Buch lesen: «Человек в темноте. Серия «Мир детектива»»

Schriftart:

Переводчик А. Владимирович

ISBN 978-5-0064-1318-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Серия «Мир детектива»

Хьюм Ф. Человек в рыжем парике
Смолл О. Дж. Образцовая загадка
Фримен Р. Остин. Тайна Анджелины Фруд
Хрущов-Сокольников Г. Джек – таинственный убийца: большой роман из англо-русской жизни
Хрущов-Сокольников Г. Фараоны
Хрущов-Сокольников Г. Кто убил? Детективные повести и рассказы
Хрущов-Сокольников Г. Гордиев узел. История сторублевой бумажки
Хрущов-Сокольников Г. Осада столицы: романы, повести, рассказы
Мейсон А. Э. В. Дело в отеле «Семирамида». Бегущая вода
Мейсон А. Э. В. Часы и дилеммы
Мейсон А. Э. В. Страшнее тигра
Александров В. Медуза
Александров В. Без исхода
Панов С. Убийство в деревне Медведице. Собрание сочинений С. Панова
Детектив на сцене. Пьесы о Шерлоке Холмсе
Бьюкен Д. Охотничья башня
Мьюр Р. Тайна старой усадьбы
Мари Ж. Ошибка доктора Маделора
Гейнце Н. Под гипнозом: уголовный роман из петербургской жизни, или приключения сыщика Перелетова
Гейнце Н. Жертвы азарта
Гейнце Н. Кто убийца?
Гейнце Н. Столичные хищники. В каменных объятиях
Гейнце Н. На рынке любви
Гейнце Н. На золоченом дне
Лабурье Т. Черная банда
Ракшанин Н. Тайна Кузнецкого Моста
фон Перфаль А. Месть десперадо. Эпизод из жизни Хоакино Мурьеты
Бело А. Королева красоты
Хрущов-Сокольников Г. Рубцов
Макнейл Г. С. Черная банда. Второе приключение Бульдога Драммонда
Зарин А. Змея
Зарин А. Проклятое наследство
Чесни У. Таинственный изумруд
Матулл К., Бланк М. Путешествия Шерлока Холмса
Пономарев И. Василий Кобылин. Трилогия
Русский Лекок: агент сыскной полиции
Преступная мать
Под давлением судьбы
Пономарев И. За нас Европа
Цеханович А. Темный Петербург
Цеханович А. Петербургская Нана
Цеханович А. Кровь невинных
Тоннер Ж. Тайная сила, или Король воров
Ковен А. Кровавая рука. Роза Валантен
Иванов Ф. Темное дело. Пещера тысячи голов
Иванов Ф. Тайны Замоскворечья
Иванов Ф. Убийство в Зарядье
Животов Н. Банкир и Роза
Шкляревский А. Новая метла
Вудхауз П. Г. Шерлок Холмс

Человек в темноте

I. Убийство в Илинге

Глава I

Туман на Набережной был гуще, нежели на Стрэнде. Кинлох даже удивился, что на таком близком расстоянии разница может быть так велика. Туман, действительно, был много гуще. Серный вкус, смешанный с острым запахом реки, сильнее ощущался во рту и ноздрях.

Идти по Набережной было легче. На Стрэнде он на каждом шагу наталкивался на какого-нибудь пешехода. Какими грубыми стали люди! Правда, большинство избегало столкновения, вовремя вытягивая руки, но другие нарочно норовили ушибить плечом или локтем. Для человека в положении Кинлоха путешествие по улице было настоящим кошмаром. Но на Набережной, хотя шел он робко и неуверенно, чувствовалось больше места, дышалось свободнее, кругом было тихо и спокойно, как на дороге посреди шотландской деревни в воскресный день.

Странные вещи все-таки ощущает пешеход, бредущий в тумане. Некоторые звуки глохнут, другие, наоборот, расширяются до громового раската. Чихание или кашель слышны с другой стороны улицы; поезд, проносящийся по мосту, гремит и сотрясает все кругом, а колокола Вестминстерских часов звонят слабо, серебряным шепотом, будто с далекой небесной высоты.

