Buch lesen: «Опасные тени прошлого»

Schriftart:

Из дневника следователя Савельева

20 мая 2017 года

Как всегда в выходной, меня разбудил не будильник, а Нельсон. Одноглазый бесхвостый разбойник сидел на подушке и теплой лапкой мягко, но настойчиво трогал мое лицо, не выпуская коготки. При этом мурлыкал так громко, что мог поспорить с гудящим за окном троллейбусом…

Я попытался вернуться в недосмотренный сон – на берег реки, к невыловленной щуке, но в мурчании Нельсона уже слышались грозные нотки, готовые перерасти в безапелляционное «мяу!». А мяукал мой питомец только по серьезным поводам, одним из которых был голод. Пришлось подниматься и шлепать босиком на кухню, чтобы наполнить его миску деликатесным кошачьим паштетом. До сих пор не могу понять, откуда у подранка с улицы такие королевские замашки…

Ну вот, сколько раз я давал себе слово писать в дневниках только серьезные заметки об интересных расследованиях, из которых потом получится (на что я очень надеюсь) отличный детектив. И не отвлекаться по пустякам, как сейчас!

Но раз уж начал писать про Нельсона, придется рассказать историю нашей дружбы. В конце декабря, под самый Новый год, я возвращался с дежурства, спеша поскорее оказаться в тепле. Морозы удивляли даже метеорологов, и короткий путь до дома от здания, в котором находились прокуратура и следственный отдел, приходилось преодолевать чуть ли не бегом, чтобы не превратиться в сосульку. Даже новые зимние сапоги на натуральном меху не спасали. У самого подъезда я поскользнулся на раскатанной ребятней ледяной дорожке и, падая, ухватился за скамейку. В теплое время года на ней любят посидеть-посудачить соседские старушки, но в тот день она была вся в снегу. Я стал отряхиваться и вдруг заметил под лавкой странный белый комок, похожий на большой снежок. Он пошевелился, и из темноты раздался слабый, тонкий писк. Так я нашел Нельсона, тощего, маленького, ободранного и замерзшего, всего облепленного снегом и льдом. Уже в квартире, когда он отогрелся, обнаружилось, что у котенка то ли отрублен, то ли откушен собакой хвостик и поврежден один глаз. Видимо, ему частенько приходилось сражаться за жизнь. Оттаяв, обсохнув и выпив целое блюдце молока, гость деловито умылся лапкой, от чего черная шерстка заблестела, обошел всю квартиру, улегся на кровать и заурчал, как бы приглашая составить ему компанию. А я понял, что одиночество (в котором я пребывал последние шесть лет из своих тридцати двух после развода с Оксаной) закончилось…

Справедливости ради надо пояснить, что вины Оксаны, девушки милой во многих отношениях, в нашем расставании не было. Мы поженились очень молодыми и оказались не готовы ко всем трудностям семейной жизни. Я только вернулся из армии и, поступив на заочное отделение Санкт-Петербургского университета МВД, устроился на работу в милицию в Рыбнинске. Оксана училась в театральном институте в Ярославле. На актерское она не прошла и решила попробовать себя в роли театроведа. Позади у нас была пара лет переписки и редких встреч, впереди – неустроенный быт, жизнь на два города и совершенно разные, как оказалось, интересы. Хотя нам, как я считаю, несказанно повезло. Мне выделили небольшую служебную квартирку в старом жилфонде, хоть и нуждающуюся в ремонте, но отдельную, да еще с перспективой последующей приватизации. Но юная супруга, привыкшая к домашнему комфорту, все чаще оставалась у родителей в Ярославле, где у нее была насыщенная студенческая жизнь. Она не рассталась с надеждой перевестись на актерский факультет и с этой целью посещала не только все спектакли местного театра, но и любые околотеатральные тусовки. Я же все больше времени проводил на работе, постигая азы сыскного дела, и возвращался в пустую неуютную квартиру. Наши встречи в выходные дни начинали тяготить обоих и походили на свидания надоевших друг другу любовников. Оксана периодически заводила разговоры о переезде в Питер, к моим родителям, но я об этом и слышать не хотел, чем сильно ее разочаровывал. Промаявшись около двух лет, мы мирно приняли решение о разводе и расстались если не друзьями, так добрыми приятелями.

