Buch lesen: ««За други своя…». Хрестоматия православного воина. Книга о воинской нравственности»

© С. Э. Зверев., Е. Ю. Голубева, составление, 2016

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2016

* * *

От составителей

Полагаю, – никогда наш век не будет свободен от них (войн. – сост.) и они навсегда останутся в полной силе, пока остается той же человеческая природа, так как с самого начала они, так сказать, присущи жизни, и поэтому вся поэзия, вся история наполнена войнами и сражениями, и не найдешь в них ничего другого, так подробно описанного.

Причиной войн, полагаю, не являются, как говорят многие, движения звезд или судьба и противный разуму рок. Если бы предначертанное судьбой торжествовало во всем, то была бы отнята у людей свободная воля и право выбора, и мы считали бы напрасными и бесполезными всякое наставление, искусства и обучение: оказались бы беспомощными и бесплодными надежды людей, живущих наилучшим образом. И божество, как думаю, нельзя полагать причиной убийств и сражений. Я и сам бы не сказал и не поверил бы никому, утверждающему, что высшее благо, изгоняющее всякое зло, радуется сражениям и войнам. Души людей добровольно впадают в корыстолюбие и несправедливость и наполняют все войнами и смятением, и отсюда происходят многие бедствия и гибель народов и порождаются бесчисленные другие несчастия.

Агафий Миринейский, византийский историк VI в.

Ни одна по-настоящему боеспособная армия не может воевать без нравственной идеи, объединяющей ее ряды, помогающей воину преодолеть угрозу внезапной насильственной смерти и природный страх убийства себе подобного. В основании же любой жизнеспособной, социально значимой нравственной идеи, системы установок и ориентиров, которыми руководствуется общество в процессе своего формирования и развития, неизбежно лежит нравственность религиозная. Последняя черпает силу и авторитетность не из благих намерений, которые, как известно, могут завести далеко, не из суетных человеческих воззрений и стремлений, но из установлений, проистекающих из истинного знания глубин человеческого сердца, доступного только Богу, освященных подвигом героев и мучеников за веру и многовековой практикой созидательной жизни народа.

Именно поэтому очередной том серии «Книга для чтения по истории армии и флота» посвящен воинской нравственности, а поскольку российское воинство от предков приняло почетное именование воинства христолюбивого, – то и нравственности православного воина.

Тема нерасторжимой взаимной связи боеспособности войска и доброй нравственности воина проходит красной нитью через тексты военных трактатов, сочинений выдающихся полководцев, воспоминаний и дневников участников войн, произведений художественной литературы. С некоторыми из них мы предоставим читателю возможность познакомиться на страницах хрестоматии.

Но для нравственности, основанной на заповедях религии Любви, вопрос о пределах необходимого применения насилия, определяющего содержание вооруженной борьбы, требует особо тщательного разрешения личной совестью воина-христианина. Подчеркнем: именно личной совестью, ибо Бог, заповедавший своим последователям любить и прощать врагов, не оставил, что совершенно естественно, никаких указаний на то, в каких случаях необходимо или возможно отнять жизнь у другого творения Божия.

На этот сложный богословский вопрос афористично и исчерпывающе ответил в свое время митрополит Московский святитель Филарет (Дроздов): «Гнушайтесь¹ убо врагами Божиими, поражайте врагов отечества, любите враги ваша²». Но христианство – это религия, исполненная личностного начала; чтобы быть христианином, недостаточно выучить Символ веры, затвердить катехизис и уметь к месту ссылаться на творения святых отцов – необходим каждодневный опыт жизни во Христе и со Христом, личного богопознания и самосознания, требующего внимательной и вдумчивой работы мысли и сердца. В этом смысле, каждый человек, берущий в руки оружие и заступающий путь врагу, неизбежно оказывается в ситуации труднейшего нравственного выбора, перед необходимостью принять на свою личную совесть тяжелейший груз решения, за которое ему придется дать личный же ответ в день Суда. На этом суде уже невозможно будет отговориться получением приказа и оправдаться подчиненностью, мол, «если что не так – не наше дело, как говорится: родина велела»³. Поэтому православный воин обязан ответственно, последовательно и сознательно готовить себя к бою, в котором ему придется взвешивать на очень точных весах свою судьбу, судьбы товарищей, мирного населения и неприятелей.

