Самой надёжной опорой оказалась нога Веры Матвеевны. Женщина ухватилась за неё одной рукой, а другой изо всех сил уцепилась за деревянный настил, на котором стояла Вера Матвеевна, и повисла в воздухе.

От неожиданности Вера выронила из рук инструменты, пошатнулась. Женщина истошно завопила, выпустила Верину ногу, поняв, что сейчас может произойти что-то ужасное… Вера вскрикнула и рухнула плашмя вниз, сильно ударившись грудью о твёрдую, почти бетонную землю. Грудь у бабушка была мощная – тринадцатого размера. Лифчики ей шили на заказ.

– Мои парашюты из парашютного цеха, – шутила она и приговаривала. – Груз у меня большой, да свой. «Всё своё ношу с собой». Не отдам никому.

Мощная грудь бабушку не спасла. Она умерла через несколько недель после падения. Ане тогда было десять лет. Она так сильно переживала потерю, что месяц не могла говорить. Молчала. Голос пропал, слова исчезли. С той поры сильнейший стресс вызывает у Ани потерю голоса. И с этим ничего поделать невозможно. Хотя Аня старается, работает над собой. А тогда, после смерти бабушки её детское сознание затуманилось, реальность перестала существовать, только откуда-то из далекого-далека звучала бабушкина колыбельная про милого…

Далеко-далече реченька течёт.
В том краю далёком милый мой живёт.
Только, ой не просто, мне попасть туда,
Полноводна речка, холодна вода.

В тереме высоком суженого жду,
Из ромашек белых я венок плету.
Пусть плывёт веночек в край, где мил живёт,
Пусть его с собою реченька возьмёт.
Я в веночек белый алый цвет вплету,
Пусть мой милый знает, что его я жду.

Далеко-далече реченька течёт.
На ладье по речке милый приплывёт.
Привезёт с собою алые цветы.
Сбудутся, я знаю, все мои мечты…

Бабушкины мечты не сбылись. А всё, что она рассказывала внучке, теперь явственно предстало перед Аниным взором. Прошлое и настоящее соединилось в одной точке…

Бабушка говорила, что дом родителей стоял особняком в лесу и прекрасно вписывался в природу. Был он невысоким. Дед сложил его из необструганных деревьев, сделал плоскую крышу, покрыл её мхом для тепла. Несмотря на то, что пол был земляным, зимой никто не замерзал. Земля-матушка грела. В дальнем углу находилась большущая печка. На ней спали вповалку мать, отец, четверо детей и место для гостей оставалось. Но гостей у них отродясь не было.

Длинный стол предназначался для приготовления пищи и для её приёма. Долгих застолий не устраивали. Посуда была глиняной, грубой, но лёгкой и удобной. Деревянные ложки, Матвей Будулавич смастерил сам. По обе стороны от стола стояли лавки на всю длину, покрытые половичками, связанными бабушкой Устиньей из бересты. Два окна выходили на восход. Утром вставать было легко. Поднимаешься и улыбаешься солнцу. Улыбаешься всегда, и всё складывается самым лучшим образом.

В доме была кладовка без окон, где матушка Устинья сушила травы и цветы: ромашку, мяту, зверобой, полынь, дурман-траву, липу, чертополох, пижму. Запах в кладовой стоял такой духмяный, что голова потом долго-долго кружилась, поэтому ходить в кладовку без надобности запрещалось. А если посылают тебя туда, то только о хорошем думать нужно и верить в чудодейственность трав.

Устинья объясняла дочкам, что у природы и человека один язык. Его нужно знать и содержать в чистоте, как руки, лицо и тело, потому что в человеческом языке заложены важные знания, о которых знали, ведали наши предки. Ведьмами называли они женщин, хранивших тайны природы. Знания свои они передавали из уст в уста, рассказывая сказки детям и взрослым. Мужчин называли знахарями, ведьмаками или ведунами, потому что они были хранителями ключей от тайных знаний мироздания. Они многому научили Устинью. А она теперь дочерей своих учит.

