Buch lesen: «Лермонтов и другие»

© Эльдар Ахадов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Лермонтов в Азербайджане

1837 год. Трагическая гибель Пушкина. Корнет лейб-гвардии гусарского полка Михаил Юрьевич Лермонтов пишет стихотворение «На смерть поэта» и отправляется в ссылку – на Кавказ. В мае того же года его стихотворение «Бородино», успевшее получить одобрение главного редактора Александра Сергеевича Пушкина, публикуется в журнале «Современник». Тем временем, Лермонтов, поэтическая слава которого становится всенародной, изъездив Северный Кавказ от Кизляра до Тамани, пересекает Главный Кавказский хребет и оказывается в Грузии. В Тифлисе он, по долгу службы, обращается в канцелярию главного управляющего гражданской частью и пограничными делами Грузии, Армянской области, Астраханской губернии и Кавказской области Григория Владимировича Розена. Ему сообщают, что Нижегородский драгунский полк, в который он направлен, отбыл в Азербайджан, в город Кубу. И ему следует отправиться туда. Там же, в канцелярии, Лермонтов знакомится с помощником переводчика восточных языков, молодым азербайджанцем по имени Али. Так он сам представился Михаилу Юрьевичу, чтобы русскому было проще к нему обращаться. Полное имя переводчика было Мирза Фет Али-бек Гаджи Алескер оглы Ахундов (Ахундзаде) – будущий великий азербайджанский писатель-просветитель, поэт, философ-материалист и общественный деятель, основоположник азербайджанской драматургии и литературной критики. Мирза Фет Али – так сам Ахундов писал свое имя по-русски. У поэтов было много общего: во-первых, они были почти ровесниками, Али родился в 1812, а Михаил в 1814, во-вторых, Ахундов только что написал своё первое значительное произведение – элегическую поэму «На смерть Пушкина», в-третьих, Лермонтову предстояло ехать в Азербайджан, а лучшего переводчика с азербайджанского, чем Мирза Фетали Ахундов, разносторонне образованного, блестяще владевшего кроме того арабским, персидским, турецким и русским языками, трудно было бы себе представить! Уроки азербайджанского языка, в разное время брали у Ахундова Александр Бестужев и поэт Яков Полонский. Брал их и Лермонтов… Непосредственным начальником Лермонтова в полку был подполковник Григорий Иванович Нечволодов. По преданиям, бывавший в доме Нечволодовых Лермонтов танцевал с его приемной дочерью Екатериной Григорьевной мазурку.

Из Тифлиса Лермонтов едет в Шеки, название которой путает в письме к Раевскому с Шушой (поскольку я сам однажды в ранней молодости сделал точно такую же письменную ошибку, то знаю, что это вполне возможно. Э. А.). Едет он через Шеки неслучайно, а потому, что подружился с Али, который не мог не посоветовать ему заглянуть в Шеки, на свою родину. Вполне возможно, Михаил Юрьевич побывал и в его родном доме в Шеки. Затем Лермонтов добирается до Шемахи, где встречается с нижегородскими драгунами, которые дальше не едут, потому что военные действия в Кубе уже закончились, и в их присутствии там нет необходимости. В Шемахе поэт слышит от народного певца – ашыга сказание «Ашыг Гериб», драгуны – однополчане в общих чертах пересказывают ему его содержание. Лермонтов запоминает и после путешествия, уже в Тифлисе, просит Али-бека помочь ему записать эту сказку. Друг ему помогает. Кроме того в Шемахе Лермонтова настолько восхищает танец шемахинских девушек, что он в дальнейшем упоминает об этом в своих стихах. То, что Шемаха произвела на Лермонтова сильное впечатление, отмечено А. В. Поповым, который считал, что «пляски шемахинских танцовщиц поразили Лермонтова», и в подтверждение своей мысли приводил строфу из «Демона», отражающую шемахинские впечатления поэта:

 
В ладони мерно ударяя,
Они поют – и бубен свой
Берет невеста молодая.
И вот она, одной рукой
Кружа его над головой,
То остановится, глядит —
И влажный взор ее блестит
Из-под завистливой ресницы;
То черной бровью поведет,
То вдруг наклонится немножко,
И по ковру скользит, плывет
Ее божественная ножка…
 

