Buch lesen: «Человек из серверной»
© Дмитрий Вячеславович Баянкин, 2019
ISBN 978-5-0050-5884-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
I
После шести утра время будто останавливается, и остро это чувствуется во время ночного дежурства на улице. Становится глубоко плевать на спокойный сон сослуживцев. Я жду команду «Подъём!» так, будто уже не один час просидел в очереди к терапевту в поликлинике, стоя почти у самой двери казармы в ожидании крика дневального. Окоченевшие руки спрятаны под худым бронежилетом, на запястье болтается резиновая дубинка. Холодно и очень хочется спать. И дёрнул меня леший когда-то вызваться в наряд по охране военно-хозяйственных объектов?
Собственно, наряд по охране ВХО мне даже нравился, разве что бесили последние полчаса дежурства, когда уже ничего не хочется, кроме еды и сна. Сегодня меня распределили на плац, откуда открывался вид почти на всю часть. Вдоль него располагалось основное здание, где на первом этаже были штаб и лазарет, а на втором и третьем – спальные расположения. По левую сторону от штаба на небольшом возвышении находился клуб части, за зданием клуба были спортзал, стадион и помещение отдельного комендантского взвода. Если заглянуть за спортзал, можно было попасть в подсобное хозяйство. Напротив штаба, через плац, находились солдатская и офицерская столовые, за которыми были гаражи и овощехранилище. Справа плац сужался и выходил на дорожку, ведущую к КПП.
Я посмотрел на часы. 6:31. Дневальный, ты там уснул, что ли? Давай, ори во всю глотку, отпускай меня отсюда. Проходит ещё целая вечность до того, как я слышу мальчишеский крик «Рота, подъём! До построения на зарядку осталось пятнадцать минут! Форма одежды номер пять!». 6:32. На две минуты позже, чем надо. Осматриваю напоследок вверенную мне территорию, сдаю в кладовую спецсредства – «броню» и дубинку – и направляюсь в столовую.
Знаете, какие три роскоши есть у солдата, вроде меня? Сон и еда. А третья – баня. Правда, банный день бывает только раз в неделю. А вот спать и есть хочется постоянно. А поесть перед сном – это вообще что-то за гранью реального. После такого оставалось только мечтать о горячей ванне. Это было бы верхом солдатской роскоши.
На завтрак сегодня перловка с кусочком поджарено-подсушенного минтая. Рыба резиновая, хорошо, что хоть крупа доварена, а то пришлось бы давиться. Но спать на голодный желудок совсем не дело. А вот по части горячих напитков повар превзошёл самого себя – чай получился крепким и очень сладким.
В столовой я дожидаюсь старшего наряда из сержантов и ещё троих своих сослуживцев, стоявших ночью у других объектов части. Вчетвером, в сопровождении старшего по званию, мы строем идём в казарму, где он докладывает старшине роты о прибытии с ночного дежурства, о происшествиях, если таковые были. Мы стоим по стойке «смирно», выслушивая замечания, кое-где перемежающиеся с матерком, а потом звучит долгожданная фраза: «Ладно, сержант, командуй отбой». Старший наряда отдаёт воинское приветствие, отвечая «Есть!», поворачивается к нам и командует: «Наряд, разойдись. Отбой!».
Я снимаю форму, укладываю её на табуретке и заскакиваю на свою койку на втором ярусе. Она неудобная и скрипит от каждого малейшего движения. Но сейчас я на это меньше всего обращаю внимание. Жутко хочется спать. Забываюсь практически моментально, попутно замечая, как после октябрьского холода горит лицо.
Для того, чтобы лечь спать как можно быстрее у меня есть ещё одна причина, помимо очевидного желания. Вот уже неделю подряд, во время утреннего сна, я встречаюсь сам с собой. Это как будто смотреться в зеркало, только в отличие от реальности, твоё отражение живёт само по себе. Даже представляется неким администратором. Вот и сейчас я постарался уснуть, чтобы встретиться с ним.
