Buch lesen: «Рыбацкая удача Ивана Ильича»

© Дмитрий Вержуцкий, 2020

ISBN 978-5-0050-2406-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ИРКУТСКИЕ ИСТОРИИ

Рыбацкая удача Ивана Ильича

В это утро у Ивана Ильича ощутимо болела спина, а при ходьбе ноющая ломота отдавалась и в левой ноге. «Не иначе, погода скоро испортится!» – заключил он, не заостряя внимания на неприятные, но уже привычные с возрастом ощущения. Стрелка барометра на стене, действительно, указывала на приближающееся ненастье. «Клев сегодня должен быть!» Наполнив термос горячим и сладким кофе, он приготовил «тормозок» из пары бутербродов с колбасой и зеленым луком.

Термос был подарком от друзей в Монголии. Когда-то давно, еще при советской власти, несколько раз удалось ему поработать в полевых экспедициях в Хангае, куда его направляли для организации борьбы с чумой. Однажды за ужином Иван Ильич обмолвился, что в нынешнем году уже пятый сезон в этих, красивейших в мире, горах проводит. Впечатленные монгольские коллеги и подарили ему в честь юбилея настоящий китайский термос. Тепло он держал просто замечательно!

– Что – опять на реку? Ну, вот неймется тебе! Теплица вон, углом просела, два стекла лопнуло – заменить надо! В сенях где-то шифер треснул, в дождь с потолка начало капать… Участок в углу у забора обещал ведь перекопать – зарос весь! – ворчала Екатерина Васильевна, сухопарая пожилая женщина, лишь немного раздавшаяся с возрастом.

Она была на десять лет моложе Ивана Ильича, но хвори одолевали ее чаще. Прошлой осенью они отметили сорокалетний юбилей совместной жизни. Двоих детей вырастили. Внук и внучка время от времени навещали стариков и бесились у них на участке, радуя своим существованием. Катерина привычно попрекала мужа, хорошо понимая, что ничего это ровным счетом не изменит, ведь рыбалка – есть рыбалка, без нее ему никак. Она знала, что вернувшись и отдохнув, Иван, как всегда, с новой силой возьмется за домашние обязанности, и все по хозяйству будет сделано как надо. Но ритуал, тем не менее, следовало соблюдать.

Иван Ильич с января вышел на пенсию. За последние годы любимая когда-то работа в НИИ незаметно и постепенно превратилась в обузу, напрягая суетой и бессмысленностью. По этой причине, да и в силу возраста (как раз стукнуло ему семьдесят лет), он воспринял давно ожидаемое предложение начальства уйти на заслуженный отдых как должное. Настала пора уступить свое место молодым, никуда от этого не денешься.

За годы, проведенные в институте, ему не приходилось стыдиться. Выдающихся достижений, достойных Нобелевской премии, он, конечно, не достиг, но с полсотни неплохих, на его взгляд, статей по результатам своих исследований написал. Часть из них даже цитировали в известных заграничных журналах. Несколько патентов имелось; две монографии и трое «остепенившихся» учеников – пусть небольшой, но хоть какой-то вклад в изучение устройства природы ему все же удалось сделать. Да и просто стать кандидатом наук для бывшего детдомовца – тоже успех.

Было у Ивана Ильича одно, всепоглощающее с детства, увлечение – рыбалка. При каждом удобном случае он направлялся на реку, проводя время, следует признать, с большой пользой для души, здоровья и семейного бюджета. За многие годы практики наш герой достиг большого мастерства в рыбной ловле, безошибочно определяя – в каком именно месте, в какое время и на какую приманку можно поймать хариусов, ленков или даже тайменей. Соровая рыба – всякие там окуни, сорожки, караси да щуки, его принципиально не интересовала. Какое-то время назад его завлекли в свою компанию институтские болельщики по хоккею с мячом, но походив на матчи несколько лет, он к этому делу постепенно остыл, оставив себе только одно хобби. Выход на пенсию обещал свободу и радовал предвкушением посвятить рыбацким удовольствиям гораздо больше времени, чем ему удавалось выкраивать на них раньше.

Еще лет пятнадцать назад, до начала перемен в стране, скопив денежку, купили они с женой участок в хорошем месте на Ангаре, недалеко от ее истока. Участок занимал шесть соток заросшей бурьяном земли, на нем находилась покосившаяся насыпная хибарка. Развалюшку Иван Ильич снес сразу, а за пару последующих лет поставил на этом месте добротный дом на фундаменте и под крышей из волнистого шифера. Благо, зарплаты тогда в институте платили приличные, на обустройство загородного рая вполне хватало. Вскоре под окнами уже красовались кусты черемухи, во дворе появились высокие грядки и две теплицы под стеклом. Чуть позже в углу выросла и небольшая, но жаркая, бревенчатая банька. Напарившись, и выскочив через калитку, через десяток метров можно было нырять с обрыва в прибрежный омут с бодрящей ангарской водой. Чуть пониже, где берег становился ровнее, расположился сарайчик, сваренный из железа мастеровым соседом. В нем под замком стояла популярная в ту пору в народе лодка «Казанка» с десятисильным мотором «Москва». На ней Иван Ильич почти круглогодично и рыбачил, благо, вода в истоке Ангары лишь в самые морозы схватывалась узкими ледяными заберегами.