На углу Вильерс-стрит Кинлох вновь попал в людской поток. Зато он знал, что ошибки не будет. Станция подземной железной дороги находилась в нескольких шагах. Следуя за толпой, он спустился по лестнице под землю. Люди спешили и толкались, у окошка кассы торопливо звенели металлические деньги. А Кинлоху спешить было некуда. Никто его дома не ждал. Время не имело значения. Туман?.. Даже в такую погоду дорога туда и обратно займет вряд ли больше двух часов. Странно, до чего он ощущал свое одиночество. Спускаясь по лестнице, он держался одной рукой за перила, пропуская вперед обгонявших его людей. В ушах стоял непрерывный шум поспешных шагов. Ощущение одиночества было тягостно, но была в нем и другая сторона. Может быть, судьба нарочно отделила его от толпы, предвидя дальнейшие события ночи. Судьба обычно так поступает. Она использует людей для целей, о которых те не имеют понятия. Идет человек по улице, подобно прочим пешеходам, ничего не подозревая, и вдруг случается нечто, что меняет затем всю жизнь. Это бывает чаще, чем многие думают.

Когда Кинлох сошел с поезда в Илинге и поднялся из метро, по-прежнему стоял туман, холодный и густой. Дышать, однако, было легче, серный привкус исчез. Справившись о направлении у шофера такси, который по одежде догадался, что Кинлох не пассажир для него, наш путник двинулся в сторону Олбани-Роуд. Там жил Питер Данн: а на Питера Данна была вся надежда. Человек, живший с Кинлохом в одной ночлежке, нашел его имя в телефонной книге, он же дал деньги на дорогу в Илинг. Хороший человек, хотя профессия у него неважная: специалист по составлению прошений. Совместного капитала хватило только на билет от Чаринг-Кросса до Илинга: если затея Кинлоха не удастся, обоим придется без ужина лечь спать.

Первый раз в жизни Кинлох обращался за помощью. Хотя он не сомневался в успехе, потому что доктор был давним другом, путешествие в Илинг было неприятно. Это удивляло его. Ему казалось, что он очерствел и потерял последние остатки достоинства. А вот, как будто, живы еще остатки дурацкого самолюбия… Вышагивая во тьме, он мысленно подсчитывал случаи, когда жизнь сводила его с Питером Данном. Ничего хуже сделать он не мог: вспоминать о прошлом! Зачем? Только напрасно растравить себя. Вот кем он был и кем стал. Глядя на себя теперь, он вспоминал, каким был раньше.

Познакомил их впервые Юз Аберкромби, дорогой, чудный Юз, одинаково дружный с обоими. Все трое были тогда студентами. Они встретили друг друга, ощетинившись, как псы, ревнующие к хозяину. Но Юз делил между ними дружбу поровну, повода для ревности не было. Данн имел тайное пристрастие к литературе. Правда, страсть эту он скрывал и не позволял ей мешать научным занятиям, однако, она сблизила обоих. Много они тогда пережили вместе, хорошее было время… Кинлох вспомнил затем о последней встрече. Казалось, это тоже было очень давно. После первого ранения его доставили в госпиталь в Булони. Он лежал на носилках, плохо сознавая, что происходило вокруг. Когда Данн вышел во двор в белом халате, то сразу узнал раненого и подошел. Но глаза Кинлоха видели плохо. Наклонившись к уху, Данн начал читать его собственные стихи. Стихи, написанные на школьной скамье.

Вздрогнув при звуке знакомых слов, Кинлох уставился на человека в белом халате, сердце его быстро и радостно забилось.

– Питер!