Ошибки на этом пути искупаются долго и дорого – тем дороже, что исправлять их, как правило, бывает слишком поздно.

Поколениям юных ратоборцев полезно иметь возможность проанализировать мысли и чувства людей, до них прошедших тяжелый, славный и зачастую скорбный путь воинского служения, почувствовать, что они не одиноки в своем подвиге и обрести неувядаемые примеры мужества, стойкости в вере и исполнении долга.

Наконец, солдатам и особенно офицерам важно обладать цельным мировоззрением, правым христианским взглядом на мировую историю, которая, к великому сожалению, по сей день является историей войн и военных конфликтов. Из лоскутков исторических фактов, их нередко произвольной трактовки различными заинтересованными сторонами, фрагментарных, эмоционально окрашенных впечатлений участников исторических событий современному воину важно уметь соткать ткань личного восприятия истории, с тем чтобы суметь выстроить собственную картину мира, определить в ней свое место, место своего государства и своего народа и руководствоваться этим пониманием при исполнении воинского долга.

В решении этих задач призвана оказать помощь хрестоматия православного воина.

Хрестоматия состоит из пяти глав. В первой главе представлены материалы, относящиеся к первым векам христианства, когда перед воинами вставала проблема соотнесения требований государственной и военной власти с велением совести и религиозными догматами. Несмотря на то, что острота этой проблемы была снята Константином Великим выбором государственной религии в Римской империи в пользу христианства, ознакомление с подходами к разрешению ее философами и богословами может оказаться небесполезной, как и мнение учителей Церкви по вопросам, относящимся к войне, обязанностям воина и военной службе.

Во второй главе повествуется об истории постановки военного дела во «втором Риме» – тысячелетней христианской Византийской империи. Вопросы воинской нравственности в этот период находили подробное толкование на страницах военных трактатов, положения которых не потеряли актуальности до наших дней.

Боевая практика походов и битв христолюбивого воинства «третьего Рима» – Московского государства – освещается в третьей главе. В ее названии отражено глубоко религиозное понимание русским средневековым сознанием вопросов, связанных с войной, как величайшим бедствием, бичом и трагедией человечества, и воинским служением.

Российская империя, раскинувшаяся на шестой части суши, была в духовном плане результатом мощного выплеска огромной потенциальной энергии Святой Руси, накопленной в ходе многовековой подспудной работы народной души, высвобожденной великим Петром и его наследниками на российском престоле. Империя прирастала территориями не только благодаря военной мощи, но прежде всего Божиим благословением народу, благодарно и смиренно украшавшему лаврами храмы, воздвигаемые в честь своих подвигов и побед. Территории еще могут быть завоеваны грубой силой, но чтобы удержать их необходимо очевидное всем, даже врагам и покоренным, сознание нравственного превосходства имперского народа. История расцвета, заката и падения Российской империи, изложенная в четвертой главе, есть история по преимуществу духовная, тесно связанная с проявлением или же умалением христианской веры в русском народе – строителе ее колоссальных чертогов.

Двадцатый век показал, насколько темной может быть мгла, объявшая народ, отринувший отечественные святыни. Изображению страшных и трагических событий, в которых постепенно изживался соблазн богоотступничества, происходило перерождение народной души, вырабатывалось новое понимания духовности, посвящена пятая глава.

Тексты произведений, приведенных в хрестоматии, сокращены и адаптированы для облегчения восприятия их современным читателем. Составители надеются, что это побудит заинтересованного читателя обратиться к самостоятельному глубокому изучению источников.