В смутные времена, когда в институте совсем перестали платить зарплату, а цены на все устремились в невиданный никем раньше полет, продажа свежей рыбки очень даже сильно выручала их семью. Особенно хорошо пошли дела, когда, благодаря купленной случайно в «Букинисте» книжке, удалось Ивану Ильичу успешно освоить технологию горячего и холодного копчения улова. На стихийном рыночке в туристической «Мекке» Байкала – Листвянке на волнующие запахи копченых деликатесов косяками стекались денежные иностранцы. Необычайно вкусная и экзотическая для приезжих рыба раскупалась влет. Так что, благодаря рыбацкому увлечению Ивана Ильича, пережили они тяжелую для страны пору без особых бед и забот, не впав в полную нищету, как многие их знакомые…

Выйдя в середину русла, Иван Ильич сориентировался по сопкам, сдвинулся чуть левее и повыше по течению, определяя свое заветное, почти всегда уловистое, местечко, расположенное сразу за длинным каменистым плесом, заглушил мотор и бросил якорь. С десяток лодок уже стояли в разных местах по реке. Судя по царившему на них оживлению, клевало у всех очень даже неплохо. Утреннее солнце поднялось из-за горы, синевой резало глаза безоблачное небо. Впереди, в паре километров из совсем недавно освободившегося ото льда Байкала начинала свой долгий путь Ангара. Прямо за озером сверкали белизной заснеженные хребты далекого Хамар-Дабана. С Байкала тянуло слабым ветерком. Мимо, совсем рядом с лодкой, пронеслась небольшая стайка из трех уток – крякв, самец изумрудно переливался зеленым в оперении. Жить было здорово!

Из всех видов приманок, используемых на Ангаре при ловле хариуса, Иван Ильич твердо придерживался только искусственных мушек. Подкрашенные черви, бормаш, «бутерброды», «резинки» – все эти штуки он категорически не признавал. Только «мушки»! Делал их сам, долгими зимними вечерами подбирая подходящие для разных условий оттенки цвета, искусно вплетая в изделия пучки нарезанного черного конского волоса. В этот раз, привычно оценив время года, освещенность, скорость течения, атмосферное давление и направление ветра, он решительно отобрал из ящика со снастями несколько темно-бордовых мушек с двумя желтыми нитками на брюшке.

Первый заброс спиннинга – и сразу рывок! Несколько минут яростной борьбы, и полукилограммовый хариус, ловко подхваченный в воде подсачком, блестя чешуей, забился на дне лодки. Отвинтив пробку с плоской фляжки, Иван Ильич сделал небольшой глоток за успешное начало. Самогонку двойной перегонки, очищенную молоком, он делал сам, настаивая затем ее на кедровом орехе с лимонной цедрой и добавляя в готовый продукт мед. Напиток, по словам всех его пробовавших, неизменно получался просто божественным!

Дело пошло веселее. Поклевки следовали одна за другой. Сильные рыбины стремительно бросались из стороны в сторону, заходили под лодку, стараясь любыми путями вырваться, и только филигранная работа спиннингом в опытных руках позволяла успешно вываживать даже килограммовых красавцев, сверкающих своим оперением. Азарт захлестывал, время остановилось. Сняв с крючка очередную добычу, он вдруг почувствовал, что устал, и пора сделать перерыв. Улов уже был хороший. Больше двух десятков отличных крупных хариусов лежали на дне лодки, время от времени резко изгибаясь и подпрыгивая, в попытках вернуться обратно в родную стихию. Глотнув еще раз из фляжки, Иван Ильич доел оба бутерброда и налил в кружку кофе из термоса.

– Хорошо-то как, Господи! – вслух выразил он свои переполнившие душу чувства и снова огляделся.