Говорит она тихо, словно боится, что кто-то услышит. Некому, вроде, в лесу кроме них никого нет. А поди ж ты, скрытничает, о самом главном молчит. Чувствует, что дочери ещё не готовы узнать главную тайну бытия. Другая у них стезя… жаль… Только Настасья дело её продолжит. И на том спасибо Богу. Не все дети одним путём идут, хотя знания им всем одинаковые даются. Знания в пути помогают, а значит, нужно ими запастись, чтобы с дороги своей не сбиться. Вот Устинья и старается, учит дочек тому, что мысли свои тоже в чистоте содержать нужно.

Скверные мысли порождают тёмные образы, дают силу всякой нечисти, околдовывают человека, опутывают его сетями зла, присасываются к нему, как пиявки, сосут его кровь, заставляют безропотно служить им, отказавшись от веры, любви и своей духовности. Подчиняясь таким упырям и вурдалакам, человек лишается главного – своей вечной души, становится однолетним растением, живёт без корней, без прошлого, без знаний, забывает про совесть, честь, свободу, теряет связь с Творцом, нарушает главные законы бытия, деградирует, создаёт вокруг себя хаос, ненависть, порождает всё новых и новых монстров, погружается в бездну безумия, войн и страданий. Поэтому мысли свои нужно постоянно очищать. Выбрасывать всё ненужное из своей головы, как из выгребной ямы, чтобы не смердило.

Девочки понимали, о чём говорит мать. Выгребная уборная находилась в доме рядом с кладовкой. Перед грозой из неё шёл такой сильный, неприятный запах, что нечем было дышать. Все знали, погода поменяется. В остальное время невозможно было догадаться, что за узкой дверкой у кладовой спрятан туалет, уборная.

Отдельно от дома стояла баня, которая топилась по-чёрному. У печки не было дымохода, дым оставался внутри, нагревал баню, а заодно покрывал сажей и копотью стены. Матвей Будулаевич любил такую баню и менять ничего не желал. Говорил, что чёрное не так уж черно, как кажется. Не черноты нужно остерегаться, а хаоса. Хаос – главная беда человечества.

Революция 1917 года подтвердила правильность его слов. Бабушка Вера рассказывала Ане, как дед долго истово молился, прося Бога о восстановлении мира, о спасении матушки земли от безумия и разорения. Дед всегда был в мире с собой и любил землю-матушку, как самого себя.

Вера чаще других сестёр наведывалась в кузню. Там у отца было собрано столько диковинных вещей, что она не могла насмотреться, налюбоваться ими. В кузне всегда было жарко. Матвей Будулаевич работал в кожаном фартуке, надетом на голое тело. Штаны, фартук, кожаные ремни на руках и кожаные лапти на ногах, чтобы горячий уголь кожу не повредил. Лоб стянут кожаным широким ободком, чтобы волосы в глаза не попадали. Тело у него крепкое, мускулистое, красивое. Вера любовалась отцом, когда тот раздувал меха. Он ей виделся былинным богатырём, приручившим дух Огня.

Огонь служит ему. Он бушует, вырывается наружу обнимает языками оранжевого пламени тот предмет, который отец подносит к его пасти и гудит, беснуется от радости. Предмет становится красным, оранжевым, сине-фиолетовым. Отец улыбается, приглушает пламя, опускает предмет в чан с водой, стоящий рядом. Вода пенится. Предмет шипит, краснота уходит, проступает цвет металла.

– Ты – волшебник, тятя! – радуется Вера.

– Я – цыган, видящий и понимающий суть любого предмета, дочка. Я душу вкладываю в своё дело. И ты делай всё с любовью…

Слушая бабушкины рассказы, Аня переносилась в прошлое, видела дом, кузню с горящим огнём. Прадеда Матвея Будулаевича, вытирающего пот со лба. Немногословную прабабушку Устинью, развешивающую травы. Бабушкиных старших сестёр Лялю, Розу, Настасью, которые постоянно журили младшенькую егозу Веру за то, что та больше других похожа на отца и по характеру и по красоте.

