Знаменитый английский романист в этой книге рассказывает о писателях, которые ему интересны (знаменитых и не слишком известных, старых и современных). Порой он выделяет какой-либо эпизод биографии своего героя: например, работу Проспера Мериме в комиссии по охране архитектурного наследия Франции. Есть интересный рассказ, навеянный Хемингуэем… Здесь каждый текст – это мини-исследование и в то же время очень личное высказывание.
«Художественная проза в большей степени, чем любой другой жанр письменного творчества, объясняет жизнь и раздвигает ее границы. Романы полнее всего раскрывают правду жизни: о том, что она собой представляет, как мы ее проживаем, чему она может служить. Как мы ею наслаждаемся и как ее ценим, как она рушится и как мы ее теряем. Романы говорят от имени и для пользы разума, сердца, глаз, чресл, кожи; сознательного и подсознательного.» Барнс
Да, и снова Барнс, ну вот таков сей автор, вызывает привыкание и зависимость, ничего уж тут (уж простите за невольный каламбур) не попишешь. «За окном» - это сборник рецензий Барнса на книги и, не побоюсь сказать, жизнь великих писателей, от века XVIII до наших дней. Интересно получается, да? Рецензия на сборник рецензий. Но, мне кажется, эта книга ценна и сама по себе, и в силу упоминаемых в ней незаурядных литераторов. Вы прекрасно знаете, как я отношусь к «профессиональным критикам», умничающим чмошникам в маминых кофтах и козыряющим «типа умными» терминами вроде «катарсис» или «пост-структурализм». Сразу могу сказать, что Барнс отнюдь не таков. Во-первых, сам он - блестящий писатель, написавший не один великолепный роман. Это сразу отличает его от комплексующих критиков, не способных достичь чего бы то ни было в творчестве и сублимирующих эти комплексы в своих опусах (помните, как тот ямщик в анекдоте сказал Белинскому: «Ишь ты, говна какая!»). И, во-вторых, пишет Барнс абсолютно простым и доступным языком, не перегруженным псевдонаучной терминологией. Конечно, пишет, о том, что ему лично близко и интересно, более того, сам признается: «Склонность дружески расположенных собратьев по перу одобрять те черты творчества, которые кажутся им наиболее близкими к собственным.» Само собой, вряд ли заурядные произведения могут привлечь внимание такого мастера, как Барнс.
На обложке книги - знаменитая карикатура Жана-Жака Семпе, где изображен букинистический магазин, справа и слева - полки с трудами по истории и философии, а посередине - художественная литература и окно, в которое видна улица и приближающиеся друг к другу мужчина и женщина, как намек на продолжение и развитие сюжета.
Начинается книга с главы «Обманчивость Пенелопы Фицджеральд». И действительно, как свидетельствует Барнс, находясь под впечатлением личных встреч с этой писательницей, она, по крайней мере, внешне, ну никак не соответствовала своим произведениям. Очередной высоколобый критик назвал ее «бабушкой». И Пенелопа Фицджеральд действительно была бабушкой - варила варенье и готовила чатни (могу подтвердить это на примере моей мамы, как истинная бабушка она тоже варит варенье и готовит чатни*). У нас Фицджеральд косвенно известна по экранизации ее романа «Книжная лавка» (автобиографического, кстати) с блестящими работами Эмили Мортимер и Билла Найи. Барнс отдает должное глубине и таланту «бабушки», вступая в резкую полемику с представителями книжного истеблишмента, долго попросту не замечавшими прекрасных работ Фицджеральд. Барнс приводит интересную мысль Фицджеральд: «В целом мне кажется, что героями биографических произведений следует делать людей, которые вызывают у тебя уважение и восхищение, а героями художественных произведений - тех, кто, по твоему мнению, глубоко заблуждается». Собственно, на том и строится большинство романов этого автора, которые безусловно достойны более пристального внимания.