Большинство рыбацких лодок еще стояло на якорях, но некоторые уже бросили закидывать снасти и, явно поторапливаясь, направились к берегу. Небо заволокло белесой мглой, все в природе стихло и замерло в предчувствии чего-то надвигающегося, пока непонятного, но определенно нехорошего. Допивая вторую кружку кофе, Иван Ильич вспомнил утреннюю ломоту в костях и удовлетворенно кивнул: «Ну, конечно же! Погода портится, уже как синоптик стал!» Снова более внимательно рассмотрев облачность над лесистыми сопками, прижатыми к реке, он не заметил явных признаков совсем близкой угрозы. «Кто боится – тот в море не ходит! Ладно, еще пару-тройку хвостов ловлю – и домой! А то, в самом деле, припутает – мало не покажется!»

Рыба клевала как дурная. Он не успевал забросить, как спиннинг уже рвал из рук новый стремительный обитатель глубин. Каждый следующий оказывался крупнее предыдущего! С трудом вываживая очередного хариуса, весом, по его прикидкам, побольше полутора килограммов, Иван Ильич натурально – позвоночником – внезапно почувствовал неладное…

Бросив взгляд на реку, увидел как несколько последних лодок на полной скорости удирают, подходя уже к самому берегу. Оглянувшись назад, он похолодел. В небе прямо перед ним, в каких-то немногих сотнях метров, клубился, переливаясь разными оттенками грязно-серого цвета широкий неровный валик, упирающийся концами в сопки по обоим берегам реки. Он стремительно надвигался, за ним зияла чернота, похоже, что это была чернота Преисподней.

Хариус совершил бешеный рывок, Иван Ильич, едва не выпустив из рук удилище, резко повернулся и, мгновенно забыв про опасность, просто на автомате, сделал пару проводок, не желая потерять столь крупную добычу. Внезапно в небе громыхнуло, свет погас, и он, не успев ничего сообразить, оказался в глубине воды. Отбросив спиннинг и рванувшись вверх, он всплыл, но больно ударился обо что-то головой. В темноте вокруг был воздух, внизу плескалась вода. Быстро протянув руки и ощупав то, до чего он смог дотянуться, Иван Ильич понял, что находится под перевернутой лодкой. Набрав побольше воздуха, он нырнул. Всплыв рядом с лодкой с подветренной стороны и держась за борт, быстро оценил обстановку.

Все оказалось плохо. Полутора-двухметровые волны в бешенной пляске то и дело накрывали и его и лодку. Их гулкий рев и пронзительный свист ветра оглушали. Неожиданно на небе, прямо над головой, ослепительно сверкнула длинная разлапистая молния, секундой позже сверху раздался чудовищный грохот. «Боже, спаси и помилуй! Так, но отсюда же до берега – метров триста, не меньше. Не доплыть, однозначно…". Иван Ильич судорожно перебирал варианты спасения, но их не было. Вода в истоке Ангары идет из глубины Байкала – температура в мае плюс два градуса. Если активно двигаться, может быть, минут пять, ну, пусть шесть-семь, в лучшем случае, получится продержаться. Но помощи в такую погоду, все равно, ждать неоткуда.

«Так. Спокойно! Помочь некому. Ты должен спастись сам. Доплыть. Это невозможно, но ты доплывешь! Другого выхода нет. Время играет против тебя, сейчас каждая секунда дорога! Вперед!» Иван Ильич, изловчившись, сбросил с себя телогрейку, скинул резиновые сапоги-бродни и, оттолкнувшись от лодки, рванулся в сторону берега…

Плыть оказалось очень трудно. Удары волн непрерывно и хаотично били и крутили его. Руки, пытающиеся грести, то и дело проваливались в пустоту. Нормально дышать не получалось – вода находилась всюду и захлестывала и рот и нос, с размаху била по глазам, не позволяя правильно выбирать направление. Ветер дул в сторону Байкала и плыть приходилось почти перпендикулярно волнам. Вскоре Иван Ильич обнаружил, что его заметно сносит, эта мысль на секунду его ошеломила. Ведь, если он не попадет на мыс возле поселка, то его понесет в залив и путь до берега увеличится еще метров на двести. А это – точно конец…

Мысли работали четко и ясно. Он нырнул и под водой снял с себя куртку, которая заметно сковывала движения. Вынырнув, хватанул, сколько получилось воздуха, и снова ушел под воду. Здесь было тихо. Все раннее детство, пока были живы родители, Иван Ильич проводил на Черном море, и соревнования с пацанами – кто дальше пронырнет за один раз – всегда были у него в числе любимых.

Всплытие, глоток воздуха, нырок. Пять, семь, десять взмахов руками. Снова всплытие, воздух, нырок… Холодно, черт, как же холодно! Семь, восемь, девять, десять, всплытие! Воздух, мало воздуха! Еще глоток, нырок! Раз, два, три… Холодно… Двигаться, двигаться, двигаться! Вперед!!

«Да, вот же он берег… Рядом… Метров двадцать… Но сил уже нет… И холодно… Похоже, что все – больше не смогу нырнуть… Финита ля…» И тут до Ивана Ильича, через окружающий шум, неожиданно донеслись чьи-то громкие голоса.