Глава 1. Сим победиши

Тертуллиан. О венце воина

Из труда одного из раннехристианских писателей Квинта Септимия Тертуллиана (ок. 160-ок. 230 гг.) явствует, насколько трудной была жизнь христианского воина в языческом Риме. Мученический венец нередко был для него единственной альтернативой участию в явном или лукаво замаскированном идолослужении. И единственным судьей в выборе между земной и вечной жизнью выступала совесть человека. Пример безвестного воина, предпочетшего, судя по всему, смерть вероотступничеству, может многому научить нас. Прежде всего тому, что необходимо тщательно взвешивать на весах своей совести даже самые ничтожные и кажущиеся обыденными поступки.

В приведенном отрывке также заслуживает внимания описание некоторых обычаев Церкви первых веков ее существования, в главном сохранившихся до наших дней.

Недавно произошло следующее: явлена была щедрость превосходнейших императоров⁴, и в честь этого солдат в казармах отмечали лавровыми венками. Призван к этому был и некий в большей степени Божий солдат, оказавшийся более стойким, чем его братья. Он предположил, что [если наденет на голову этот венок, то] может стать служителем двух господ, и единственный из всех [остался] с непокрытой головой, держа бесполезный венец в руке. Таким образом через само это деяние публично проявилось то, что он является христианином. Слух дошел до трибуна⁵, и трибун немедленно задал ему вопрос: «Почему у тебя несоответствующий внешний вид?» И поскольку у него настоятельно требовали объяснения, он ответил: «Я – христианин». О славный в Господе воин! Последовавшее голосование [постановило] передать рассмотрение дела и самого обвиняемого префектам⁶. Сам же он, как акт торжественного снятия бремени, отложил свой тяжелейший плащ, снял неудобнейшие военные сапоги, становясь босиком на святую землю, и меч, не нужный для защиты Господнего [наследия], вернул (Мф. 26:52), венок же выпал из его руки. И теперь он, обагренный надеждой [пролить] свою кровь, обутый в готовность нести Евангелие, препоясанный острейшим Словом Божьим, полностью вооруженный по Апостольскому слову (Еф. 6:11) и стремящийся облечься в иной венок – белую одежду мученика, – ожидает в тюрьме щедрый подарок Христа.

С того момента начали распространяться о нем разные слухи как о своенравном, неудержимом, спешащем умереть, потому что, когда его спросили о внешнем виде, он поставил в неприятное положение имя [христиан]: он [повел себя, как будто он] один, надо думать, такой храбрый – единственный христианин среди столь многих братьев, являющихся для него сослуживцами. Ведь более чем ясно, что те, кто с презрением отвергли пророчества Духа Святого, хотят избежать мученичества. Они ворчат, что столь долгий и благоприятный для них мир⁷ подвергся опасности.

И легко сразу же задаться вопросом: где написано, что мы не должны носить венки. Но где написано, что нам следует их носить? Усиленно ища у Писания покровительства и объяснения различных проблем, некоторые считают заранее предрешенным, что Писание должно поддержать именно их точку зрения. Ведь если говорится, что позволительно надевать венок по той причине, что Писание этого не воспрещает, точно так же можно использовать это обоснование для доказательства противной точки зрения: непозволительно христианам надевать венок, потому что Писание этого не предписывает. Итак, что же делать с точки зрения строгого и стройного учения? принять обе позиции, словно ни одна из них не воспрещается? или отвергнуть обе позиции, словно ни одна из них не предписывается к исполнению? Но ведь то, что не запрещено, полностью разрешено. Однако вернее сказать: то, что не полностью разрешено, запрещено.

