Buch lesen: «Белые бабочки. Сборник рассказов»
Глава первая
Травы не успели
Травы не успели
Ну не было тогда телефонов. Даже дома телефона не было… У соседки Полины был, у нас нет. Папа уехал в какой-то колхоз. Мне года два, наверное. Я понятия не имею, что такое колхоз и что такое телефон. Мама взяла меня за ручку, сказала, что папа звонит, и мы пошли к соседке по лестничной площадке…
Мне в руки дали какой-то холодный тяжёлый предмет и сказали: слушай, там папа. Дурацкая ситуация: все смотрят на меня, а я даже не знаю, куда слушать, и не понимаю, ну как папа может в этой штуке поместиться! Я смущена, верчу в руках эту странную штуковину, и где-то из недр её слышу родной папин голос. Я соскучилась, готова разреветься. Мама успокаивает меня, сажает на колени, Полина суёт конфету. Сладко. Мама держит эту штуку и говорит в неё, но мне не верится, что там кто-то есть, наверное, эта такая игра, решила я.
* * *
Мне года четыре… Всех детей из сада уже забрали, моих почему-то всё нет и нет. Но я не печалюсь. Наконец-то я получила солидную порцию внимания. Вокруг меня стоят три взрослых женщины и просят спеть. Я хоть и была стеснительной, но понимала, что петь надо, а то… когда ещё я получу столько внимания, как в этот звёздный час?
Я пою: «Травы, травы, травы не успели от росы серебряной согнуться, и такие нежные напевы, аа-тчего-то прямо в сердце льются…» Мои няньки в шоке – это взрослая песня, от меня такого ну никак не ожидали, они радостно цокают языками, улыбаются.
Я ни слова не понимаю из того, что пою, разве что слова «трава» и «успела» мне знакомы. Но это моя любимая песня! Просят спеть ещё и ещё. И я пою и пою про травы, которые не успели… Прибегает запыхавшаяся мама, за что-то просит извинения, а её никто не ругает, няньки весёлые, у них глаза блестят от умиления: «Она такая певица!» Мы с мамой собираемся домой, а мне жаль уходить, я хочу, чтобы меня ещё раз поставили на маленький стульчик и просили спеть, и слушали, слушали, слушали…
Расскажи стишок
В семьдесят четвертом магнитофон был редко у кого, это было чудо техники, волшебный ящик, редкая диковинка. У моего дяди Гриши был, он им очень гордился, и когда мы приезжали к ним в гости, он очень хотел запечатлеть мой голос на магнитной ленте.
Мне было года три. Я и так была стеснительным ребенком и в присутствии других взрослых говорила с мамой только на ушко, а моя родня хотела услышать от меня публичную речь в виде стишка. Ага, щас…
Уговаривали меня дядя Гриша, его жена тётя Соня, моя мама Галя, мой папа Максим, кто там ещё был, не помню – я молчала как партизан на допросе.
Включили запись – я не проронила ни слова, зато было ясно слышно многоголосье взрослых людей, уговаривающих меня, уж не помню какой стих произнести.
В следующие наши приезды дядя Гриша торжественно ставил магнитофон на обеденный стол после трапезы, как правило, и предлагал мне послушать себя. И я слушала…
Только себя я не слышала – ни единого звука, ни писка, ни даже попытки рассказать стихотворение, но, к моему изумлению, слышала, как все взрослые наперебой, уговаривая меня, сами читают детский стишок.
Смертный грех
Мое первое воровство датируется средней группой детского сада. Это был маленький синий кубик. Он был гладким, прямоугольным и отчаянно желанным. Не знаю до сих пор, почему я это сделала, но знаю, что отдавала себе полный отчёт в том, что делаю что-то очень нехорошее. Мне было четыре года. Синий кубик пару раз в месяц попадался мне в коробке с игрушками, и я испытывала гаденькое и неприятное чувство стыда. Да, дело сделано, кубик вернуть на место уже не представлялось возможным.
Моя вторая осознанная кража была почти невольной. Мы с племянницей-одногодкой и кем-то из взрослых ехали в автобусе. У одного из стоявших рядом с нами пассажиров была полная авоська спелых красных слив.
Вы ещё помните, что такое авоська? Это идеальный предмет для воровства из него слив! Манящие сливы хоть и были довольно крупными, но авоська была тканевая, а ткань, как известно, имеет свойство слегка растягиваться.