Несколько глав книги посвящены Форду Мэдоксу Форду, писателю, опять же известному у нас благодаря экранизации его эпопеи «Конец парада» с Бенедиктом нашим, понимаешь, Камбербэтчем в главной роли. Как отмечали литературные обозреватели: «Конец парада» - один из десяти или двадцати величайших англоязычных романов нашего века. Строго говоря, это не один роман, а тетралогия - четыре романа, действие которых происходит до и во время Первой Мировой войны. Барнс очень тщательно анализирует романы, психологию и мотивацию их героев. И хотя четвертый роман, непосредственно военную историю, Барнс считает не самой удачной, в целом становится понятно, что Форду удалось очень точно отразить нравы, повадки и проблемы Англии того времени. Мне кажется, цитата Форда, которую приводит Барнс, в полной мере относится и к собственным произведениям автора рецензии: «Искусство должно быть «демократичным», поскольку любой мог творить его и любой мог наслаждаться им; но сам процесс был «аристократичным», а именно сложным и требующим высокого мастерства, мало кому доступного.» Еще раз подчеркну, что эссе Барнса полностью соответствуют этим определениям.
Одна из глав посвящена Джорджу Оруэллу. Ну да, мы, конечно, сразу вспоминаем «1984» и «Скотный двор», Большого Брата и т.п. Но здесь Барнс рассматривает не эти ставшие каноническими романы, а сборники эссе Оруэлла, носящие в том числе и автобиографический характер. Начинается все с истории воспитаннику школы святого Киприана (заведения с очень неоднозначной репутацией) Эрика Блэра, который потом взял псевдоним Джордж Оруэлл. Малоприятная, конечно, картина, впрочем, типичная для многих английских школ такого типа. И еще одно эссе - «О смертной казни через повешение», Оруэлл утверждает, что он был свидетелем таковой. Хотя это (как и многие другие истории Оруэлла) не раз подвергалось сомнению. Барнс отдает должное писателю, Оруэлл «интепретируем, гибок, репрезентативен, патриотичен». «Он - нескладный правдолюб, а что (любят притворно вопрошать англичане) может быть более английским?» Но, с другой стороны, Барнс упоминает о том, что автор «1984» очень негативно высказывался о своей Родине. А слова «эрудит», «интеллектуал», «интеллигенция» использовал исключительно как нелицеприятные характеристики. Более того, во время Второй Мировой Войны «анти-тоталитарист» Оруэлл исправно доносил в полицию на «неблагонадежных» знакомых.
Совершенно неожиданная глава - «Киплинг и Франция». Казалось бы, такой непоколебимый британский империалист - и Франция. Однако, как писала дочь писателя Элси Киплинг, «Во Франции ему всегда нравилось». Как и многие другие франкофилы, он «поддался ее невероятной и изумительной красоте». Барнс очень тщательно изучает феномен привязанности Киплинга к Франции, чему много причин - от кухни до того факта, что ту же «Книгу джунглей» во Франции прочитало гораздо больше людей, чем в самой Англии. Киплинг посвятил Франции свои путевые заметки. Долгое время (с перерывом на войну) автор «маугли» практиковал автомобильные поездки по Франции, причем исключительно на «Роллс-Ройсах» (он так и не изменял этой марке до конца жизни). Здесь же Барнс анализирует роман французов Жерома и Жана Таро «Дингли, знаменитый писатель». В главном герое, маститом английском писателе Дингли, без труда узнается Редьярд Киплинг.
«Человек, спасший французскую старину» - глава, посвященная Просперо Мериме (кстати, вы знали, что на исходе лет Мериме стал истым русофилом и переводил Пушкина, Тургенева и Гоголя?). Но не его новеллам, а, скажем так, его общественно-государственной деятельностью. Ведь Мериме долгое время возглавлял Комитет по спасению культурных ценностей Франции. На этой должности автор «Кармен» снискал славу компетентного (еще его отец был тонким знатоком искусства), дотошного и (в отличие от наших насквозь продажных и сервильных ОКНщиков) абсолютно неподкупного чиновника. Барнс говорит, что масса памятников архитектуры так и канула бы в небытие, не прими Мериме участие в их судьбе. Ведь кроме безжалостного разрушителя - времени Мериме приходилось бороться с «вычурным декоративным вандализмом неучей и жадным до земель духовенством». Знакомо, правда? Меняем «духовенство» на «удащливых» - и прямо картина моего родного города. И таким вот образом Просперо Мериме смог войти в историю не только как литератор, но и как хранитель истории.