В предыдущие наши встречи во снах он показывал картинки из моего прошлого и указывал на ошибки. В каждом сне разбиралась одна конкретная ситуация. Я не придавал этому значения до тех пор, пока он не попросил меня о помощи. Проснувшись в обед, я подумал, а чем, собственно, я мог бы ему помочь. Меня так завлекло это общение с ним, что я решил откликнуться на просьбу о помощи. В конце концов, я ничего не терял.
«Привет, админ!», – поприветствовал я, когда снова встретил его.
«Привет», – ответил он: «Прогуляемся в прошлое или сразу поговорим о моей просьбе? Ты что-то решил?».
«Я согласен», – решительно ответил я.
«Вот и хорошо».
«В чём заключается моя помощь?», – мне хотелось услышать от него что-то конкретное.
«Э-э-э, приятель. Не так сразу», – ему явно не понравился мой бравый настрой: «Давай начнём с того, что я расскажу тебе, кто я на самом деле».
«Ты – это я. Моё ожившее отражение. Альтер эго. Или как ещё?».
Мой собеседник покачал головой:
«И прав. И не прав. Как я тебе уже сказал, я – администратор».
«Да, ты уже говорил об этом», – перебил я своё отражение. Меня начинало раздражать, что он все время тянет, будто выжидает.
«Не спеши, Дмитрий. Не спеши. Забегу вперёд, как бы ты в дальнейшем ни жил, ты всегда будешь слышать эту фразу. Помяни моё слово!».
Блин, да сколько можно-то? Собеседник же продолжал:
«Если ты переживаешь, что сон может закончиться, то можешь не бояться. Во снах время относительно, как правило. Если сон хороший, то он быстро проходит».
«А, то есть, этот сон плохой?», – снова перебил я.
«Ну, скажем так: у меня классическая ситуация. Две новости. Одна плохая. Твоя жизнь под угрозой. Но есть и хорошая новость. Все можно исправить. И тут мне нужна твоя помощь».
Я всмотрелся в себя самого. Когда я умудрился стать таким занудой, интересно? Было заметно, что мой собеседник старше меня лет на десять как минимум, разве что не такой короткостриженый, как я, да и одет поприличнее, со вкусом.
«Ты всегда такой, только не замечаешь этого», – он будто прочитал мои мысли: «Ладно. За дело. Приготовься».
Он щёлкнул пальцами и перед глазами выросли стеллажи с компьютерами, составленные в бесконечное множество рядов, разделяемых узкими коридорами. Все вокруг скрипело, шумело, шуршало, пищало и мигало многочисленными светодиодами. Мы стояли в центре всего этого компьютерного великолепия, как раз в том месте, где был огромный экран.
«Впечатляет?», – повернулся он ко мне: «Это – серверная. Место, где хранится информация».
«Информация о чём?».
«Ну в данном случае, информация о твоей жизни. Если быть точнее, обо всех её вероятных поворотах и ходах».
«Это как?», – я не понимал.
«Это так, Дмитрий», – передразнил меня собеседник: «Вся твоя жизнь уже расписана на бесконечное количество шагов вперёд. И записана. Ну-ка, человек с высшим образованием, где хранится информация?»
«В компах? На жёстких дисках», – ответил я и развёл руками.
«Правильно. Каждый твой шаг, каждое твоё действие или бездействие, все вероятности твоей жизни зафиксированы на жёстких дисках, которые хранятся на серверах».
«Ух-ты!», – удивлённо воскликнул я: – «То есть, всё уже придумано за меня?»
«Ну, вроде того. Но не совсем».
Как всё двусмысленно.
«То есть?».
«На серверах записаны все вероятности твоей жизни. Во всех параллельных реальностях. Но!», – он поднял вверх указательный палец: «Если твой изощрённый разум придумает что-то ещё, то здесь будет продолжение, встанут серверы, возникнет новая реальность».
«Твоя задача как администратора – контролировать работу всего этого хозяйства?», – предположил я.
«Вроде того», – ответил мой собеседник: «Но тоже не совсем. Видишь ли, мы с тобой сейчас находимся в четырёхмерном мире. Здесь, помимо привычных тебе трёх измерений, есть ещё четвёртое. Это время. И чтобы тебе было удобно, оно представлено в виде серверной».