А служебная квартира так и осталась за мной. Завершив учебу, получив повышение по службе и поднакопив денег, я наконец сделал в ней ремонт и превратил в современную холостяцкую берлогу, не лишенную удобств. И осел в Рыбнинске…

Но вернусь к сегодняшнему дню. Пока Нельсон завтракал, я принял душ, побрился и уже сделал первый глоток крепкого ароматного кофе, когда зазвонил мобильник. Увидев на экране номер моего помощника, молодого практиканта Славы Курочкина, я с сожалением понял, что планы провести уик-энд в приятном ничегонеделании летят ко всем чертям: в выходные Славка решался беспокоить меня только в чрезвычайных ситуациях. Вот и сейчас он возбужденно закричал в трубку:

– Игорь Анатольевич, а у нас на Крестовой убийство! Полковник Чудаков велел вас разыскать. Так что извините, товарищ капитан…

– Диктуй адрес, Слава, – ответил я, натягивая джинсы, и с завистью посмотрел на сытого Нельсона, развалившегося на нагретом солнцем широком подоконнике.

Кира

20 мая 2017 года

Поездка в Москву к родителям вышла бестолковой. Вечно неспящий мегаполис с шумными улицами, блестящими витринами, толпами озабоченных спешащих людей, нескончаемым потоком машин быстро утомил. Кажется, я уже привыкла к тихой размеренной жизни маленького городка и болезненно реагировала на толкотню и суету.

Парочку подруг из прошлой московской жизни, притащивших меня в какое-то новое модное кафе, в основном занимали сплетни об общих знакомых. На меня они смотрели с плохо скрываемым сочувствием, как на бедную родственницу, которая неожиданно нагрянула из далекой деревни. В кафе было многолюдно, музыка излишне громкая, так что приходилось кричать, чтобы быть услышанной. Цены показались мне завышенными, а порции – маленькими. В общем, встреча не порадовала. Или я становлюсь занудной старой девой?

Да и дома обстановка была не лучше. Мама опять вздыхала, наигранным жестом прикладывая ладонь ко лбу, причитала и даже пыталась всплакнуть, уговаривая меня вернуться и «заняться чем-то стоящим». Папа угрюмо молчал, много курил и изредка поддакивал маме. Все объяснения, что я занимаюсь любимым делом, пусть и в провинции, все попытки рассказать про полученный заказ на реставрацию польского костела начала двадцатого века, про открытую мастерскую и растущий поток клиентов натыкались на стену непонимания и сожаления о «загубленной карьере».

…Меня нельзя назвать неблагодарной дочерью: я с большим теплом и уважением отношусь к своим родителям. Но они, как и большинство людей, выросших в советскую эпоху, придерживаются традиционных взглядов на устройство в этой жизни: хорошая школа, престижный вуз, выгодная работа, правильное окружение, полезные связи. Но мое поколение, называемое «миллениалами» или «поколением игрек», имеет другие идеалы и более склонно к самовыражению. И, вопреки маминому желанию видеть дочь студенткой МГИМО или хотя бы иняза, я самостоятельно готовилась в архитектурный. Правда, папа, который имел отношение к строительному бизнесу и чутко улавливал новые тенденции рынка, мое увлечение одобрял. Подозреваю, что он повлиял и на то, что меня, неопытную выпускницу, сразу приняли на хорошо оплачиваемую и перспективную работу. Поэтому перемены в моей жизни тоже воспринял негативно и, хоть и менее эмоционально, чем мама, но сокрушался об этом.