– Цыганская кровь тебе покоя не даёт, Верка. Смотри, так и до греха недалеко…

– До какого греха? – Вера хмурилась, не понимая, на что намекают сёстры.

– Красивая ты больно, Верка. Коса смоляная, в глазах огонь – сгореть можно. На язык остра и не по годам шустра. Берегись. Не бегай одна. Обольстит тебя купец или барин какой… Ой…

– Хватит болтать, да беду кликать. Довольно того, что мы проклятие рода на себе несём, поэтому и в лесу живём, – ругалась Устинья. – Идите лучше работать.

Сёстры умолкали, боялись мать. Знали тайну рода, о которой Вере не говорили. Мала ещё. Пусть живёт, как птичка певчая до поры до времени.

Лялю первой замуж выдали. Уехала она с мужем в город. Следом Роза из родительского гнезда упорхнула. А Настасья замкнулась. Стала в лес надолго уходить. Дня по три домой не возвращалась. Вера удивлялась тому, что родители не волнуются за Настасью, не ищут её.

– Вернётся, не пропадёт, – отмахивалась Устинья. – Не приставай. Потом всё узнаешь, когда время придёт.

Материны ответы распаляли Верино любопытство, но приставать к ней с расспросами она не решалась. Знала, бесполезно. Уж если мать рот на замок закрыла, никаким ключом его не открыть. Нет таких ключей и отродясь не было.

В такие моменты Вера бежала на свою любимую солнечную поляну и пела, запрокинув голову вверх. Голос вначале у неё был тонким, робким, дрожащим. Но со временем укрепился, усилился, стал похож на шум водопада. Вера радовалась своим успехам, голосила во всю мощь.

– Ты зачем так надрываешься? – спросил её как-то отец. – Петь надо с душой, нежно, чтобы слова сердца касались, чтобы слёзы радости на глазах были. Слушай…

Ах, как он пел. Вера замерла, превратилась в слух. Отец пел цыганскую песню, слов она не понимала. Слова ей были не нужны, главным было состояние восторга, в которое она погрузилась. Ей хотелось, чтобы отец не прекращал свою песню, чтобы пел, пел до скончания века. Она сидела с закрытыми глазами, смотрела внутрь себя, в свою бездонную, бессмертную душу и видела радужные полусферы, которые сходились и расходились, переплетаясь в замысловатые кружева. Через эти кружева вверх пробивались языки беловато-синего пламени. Удивительный огонь не обжигал, а просачивался в каждую клеточку золотой медовой массой.

– Твоё тело – пчелиные соты. Чем ты их наполнишь, то и получишь потом, – услышала Вера голос отца и не сразу поняла, что он уже не поёт, а говорит ей, для неё. Наступил новый этап в её жизни – момент осознания себя.

– Я – пчела? – спросила она не открывая глаз.

– Ты – душа, одетая в тело, – ответил отец.

– Душа, – Вера улыбнулась и поняла, что они с отцом разговаривают без слов. Они слышат мысли друг друга. – Разве такое возможно?

– Да. Ты же сама это видишь, понимаешь.

– Это волшебство, магия?

– Нет. Это – реальность. Это дар, которым обладают люди. Но не все это знают. Не все понимают, что любой дар нужно развивать, чтобы не утратить его. У тебя есть ещё один особенный дар – дар любви. Не утрать его, не ожесточи своё сердечко, Верочка. Живи в ладу и мире со всеми. Это сложно, но возможно. Помни, ты – дочь Огневого цыгана Матвея и Устиньи травницы. Скоро жизнь твоя изменится, дочка. Вижу я парня, судьбу твою… Не простой он человек… хлебнёшь ты с ним горюшка, Вера, Верочка моя… – закрыл глаза, запел. А Вера заплакала. На сердце тяжело-тяжело стало.