Данн положил руку на его плечо и дочитал стихи до конца… Да, это, была удивительная встреча. С волнением вспоминал о ней Кинлох, бредя по улицам и переулкам Илинга. Странно, что воспоминания ослабляли уверенность. Вероятно, от сознания того, как глубоко он пал с тех пор. Чем ближе подходил он к дому Данна, тем яснее сознавал падение. Данн вышел в люди, а его жизнь не удалась. Что он теперь? Бродяга, попрошайка. Кроме того, – шесть лет он не видел Питера Данна. Мало ли что могло случиться за шесть лет! Страшно было найти старого друга с женой, может быть, с детьми, преуспевающего врача, с хорошей, разросшейся практикой. Поэт, разумеется, давно умер в душе лекаря, ведь даже студентом он смотрел на пристрастие к стихам, как на болезнь. Ясно, что вылечился! Женился, наверное… При этой мысли сердце Кинлоха окончательно упало. Данну будет стыдно представить жене старого друга, павшего так низко, а если соберется с мужеством и представит, то жена встретит его застывшей улыбкой и холодным взглядом, с опасливой мыслью о том, что подумает горничная…

В нерешительности Кинлох остановился на перекрестке. Чувство стыда боролось с сознанием неотложной нужды. За спиной раздались вдруг тяжелые шаги полисмена.

Судьба остановила его и вмешалась. Дальнейшее теперь уж не зависело от его воли. Тяжелая рука полисмена легла на плечо.

– Что вы тут бродите?

– Я сбился с дороги, – смущенно объяснил Кинлох.

Он испугался, как ребенок, внезапно очнувшийся от сна. Сбился с дороги! Это верно. Но случилось это много раньше, чем сегодня. Смутная мысль об этом увеличивала растерянность. Полисмен же видел в этом сознание вины. Выхватив трость из дрожавшей руки Кинлоха, он крикнул грозно:

– Ладно! Явный случай бродяжничества. Я уж полчаса слежу за вами. Идем в участок.

Рука полисмена взяла Кинлоха за шиворот.

– Я ищу номер 28, на Олбани-Роуд, – возразил Кинлох, вполне очнувшийся.

Полисмен усмехнулся.

– Может быть, живете там?

– Нет… я… к доктору Данну.

– Мог бы сбрехнуть чего умнее. Доктор Данн таких больных не принимает… разве только в мертвом виде для вскрытия. Идем!

Он грубо толкнул Кинлоха под ребро и наступил тяжелым сапогом на ногу. Прежний Сэнди Кинлох ожил на мгновение, с молодым гневом он оттолкнул полицейского.

– Прочь, негодяй!

Полисмен со звериной радостью навалился на него, обхватив плечи мускулистыми руками. Кинлох слышал рассказы о таких случаях. С трудом он удержался от сопротивления, поняв, что оно только ухудшило бы его положение. Разве невиновный человек сопротивляется? Кинлох знал по опыту, что многие полисмены стараются нарочно создать преступников, чтобы оправдать собственное существование.

Поджав больную ногу и сделав над собой усилие, чтобы не дать сдачи, он сказал с напускным равнодушием:

– Ладно… Мне все равно, сам ли я доберусь до доктора Данна, или вы приведете его ко мне.

Вы когда-нибудь пробовали переубедить полицейского? Трудновыполнимая задача. Кинлох был поражен успехом. Возможно, что равнодушный тон его слов произвел впечатление. Вероятнее, впрочем, что полисмен вспомнил про выговор, полученный недавно от начальства за подобный случай. Так или иначе, он выпустил ворот Кинлоха и взял его под руку.

– Олбани-Роуд по дороге. Зайдем к доктору и проверим.

Уверенность его, однако, ослабела. Олбани-Роуд оказалась соседней улицей. Полисмен распахнул калитку. Кинлох услышал, как открылась и захлопнулась дверь на крыльце. Вышел кто-то или вошел? Почувствовав, что рука закона отпустила его, он привычным жестом поправил галстук. Голос в дверях спрашивал:

– В чем дело, констебль?

Полисмен толкнул пленника вперед.

– Вот этот тип, сэр, я задержал его за бродяжничество. Говорит, будто знает вас и шел к вам.

– Знает меня? А ну, посветите фонарем…

Секунду спустя раздалось изумленное восклицание:

– Сэнди… Сэнди Кинлох, Боже мой…

Голос оборвался. Профессиональный глаз врача заметил то, что укрылось от взгляда полисмена. Полисмен, словно обжегшись, выпустил руку пленника.

– Сэнди, бедный Сэнди!