В итоге я выдержала в отчем доме всего несколько дней вместо планируемой недели, посетила пару заинтересовавших меня выставок и в пятницу вечером села в поезд, чтобы ранним утром быть в райцентре на берегу Волги, где жила уже второй год. Естественно, не сказала родителям, что каплей, переполнившей чашу моего терпения, стал прошлогодний бульварный журнал, «случайно» забытый мамой на самом видном месте. И заботливо открытый на странице с репортажем о свадьбе Кирилла с дочкой его начальника, главы крупного холдинга. Спрашивать маму, зачем она решила напомнить мне о предательстве человека, которого я любила и за которого должна была выйти замуж, я не стала. Надеюсь, что ее побуждения были самыми добрыми, например, воззвать к моим амбициям и вернуть в лоно семьи, а не продемонстрировать лишний раз мою неуспешность.

В поезде мне не спалось, хотя обычно монотонное постукивание колес убаюкивает. Статья в журнале всколыхнула неприятные, болезненные воспоминания. Мы встречались с Кириллом почти год, казалось, были счастливы и влюблены. Начали готовиться к свадьбе, за месяц до которой я узнала, что мой жених, молодой перспективный менеджер финансовой корпорации, ведет двойную игру и ухаживает за дочкой своего босса. В «желтой» прессе время от времени мелькали статейки о похождениях богатой наследницы, не отличавшейся природной красотой, но пользовавшейся всеми достижениями современной косметологии, и ее скандальных романах то с певцом-наркоманом, то с драчуном-футболистом. Видимо, уставший папаша решил наконец пристроить неразумное чадо в более надежные и контролируемые руки, пообещав жениху солидное приданое и продвижение по службе. Глядя в темное окно вагона, за которым изредка мелькали станционные огни, я видела свое так и не надетое свадебное платье, виноватые глаза Кирилла, пытавшегося оправдаться «внезапно возникшим сильным чувством», любопытные взгляды близких и друзей, которым пришлось объявить, что торжество, на которое они получили приглашения, не состоится…

В те дни мне хотелось исчезнуть, раствориться, даже умереть – от стыда и отчаяния, от боли из-за предательства человека, которого считала почти родным. Я готова была бежать на край света, когда позвонила двоюродная бабушка Серафима и сообщила, что переезжает в пансион (да-да, так и сказала – «пансьон», с глубоким французским прононсом) для ветеранов, а мне оставляет квартиру в самом центре Рыбнинска. И что я могу переехать, когда захочу, хоть завтра.

Представив небольшую, но очень уютную квартирку в старинном купеческом доме с высокими потолками, скрипучими деревянными полами, массивным комодом и фикусом в углу, я вспомнила чудесные дни школьных каникул, которые иногда проводила у старушки, купание в Волге, вечерние прогулки по набережной и в парке – время, наполненное покоем и счастьем, которых в тот момент мне так не хватало. Край света подождет. Быстро собрав вещи и уволившись из престижного архитектурного бюро, где работала после окончания МАРХИ, я переехала в свой новый дом. Охи-ахи родителей и подруг не смогли меня остановить. Коллеги те и вовсе, как мне показалось, обрадовались уходу конкурентки. А бывший жених после вскрывшегося обмана так ни разу и не позвонил… Я все чаще задумывалась над тем, что привлекало меня в Кирилле, ведь, кроме принадлежности к одной «тусовке», то есть одному социальному слою, и приятных эмоций от близости, у нас практически не было общих интересов. Но не зря же говорят, что противоположности притягиваются. И, будучи натурой творческой, увлекающейся, я искала в будущем супруге надежность, основательность, некоторую приземленность. Тем больнее было пережить его предательство…

Поначалу после переезда я брала небольшие заказы, связанные с дизайн-проектами, довольные клиенты рекомендовали меня знакомым как «специалиста из столицы», и через некоторое время мне удалось заработать приличную сумму, чтобы открыть свою мастерскую по изготовлению витражей – реализовать давнишнюю мечту. Совершенно неожиданно в том же доме, где я поселилась, освободилось большое помещение, считавшееся нежилым. Главным плюсом было то, что оно, хоть и находилось в пристройке к основному зданию, напрямую примыкало к моей квартире – их разделяла давно заколоченная и заклеенная старыми обоями дверь. Раньше там размещалась контора по ремонту техники, владелец которой предложил мне выгодную субаренду. Я не раздумывая согласилась и превратила помещение одновременно в мастерскую, офис и галерею.