Так до каких пор мы будем взад и вперед ходить по этой извилистой тропе, имея укорененную в древности практику, которая была заранее определена? Если она и не установлена никаким текстом Писания, она точно подкреплена обычаем, который без сомнения проистекает из предания. Поэтому давайте исследуем: [верно ли, что] не следует принимать предания, кроме того, что было записано? Разумеется, мы откажемся принимать его, если не существует прецедентов, когда бы мы без какого-либо свидетельства Писания, а лишь на основании имени «предание», что-либо приняли и впоследствии хранили под предлогом имеющегося обычая. А вообще, [уже] когда мы подходим к крещальной купели, но немногим ранее, в Церкви под руководством предстоятеля⁸ мы публично утверждаем, что отрекаемся дьявола, его блистательных речей и его ангелов. Затем, будучи трижды погружены в воду, еще яснее отвечаем [предстоятелю] словами, которые Господь определил в Евангелии. Когда нас выводят [из купели], как поднимают новорожденных, мы вкушаем немного смеси молока и меда с водой и, начиная с этого дня, на протяжении целой недели воздерживаемся от ежедневного омовения. Таинство Евхаристии, которое Господь повелел всем совершать во время принятия пищи, принимаем исключительно из рук предстоятелей. Ежегодно мы творим добровольные приношения за умерших в день их рождения. В День же Господень [т. е. воскресенье] считаем неприемлемым поститься или молиться на коленях. Этой же свободой мы также наслаждаемся в период с Дня Пасхи до Пятидесятницы. Однако мы переживаем и с трудом переносим, когда капля из нашей чаши или крошка нашего хлеба падает на землю. При всяком успехе и продвижении вперед, при всяком входе и выходе, когда мы одеваемся и обуваемся, перед купаниями и перед приемами пищи, зажигая ли светильники, отходя ли ко сну, садясь ли или принимаясь за какое-либо дело, мы осеняем свое чело крестным знамением. Если потребуешь обосновать Писанием эти и другие подобные им учения, никакого [такого основания] ты не найдешь: в качестве их основания тебе приведут предание как их создателя, обычай как их поручителя и веру как их хранительницу. Можно обосновать неписанное предание, находящееся в употреблении, которые подтверждается обычаем как достойным свидетелем в пользу приемлемости данного предания, а также длительным его соблюдением. Ведь даже в политических делах обычай заменяет закон, когда не существует закона [в отношении исследуемого случая]: и неважно, взят ли он из Писания или устанавливается разумом, поскольку разум поощряет закон.

Ведь и апостол говорит: «Если же вы чего-то не знаете, то и это Бог вам откроет» (Фил. 3:15). Он и сам имел обыкновение давать свои рекомендации, когда в его распоряжении не было прямого повеления от Господа, и что-то предлагать от себя, поскольку он сам имел Святого Духа как наставника всякой истины. Поэтому его советы и предписания приобрели статус божественных повелений по причине [данного ему] покровительства Божьей мудрости.

Предметы годны для того, чтоб мы, как и наши предшественники, их употребляли для служения Богу или ради самого Христа, когда они служат к обеспечению нужд человека, представляя для него действительную пользу, несомненную помощь и достойную, благопристойную отраду, поскольку они даны [людям] по вдохновению самого Бога, который является и первейшим Промыслителем, и Устроителем, и, можно даже сказать, Дарителем радости для созданного Им человека. Что же выходит за рамки такого принципа употребления, не подходит для нас – в особенности то, что по этой причине нельзя обнаружить ни в мире, ни в практике служения Богу, ни в образе жизни Христа.

Одним словом, кто из патриархов, кто из пророков или какой левит, священник или правитель, а в более поздние времена какой апостол или благовестник, или епископ носил венок? Я полагаю, что ни сам Божий храм, ни ковчег завета, ни скиния, ни светильник [не были увенчаны венками], хотя и во время первого торжества по случаю их освящения, и в честь второго радостного дня в честь их восстановления их можно было бы украсить венками, если бы это было достойно Бога (Езд. 5:11; 1 Кор. 10). Однако же, если эти предметы были нашими прообразами, – потому что мы суть и храмы, и алтари, и светильники, и сосуды Божьи, – то они также ярко предвозвестили и это: не должно Божьему народу украшаться венками. Образу должна всегда соответствовать истина. Если же ты, быть может, возразишь, что и сам Христос был увенчан венцом, то на это ты услышишь короткий ответ: «Надеть такой венец тебе позволительно». Однако [Божьему] народу не был знаком тот венец оскорбительного бесчестия. Его придумали римские солдаты, переняв это от мирских практик. В народе же Божьем никогда не было такого, чтобы во время государственных торжеств или празднования изобилия выращенных даров, разрешалось [ношение венков].