Сливы выглядели очень гладкими, блестящими и невероятно аппетитными, но мне бы ни за что в голову не пришла мысль их позаимствовать.
Это всё Лариска, она была сорвиголова и отчаянная хулиганка. Она змеем искушающим настойчиво шептала мне в ухо: украдём, всего по одной… И инструктировала, как аккуратно и незаметно вытащить пальчиками круглую сливу из авоськи. Она сделала меня подельницей и тоже стырила одну.
Сердце колотилось как муха, застрявшая между оконными рамами, и холодная слива моментально согрелась в горячем от волнения кулачке.
Вкуса самой сливы не помню. Думаю, что осознание преступности содеянного всё-таки испортило впечатление от вкушения запретного плода.
У нас был большой дачный участок. Между нашим участком и участком соседа тогда ещё не было забора. Росло у нас всё то же, что и у него… Но куста бурой смородины у нас не было. А спелая бурая смородина, знаете ли, гораздо слаще черной, которая росла у нас в изобилии. Посудите сами, как я могла бы об этом узнать, если бы не отведала пару раз её, сладкую, бурую.
Не слишком часто, но время от времени я ныряла к вожделенному кусту и лакомилась двумя-тремя ягодками, и моё мелкое воровство было совсем незаметно…
Только однажды я увлеклась. В очередной раз куст магнитом притянул меня к себе. Я рвала ягоду горстями и бросала себе в рот, совершенно позабыв об осторожности.
Сосед, видимо, оторопев от моей наглости, грозно шугнул меня, подойдя ко мне почти вплотную.
Я была готова провалиться сквозь огород, выскользнув незаметно на противоположной стороне земли; испариться, превратившись в белое облачко, как известная героиня русской народной сказки; немедленно сгинуть без обратного адреса, но на пару секунд, показавшихся мне вечностью, я застыла, притворившись мёртвой. Спохватившись, я, застуканная врасплох и почти схваченная за руку, спотыкаясь и коря себя за оплошность, позорно улепётывала с места своего преступления, ожидая страшного суда.
Надо отдать должное соседу, благородно не ставшему выяснять отношения с моими родителями. Моя попранная репутация была спасена.
Вскоре он завёз материалы для изгороди, и с тех пор доступ для меня был заказан на веки вечные. Да и моя совесть не позволяла мне приближаться к забору ближе, чем на полметра, навязчиво и мучительно напоминая мне о смертном грехе.
Две любви и друг
Его звали Женя Цветков, не имя, а весёлое жужжание пчелы на цветочной корзинке. Он был жгучим брюнетом, у него были чёрные, как пуговицы на мамином пальто, глаза и длинные пушистые, словно кисточки для рисования, ресницы. И взгляд у него был мужественный и суровый… Особенно когда я заговорщицким тоном призналась ему, что мы поженимся, когда вырастем. Видимо, это в его планы не входило, и он тактично промолчал, при этом жёстко помотав головой из стороны в сторону. Но меня это не очень расстроило. Вероятно, он просто не знал то, в чём я была уверена, ведь мне моя мама сказала, что именно так и будет.
Вторую мою любовь звали Саша Чулков. Сашу я запомнила в длинных гольфах и с открытой широкой улыбкой. Я носила ему в кармане конфеты и печенье. Иногда фантик от тепла тела прилипал к карману, но я его отдирала и всё равно отдавала Саше. Он был рад принимать от меня дары и каждый день интересовался, не принесла ли я ему чего-нибудь. А потом мы, счастливые, катались вместе с деревянной горки.
Но он меня не любил. Я поняла это, когда мы репетировали парный танец к одному из детских праздников. То, как он смотрел на свою партнёршу Вику, невозможно было не заметить. Вика была высокая и красивая девочка и всегда нарядно одевалась. Она была горда собой и чувствовала Сашино восхищение, поэтому так же, не отрывая взгляда, смотрела на Сашу. Они оба улыбались! Танцевали они великолепно, несмотря на то что были в основном поглощены собой, а не танцем. Воспитатели, обратив внимание на эту пару, поставили её танцевать в центре круга, украсив ими, как вишенкой, круглый торт нашего дошкольного хоровода.