Раз в неделю, если позволяла работа, я навещала бабушку в пансионе, привозила ее любимые конфеты и новые книжки: Серафима Лаврентьевна, несмотря на возраст, была страстным книгочеем и обожала детективы и любовные романы. Близких друзей я не завела, да и не стремилась к этому, ухаживаний со стороны мужчин старалась избегать, но несколько приятельниц, с которыми можно было посидеть в кафе или сходить на концерт или в театр, у меня появилось. Если же изредка хотелось поныть или поделиться сокровенным, я набирала номер самой близкой подруги Ниночки, с которой мы были, как говорится, неразлейвода с первого класса.

А недавно я получила сложный, но очень престижный заказ: местные власти решили реставрировать старинный костел, в котором последние десятилетия размещался студенческий клуб. Какой-то меценат выделил на это немалые средства. Будет ли костел возвращен церкви или в нем продолжат проводить концерты классической музыки и балы, пока решено не было, но план реставрации включал восстановление деревянного декора и, главное, обновление старых и изготовление новых авторских витражей для окон. Заказ предполагал хороший гонорар, что делало меня финансово независимой…

Обо всем этом я думала, сидя в купе ночного поезда, под размеренный звон ложечки в стакане с чаем. Спасибо министру путей сообщения дореволюционной России господину Витте: без традиционных подстаканников путешествия по железной дороге утратили бы свой стиль. Капли легкого дождика на оконном стекле чертили замысловатый узор. Мне повезло, что пассажиров было мало и никто не нарушал мое одиночество пустыми дорожными разговорами или назойливым храпом. Как-то совсем не люблю эти случайные откровения попутчиков.

Ранним утром, оставив грустные мысли в вагоне, я вышла на перрон и с наслаждением вдохнула влажный весенний воздух. Этот запах свежести, какой бывает рядом с большими водоемами, был приятным отличием от Москвы, пропитанной бензином, пылью и разогретым асфальтом. Как по-разному пахнут города!

Посмотрев на здание вокзала с декоративными башенками (а я никогда не упускала возможности полюбоваться им), на выглядывающий из-за зеленой листвы шпиль костела, подумала: «Я дома!» – и, отказавшись от предложений местных таксистов, отправилась пешком через парк. Все вокруг было таким привычным, почти родным. Городок только просыпался, поэтому попадались в основном собачники, вынужденные вставать спозаранку ради своих любимцев, и следящие за здоровьем любители пробежек, встряхнувшиеся после зимней затяжной спячки. Резкий контраст со столицей, с утра находящейся в тонусе.

Если бы не желание поскорее очутиться в своей квартире и принять душ, я бы посидела на любимой лавочке напротив костела. Иногда мне казалось, что он со мной разговаривает и понимает мои мысли, как добрый старый друг.

Войдя в тихий прохладный подъезд, хотела было позвонить в квартиру Люськи, молоденькой продавщицы из соседнего магазина, которой я оставляю ключи, чтобы она поливала цветы в мое отсутствие. Но, подумав, что девушка еще спит, решила не тревожить ее и сразу поднялась к себе. Бросив сумку в прихожей, я поспешила в мастерскую: в дороге пришла в голову идея сюжета для нового витража, и не терпелось его зарисовать.