Полисмен вернул трость и сошел с крыльца. С облегчением он спешил покинуть усадьбу. Вот уж чуть было не попал впросак!.. Данн взял под руку старого друга.

– Идем, дружище, идем.

– Но, Питер, ваша… ваша жена, – пробормотал Кинлох, упираясь.

– Жена?

– Вид у меня уж очень плохой. Что она подумает?

– Кто вам сказал, что я женат?

– Никто. Я сам догадался.

– Не угадал, Сэнди: ни одной бабы в моем доме нет, даже прислуга мужская. Вытри ноги на пороге и входите.

Данн говорит, что сразу понял положение Кинлоха. Это, наверное, так. Профессиональный опыт подсказал ему то, чего не замечали другие. Он говорит, что вначале не сказал об этом ни слова, и только шутливо обратил внимание на необычайно длинные волосы друга. Кинлох ничего не ответил. Вероятно, потому, что в той среде, в которой он жил в течение последнего года, стричь волосы считалось предрассудком.

В кабинете Данна, после ужина, какого у него давно не случалось, Кинлох рассказал свою историю. Повторять ее здесь не стоит. Не потому, что она полна тяжелых и не вполне пристойных подробностей, а потому, что прямого отношения к дальнейшему рассказу не имеет. Настоящая история, собственно, началась именно в эту ночь, хотя оба собеседника о том не подозревали.

Данн выслушал рассказ молча, изредка прерывая его возгласами возмущения. Когда Кинлох закончил, он стукнул кулаком по столу с такой силой, будто то была голова Макстона. Макстон был тем издателем, который обманул Кинлоха и выгнал на улицу.

Голос доктора дрогнул.

– Я никогда не мог понять, Сэнди, зачем ты это сделал?

– Что сделал?

– Взялся за дурацкое бумагомаранье и погубил блестящее будущее, которое перед тобой открывалось.

– Я не мог иначе.

Данн с сомнением покачал головой.

– Я сам увлекался стихами, но потом нашел, что это искушение, от которого не так уж трудно устоять.

Кинлох рассмеялся. Впервые рассмеялся за много дней.

– Как же, помню! Но только, друг мой, вы никогда не знали радости творчества… радости облекать мысль плотью, создавать жизнь из ничего.

– И которая… обращается в ничто.

В голосе доктора прозвучало нескрываемое презрение. Кинлох был необыкновенно чувствителен в эти дни. Он решил, что Данн догадался, зачем он пришел, и испытывал смущение. Мысль эта произвела на него действие холодного душа. Вместе, с воспоминаниями, в Кинлохе проснулась прежняя гордость. Он покажет этому Данну, что ему ничего не нужно. Приняв упрек за предостережение, он поднялся. Но Данн не обратил внимания на его жест.

– Мне пора идти, – сказал Кинлох, покраснев.

– Куда?

– Туда, куда приводит увлечение стихами… в ночлежку на Раутон-стрит, – ответил он с горечью.

Данн силой усадил его назад в кресло.

– Ты не должен обижаться. Это просто глупо. Если я огорчен, то только за тебя, Сэнди, потому что знаю, каким талантливым человеком ты был. Боже мой, Боже мой, как может человек испортить свою жизнь!

Данн всегда был прямым на язык, и Кинлох это знал. Но самолюбие его было так чувствительно, столь болезненно раздражено воспоминаниями, что знание не могло помочь.

– К чему упреки? – возразил он хмуро. – Обстоятельства так сложились, что, все равно, ничем другим я заняться не мог бы. Какой бы врач вышел бы из меня после того, что сделала со мной война?

– Да, – горячо ответил Данн, – но если бы ты был врачом, тебе не пришлось бы сидеть в окопах, и ты, возможно, избежал бы увечья.

Кинлох зло усмехнулся:

– Разумеется, если бы я сидел в тыловом госпитале…

***

После этого все пошло скверно. Нет сомнений, что Данн искренно хотел помочь другу. Когда Кинлох потом об этом думал, он сознавал это. Данн был не из той породы людей, которые подыскивают в кармане слова для отказа. Он, вероятно, собирался оказать помощь, даже большую, чем Кинлох рассчитывал: именно поэтому, как тупоголовый шотландец, он счел себя вправе сделать предварительно нравственное внушение.