Я внутренне негодовала от такой несправедливости, ведь Сашу прикармливала только я, а Вике Саша дарил свою распахнутую радость…
Лёша был изобретателем, исследователем и философом. У него были очки, низковатый, с хрипотцой голос и маленький рост. Я не была в него влюблена… Но Лёша был моим самым лучшим другом. Мы вместе с ним затевали исследования смородинного листа, разрезая его найденным в песке острым камешком, отчего тот источал душистый аромат. Вместе следили за неспешной траекторией движения большого чёрного муравья, создавая ему искусственные препятствия. Вместе копали в песке ямку, представляя, как мы доберёмся до противоположного края Земли, и надеялись встретить на той стороне братьев по разуму.
Когда я однажды вдруг встретила его в киноаппаратной Дома культуры, куда я была определена на свою первую работу, я сразу его узнала. Лёша совсем не изменился! Да как такое возможно? Ведь нам было уже двадцать с небольшим хвостиком?.. Оказалось, что Лёша – инвалид. У него была проблема с гормоном роста. То есть он не взрослел, оставаясь в теле не то ребёнка, не то подростка. У него был такой же низкий, с хрипотцой голос, как тогда в детском саду. Когда я почти с порога заявила ему, что мы знакомы, он очень удивился. Мы на следующий день оба принесли одну и ту же детсадовскую групповую фотографию…
Сашу я совсем недавно нашла в сети… Было непросто узнать в высоком и статусном дяденьке того мальчика с радостной улыбкой. Но город, имя и возраст полностью совпали. И зачем я отправила ему запрос на дружбу?..
Иногда судьба сводит нас с людьми лишь на короткое время, особенно в детстве. Все эти встречи не проходят для нас безвозвратно: мы учились любить, дружить, учились тому, что любовь не всегда бывает взаимной, даже если ты отдаёшь объекту любви все свои конфеты, и не всегда то, что обещала мама, должно случиться.
Мама в банке
Мир детства соткан из образов слов. Образы выстроены фантазией ребёнка и его буквальным восприятием некоторых слов и событий. Дети видят мир другими глазами, чем взрослые, и воспринимают его через собственный ассоциативный ряд.
К примеру, слова «море» и «обморок» казались мне однокоренными, родственными. Разве обМОРок – это не маленькое море? А лужа – это почти как море, только маленькое.
Возвращаясь с бабушкой с нашего огорода, который тогда был минутах в десяти от нашего городского дома (это так, к слову, теперь там всё застроено многоэтажками), я споткнулась и упала в лужу… Придя домой, я радостно объявила маме, что я упала в обморок! Бабушка и мама переглянулись, не сразу поняв, что я имею в виду. Когда я им всё растолковала, они, посмеявшись вдоволь над моей нелепицей, объяснили мне, что обморок – это вовсе не лужа.
Мама работала кассиром. Часто, возвращаясь домой, она рассказывала отцу, что, мол, сегодня она была в БАНКЕ… Мне неудобно было спросить, но я весьма озадачивалась тройкой вопросов: КАКОГО же РАЗМЕРА была банка? КАК, и главное, ЗАЧЕМ она туда проникала? Потом я представляла себе огромных размеров банку и мою маму, которая там была…
С папой всегда было интересно, даже ходить на дальние расстояния. Папа сочинял в дороге стихи, и я активно участвовала и страшно радовалась, если мои подсказки были уместными и придуманное мною слово вплеталось в рифму. Иногда папа накладывал на свежеиспечённые стихи музыку, и мы шагали, весело напевая, отчего дорога становилась в два раза короче и совсем не скучной.
Переписать сценарий судьбы
Первый литературный шок пришёл ко мне после того, как взрослые прочитали мне сказку про серенького козлика. Подробные садистские описания в стихотворной форме и красочные иллюстрации (!) про оставшиеся от козлика рожки да ножки повергли меня в ужас.
Некоторое время после того как сказка закончилась, я пребывала в полной тишине, разрываемая думами о бесславно ушедшем козлике, который не слушал наставлений о нежелательном походе по лесу, в котором кишат злые волки. По щекам текли слёзы. Мой детский ум начал лихорадочно перебирать способы воскрешения из мёртвых бедного козлика.
Несмотря на то что козлик вроде как восстановлению уже не подлежал (как в сказке «Айболит» путем пришивания зайцу ножек, чтобы он опять побежал по дорожке), я всё-таки придумала, как восстановить справедливость и дать серому козлику в жизни ещё один шанс.
И я побежала за простым карандашом.
– Перепиши конец сказки, – я попыталась всучить сестре карандаш.