Теперь, перед тем, как приступить к [рассмотрению] причин [использования] солдатских венков, я считаю необходимым тщательно изучить вопрос: подобает ли христианину вообще заниматься военным делом? Разве мы верим, что к богоугодному обещанию позволительно добавлять человеческую присягу на верность и тем самым слушаться второго господина кроме Христа?

А также клятвенно отрекаться от отца и матери, и всех близких⁹, которых даже закон предписывает чтить и любить во вторую очередь после Бога (Исх. 20; Лев. 19), и которых даже Евангелие также уважило (Мф. 26:11), только Христу воздав большие [почести] (1 Кор. 6, 8; Мф. 5)?

Допустимо ли вести жизнь меченосца, в то время как Бог возвещает, что тот, кто воспользуется мечом, от меча и погибнет? И может ли сын мира участвовать в битве, если ему не положено [даже] ссориться? И [как] он будет ввергать в узы и в тюрьму, пытать и приводить в действия наказания, когда он не [должен] сам мстить за нанесенные ему обиды? Может ли он стоять в карауле и охранять других, больше чем Христа, или делать это в День Господень [т. е. воскресенье], когда он даже для Христа этого не делает? И будет ли бодрствовать перед храмами, от которых отрекся? И обедать там, где неугодно апостолу (1 Кор. 8:10)? И будет ли защищать по ночам тех [демонов], кого днем изгонял с помощью молитв, и засыпать, опираясь на копье, которым был пронзен бок Христа (Ин. 19:34)? Понесет ли он также военное знамя, соперничающее с Христовым? И потребует ли приказа от своего командира тот, кто уже получил его от Бога? Когда же он умрет, будет ли потревожен трубой горниста тот, кто ожидает, что будет разбужен трубой ангельской? И будет ли предан огню согласно воинскому обычаю [умерший] христианин, тот, кому [и живому] не разрешалось возжигать [жертвоприношения], и ради кого Христос принял на себя огненное наказание? Сколь же много иных обязанностей, связанных с воинской службой, которые можно счесть за правонарушения, следует признать преступлениями [с точки зрения христиа нина]? Переносить само почетное имя [христианина] из крепости света в крепость тьмы является преступлением.

Безусловно, те, кого вера нашла после их вступления в воинское звание, находятся в ином положении, похожем на то, в каком были те [воины], которых Иоанн допускал к крещению (Лк. 3:3), и один из наиболее верных сотников, о котором одобрительно отзывается Христос (Мф. 8), и которого наставляет в вере Петр (Деян. 10). Но в тоже время после принятия веры и ее запечатления [божественной крещальной] печатью следует либо немедленно оставить [военное дело], как многие и сделали, либо [продолжая им дальше заниматься] всеми возможными способами изворачиваться, чтобы не совершить что-либо противное Богу, – то, что не разрешается и за пределами воинской службы, – либо, наконец, стоит ради Бога твердо сносить то, что беспристрастно назначила ему языческая вера [в качестве наказания]. Потому что нахождение на военной службе не гарантирует ни ненаказуемости за преступления, ни освобождения от мученичества.