Разрыв произошел внезапно, неожиданно для обоих. Данн, разгорячившись, начал читать проповедь, а Кинлох, подавленный сознанием собственной гибели, отомстил, чем мог.

Данн вскочил, как ужаленный.

– Ты говоришь теперь о тыловом госпитале. А я говорю, что для тебя, может быть, было бы лучше, если бы ты умер там. Это избавило бы тебя от такого падения.

Оба были на ногах. Данн больше не удерживал друга. Он тяжело дышал: рука, открывшая ящик, дрожала. Но Кинлох отказался от предложенных денег: иначе поступить он не мог после того, что сказал. В раздражении Данн пожал плечами.

– Как угодно.

– К счастью, я не так уж нуждаюсь, – объявил Кинлох с напускным достоинством. – Брать деньги после оскорбления…

– А я и не собирался оскорблять.

Кинлох промолчал.

Когда они вышли на крыльцо, Данн воскликнул:

– Господи, я совсем забыл!

– Что? – удивился Кинлох, невольно остановившись.

– Туман. Я не могу отпустить тебя. Сейчас туман еще больше сгустился. Даже собаку хозяин не выпустит в такую погоду!

Может быть, то, что он назвал его по фамилии (раньше он был для него просто Сэнди), а, может быть, нечаянное сравнение с собакой опять резануло самолюбие Кинлоха. Без слов, он спустился с крыльца и быстро направился к воротам.

– Вернись, Сэнди, – кричал Данн, едва поспевая за ним. – В такую ночь…

– Туман или не туман, мне все равно, Данн, – крикнул Кинлох в ответ и, громко рассмеявшись, захлопнул калитку.

Чувствуя угрызения совести, доктор побежал за ним, но беглецу достаточно было сделать несколько быстрых шагов, чтобы исчезнуть в тумане.

Кинлох не успел выйти на улицу, как опомнился. Он сознавал безвыходность положения. Был двенадцатый час ночи, от ночлежки на Раутон-стрит его отделяло несколько миль, а в кармане не было ни пенса на дорогу. В отчаянии прислонился он к дереву на пустынной, полутемной улице и простоял так около получаса, с досадой и злобой вспоминая о том, как глупо повел он себя с Данном. Хлипкая одежда тоже пострадала в короткой схватке с полисменом. Потертый костюм был когда-то сшит из хорошей материи, и Кинлох относился к нему с особенной заботой. Костюм имеет огромное значение для бедняка, опускающегося на дно. Поскольку он помогает сохранить приличный вид, и бедняк еще чувствует себя человеком. При найме на случайную работу, стоптанные башмаки можно более или менее спрятать от взгляда, дырявую шляпу можно небрежно держать за спиной, но дырявый костюм не скроешь. А все зависит от первого впечатления. Не эта мысль, впрочем, мучила Кинлоха. Он думал о том, как добраться на Раутон-стрит. В подземку не сядешь без билета. Может быть, на станции Илинг удастся незаметно пробраться в вагон? Станция большая… А доехать можно до Паддингтона, где всегда много народа и, может быть, удастся миновать контролеров у выхода. А если не удастся, то отведут в участок. Все равно, ночь пройдет под кровлей.

Он прошел полдороги до станции, когда в голову пришла новая мысль, которой не было раньше: если арестуют, нужно постараться скрыть фамилию. Странно, что он стал чувствителен к таким вещам. Вероятно, от того, что вспомнил о прошлом. Остановившись посреди тротуара, он тщательно обыскал все карманы и уничтожил бумажки, которые дали бы полиции возможность установить его личность. Чтобы Данн не узнал… вероятно, эта мысль двигала им. Разбросав клочки бумаг в тумане и убедившись, что ничего в карманах не осталось, он продолжал путь.

Туман, как будто, стал еще плотнее. Кинлох знал, что за непроницаемой молочной стеной по обеим сторонам улицы стоят дома. Но он шел, будто по мертвому городу.

