Buch lesen: «Она полетела, она все-таки полетела…»

Schriftart:

Моему отцу
Забелину Александру Михайловичу
посвящается

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Удивительная штука – жизнь. Мы торопим события, ждём чего-то «такого»… А потом оказывается, что пропустили самое главное, «профукали».

Мы хотим быть на кого-то похожими, соответствовать неким стандартам, и только вредим себе. А мы тем и ценны, что не похожи друг на друга. Господь создал нас такими разными, зачем же спорить с самим Творцом?

Много разных книг мы прочли за свою жизнь. Но есть самая замечательная, самая главная книга – книга жизни, написанная про нас с вами. И мы должны дорожить ею и прочитать её своим детям. А наши дети прочтут её своим детям и внукам. И пусть каждый из нас напишет свою книгу жизни так, чтобы было ощущение радости и завершенности, чтобы не было стыдно за чёрные страницы жизни вне Бога, вне Света, вне Любви (хотя это и одно и то же). И тогда не будет причин бояться за судьбу наших детей, и нам не придется жаловаться на них чужим людям.

А если мы захотим что-то изменить в нашей жизни, то, начнём мыслить, мыслить правильно, мыслить по-новому. Наша жизнь в наших руках. И только мы сможем сыграть в ней главную роль. Мы – сценаристы, режиссеры-постановщики и главные герои в фильме про нашу жизнь. Что это будет? Боевик, комедия, фильм ужасов или рассказ о любви? Нам выбирать. И в нашей власти создать настоящий шедевр.

Главное не стоять на месте, а идти и идти вперёд. Останавливаться нельзя, иначе скатишься вниз, назад и придётся всё начинать сначала.

Часть 1 Мы родом из детства…

С годами открываются для меня всё новые и новые страницы прошлого. Словно не было лет зрелости, юности. Детство, одно детство. Новое осмысление принимают для меня слова:

– Мы родом из детства.

Я – маленькая девочка. Я возвращаюсь в то состояние спокойствия внутреннего и уверенности в глубинном смысле происходящего. Разматываю и разматываю клубочки моей детской памяти, распутываю узелочки. Вспоминаю отдельные фразы. Как непогрешимы были для нас родители. Обстоятельства не зависели от нашей воли.

Голоса, запахи, образы, память сердца, сны… Так вот почему старики впадают в детство!

Поиск чистоты. Поиск себя в себе. Покаяние, очищение, осмысление себя до погружений в глубокое детство. Как это заманчиво!

Возвращаюсь назад и снова
Провожу своей жизни нить.
Обличаю места изломов
И пытаюсь сейчас спрямить.
Разбираю тугие петли
И распутываю узлы.
То ли было мне мало света?
То ль помощники были злы?
Перематываю в клубочки
И хочу поскорей убрать.
Но настойчивый голос дочки:
– Мама, мама, хочу вязать!

Детство – детство… Как я благодарна Тебе, Господь, за мое замечательное детство. Ведь у меня было всё. Сёстры и братья, река, лес, дедушка и бабушки, был свой велосипед, магнитофон, туфли на платформе. У меня было прошлое моих предков, и был колоссальный запас энергии для будущей взрослой жизни. Я дружила с мальчишками, легко вливалась в любой коллектив, играючи училась в школе, потом так же играючи поступила в институт и закончила его. Во мне с детства сидела вера в свои силы, в то, что у меня всё получится, что всё будет хорошо.

Глава 1 Для тех, кто учится летать

Всякий раз, как только я расправляла крылья и взмывала под облака, согретая ласковыми лучами солнца, появлялся «кто-то в чёрном», натягивал свою тетиву и …, я падала на землю. Каждый раз я больно ударялась, иногда расшибалась здорово, иногда отделывалась царапинами, но всегда думала о том, что нужно вставать и учиться «ходить по грешной земле». Иногда я подолгу лежала, не в силах подняться, с надеждой глядя на облака, скрывшие солнце, и, ожидая, не выглянет ли оно снова, чтобы согреть и утешить меня. Но, надо мной сгущались тучи, и у меня уже не было ни сил, ни желания «чистить перышки, гулить и ворковать». И тогда я закрывалась в своей скорлупке, а снаружи вывешивала табличку «Я больна».