Никоим образом христианин не меняет своей сущности. Одно Евангелие и один и тот же Иисус, Который отречется от всякого, кто отречется [от Него], и Который исповедает всякого, кто исповедует Бога, и Который спасет душу, отданную за Его имя; и напротив, Он погубит ту [душу], которая была сохранена ради выгоды, но [выступала] против Его имени (Мф. 10:39). Для Него воин настолько является верным мирным жителем, насколько мирный житель является верным воином¹⁰. He существует необходимости или принуждения к совершению проступка – существует одна необходимость: не совершать проступков. [Возможно] кто-либо принуждаем под давлением, с помощью пыток или [иных] мучений, к совершению жертвоприношения и непосредственному отречению. Однако [наше] учение не проявляет снисхождения к такого рода принуждению, потому что существует необходимость еще более могущественная, чем [кажущееся неизбежным] намерение избежать страданий и исполнить долг, – необходимость страшиться отречения и пройти [путь] мученичества. Как бы то ни было, такого рода отговорка уничтожает саму суть [нашего] таинства тем, что ослабляет узду, сдерживающую от совершения грехов по своей собственной воле. Ведь тогда можно будет поставить в один ряд желание и необходимость, когда, надо полагать, имеется какое-либо принуждение.

В лучшем случае считай, что заниматься военным делом позволительно, но только пока не дойдет до необходимости ношения венка¹¹.

Но прежде всего скажем кое-что о самом венце. Лавровый венок посвящен Аполлону и Вакху – первому как богу оружия, а второму – как богу триумфальных шествий. Когда же войска увенчивают себя масличными ветвями, это – идолопоклонство в честь Минервы, также богини оружия, которая, однако, была увенчана [ветвями] этого дерева по случаю заключения мира с Нептуном. В таком [ракурсе] суеверное почитание солдатского плетеного венка – [это практика] полностью порочная и все порочащая, так как все [, что соприкасается с этой практикой] уже по этой причине бесчестится.

Тот же лавровый венок предписано надевать во время раздачи денежных подарков [, которые иногда даются воинам от имени цезаря, откуда] становится очевидным, что идолопоклонничество не бескорыстно – оно предлагает продать Христа за несколько золотых монет, как Иуда – за несколько серебряных (Мф. 26). И тогда получится, что [поскольку написано: ] «Не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6:24), маммоне протягивают руку, а от Бога отступают? И не получится ли, [посколь ку написано: ] «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22:21), что и человека Богу не посвящают, и у цезаря динарий отбирают? Разве тот, кто надел на свою голову этот предмет, не обвиняет сам себя? [Христианину] настолько чуждо взгромождать на свою голову – даже, можно сказать, на самого Христа, так как «всякому мужу глава Христос» (1 Кор. 11:3) – предмет, служащий делу идолопоклонничества!

Так что, если это возможно, отплати Ему соответствующим образом, поскольку Он отдал Свою голову за твою, или не украшай свою голову венком из цветов, если не можешь [принять венок] из шипов¹². Служи Богу [так, чтобы] то, что принадлежит Ему осталось незапятнанным. Он Сам, если пожелает, наградит его венцом. Более того, этого Он и желает, и к этому призывает, говоря: «Побеждающему дам венец жизни», так что ты «будь верен до смерти» (Откр. 2:7, 10). Ты же хорошо сражайся в бою, наградой в котором будет тот венец, который по заслугам твердо надеялся получить апостол [Павел] (2 Тим. 4:7-8).

На Него смотри, Его чти. Ведь Христос Иисус сделал нас царями для Бога и Отца Своего. Что общего у тебя с цветком, которому надлежит умереть? У тебя же есть Цветок из корня Иессеева¹³, на Котором покоится вся полнота благодати Божьего Духа, цветок безупречный, неувядающий, вечный. Выбирая Его, хороший воин [, о котором мы говорили в самом начале,] успешно продвигается по небесной [военной] иерархии. Поэтому да уразумеем же мы выдумки дьявола, которые принимают вид некоторых Божьих [творений] для того, чтобы привести нас в замешательство, сбив [с пути] нашей веры, и осудить.

(Богомыслие. № 15. 2014. С. 189–209)