Несмотря на то, что полк дальше не едет, сам Лермонтов направляется в Кубу. Куба – это не только город Куба, но и районный центр одной из областей Азербайджана – Гусарского района (также называемого просто Гусары), где в 1834 г. была штаб-квартира Апшеронского пехотного полка. В очерке «Путь до города Кубы» А. А. Бестужев-Марлинский по этому поводу отмечает, что указанный полк был расположен «…в так называемой Новой Кубе, в двенадцати верстах от Старой, ближе к морю, на берегу реки Гусары. Месторасположение – прелесть, плодовые леса шумят кругом». В Кубе жить негде, только что прошла война. Поэтому поэт селится в Гусарах, неподалеку. Там он живёт в доме военного врача добрейшего подполковника Александра Александровича Маршева. Вскоре поэт влюбляется в Зухру – дочь подполковничьего соседа Курбана и пишет стихотворение «Кинжал». В Гусарах Лермонтов любуется красотой заснеженного Шах-дага (высота 4243 м), окрестными пёстрыми осенними лесами (на дворе – октябрь 1837 года), горной рекой Гусар-чай и, возможно, Каспийским морем, до которого, впрочем, 40 километров. Кстати, в это бархатное время года в Гусарах изобилие яблок и груш. Итак, Лермонтов в октябре 1837 года посетил Шеки, Шемаху, Кубу и Гусары…

Во время своего месячного пребывания в Азербайджане поэт проявил огромный интерес к азербайджанскому языку и фольклору. В Тифлисе Лермонтов с помощью Али-бека приступил к его изучению, о чем сообщал Раевскому так: «…начал учиться по-татарски (по-азербайджански – Э. А.), язык, который здесь и вообще в Азии необходим, как французский в Европе, – да жаль, теперь не доучусь, а впоследствии могло бы пригодиться. Я уже составлял планы ехать в Мекку, в Персию…»

Данная запись подтверждает, что Лермонтов, понимая значение азербайджанского языка как основного средства общения в Азии, не только встречался с жившими в Тифлисе азербайджанцами и брал уроки, но и с целью близкого ознакомления с восточной культурой и исламом намеревался совершить паломничество (хадж) в Мекку, которому не суждено было осуществиться.

Помимо Мирзы Фатали Ахундова вполне вероятно, что в Тифлисе Лермонтов мог также встречаться и с азербайджанским историком и поэтом Аббас-кули Бакихановым, который осенью 1837 г. был вызван в местопребывание кавказского наместника для объяснения по поводу событий в Кубе. В октябре-ноябре 1837 г. он находился в Тифлисе. Объяснение А. Бакиханова, поданное полковнику И. И. Васильчикову, подписано: «Полковник Аббас-Кули. 19 октября 1837 г., г. Тифлис»

В лермонтоведении также допускается мысль о встрече Лермонтова с азербайджанским просветителем и писателем Исмаилбеком Куткашенским, который осенью 1837 г. продолжал службу в русской армии, играл важную роль в интеллектуальном кружке кавказских офицеров, владел персидским, русским, французским, польским языками и имел широкий круг знакомых среди русских офицеров. В любом случае, Лермонтов имел возможность близко соприкасаться с образом жизни «закавказских татар» (азербайджанцев – Э. А.), их обычаями и традициями и во время пребывания в Грузии, в частности в Тифлисе, где тогда жило и сейчас живёт немало азербайджанцев.

Азербайджанская тема в творчестве М. Ю. Лермонтова ввела в русскую литературу новые образы и идеи, внесла в нее новую живительную струю, обогатила лексику и язык произведений поэта многочисленными лексическими пластами азербайджанского происхождения. Полагаю, что специальное лингвистическое изучение восточной, в том числе азербайджанской, лексики, ее количества в произведениях поэта может привести к интересным заключениям о степени владения Лермонтовым азербайджанским языком.