Болезнь приходила ко мне по первому же зову, как старая подружка. Теперь я могла, не торопясь, осмыслить всё происходящее со мной. Я анализировала своё поведение, поведение окружающих и убеждалась в том, что люди ко мне жестоки. Потом я смотрим на себя со стороны обличительным взглядом, и находила, что во всём произошедшем есть большая доля моей вины. Посидев на чувстве вины, я переходила к жалости. Я жалела свою неудавшуюся жизнь, я плакала от обиды и одиночества. К тоске и одиночеству присоединялись уныние и апатия. Я ничего не хотела и не могла делать. Я прятала в чулан свои крылья и говорила себе так:

– Нет, я больше никогда не буду летать. Если за несколько минут полета мне следует расплачиваться такой дорогой ценой.

Я запру своё сердце и ключ потеряю.
И тогда заживу, над другими смеясь.
Только стоит ли жить на замке, я не знаю,
Не пара в облаках и, не падая в грязь…

(далее по тексту курсивом – стихи и дневниковые записи автора)

И так, летать или не летать? Вот в чём вопрос. И почему мир так не любит «летателей»? Потому, что они не от мира сего? А что есть мир? Кучка серых и злых самовлюблённых людей? Или большая толпа с её жаждой хлеба и зрелищ? Или просто люди, населяющие эту планету, слабые и легко внушаемые, подверженные любым воздействиям извне?

Однажды я написала одну сказку. Именно она – эта сказка и помогла мне впоследствии выстоять, сохранить свою цельность и не «прогнуться». Эта история очень легко объясняет нетерпимость людей к тем, «кто летает».

Сказка о прекрасной девушке из долины Грёз

В долине грёз было всё прекрасно: удивительные радужные водопады и стремительные чистые реки, дубовые рощи и заливные луга, райские птицы и дикие звери, которые не боялись людей и не причиняли им вреда, сильные люди, которые умели красиво работать и отдыхать. Но прекрасней всех в долине грёз была одна девушка. У неё были длинные русые волосы и чистый голос, исполненный неземной красоты. Когда она пела, то люди, заслушавшись её пением, оставляли работу. Когда она шла долиной, то звери выходили приветствовать её.

И вот, однажды, над долиной грёз разразилась страшная буря, и ураганный ветер похитил и перенёс её в долину уныния.

Когда она очнулась, то увидела, что лежит на сером песке. Вокруг неё собрались серые существа, лишь отдаленно напоминающие людей из долины грёз. У каждого из них за спиной был огромный горб, бесцветные глаза смотрели зло и пугливо, бесцветные волосы торчали клочками в разные стороны. Одежда была грязной. Было похоже на то, что эти люди давно не мылись.

Несчастную девушку, как свалившуюся с неба и умеющую летать, отдали под суд. На суде старейшин было решено:

1. Считать женскую особь, свалившуюся с неба, безобразной, а посему, дабы не смущать молодёжь долины уныния:

а) остричь ей волосы;

б) из подручного материала устроить имитацию горба;

в) запретить «прилетянке» издавать гортанные звуки, вызывающие беспокойство (природа этих звуков неизвестна, а посему опасна);

г) запретить всякие разговоры и общение с «прилетянкой»;

д) использовать труд «прилетянки» только на работах, где не требуется высоких умственных способностей.

И вот девушка стала жить в долине уныния. Ей остригли волосы, порвали платье, приделали горб. Ей запретили смеяться, мыться и петь. Её заставляли выполнять самую грязную и тяжёлую работу. Десять долгих лет она провела с серыми унылыми людьми. Она несколько раз пыталась бежать. Но всякий раз её настигали и жестоко избивали. От грязи и безысходности она тяжело заболела. И тогда она собрала последние силы и обратилась к Богу с мольбой о помощи:

– Я обращаюсь к Тебе, Творец неба и земли! Ты учил меня петь и смеяться, различать голоса птиц и понимать язык животных. Спаси меня! Я погибаю. Мне некому дарить любовь. Моё сердце высохло, оно покрыто рубцами от злых слов, серых мыслей и ударов плетьми. У меня больше нет сил жить с этими людьми. Я не понимаю их ценностей. Они убивают детей, которые родились без горба. Они злы и завистливы, они боятся и ненавидят друг друга. Их отношения построены на системе доносов. Мне жаль этих людей, но они не хотят ничего менять. А я, я не в силах им помочь. Помоги мне, Господи! Дай мне перед смертью хоть одним глазком увидеть мою долину, хотя бы во сне.