Она с недоумением на меня посмотрела и сказала, что, мол, ничего уже сделать нельзя. Но я не отчаивалась, потому что мой способ решения проблемы казался мне самым правильным. Я пошла к отцу.
– Папа, перепиши сказку, чтобы она хорошо заканчивалась!
Папа посмотрел на меня удивлённо, сказал, что там в книжке нет места.
Я подсказываю, мол, «вот здесь и здесь – зачеркни. Напиши, что серенького козлика волки не съели, а ему удалось вырваться из когтистых лап и убежать к себе домой».
– Хорошо, – согласился отец. – Я перепишу, только попозже, сначала пойдём пообедаем.
Конечно, злополучную сказку никто не стал переписывать. Но меня уже не мучила судьба серенького козлика. Я в мельчайших подробностях уже придумала другой сценарий сказки, позволяющий получившему жестокий урок козлику с успехом выпутаться из сложившейся ситуации и больше никогда не выходить за пределы своего огорода. Писать я ещё не умела.
Глава вторая
Зазвенели рюмки
Зазвенели рюмки
Никогда нельзя предугадать, к каким мощным последствиям, как отрицательным, так и положительным, могут привести случайно сказанное слово, высказанная вслух мысль или написанное сочинение.
Сочинение на тему «Как я встретил Новый год?» мы писали в третьем, если мне не изменяет память, классе.
Я подошла к делу основательно и с документальной точностью, в деталях описала нашу семейную встречу Нового года в гостях у семьи маминого брата.
Ничего такого особенного: просто поездка на трамвае в другой конец города, просто нарядная ёлка, игры с двоюродной сестрой, коллективный просмотр «Голубого огонька» и накрытый праздничный стол. Обычный советский Новый Год. Было весело. Очень запомнился ключевой момент празднования, когда я впервые прочувствовала, что именно в эту долю секунды и произошёл столь долгожданный переход из одного года в другой.
Разве я, будучи девятилетней девочкой, могла предполагать о принятой тогда советской системе двойных стандартов, когда не всё, что ты видишь и чувствуешь, может быть предоставлено на всеобщее обозрение и тем более быть написано на официальной бумаге.
Своё сочинение я написала на черновике, перечитала и уже собралась было переписывать начисто.
Ко мне подошла моя старшая сестра. Наташа старше меня на семь лет, и «политику партии» вкупе со стратегией выживания советского школьника к тому времени она уже давно и прочно усвоила.
Сестра прочла мой черновой вариант и пришла в ужас… Кульминацией праздника, а также главной составляющей моего произведения была фраза: «Зазвенели рюмки – наступил Новый год»!
Несмотря на то что до перестроечного запрета на алкогольную продукцию и любого вида её пропаганды было ещё лет семь, упоминание рюмок в детском сочинении могло бы иметь весьма нежелательные последствия.
Наташа быстро, за каких-то пять минут, перекроила моё сочинение, опираясь на моё собственное «документальное свидетельство», и описала вышеуказанные события в удобоваримой форме, адаптированной под детскую писанину, которая могла пройти любую цензуру.
Именно этот не травмирующий психику педагогов вариант я и переписала на чистовик.
«Моё», заметьте, в кавычках, сочинение удостоилось самой высокой оценки. Мне поставили пять!
Мало того, учительница прочитала его воодушевлённо и с выражением перед всем классом. Я наслаждалась своей минутой славы, хоть она была нечестной и незаслуженной. Одноклассники с завистью и восхищением поглядывали на меня…
Хотя мой перл про «звеневшие рюмки» бесславно канул в небытие, я вдохновилась первым публичным успехом, и вирус сочинительства накрепко во мне закрепился.
Я полюбила сам процесс написания сочинений, давая волю воображению, припоминая опыт и гораздо тщательнее редактируя их. С тех пор я больше никогда не получала тройку за сочинение. Русский язык и литература обрели для меня более глубокий, особый смысл. Я любила читать, но теперь я стала любить и писать. Мне казались бесценными мысли, которые внезапно приходят в голову, и я старалась их либо запомнить для последующего прокручивания в памяти, либо сразу зафиксировать. Теперь всегда, отправляясь в другой город или на школьную экскурсию, я брала с собой ручку с блокнотом, для того чтобы запечатлеть внезапно всплывающую из глубин памяти, сознания или подсознания картину или мысль.
Кем я мечтала стать в детстве
В очень раннем детстве я мечтала быть экскаваторщицей – меня завораживало, как работает экскаватор, как он загребает землю и камни своей громадной «пятернёй» и выкладывает аккуратно в нужное место. Я могла бесконечно смотреть за его работой.