«Вот как!», – я многозначительно кивнул, якобы понимая суть его слов, но сам с трудом был способен переварить информацию.
«Здесь нет будущего и прошлого. Здесь всё время – настоящее. Есть только бесконечное количество вероятностей его развития. Та жизнь, которой ты живёшь сейчас, записана на сервере 61691619. Хороший номер, правда?», спросил он и снова щёлкнул пальцами.
На экране возникло изображение серверного ящика.
«Вот он», – администратор указал на большой серверный ящик: «Сейчас ты без задних ног дрыхнешь после очередного ночного наряда. Это всё, что я могу сказать. Ты не вправе требовать от меня подробностей своего будущего – оно ещё не случилось!».
Он читал мои мысли, потому что я хотел как раз об этом его спросить. Он продолжал:
«На сервере есть несколько жёстких дисков. Они, как правило, хранят информацию о самых вероятных развитиях твоей жизни. Но всегда можно принять радикальное решение. Тогда сервер переключается на другой жёсткий диск. Или даже передаёт твою настоящую реальность на другой сервер. В исключительных случаях создаётся вообще новый».
«Это в каких, например?», – полюбопытствовал я.
«Ну, допустим, ты из принципа не играешь в лотерею. А тут взял, да и загорелся. Вероятность такого шага предусмотрена на одном из серверов. Это на том, что у самого края. Твоя реальность переходит на него и крутится уже там. Но есть вещи, которые от тебя не зависят. Представь себе, что ты выигрываешь крупную сумму в лотерею».
«Ох, было бы круто!», – мечтательно ответил я.
«Круто ему, ага», – буркнул админ: «А мне работы добавится с новым сервером. Короче, когда происходят подобные вещи, в комнате возникает новый такой ящик. А может и несколько. Я слежу за этим прямо отсюда. К самим серверам не хожу, там жизнь идёт своим ходом. Мне же вся информация доступна с дисковой утилиты», – пояснил администратор.
Я кивнул, становилось скучно. Я рассчитывал, что он расскажет мне что-то интересное и тут вспомнил, с чего начинался наш разговор.
«Ты говорил, тебе нужна моя помощь? Что-то вроде, жизнь в опасности и всё такое?».
«Да», – ответил он и в очередной раз щёлкнул пальцами: «Смотри».
На мониторе выскочила разноцветная таблица, состоящая из мелких клеток-кластеров. Большинство из них горели зелёным цветом, пара-тройка жёлтым, ещё столько же – ярко-красным.
«Не так давно произошёл системный сбой. Непредвиденное копирование информации с одного сервера на другой. В результате, в одной из своих реальностей ты проснулся с информацией, которую не должен знать. Видишь, вот эти жёлтые кластеры?», – он указал пальцем на экран: «Это как раз те участки. Они не повреждены, они просто незначительно пострадали, поскольку тебе в той реальности удалось частично восстановить привычную вероятность событий. Хоть и с небольшими отклонениями».
«А мигающие красные?», – спросил я.
«Это уже повреждённые участки. Восстановлению не подлежат, на них можно только метку поставить, чтобы в дальнейшем их не использовали. Таких участков становится всё больше и больше. Я думал, что это пошла цепная реакция после системного сбоя, но нет. Неисправность тянется из другой серверной».
«Ты уже выяснил, откуда?», – спросил я.
«Могу предположить», – ответил администратор: «И то, только ссылаясь на жёлтые кластеры. Скорее всего это серверная человека, с которым ты не должен был встречаться на этих секторах. Он не должен был появиться в твоей жизни».
«Что-то я ничего не пойму».
«Причина не в нас с тобой. Причина в другом человеке. Скорее всего, это её администратор корректирует информацию, чтобы она могла встречаться с тобой в других реальностях», – пояснил он.
«А, так это ещё и девушка?».
«Подозреваю, да», – ответил администратор и развёл руками. Потом он взглянул на свой хронограф: «Похоже, у нас истекло время. В общем, если хочешь помочь, то предупрежу сразу – будет сложно».