И вот обессиленная, омытая слезами, она засыпает. И снится ей, что кто-то большой и сильный поднимает её с земли и ведёт к водопаду. И вот она стоит под струями чистой ледяной воды, но ей не холодно. Она чувствует, как с неё спадает грязная одежда, горб, старая кожа. Тело горит и наполняется силой. Она выходит из воды, на ней вновь её прекрасное белое платье. Её волосы удивительным образом отрасли и мягкой волной вьются за спиной. Она оглядывается назад и видит у себя за спиной прекрасные белоснежные крылья. Незнакомец улыбается ей. У него тоже за спиной крылья. Он берет её за руку и они, оттолкнувшись от земли, летят к облакам. Тёплый легкий ветер ласкает лицо. Что-то щекочет в носу…

Девушка открывает глаза. Она лежит на траве. Травинка попала ей в нос. Девушка приподнимается, смотрит вокруг. Она на цветочной поляне долины грёз. На ней её прекрасное белое платье с розовыми кружевами. По плечам струятся волосы. Она осторожно трогает своё лицо, одежду, волосы. Не сон ли это? Нет – не сон. Рядом, в тени дуба, лежит её верный друг и защитник – лев Синга. Синга встаёт, потягивается, позевает. Неужели это был сон? Всего лишь сон!? И она десять лет спала?

Девушка треплет Сингу за гриву. И они бегут к озеру. На песчаной отмели резвятся рыбки. Две лани пришли на водопой. Девушка поднимает лицо к небу, покрытому редкими перистыми облаками, и поёт чистым звонким голосом:

– Господь творяй, творяй чудеса!

Творяй чудеса! Творяй чудеса!

Глава 2 Злое мороженое

С моей детской кроватки можно было смотреть телевизор. Вот мы и затеяли с сестрой возню на кровати за место в зрительном зале. Она старше меня на целых пять лет и вдвое сильнее. Конечно же, она победила и сбросила меня на пол. Я упала на правый бок и очень неудачно. Нестерпимая боль ожгла руку.

Первым на мой плач прибежал отец. Он поднял меня с пола, усадил на колени и, гладя по голове, прошептал:

– Тише, тише, успокойся, до свадьбы заживет.

Мать с кухни кричала:

– Вечно вас лад не берёт! Разбирайтесь сами. Надоели мне ваши драки. Вот сейчас возьму и налуплю обоим.

Рука моя начала опухать. Отец завязал ее шарфом. Боль была сильной. Я очень плакала. Отец качал меня на руках, гладил по голове. И я постепенно успокаивалась, иногда всхлипывала и вздрагивала. Так и уснула у отца на руках. Утром меня отвезли в больницу, там наложили гипс. А перед моим днем рождения гипс сняли. Мне исполнилось в тот год пять лет.

Отец делал мне тёплые ванночки в большом эмалированном тазу. Он говорил, что это нужно для того, чтобы косточка быстрее срослась. А мать купила мне белое платье в красный горошек. Когда со мной что-нибудь случалось, она всегда мне что-нибудь покупала. Однажды она купила мне мороженое. Но это было злое мороженое.

В тот день мы ехали с отцом в автобусе. Он взял меня из садика раньше обычного и сказал, что мы встретим в городе маму. Автобус ехал очень быстро. Я сидела у отца на руках и всё спрашивала:

– А почему автобус так быстро едет? Это что бы нам поскорее маму встретить?

– Да, да поэтому.

Отец был не очень разговорчив. Он больше делал. Я привыкла со всеми проблемами бежать к нему.

Потом мы пришли в какую-то больницу. Я поняла это потому, что там очень пахло лекарствами. Отец остался в коридоре. А меня провели в просторную белую комнату. Женщина в белом халате усадила меня на стул перед большой лампой. Мне надели какой-то фартук из клеёнки и стали привязывать меня к спинке стула. Я хотела заплакать. Но тут в комнату вошел врач. Он мне почему-то понравился, и я успокоилась. Я привыкла больше доверять мужчинам. Он сказал мне, что посмотрит моё горлышко, помажет его. А дальше была боль и кровь, и что-то красное упало в таз к моим ногам. Кричала я очень громко.

Когда меня вывели в коридор, там вместе с отцом стояла мать. Она держала в руках мороженое. Я тогда почему-то с обидой подумала: «Какое мороженое, если у меня из горла кровь течёт».

Но врач сказал:

– Да, да, нужно скушать мороженое.

И я съела это мороженое. Хотя мне тогда казалось, что я ела ежа. Это мороженое осталось в моей памяти, как злое мороженое. Это было второе памятное мороженое в моей жизни. Первое я съела на похоронах своего дяди Сергея.

Глава 3 Похороны

Почему-то я вспоминаю этот день, как один из насыщенных событиями и поэтому радостных дней.