Открыв тяжелую дубовую дверь, я шагнула в полутемное помещение, окна которого закрывали жалюзи, специально опущенные, чтобы краски не выгорали. Странный сладковатый запах защекотал ноздри. Щелкнула выключателем и вскрикнула от ужаса: на полу мастерской среди осколков цветного стекла в нелепой, неестественной позе лежала Люська. Невидящими глазами она смотрела в потолок, а вокруг головы растеклась лужа уже потемневшей крови…

19 мая 2017 года

День у Люськи не задался с самого утра.

Во-первых, она проспала и опоздала на работу – всего-то минут на двадцать, но заведующая, как назло, пребывала не в духе и пригрозила лишить квартальной премии. Что было очень некстати: на эту премию Люська хотела купить новые туфли и сумочку, такие, как у соседки. Кира говорила, что в этом сезоне в моде оригинальные фигурные каблуки. Похожие появились на одном сайте, можно заказать с доставкой. И сумка с бахромой есть в соседнем бутике, где можно договориться об отсрочке оплаты.

Во-вторых, она не успела накраситься и теперь чувствовала себя не в своей тарелке, словно платье забыла надеть. А всем известно, что в пятницу больше всего симпатичных покупателей, которые затариваются для пикников на выходные. И, если правильно себя подать, с одним из таких молодых людей можно завести знакомство. У Люськи были свои правила, которые не запрещали разговаривать с незнакомцами. Вот один интересный мужчина уже дня три подряд заходит в магазин в ее смену, покупает воду и шоколад, приятно улыбается, делает комплименты без намека на пошлость. Таких красавцев Люська сразу замечала, подсознательно чувствуя в них породу. Брюнет, а глаза голубые, и говорит с легким приятным акцентом. Может, и сегодня заглянет, да не за водой, а посмотреть на нее. Надо не упускать шанс и заговорить первой. А в перерыве в подсобке привести лицо в порядок, благо косметичку она успела захватить с собой…

Но смена подходила к концу, предложений весело провести субботний день за городом не поступало, высокий брюнет так и не появился, да и выручка была невелика, что опять же вызвало недовольство заведующей. Как будто она, Люська, в этом виновата.

– Людмила, – строго сказала начальница, дородная Ирина Георгиевна, которую продавщицы за глаза звали Георгиной, – поскольку ты сегодня опоздала, то и закрывать магазин тебе. Проверишь, все ли в порядке, и сигнализацию не забудь включить перед уходом.

– Слушаюсь, товарищ генерал, – шутливо отсалютовала девушка, стараясь вызвать улыбку у строгой дамы и все еще надеясь на премию.

Так что из магазина Люська вышла позже всех, когда уже стемнело, прихватив с собой бутылочку белого вина «Шато Тамань» и коробку конфет «Коркунов» из тех, что с браком на упаковке и со скидкой, чтобы не так грустно было коротать вечер. Ступни гудели, ведь, невзирая на неудобство, она и на работе предпочитала туфли на шпильке. Так ноги казались длиннее, а сама Люська – выше. И теперь она звонко цокала каблучками по тротуару.

Ее дом стоял на углу центральной улицы Крестовой и небольшого переулка. Причем фасадом он выходил как раз в переулок, а вот нежилая пристройка, возведенная позже, смотрела прямо на Крестовую, по которой, помахивая сумочкой, шла сейчас Люська.

Подходя к углу дома, девушка подняла глаза на окна второго этажа, где была мастерская молодой архитекторши из Москвы, и вспомнила, что надо полить ее цветочки. И вдруг в одном из окон через неплотно закрытые жалюзи мелькнул свет.

«Что-то Кира раньше приехала, а ведь собиралась до следующей недели у родителей погостить. Эх, а я цветы уже два дня не поливала», – подумала Люська и поспешила к соседке повиниться, а заодно предложить скоротать вместе вечер, обсудить новинки московской моды. Ей показалось, что кто-то зашел следом в подъезд, но мало ли кто возвращается вечером домой. Дверь в Кирину квартиру девушка открыла сама, решив сделать вид, что пришла с очередным хозяйственным визитом, как и полагается. Странно, но в комнатах было темно и тихо.