«Ну, мы лёгких путей не ищем», – отшутился я.
«Ох, уж это твоё специфичное чувство юмора», – съязвил он: «Короче, первое и основное – учись осознанным снам. Только так ты сможешь попасть в четырёхмерный мир. Инструкции я тебе пришлю».
«Во снах?», – спросил я.
В ответ он указал на монитор:
«У меня нет возможности бродить с тобой по снам, покуда тут выгорает информация. Но схитрить я могу. Так что цепляйся за любой знак. Когда научишься осознаваться, мы и встретимся. Но не тяни время, его и так мало в твоей реальности».
«Что ты имеешь в виду? Почему мало?»
Кажется, эти слова я произнёс вслух, лёжа на своём втором ярусе в казарме. Открыл глаза и увидел привычную обстановку спартанского военного общежития. Мимо моей койки проходил дневальный со шваброй в руках.
– Что, хреновый сон? – спросил он.
– Ага, вроде того, – ответил я. – Который час?
– Через двадцать минут будут орать построение на обед, – ответил дневальный. – Так что можешь уже не ложиться.
II
Дверь казармы неприятно хлопнула.
– Так, я не понял! Дневальный! Где команда «Смирно!»?
Этот голос был мне знаком. Один из старослужащих нашей части, младший сержант по званию и «дедушка», если следовать неписанным правилам дедовщины в армии.
Навстречу ему вышел дежурный по роте.
– Сизый, хорош духов тиранить, – обратился он к вошедшему. – Айда лучше в каптёрку, пока чайник горячий.
– Погоди, – ответил Сизый. – Я осмотрюсь немного. Тут, кажется, кто-то из ВХО-шников завалялся.
Он подошёл к моей кровати и скомандовал:
– А-ну, подъём!
Сизый, он же младший сержант Сизов, невзлюбил меня с первого же дня моего пребывания в части. Срочников с высшим образованием вообще не любили, потому что, в отличие от молодых людей без соответствующего диплома, они служили всего лишь год вместо двух. Годичников, так нас называли, было немного, но нам доставалось больше всех. То ли от зависти, то ли от того, что нас считали не такими как все. Сохранить лицо перед такими субъектами, как Сизый, для меня было делом принципа.
Я вставать не торопился. Приподнялся, вопросительно посмотрел на него.
– Я не понял! – негодующе сказал Сизый, повышая голос. – Тебя чё, душара, попёрло? Подъём, была команда!
После этих слов он пихнул подошвой сапога край двухъярусной кровати, давая понять, что я испытываю его терпение. Поняв, что полежать он мне всё равно не даст, я стал подниматься и слезать со своего яруса.
Меня спасало то, что Сизов служил не в нашей роте. Он частенько заглядывал к нам в гости, проведать земляка из Красноярска, сержанта Кокарева, который, к слову сказать, в данный момент и дежурил по роте. Чаще всего его визиты заканчивались посиделками в кладовой-каптёрке, где он со своим земляком проводил время за игрой в карты, крепким чаем с гостинцами, присланными с «гражданки» и курением хороших сигарет, купленных в городе.
Кокарев молча наблюдал эту картину, контролируя развитие неприятной ситуации.
– Хрена ли так медленно? – с ещё большим негодованием в голосе спросил Сизый. – Отставить! Отбой!
Я решил на свой страх и риск проигнорировать эту команду. Если завяжется драка, чего пока не случалось, то буду отбиваться. Но подчиняться командам «левого» сержанта я не стану, а уж тем более вставать в упор лёжа или на «полтора».
– Я не понял, воин! Ты чё, решил болта забить на дедушку? – не унимался Сизый.
Я молчал, подбирая слова. Можно было попытаться грамотно объяснить, что я не собираюсь выполнять ничьи команды, кроме своих непосредственных начальников (так предписано по уставу), а дедовщина в нашей части практически искоренена, так что пусть «дедушка» идёт отдыхать в каптёрку с миром. Сизый вряд ли бы понял мой интеллигентный язык, он привык жить по принципу «кто сильнее, тот и прав». Ответить его языком, а иначе говоря, послать его куда подальше, мне не хватало духу. Мы были в разных весовых категориях, и случись рукоприкладство, я бы огрёб от этого здоровенного детины до самого увольнения в запас. Задирать его было не в моих интересах.