В сказке «Ашик-Кериб», романе «Герой нашего времени», в поэмах и стихотворениях Лермонтова немало азербайджанских слов и выражений, или активно употребляющихся в азербайджанском языке как «свои»: сааз (саз), оглан, ашик, бек («Ашик-Кериб»), чурек (письмо к С. А. Раевскому), зурна, папах, чуха («Демон»), чинара («Свидание», «На бурке…»), ахалук (архалыг) («Кавказец»), якши, яман, йок, чек якши, карагез («Герой нашего времени»), каравансарай («Ашик-Кериб», «Я в Тифлисе»), паша («Прощай, немытая Россия»), кунак («Валерик», «Герой нашего времени»), чалма, намаз («Валерик», «Спеша на север издалека»), ага, аллах, валлах («Ашик-Кериб», «Герой нашего времени», «Спеша на север издалека»), чадра («Демон», «Свидание»), туптус, тюптюс (дюпдюс) («Линейной рукой поправляя»), джанечка – т. е. душенька («Герой нашего времени»); ана – мать, чапра – занавес, инди керурсез – скоро узнаете («Ашик-Кериб»), байран (вместо байрам – праздник), чихирь (чахыр – вино, в «Измаил-бее») Все эти слова встречаются в произведениях поэта, написанных во время первой ссылки на Кавказ, когда он имел возможность непосредственно вступать в общение с азербайджанцами и знакомиться с их родиной. Лермонтов старался сохранять азербайджанские слова, поясняя в скобках их фактическое значение: ага (господин), ана (мать), оглан (юноша), рашид (храбрый), сааз (балалайка), гёрурсез (видите), мисирское (то есть египетское) вино, – а в наименовании грузинского городаТифлиса воспроизвел его чисто азербайджанское произношение: Тифлиз.

По мнению тюрколога М. С. Михайлова и исследователя И. Андроникова, все восточные слова, встречающиеся в сказке «Ашик-Кериб», можно отнести к азербайджанскому языку, а форма слова «герурсез» (точнее «герюрсюз»), наблюдается только в диалектах Азербайджана. В сказке сохранен национальный колорит, она показывает огромную заинтересованность русского поэта в азербайджанском фольклоре.

Заслуживает внимания вопрос и о влиянии Востока на философское мировоззрение поэта. Об интересе к «восточному», «мусульманскому» образу мышления, к восточной философии и религии Лермонтов говорит неоднократно. Вот, к примеру, строки из стихотворения «Валерик»:

 
…Я жизнь постиг;
Судьбе как турок иль татарин
За все я равно благодарен
У бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
Быть может, небеса Востока
Меня с ученьем их пророка
Невольно сблизили…
У речки, следуя пророку,
Мирной татарин свой намаз
Творит не поднимая глаз…
 

Слова «не поднимая глаз» – это азбука искренне верующего. Быть может, и Лермонтова «невольно сблизили» с Исламом его «небеса Востока» азербайджанского путешествия… Учитывая то, что сразу после поездки поэт писал своему другу о намерениях посетить Мекку, совершить хадж, можно говорить о том, что речь идет не о простом увлечении восточным колоритом. Владимир Соловьёв, автор книги «Магомет: Его жизнь и религиозное учение», поражённый любовью Пушкина к Пророку Мухаммаду, сказал: «Не каждому дано слышать Священный Коран, как Пушкину, Лермонтову, Тютчеву…». Восточная песня «Измаил-Бей» – одна из самых ранних у Лермонтова. Она создана в 1832 г., когда имамом Чечни и Дагестана стал Шамиль, воевавший с русскими. Измаил принял новую веру, но, не считаясь с нравами русских, ушёл назад. С радостью его встречает брат и вождь Росламбек:

 
«Велик Аллах и Магомет» —
…Сама могила
Покорна им! В стране чужой
Мой брат храним был их рукой: —
Вы узнаёте ль Измаила?
Между врагами он возрос,
Но не признал он их святыни…
 

Своё отношение к войне на Кавказе и к противникам, с которыми ему предстояло, быть может, встретиться в бою, поэт, когда его вновь направили в ссылку на Кавказ, выразил в письме 17 июня 1840 года из Ставрополя А. А. Лопухину: «Завтра я еду в действующий отряд, на левый фланг, в Чечню брать пророка Шамиля, которого, надеюсь, не возьму…»

Ответственный секретарь Российского Лермонтовского комитета Алексей Захаров говорит о Лермонтове так: «Лермонтов был свой на Кавказе и воспринимался своим человеком. Почему? Потому что, во-первых, он вырос на Кавказе, он достаточно долго там прожил в станице Червленная со своей бабушкой. Система кавказских отношений была ему не чуждой. То есть на Кавказ воевать он приехал не в чужое место, а прекрасно зная, что там происходит.