Я помню своего дядю по фотографиям молодым, улыбающимся, с пышной шевелюрой светлых волос. Он умер в тридцать три года от рака желудка.

И всё-таки на его похоронах мне было почему-то радостно. Может быть, своим детским сердечком я почувствовала, что смерть его – это избавление от страданий, это тихая радость. Но тогда я, право же, об этом не думала.

Я пробежалась через двор, выложенный ельником, потому, что увидела в конце двора отца. На мне был трикотажный костюмчик темно– оранжевого цвета и берет, из-под которого торчали озорные косички.

– Мальчик, не бегай по веточкам! Нельзя!

– Это я-то мальчик?! Какая глупая бабушка.

Ко мне подошла сестра и взяла меня за руку. У неё был озабоченный вид. Она тоже сердилась на меня. Непонятно почему. Ведь так светит солнце и так весело, и вокруг столько людей. Они все обнимаются, как старые знакомые.

Потом все зашумели. Стало еще больше народа. И вот уже целая толпа вышла на улицу. Здесь же были все мои двоюродные сестры и братья. Их у меня целое море. Нам дали денег на мороженое, чтобы мы не мешались под ногами. И мы побежали к киоску мороженого.

В киоске работала весёлая продавщица. Как я ей тогда позавидовала. Вот бы мне работать продавцом мороженого. Продавщица брала вафельный конусообразный стаканчик и заполняла его белой массой из какой-то трубочки. Это было моё первое мороженое. Самое замечательное мороженое в моей жизни.

У завода мы все сели в автобус и поехали на кладбище. Мою двоюродную сестру Нину посадили к водителю, потому что её всегда тошнит в автобусе, и она всю дорогу кричала:

– Дядька, останови! Выпусти меня! Дядька противный!

Потом её забрали в грузовик. И она там успокоилась. А я смотрела в окно. Я очень люблю ездить куда угодно, на чём угодно. Меня никогда не тошнит. Могу ехать вперед лицом, назад лицом, даже вниз головой, мне всё равно. Лишь бы ехать. Наверное – это страсть к путешествиям. Однажды…

Глава 4 Тот, кто сидит наверху

Однажды, летом мы связали две камеры от грузовой машины. Получился настоящий плот, замечательный плот. И мы решили плыть на нём по нашей речке – Казохе. Но мы представляли, что это вовсе не Казоха, а Амазонка. И что сейчас из-за поворота покажутся индейские пироги. Мы – это вся наша команда. И все мы – двоюродные братья и сестры. Я с Наташей, Олька с Толиком, Нина с Санькой. Было здорово интересно и немного страшно. Мы плыли по реке, заросшей кустарником. Но когда Толик сказал, что Амазонка кишит аллигаторами, то я невольно поджала ноги под себя и чуть не плюхнулась в воду.

С рекой связаны мои самые светлые воспоминания. Я могла часами смотреть на воду и не замечала времени. И сколько там было в ней забавного и интересного. Жуки – плавунцы, усатые гальяны, существа, похожие на скорпионов, только очень маленькие. Игра воды и света, тишина и звук бегущей воды, её удивительная песня.

В тот день Толик (он был старше всех) поспорил с Санькой, кто из них самый смелый. Мы были «прекрасными дамами» и они нас должны были защищать от врагов. Толик всегда в душе был рыцарем. Я думаю и остался таким до сих пор. Он здорово изображал д*Артаньяна. Очень много читал. Но самым замечательным был в его исполнении Лимонадный Джо.

Так вот всю дорогу с реки Толик с Санькой спорили, размахивали руками, призывали в свидетели Нину с Наташей. Нас с Олькой в свидетели не брали. Мы были самые младшие, и нас можно было «подкупить конфетами».

В самый разгар спора поднялся сильный ветер. И тогда мы увидели, что начинается гроза.

Толик закричал:

– Торнадо, приближается торнадо! Всем в укрытие!

Мы побежали к нам домой. И только мы запрыгнули на крыльцо, как грянул гром и пошёл такой ливень, что земли было не видно.

Толик с умным видом провозгласил:

– Начался сезон дождей. Теперь охоту на аллигаторов придётся отложить. Амазонка выйдет из берегов и зальёт всё устье. Но хуже всего то, что гигантские анаконды будут подплывать к самым хижинам индейцев.

Толик был очень начитанным мальчиком. Мы слушали его, затаив дыхание. А при упоминании о гигантских анакондах мы все бросились в дом и там закрылись на все запоры.