– Смирно! – крикнул дневальный с тумбочки, отдавая воинское приветствие и вытягиваясь по струнке.
Все находящиеся в помещении замерли на месте, а Кокарев убежал встречать докладом вошедшего в роту старшину – прапорщика Дадонова. Через минуту послышался ответ: «Вольно», дневальный с тумбочки повторил команду во всеуслышание.
– С тобой, сука, я позже поговорю! – сказал мне сквозь зубы Сизов и отошёл от меня, направляясь к выходу. Экзекуции не вышло.
– Сизый, ты тут какого хрена забыл? – спросил его старшина, заметив того проходящим по «взлётке» – проходу между кроватями.
– Да, вот, товарищ прапорщик, решил земелю попроведать, – заискивающе ответил «дедушка».
Интонация в его голосе резко сменилась, теперь младший сержант был самой добротой и дружелюбием. Ещё бы – наш Дадонов в некоторых случаях за словом в карман не лез, а порой мог и отвесить добрую оплеуху, чуть что не так.
– Знаю я ваши «попроведать», – строго ответил прапорщик. – Будете опять чаи гонять по полдня.
Он повернулся к дежурному по роте:
– Кокарев! Строй всех, кто есть, на обед! – он снова обратился к Сизому. – А ты, давай, дуй в свою роту. И тоже обедать. Нехрен мне тут дисциплину подрывать. Сначала они чаепития устраивают, а потом валяются в санчасти с желудками. Понял меня?
Сизов лениво ответил:
– Так точно! Разрешите идти?
– Ты ещё тут? Бегом давай! – прикрикнул на него прапорщик. – Разрешения он спрашивает.
Пока старшина гонял дежурного по расположению роты, я оделся, привёл себя в порядок и вышел в курилку во дворе. Все, кто находился в роте в данный момент, а это был суточный наряд, ВХО-шники и те, кто оставался на хозработы, были уже здесь и спокойно ждали построения. Кто-то курил, кто-то общался, кто-то просто сидел, уставившись в одну точку. Наконец, вышел сержант Кокарев и скомандовал:
– Взвод, стройся в колонну по три.
Мы послушно выстроились и по команде сержанта зашагали в столовую.
Шёл пятый месяц моей службы, и подобная жизнь стала для меня привычной. Я поступил сюда летом 2006 года, после того как прошёл курс молодого бойца. Часть находилась на окраине Ижевска, в районе с говорящим названием «городок Машиностроителей».
Кто-то из местных сослуживцев рассказывал, что во времена становления местного автозавода здесь активно строилось жильё для работников. В девяностые началась суматоха, связанная с приватизацией предприятий, автозавод то прекращал деятельность, то вновь возобновлял. К нынешнему времени по факту осталось только название, машиностроители же разбрелись в поисках лучшей жизни по всей стране. Сам по себе район состоял преимущественно из двухэтажных деревянных домов и очень напоминал мне родной Пыть-Ях.
Часть, в которой я служил относилась к Спецстрою России. Это была наполовину гражданская, наполовину военная структура, подчинявшаяся всё-таки Министерству Обороны. Солдаты-срочники, служившие здесь, каждый будний день выезжали на строительство объектов, ведомых как раз Управлением Спецстроя России. Большинство трудилось разнорабочими, но наиболее ответственные бойцы были и стропальщиками, и плотниками-бетонщиками, и даже каменщиками. Мне же по воле случая и в силу моего профессионального музыкального образования довелось нести службу в оркестре, который репетировал в клубе части.