Особенно интересно было прочитать главу, посвященную Мишелю Уэльбеку и сравнить впечатления Барнса со своими собственными. Барнс несколько снисходительно, что в его положении вполне естественно, говорит о «дерзости» Уэльбека и его мизантропии и презрении к литературному официозу. Барнс возглавлял жюри Ноябрьского литературного конкурса, когда главный приз был присужден Уэльбеку, после чего произошел громкий скандал, конкурс покинул спонсор и пришлось даже запускать его заново как Декабрьский. Ведь в упомянутом произведении автор обрушивается на всех: Форсайта, Гришэма, Ширака, на Францию, на художников, мусульман, женщин, на самого себя. «Именно в отношениях с другими людьми мы получаем ощущение самих себя, и именно это в основном делает наши отношения с другими невыносимыми» (Уэльбек). Барнс делает вывод, что это - следствие греха отчаяния - который усугубляется, когда грешник - гедонист. «Уэльбек - умный человек, но далеко не умный писатель» - неожиданно заявляет Барнс. Возможно, но сам Барнс признает, что в «Платформе» Уэльбек задает массу серьезных и трудных вопросов: «Таков ли на самом деле секс? Такова ли любовь? Таковы ли мусульмане? Таково ли человечество? Депрессия у Мишеля или ею полон мир?» Каждый читатель, наверное, отвечает по-своему.
«О переводах мадам Бовари» - ну какой же Барнс без Флобера? Еще со времен «Попугая». Но здесь Барнс сосредотачивается на одном аспекте - трудностях литературного перевода, приводя в пример отрывки из шести (!) разных англоязычных переводов самого известного романа французского гения. И возникают резонные вопросы: что нужно для хорошего литературного перевода? Только ли отличное знание языка? Нужно ли быть современником автора или досконально знать детали эпохи? Должен ли сам переводчик быть хорошим писателем? Вопросы, на которые, наверное, нет однозначных ответов. Да Барнс их и не дает, просто размышляет о том, что же такое перевод литературного произведения. А иллюстрирует он это стихотворением Набокова «К переводу Онегина»: I grew another stalk and turned Your stanza patterned on a sonnet Into my honest roadside prose All thorn, but cousin to your rose.**
Интересна глава о папе Хэме. Причем Барнс сосредотачивается на коротких рассказах Хэмингуэя. Интересны кулинарные аналогии, которые приводит Барнс: «Романисты, с их склонностью к долгой, кропотливой работе, склонны тушить и томить; у поэтов должно лучше получаться жарить. Мастера коротких рассказов? - Стейк и картофель фри. Драматурги - о, драматурги вальяжно смешивают коктейли, оставляя стряпню кухаркам.» «Эта древняя прекрасная материя, которую мы называем рассказом», - говорит Барнс (что ж, как автор рассказов, не могу не согласиться). Забавна отсылка к Джойсу: «Дублинцы» - шедевр, «Улисс» - рассказ, накачанный стероидами. Как мне кажется, Барнс смог уловить то скрытое, что двигало Папой при творчестве: «Окружающие думали, что над ним властвуют мужской кураж, брутальность и пенис. Они не видели, что зачастую его темой выступают крах и слабость. Не герой-торреро, а никому не известный честолюбец, заколотый насмерть быком, сделанным из кухонных ножей, прибитых к стулу». Не могу не согласиться.
В книге есть еще статьи об авторах, которые нам менее известны: Артур Хью Клаф и его путешествия по Европе времен революций XIX века; Николя-Себастьен Рош-де-Шамфор, которого читал Пушкин, «заставляя Онегина делать то же самое»; Феликс Фенеон, писавший «романы в три строки»; Эдит Уортон и ее роман «Риф»; Лорри Мур, «Птицы Америки», автор парадоксальной цитаты «Пустота так же соотносится с душевными муками, как лес - со скамейкой»; Джейн Кэрол Уотс и ее размышления о скорби. Что ж, мастерство Барнса в том и состоит, что он умеет заинтересовать новым автором или показать автора уже известного с неожиданной стороны.
Безусловно «в суждениях о литературе не может быть истины в последней инстанции». Но лично мне было безумно интересно прочитать эссе одного из моих любимых английских авторов о собратьях-литераторах, что и вам настоятельно рекомендую.
P.S.«Самые грустные истории» в наши дни редко бывают радостными. Они действительно оказываются очень грустными, если не смертельно жестокими, и любая радость является, скорее всего, следствием непонимания и самообмана.»
* Британская пикантная приправа, происходящая из Индии. Соус готовят из фруктов, овощей и/или трав с добавлением уксуса, сахара и специй. ** Взрастил затем я свой росток, Который рос и превращался В соцветие тернистых проз Сестер твоих сонетов-роз. (перевод М. Блюмина)
Rezensionen zum Buch «За окном», 2 Bewertungen