«Ну, Кира, как всегда, сразу в мастерскую – творить. – Люська улыбнулась. – Авось не заругает. Может, и вина со мной выпьет». Она осторожно поставила пакет из магазина в прихожей. Тяжелая, массивная дверь между квартирой и мастерской была приоткрыта, а Люська, войдя, не сразу сообразила, что свет в помещении не горит. Только через одно окно пробивается отблеск уличных фонарей.

– Кира, ты здесь? – почему-то шепотом позвала девушка, осторожно обходя большой рабочий стол с разложенными на нем витражами. – А я пришла цветочки полить, смотрю, свет в окне. Ты чего так быстро вернулась-то?

Сзади раздался какой-то шорох, Люська обернулась и удивленно воскликнула: «Вы? А как вы здесь…», и в то же мгновение ей на голову обрушилось что-то тяжелое…

Лодзь (Польша), март 2017 года

В уличном кафе недалеко от рыночной площади, которую старожилы по-прежнему называли Нове Място, а не Площадь Свободы, двое молодых – не старше тридцати пяти лет – мужчин в деловых костюмах вели негромкую беседу за чашечкой кофе. День выдался довольно теплым, солнечным, что позволяло посидеть снаружи, подальше от посторонних ушей и глаз.

– Итак, пан Левандовский, наши долгие поиски наконец увенчались успехом. Осталось найти последнюю деталь головоломки, и мы у цели. Вы готовы отправиться в Россию?

– Точно так, пан Шпетовский, я уже готовлю документы. Как только все формальности с визой будут закончены, вылетаю в Москву, а оттуда поездом в Рыбнинск. Мне удалось наладить связи по линии университетских обменов, так что моя поездка не привлечет нежелательного внимания. Официально я прочту несколько лекций по истории польских переселенцев. Думаю, мой интерес к костелу будет выглядеть естественно, так же как и общение с руководством студенческого клуба, в нем обосновавшегося.

– Отлично, пан Левандовский! Как мы договаривались, я подготовил для вас копию архива моего прадеда. – Склонный к полноте мужчина с рыжеватыми усиками постучал пухлой ладонью по лежащей перед ним папке с бумагами. – Здесь подробное описание внутренней части костела, чертежи, эскизы – все, что может вам понадобиться. Просмотрите еще раз переписку наших уважаемых предков, может быть, какие-то детали привлекут ваше внимание.

– Dziękuję¹, пан Влодек. – Собеседник, высокий худощавый брюнет, чей прямой нос, волевой подбородок и густые брови выдавали аристократическую, но страстную натуру, улыбнулся краешками губ. – Мой прадед Игнатий Левандовский был довольно сдержан, если судить по оставшимся от него письмам. Даже до лагерей он редко писал родным в Польшу, а после ареста и ссылки отправил всего-то две короткие и странные записки, которые нам с вами удалось разыскать. Это чудо, что в вашем семейном архиве сохранились документы, связанные со строительством костела в Рыбнинске. Но я обязательно еще раз внимательно изучу все бумаги. А теперь перейдем к делам более прозаическим.

И молодой человек усмехнулся уже не так сдержанно.

– Вы, однако, своего не упустите, szanowny ² пан. – Влодек Шпетовский, наследник известной строительной компании «Шпетовский и сыновья», основанной еще в начале XIX века в Варшаве, вытащил из портфеля солидный конверт и бросил его на столик. – Можете не пересчитывать, здесь все, как мы договаривались.

– Всецело вам доверяю, пан Шпетовский. – Мужчина, однако, заглянул в конверт, прикинул на глаз его содержимое и снова усмехнулся, впрочем, одними губами. – С вами приятно иметь дело. Я сообщу вам дату вылета в Москву.

С этими словами он поднялся, кивнул своему собеседнику на прощание и твердым, уверенным шагом удалился. Естественно, не заплатив за свой кофе…

1.Спасибо (польск.).

2.Уважаемый (польск.).