Когда нечаянно наткнулся он на толстую чугунную решетку, очевидно, построенную на общественные деньги, он понял, что вышел за городскую черту. Дорога начала подниматься на холм. Сомнения перешли в уверенность: он шел в неправильном направлении.

Жуткое чувство охватило Кинлоха. Как выбраться из тумана? Нерешительно он постоял, не зная, куда двинуться. Сырость проникала под одежду, по спине пробегала холодная дрожь. Бродяга чувствовал себя собакой, выброшенной на улицу. Напряженно прислушивался он, стараясь поймать какой-нибудь шум, но слышал только, как стучали капли сырости, падая с деревьев на тротуар.

Ощупью нашел он какой-то забор и ворота. Может быть, здесь скажут, куда идти. Не размышляя, он поднялся на крыльцо и потянул ручку звонка. Слух напряженно ловил приближение шагов или человеческий голос. Вокруг стояла мертвая тишина. Никто не ответил. Кинлох подергал несколько раз звонок прежде, чем понял, что усадьба пуста.

Он снова вышел на улицу и побрел, в поисках другого жилья. Сколько раз он ломился в запертые ворота, уже не помнил. Но хорошо запомнил, что на каком-то углу вдруг столкнулся всем телом с каким-то человеком… плотным человеком среднего роста, в меховой шубе. Человек обеими руками ухватился за Кинлоха, чтобы не упасть.

– Черт! – воскликнул он раздраженно. – Вы слепой, что ли?..

Неожиданность встречи больше, чем сотрясение от удара, лишили Кинлоха языка.

– Простите, сэр, – пробормотал он, очнувшись, – вы шли слишком быстро.

Человек, успевший пройти мимо, остановился.

– Гм!.. По крайней мере, хоть извинился… Вы, по-видимому, узнали меня.

Кинлох поспешил объяснить. Незнакомец тихо свистнул и, вернувшись назад, спросил с сочувствием:

– Заблудились в этих местах?

Не понимая, кто это, полагая, что все прохожие должны знать его в лицо, Кинлох признался, что не знает, куда попал. Он был бы очень благодарен, если бы ему указали путь к ближайшей станции подземной железной дороги. Плотный господин стоял несколько секунд молча, что-то обдумывая.

– Я, пожалуй, мог бы приютить вас на ночь, – сказал он медленно. – Вы, как раз, такой человек, какой мне нужен. В этой встрече есть что-то провиденциальное. Да, сэр, я человек не суеверный, но вижу в этом перст Божий.

Рука, тронувшая Кинлоха, дрожала от возбуждения. Кинлох не понимал, чем незнакомец так взволнован или встревожен, и насторожился.

– Постойте, – сказал он, энергично высвободив плечо. – Что вам от меня нужно?

– Небольшая услуга, за которую я хорошо заплачу.

– Сколько?

Господин нерешительно помолчал. Его, вероятно, поразило, что Кинлох спросил о размере вознаграждения раньше, чем о характере услуги. Но решение его было принято.

– Пять фунтов за полчаса времени.

Кинлох рассмеялся. Действительно, чудеса!.. Свалилось счастье, откуда не ждали. Господин в шубе неправильно истолковал смех и сказал:

– Пять фунтов. Это вполне достаточно.

– Неизвестно. У меня бывали в жизни такие полчаса, каких я и за пятьсот фунтов не хотел бы пережить снова.

– Вам придется просто посидеть полчаса в кресле в тихой комнате и шуршать газетами.

Сердце Кинлоха упало при мысли, что господин в шубе, вероятно, сошел с ума. Разумеется, сумасшедший! Разве стал бы здоровый человек, в меховой шубе, высовывать нос на улицу в такую ночь?.. Да еще требовать, чтобы прохожие узнавали его в лицо! Сумасшедший, конечно. Надежды Кинлоха рассыпались прахом.

– Если вы скажете, где живете, я провожу вас, – сказал он мягко. – Дома у вас, вероятно, беспокоятся.

– Вы считаете, что это мало? – спросил господин раздраженно.

Кинлох покачал головой.