Утро начиналось с подъёма в 6:30. Как и во всех войсковых частях, полчаса отводились на зарядку, водные процедуры и приведение расположения в соответствующий порядок. После завтрака был утренний развод личного состава на плацу, откуда все четыре роты под «Прощание славянки» отправлялись на погрузочную площадку у КПП, чтобы устроиться в «шарабанах». Так солдаты называли старенькие тентовые грузовики ЗИЛ-130. После окончания погрузки офицеры садились по кабинам рядом с водителями, дежурный по КПП поднимал красный флажок, оркестр снова давал «Прощание славянки», и грузовики колонной отправлялись на объекты.
После развода мы возвращались в клуб, ставили инструменты и строились в шеренгу перед командиром отделения – сержантом Зайцевым. Он же раздавал указания и ставил задачи. Мы следили за порядком в клубе, реже отправлялись на хозяйственные работы на территории части, ещё реже – репетировали. Обычно оркестры собираются два-три раза в неделю, в зависимости от репертуара и концертного расписания. Но не мы. Наши музыканты были слишком заняты, чтобы регулярно заниматься на инструментах. Поэтому в первую неделю мне давали по полдня – с утра и до обеда – на разучивание партий четырёх маршей и гимна России. Через неделю Зайцев послушал всех новичков, а нас было четверо, удовлетворённо покивал головой и со следующего дня отменил регулярные занятия.
Как и все солдаты, мы ходили в суточные и ночные наряды. Суточные наряды по роте были рутиной. Ничего сложного – час-два стоишь на тумбочке у входной двери, при этом, если стоишь ночью, спать нельзя. Потом меняешься, но не бежишь отдыхать, а хватаешься за ведро и тряпку. В казарме всегда должны быть чистота и порядок, как в больнице. Да что там, больница, в сравнении с нашим помещением после парко-хозяйственного дня с мыльной пеной, выглядела рассадником антисанитарии. Это при том, что в расположении никогда не разувались у входа. В общем, расслабляться дневальному было некогда.
Ночной наряд по охране ВХО был моим любимым. Привыкший к ночной жизни, я легко мог отстоять дежурство, а потом не спать целый день. Было тяжело, но мне не привыкать. Время с девяти вечера до половины седьмого утра шло не спеша, и его с лихвой хватало, чтобы подумать о планах на жизнь после службы, творчестве, любимой девушке. Иногда удавалось даже что-то сочинять, заучивая строчки на ходу, потому что под рукой не было ни ручки, ни листа бумаги. Перед нарядом полагалось два часа сна, а после наряда – четыре, и в этом была прелесть ночных дежурств. Ночью у меня было время, чтобы побыть наедине с собой, а днём я забывался во сне, в то время, как казарменная жизнь пролетала мимо.
Оркестранты обладали ещё одной привилегией – мы чаще других выбирались из части в город. Раз или два в месяц весь оркестр в составе десяти человек выезжал на торжественные мероприятия. По такому случаю у нас всегда имелась парадная форма одежды, аксельбанты, белые ремни и перчатки. За ночь до выезда медные инструменты до блеска натирались пастой ГОИ (это было лучшее средство для борьбы со следами окисления), а рядовой Герасимов брался за четырёхгранный ключ, чтобы натянуть кожу на большом барабане. Больше всех повезло ефрейтору Капусте – он играл на малом барабане, за которым практически не надо было ухаживать. Болты на ободке инструмента подтягивались им каждый раз перед тем, как нужно было выходить играть.
По выходным в клубе части крутили кино. Главным киномехаником был барабанщик Герасимов, а в помощники ему вызвался трубач Камашов, парнишка из моего призыва. Кино было на раритетной плёнке «Свема», её крутили на здоровенных бобинных киноаппаратах. После показов её вручную перематывали и складывали в железные банки. Два раза в неделю Герасимов и Камашов ездили в городской кинофонд. В понедельник они отвозили туда уже показанные в части фильмы, в четверг – привозили два новых на выходные. Каждый фильм вмещался в две железные банки весом 15 килограмм каждая, поэтому «киношники» всегда отлучались в город вдвоём.