Потом я мечтала стать продавцом мороженого – а кем же ещё? Ведь это ему принадлежит такое богатство – белое волшебное холодное чудо, блаженной сладостью растворяющееся во рту и дарящее настоящее детское счастье.
Как-то однажды меня очень впечатлил фильм-балет, и я стала мечтать стать балериной. Насмотревшись от души балета по телевизору, я пошла тренироваться… Закрыла на минутку глаза и представила, как я делаю в полёте шпагат и лечу, плавно приземляясь на землю. Почему-то плавного приземления не получилось, как и полёта в шпагате… Но был не очень грациозный полёт и совсем не эффектное, с грохотом, падение…
С балетом я завязала насовсем.
Моя старшая сестра хотела быть стюардессой, и тема сочинения в школе «Кем я хочу стать» застала меня врасплох. И я не стала сильно напрягаться, раздумывая, кем же я хочу быть, – решила, что буду стюардессой. Во втором классе я плохо представляла себе функции стюардесс, поэтому в сочинении указала только раздачу напитков, за что моё произведение было раскритиковано в пух и прах, там совершенно отсутствовала составляющая про опасность и мужество. Быть стюардессой я расхотела.
Так я и шла, класс за классом отбрасывая за нецелесообразностью ступени своих детских мечтаний, и добралась до конца школы, когда уже была жёстко поставлена перед выбором профессии, будучи в полной прострации. Вдруг я осознала, что понятия не имею, чем я хочу заниматься в жизни.
Почему-то поступила в Автодорожный техникум. И только сейчас, когда я пишу эти строки, я поняла, что тогда я была максимально близка к своей самой первой детской мечте… Хотя экскаваторщицей я так и не стала.
А ещё мне вспомнилась мечта стать писательницей. Первые сказки я сочиняла, ещё будучи в детском саду, но они так и не были записаны, хотя я их и рассказывала своей лучшей подружке.
Эта мечта проходила через все этапы детства, но она была настолько эфемерной, с одной стороны, и неотъемлемой потребностью интроверта поделиться своими мыслями с другими, с другой стороны, что я так ни разу и не удосужилась взглянуть на неё осмысленно…
Голубая кровь
Моё первое знакомство с этими десятиногими моллюсками произошло в собственной ванной комнате в восьмилетнем возрасте. Я, ничего не подозревая, захожу туда, а в самой ванной лежит это огромное чудище морское, неясного розово-голубо-бежевого оттенка, прямоугольной формы, с большим количеством голов и конечностей. Я тихо, молча попятилась к выходу и также медленно и не дыша прикрыла за собой дверцу поплотней и удалилась на безопасное расстояние…
Предыстория этого триллера такова. В наш небольшой дальневосточный городок завезли в магазин необычный продукт питания. Морепродукт. В те годы, когда особо и выбора продуктов не было… Завезли, значит надо брать. Продукт продавался замороженными прямоугольными параллелепипедами без какой-либо упаковки, то есть брикетами по десять килограммов. Потому как такие громоздкие геометрические формы ни в какие авоськи не помещались, то и покупатели просто заключали их в объятия и так и несли…
Дело было зимой, пока везли его домой, брикет всё время норовил выскользнуть из тёплых папиных рук и уплыть в пучину морскую, то есть в салон трамвая. Наверное, со стороны это выглядело комично, но маме с папой было совсем не до смеха.
Наконец, когда они добрались домой, с облегчением отправили это замороженное квадратное чудовище в ванную, чтобы, разморозив, разделить его на порции и опять заморозить на балконе. Наблюдали при этом, как из чудовища сочится голубая кровь.
Именно в этот момент я и оказалась в ванной.
Пробовать кальмаров я категорически отказалась по причине полученной психологической травмы от увиденного.
Мои ощущения ужаса добавила газетная статейка, прочитанная вслух на досуге кем-то из членов семьи. В ней шла речь о шестнадцатиметровом кальмаре-монстре, с которым самоотверженно сражались рыбаки в лодке, едва оставшиеся в живых в неравной схватке.
Рыбакам удалось убить монстра, и они с отвращением и ужасом увидели, как из убитого чудовища сочилась голубая кровь.
Надо ли добавить, что этот замечательный продукт никогда не являлся желанным гостем в моей тарелке?