Снаружи бушевал ветер, гремел гром, было почти темно. А мы сидели на кухне, закрыв двери на все крючки. Было здорово страшно и интересно.

Тут с чердака послышались странные звуки, какая-то возня и писк. Кто-то вспомнил детектив о трёх поросятах. И все почему-то посмотрели на нас с Олей. Наверное, мы были самые маленькие и «молочные».

Толик с Санькой взяли в руки все ножи и вилки, какие нашлись у нас в доме, и решили идти на чердак, чтобы сразиться с «тем, кто сидит наверху». Я представляла «того, кто сидит наверху» очень страшным, черным и лохматым. У него были огромные горящие глаза. Я знала, что его очень трудно поймать, потому что он может становиться невидимым. И еще «тот, кто сидит наверху» не боится ни вилок, ни ножей. Он боится чего-то другого. А чего, я тогда не знала.

Глава 5 Эта непредсказуемая Нина

Позднее Санька с Толиком увлеклись игрой в мушкетеров. Они целыми днями фехтовали на шпагах. Шпаги они сделали из толстой проволоки и консервных крышек.

Нина была принцессой, заточенной в замок злого короля. Мы ей надели на голову большую тюлевую занавеску, в которой она постоянно запутывалась. По сценарию в то время, как мушкетеры пробирались в башню, Нина падала в обморок. И один из мушкетеров выносил её на руках. Но Нина была очень упитанной девочкой, и Толик не мог поднять её один. Они с Санькой брали Нину за ноги, за руки и тащили через палисадник. Тюлевая занавеска путалась у них под ногами, цепляясь за кусты барбариса.

Конечно, нам с Олькой тоже хотелось побыть принцессами, ну, хоть самую малость. Но никто из нас не был такой красивой и капризной, как Нина. Да и взбалмошной тоже. И хотя мы все её очень любили, но она могла выкинуть такое…

Я помню, что про неё рассказывала ее мама. Когда Нина была ещё совсем – совсем маленькой, то очень конфликтовала со своим дедом. Мы все с ним конфликтовали, потому, что он был очень вредный. Даже мой отец с ним однажды поконфликтовал маленько, и получил от него доской по спине, и долго-долго на него сердился. Так вот, когда Нина была совсем – совсем маленькой, то забралась вместе с детским горшком на шифоньер и там сделала свои дела. А её вредный дед ходил по дому и искал её: «Где Нина, где Нина?»

А однажды она взяла мою куклу и сказала, что хочет с нею немного прогуляться. Это была моя первая настоящая большая кукла. И я так берегла её. Я знала, что эта кукла из папье-маше. И предупредила, чтобы Нина ни в коем случае не мочила её. Но лучше мне было этого не делать. Нина дала мне честное слово, что не причинит моей кукле вреда, только погуляет с нею. Минут через 10–15 она действительно вернулась. В руках она несла нечто странное. Я присмотрелась и поняла, что это – кукольные глаза на двух проволочках. Она протянула мне эти глаза и сказала, что только окунула куклу один разок в бочку с водой, так как было очень жарко. А я тогда подумала:

– Наверное, она сразу от меня бегом побежала к бочке с дождевой водой. Нет, нельзя верить принцессам, ну вот ни сколечко, особенно капризным и избалованным.

Но я на неё не могла долго сердиться. Так, немножко посердилась, а потом простила. Ведь она была неподражаема. И с нею было так интересно. Ведь никогда не знаешь, что она ещё может выкинуть.

На моей губе слева внизу хороший шрам. Я плохо помню, но, по-моему, это тоже её рук дело.

Мы тогда играли в лапту, а я стояла сзади. Подающий сделал несколько примерочных постукиваний по чижику, а потом как… размахнется. И я получила такой удар, что в глазах потемнело и в зубах тоже. Из губы хлынула кровь. Я подставила ладони, и они в один миг наполнились алой жидкостью. Я не уверена, что этот удар нанесла Нина, но по всем приметам это должна была быть она. Швы тогда не принято было накладывать. И у меня остался большой шрам на губе. Память о моём буйном детстве.

Говорят, что шрамы украшают мужчин. А я всегда дружила с мальчишками. Так что любила похвастаться своими шрамами на теле. А вот запах марганцовки я не переношу до сих пор. Именно потому, что в детстве мои раны промывали марганцовкой. С детства запах марганцовки ассоциирует у меня с видом крови. Если бы я не была такая «тихая и послушная» девочка, то у меня было бы вдвое больше шрамов. А может быть, и нет. Моя сестра не была такой осторожной, как я, а шрамов у неё нет.