– Наоборот, слишком много: если только ничего за этим не кроется.

– То, что за этим кроется, вас не касается. Я предлагаю вам такую сумму потому, что откровенно говоря, если бы я обыскал весь Лондон, то не нашел бы человека, более подходящего, чем вы…

– Идем, у меня мало времени. Согласны?

Но Кинлоху было нелегко отделаться от подозрений.

– Вы должны сначала все объяснить, – настаивал он упрямо, сам не понимая, почему ему так не хочется уступить господину.

В ответ раздалось нетерпеливое восклицание.

«Человек, привыкший командовать, – подумал Кинлох. – Во всяком случае, не сумасшедший в принятом смысле слова. Не привык сдерживать эмоции».

С видимым усилием незнакомец овладел собой и сказал:

– Сейчас в моем доме состоится важная встреча. Ко мне придет один человек, и очень нужно, чтобы при этой беседе присутствовал кто-нибудь третий. Можно не наблюдать, а тем более, слушать, просто посетитель должен знать, что я в доме не один. Разумеется, я не тот человек, что хочет угодить впросак. Если бы вы знали мое имя, вы в этом не сомневались бы. Такой свидетель обещал быть: но не явился. Виной проклятый туман… Вот из-за этого я предлагаю вам пять фунтов. Согласны?

– Сэр, – ответил Кинлох, – судьба была жестока со мной. Для того чтобы заработать пять фунтов, я на многое согласен.

Господин в шубе усмехнулся.

– Так я и думал! Человек, выброшенный за борт… Для моих денег лучше не надо. Не понимаю, почему вы так долго сомневались.

Шутливый тон, однако, произвел не то впечатление, на какое рассчитывал незнакомец.

– Я сказал, что на многое согласен. Но не на все. Крупицы совести у меня остались.

– Ваша совесть может быть спокойна. Будь вы добродетельной старой девой, и то могли бы принять мое предложение. Я не заставляю вас вламываться в чужой дом, или совершать насилие. Никто арестовать вас не может, потому что я веду вас в мой собственный дом. Вы мне нужны для этого дела, и за это дело я несу ответственность, а не вы. Вам довольно этого? Или нужны еще какие-нибудь объяснения?

– Нет, довольно, – ответил Кинлох с облегчением. – Раз полиции это не касается, я готов принять пять фунтов.

Незнакомец взял его под руку и повел по улице. Шли молча. Войдя в какую-то усадьбу и поднявшись на крыльцо, господин в шубе открыл дверь своим ключом. Судя по размерам двери, это был главный вход. Кинлох прошел по коридору в кабинет. Комната была большой и обставлена хорошей мебелью. В камине горел огонь. Хозяин провел ночного гостя во вторую комнату, отделенную от первой широкой аркой и усадил в кресло за ширмой.

– Вот ваше место, – сказал он. – Роль бессловесная. Все, что от вас требуется, это обнаружить свое присутствие, когда я подам знак. Тогда вы пошуршите газетами и уроните несколько книг на пол. Но ни в коем случае вы не должны показываться или говорить. Помните так же, – его рука легла на плечо Кинлоха, – возможно, что я вообще не подам знака. Тогда сидите смирно и не шевелитесь!

– Какой будет знак?

– Три удара карандашом по столу. Сейчас прорепетируем.

Было ясно, что хозяин приготовил все заранее. Услышав три удара, Кинлох с шумом смял газетный лист и сбросил книгу на пол. Хозяин вернулся, вполне довольный, и сунул в руку Кинлоха новенькую бумажку.

– Вот сомните теперь это, шуршит гораздо приятнее… Не правда ли?

Кинлох с удовольствием сложил бумажку в пять фунтов и спрятал. Он заметил, однако, что шуршание газеты может не дойти до слуха посетителя во время разговора. Расстояние слишком велико.

– Пожалуй, вы правы, – согласился хозяин. – В таком случае, лучше кашляните. Погода сырая, кашель вполне уместен. Это хорошая идея! Покашляйте несколько раз (после того, как подам знак, конечно), чтобы напомнить о вашем присутствии.