Формально в кинофонд должны были ездить киномеханики. На практике этой привилегией пользовались все, кто служил в нашем отделении, взамен привозя в клуб какой-нибудь «подгон». Обычно это были конфеты или любые другие кондитерские изделия. В ходу были и хорошие сигареты. С ними вообще были трудности, потому что табак, выдаваемый солдатам из довольствия был такого низкого качества, что его не то, чтобы курить, его поджечь было невозможно. Запах у такого табака был соответствующий. Одно время мы как-то договаривались, что если не бросим курить вовсе, то уж точно не будем прибегать к «уставу» (так мы называли выдаваемые в части сигареты).
В общем, казалось, что мне повезло. Служба не напрягает, если не брать в расчёт рутину. Есть возможность выбраться из части с оркестром или самостоятельно, прихватив с собой банки с плёнкой. Кормили сытно, если повара не халтурили, то даже вкусно. А в нарядах была возможность побыть наедине с собой и подумать. Особенно в ночном. Во время курса молодого бойца нас, «духов», обычно пугали те, кто постарше, фразами из разряда: «Не дай Бог вам попасть после учебки служить в Ижевск. Там не сладко служится. Напрягают физически. На стройке постоянно всё бегом-бегом. Офицеры вообще звери», и прочими сказками.
Возможно, так и было, но на оркестрантов это не распространялось. У нас была своя, закрытая тусовка, которая подчинялась непосредственно командиру нашей роты или заместителю командира части по воспитательной работе. Имея приказ последнего, можно было по уставу вообще отказать в выполнении приказов любых иных офицеров и сержантов нашей роты. Для этого в уставе была предусмотрена устная форма доклада. И когда подобные ситуации случались, меня всегда забавляло, как наш ротный, капитан Литвинов, был вынужден топать в клуб к замполиту, майору Сомову, чтобы выдернуть кого-нибудь из оркестра для выполнения поставленной задачи.
У нас же в отделении существовали свои правила внутреннего распорядка, была собственная система поощрений и наказаний. Если отличился – могли наградить ближайшей вылазкой в кинофонд. Или разрешали провести время в комнате психологической разгрузки, где стояли чайник и телевизор. Если провинился – загружали задачами так, что забывались и еда, и сон. Просто некогда было даже думать об этом. Невыполнение задачи означало очередную провинность, а это значит, предстоял очередной круг исправления.
Периодически солдат посещали родственники и друзья. В части было предусмотрено время приёма посетителей, возле КПП обустроили гостевое помещение, где можно было присесть за отдельным столиком, выпить чаю и пообщаться. Если родственники приезжали издалека и позволял распорядок части, то солдата могли отпустить на сутки в увольнение. Естественно, под ответственность самих родственников.
Раз в неделю ко мне заглядывала Алинка – моя студенческая приятельница, с которой у нас были очень тёплые отношения. На первом курсе меня даже угораздило влюбиться в неё и тогда я летал от счастья. Почему, сам не знаю. Может быть, меня тогда опьяняла близость этой девушки. Мы учились в одной группе, ходили на одни и те же пары, где постоянно сидели вместе. Помню, как завкафедрой строго смотрела на нас, стоило нам устроиться рядом. Дурачились и получали по шее мы тоже вдвоём. Вернее, как? Дурачилась больше она, а я получал. За двоих. Мы с ней жили на одном этаже в общежитии, и часто готовили, и ужинали вместе. Любимое студенческое блюдо – варёная картошка, приправленная сливочным маслом, кетчупом, майонезом, а в прикуску к ней были домашние разносолы. Сейчас бы такое в нашей столовке.
Я не понимал до конца, каким образом Алина оказалась в Ижевске. Возможно, она почувствовала необходимость выйти из зоны комфорта, сменить на время город, чтобы пережить расставание с молодым человеком. Она всем говорила, что ей предложили курсы повышения квалификации по телевизионной журналистике, на которые она легко согласилась. Алина тактично отмалчивалась на тему своей личной жизни, но я знал, что летом, как раз, когда меня призвали, она рассталась с парнем. Просто взяла и прекратила всяческие отношения, включая общение. Я остановился на предположении о том, что она решила пожертвовать бесперспективной студенческой любовью ради взрослой жизни и карьеры. Как бы там ни было, я радовался, что Алинка была рядом.