– Зачем ты мне про горюшко сказал, тятя?

– Горькое время для всей земли наступает, дочка. Голод, разруха, война… Живи в лесу, Вера. Не уходи от нас…

– Не уйду я никуда, тятя, я ведь ребёнок ещё…

Было ей в ту пору десять лет. А через четыре года она встретила свою первую и единственную любовь…

Голубоглазый, светловолосый, высокий, с утончёнными чертами лица. Сказочный принц, не иначе. Смеётся, словно колокольчики звенят. Голос нежный, так бы и слушала всю жизнь. Говорит, словно на гуслях играет. Поёт соловьём. Истории необыкновенные ей рассказывает. Вера разомлела. Пошла с ним на луг. Забрались они на стог сена, чтобы к небу ближе быть. Лежали смотрели, как облака плывут. Не заметили, как ночь наступила. Он накрыл её своей одеждой, прижал к груди, коснулся губами губ. Огненная вспышка ослепила Веру, молния пронзила тело снизу вверх, заставив сердце бешено забиться.

– Это настоящая любовь, – шепнул он.

– Любовь, – повторила она и добавила. – Любовь – это дар, мой дар тебе.

– Принимаю твой дар, Ве-ера… Не забывай меня…

– А разве ты не останешься?

– Останусь, но не сейчас. Пока ещё не время. Но я обязательно вернусь к тебе…

– Буду ждать тебя вечно…

Он ушёл, а она ещё долго лежала с закрытыми глазами и вспоминала каждое мгновение, проведённое с любимым.

– Где ты была? – строго спросила мать.

– Я встретила свою любовь, – улыбка Веры красноречивей всяких слов показала Устинье, что произошло на самом деле.

– Как его имя?

– Михаил Юрьевич Лермонтов.

– Дурёха ты, Верка, – беззлобно сказала Настасья. – Грамоте учиться нужно, чтобы глупостям не верить. Лермонтов умер давным-давно, ещё до твоего рождения.

– Как умер? – Вера побледнела. – Он на мертвеца не похож был. Он живой и тёплый. Он меня ночью согревал своим телом.

– Что-о-о? – Настасья сжала кулаки. – Подол покажи, быстро… Кровь… Ма-а-ама…

– Не ори, – приказала Устинья. – Сделанного не воротишь… Всё по кругу, по кругу, по кругу… словно на карусели крутимся, а остановить её никак не можем или не хотим… Иди в баню, Вера, вымойся и попарься. Да платье выстирай, чтобы отца не огорчать… Хорошо, что его дома нет, а то бы… Иди, иди, что смотришь на нас?

Вера пошла в баню. Мысленно ругала Настасью за несносный характер. Думала, что сестра ей позавидовала, потому что у неё-то никого нет, не любит она никого, а у Веры – Любовь, да какая! Но когда через несколько месяцев округлился живот, поняла она, что любовь – это продолжение рода. У неё ребёночек родится, а у Настасьи нет. Будут ли детки у неё? Неизвестно. Она ведь никого к себе не подпускает, в лес убегает. А там кроме волков да медведей никого нет. Разве с ними на стоге сена полежишь и на звёзды посмотришь? Нет… Жалко ей Настасью…

Роды принимала Устинья. Вера вновь ощутила молнию, разрывающую её тело снизу вверх, подумала, что это Мишин дар любви ей вернулся. Он себе ничего не взял, всё ей оставил. А она теперь этот дар сыночку передаст с молоком до конца, до капельки…

– Мальчик здоровый, крепкий, цыганской породы. Это хорошо, – сказал отец, взяв малыша на руки. – Жить тебе долго и счастливо, Виктор Матвеевич Огневой.

– Тятя, ты зачем ему своё отчество дал? – удивилась Вера.

1.Владимир Харитонов