После этого он ушел, оставив Кинлоха одного. Куда он ушел и что делал, Кинлох не знал. Да это его и не интересовало. С наслаждением мечтал он о том, как истратит пятерку. Новенькая, плотная бумажка приятно хрустела в пальцах. Сколько времени прошло, он не знал. Но судя по тому, сколько вещей он мысленно успел купить на эти деньги, условленные полчаса кончились.

Вдруг из дальнего конца комнаты донесся шум голосов. Хлопнула дверь. Кинлох вздрогнул и насторожился. Задвигались стулья. Неизвестные посетители уселись. Звякнул стакан. Хозяин угощал гостя или гостей.

Кинлох с трудом улавливал обрывки разговора. Хозяин и гость беседовали вполголоса. Беседа шла мирно. Удобно развалившись в кресле и ловя одним ухом звуки из соседней комнаты, Кинлох блаженно размышлял о свалившейся с неба удаче.

Затем вдруг разговор оживился, стал резче. Кинлох насторожился и приготовил газету. Голос говорил гневно, с ненавистью:

– Вы думаете, что поставили меня в безвыходное положение!

Кинлох моментально понял: шантаж.

– Все зависит от вас.

– Каким образом?

– Что вы?! Вы человек из общества и должны понимать, что вопрос лишний.

– Лишний? Да… но не с таким дьяволом, как вы!

– Не с дьяволом и не с ангелом, а с деловым человеком, готовым выслушать разумное предложение. Не говорите, будто я застал вас врасплох.

– Разумеется, нет. Я приготовился.

Что-то в тоне этих слов заставило Кинлоха вздрогнуть. Гостю ответил спокойный смех.

– В таком случае, не будем терять времени и приступим к делу.

Хозяин подчеркнул эти слова тремя ударами по столу. Кинлох немедленно отозвался, как было условлено. Продрогнув в тумане, он кашлянул вполне натурально.

– Что это?

– Это значит, что мы не одни, – произнес насмешливый голос хозяина. – Я тоже приготовился к сегодняшней встрече.

Наступила пауза. Гость, видимо, взвешивал новое положение, связанное с присутствием Кинлоха. Размышлял он недолго.

– Ага, вот значит как? Но это вам не поможет, сударь!

Собеседники вскочили. Стакан опрокинулся и со звоном покатился по полу.

– Назад, назад!..

Дикий, пронзительный крик хлестнул по нервам Кинлоха. Инстинктивно он бросился туда, где падали стулья и столы от сцепившихся тел. Человек, нанявший его, отступал в его сторону, зовя на помощь. Но прежде, чем он сделал шаг, он услышал звук более страшный, чем крик ужаса или боли – глухой, короткий стон и падение тяжелого тела на пол… В темноте Кинлох наткнулся на ширму, запутался в ней, потерял равновесие. Встав на четвереньки, он шарил обеими руками по полу, стараясь найти трость, единственное оружие: руки наткнулись на что-то теплое и влажное.

– Ага, крыса вылезла из норы! – произнес злобный голос.

Незнакомец шел к нему. Шел медленно и тяжело, будто был ранен или ушиблен опрокинутой мебелью. Кинлох бросился к стене, смутно надеясь найти окно или дверь. Слыша шаги противника за спиной, он инстинктивно увернулся от протянутых рук. В комнате стало тихо. Так тихо, что в темноте Кинлох слышал быстрое дыхание врага. Да, этот человек, несомненно, сам был ранен в схватке. Он дышал неровно, спотыкался.

Вдруг тишину пронзил женский крик:

– Нет, нет… Не надо!

Ошеломленный неожиданностью, Кинлох остановился. В то же мгновение человек навалился на него. Рука схватила за волосы, оттянула голову назад. Безумец обладал нечеловеческой силой.

– Все равно, одним больше, одним меньше! Один ответ…

В ужасе Кинлох упал на колени и взмолился, повторил слова женщины:

– Нет, нет… Не надо! Посмотрите на меня, я…

Что-то ударило в голову. В глазах блеснули искры и потонули во мраке. Глухо простонав, Кинлох свалился на пол.