По берегу, с ужасом и изумлением наблюдая безумство стихии, прогуливалась парочка – мужчина и женщина с близлежащего санатория. Закутанные в плащи, они, стараясь перекричать грохот и вой урагана, обменивались восторженными эпитетами о происходящем.

– Сень, слушай, я никогда такого не видела! Никогда в жизни!!

– Ты права, милая! Как здорово!! Просто нереально!!

– Ой, Сеня, смотри – а тут термос красивый к берегу прибило! Хороший термос! Китайский! Давай, себе заберем!

На этих словах, в угасающем сознании Ивана Ильича что-то вспыхнуло. «Ах, так! Термос они заберут!! Его термос!! Он здесь тонет, а они его термос прибирают!» Зло прокатилось по совершенно умотанному, замерзающему телу и внезапно придало ему новых сил. Он снова набрал воздуха в легкие и опять нырнул, яростно устремившись в сторону берега…

«Пять, семь, десять, двенадцать, пятнадцать!», – его колено задело о камни. – «Берег!!»

Изо всех оставшихся сил он сгруппировался и пружиной вылетел из воды. Иван Ильич с молодости для придания нужной в научном мире солидности носил бороду и длинные волосы, частенько затягивая со сроками стрижки. Так получилось, что очередная огромная волна как раз вздыбилась у берега, и на самой ее вершине оказался поднятый по пояс Иван Ильич с огромной спутанной гривой волос, в тельняшке, с распростертыми в стороны руками, сверкающей яростью в глазах! Громовой голос хоккейного болельщика перекрыл шум бури :

– А ну, падла, положь термос!! Удавлю, ворюгу!!!

Вылетевшее с оглушающим матом из бушующих у берега волн фантастическое создание, видимо, произвело на бедных курортников совершенно неизгладимое впечатление. На долю секунды остолбенев, они заорали от ужаса и, бросив на траву злополучный термос, с невероятной прытью рванули в сторону своего санатория, боясь оглянуться и продолжая непрерывно вопить от страха.

Иван Ильич, подхватив термос, как и был в шерстяных носках, тоже помчался домой, благо – до него оставалось немного. Двести метров он пробежал на одном дыхании. Стакан самогонки и уже натопленная баня оказались вполне действенным средством от перенесенного шока и для сохранения здоровья. Удивительно, но с его слов, даже простуды легкой он тогда не подхватил…

Что там любители прогулок в непогоду из числа отдыхающих рассказали в санатории о случившемся с ними – вряд ли кто сейчас вспомнит, но легенду о «Байкальском дьяволе», появляющемся из пены волн во время урагана, мне однажды приходилось слышать от местных жителей…

На болоте

Однажды, удивительно теплым для Сибири, июньским вечерком, я сидел на краю тормозной площадки грузового вагона, спустив ноги в кедах на вторую ступеньку. «Товарняк» стоял недалеко от города, как раз посередине Ново-Ленинских болот, называемых всеми так из-за городского микрорайона, граничившего с этими природными угодьями. С обеих сторон полотна дороги крутые откосы вели в непролазные топи. Судя по всему, где-то перед головным тепловозом горел красный свет. Он не пропускал состав на уходящую дальше и дальше железнодорожную магистраль, по которой, через пять с небольшим тысяч километров, можно достичь большого столичного города, называемого Москвой.

Солнце садилось. Болотная живность суетилась и хлопотала, стараясь полностью использовать каждую минуту такого чудесного вечера для добывания пищи, кормления уже появившегося у большинства потомства и прочих хозяйственных забот. Перед площадкой находилась небольшая, метров двадцать в поперечнике, заводь, окруженная зарослями камыша и тростника по периметру. В середине, чуть выше уровня воды, располагался небольшой островок. На краю, немного наискосок, лежало бревно, тоже покрытое разной околоводной растительностью. На нем сидело и дружно занималось хоровым пением с полдюжины мелких лягушек.

Время от времени сюда подплывала ондатра с пучком водорослей во рту. Она перебиралась, распугивая лягушек, через препятствие, достигала другого конца островка и, нырнув, исчезала в подводном входе в свою хатку, возвышавшуюся кочкой недалеко от берега. В воздухе стоял, ни с чем не сравнимый, сложный болотный запах, вмещавший оттенки водной свежести, гниющих растений, перемежаемый ароматами разнообразных цветущих растений, тоже пытающихся все успеть за столь короткое в наших краях лето.

Лягушачья капелла с заводи соревновалась в вокальных достижениях с другими, вдохновенно распевающими во всех концах обширного озерно-болотного пространства. Их дополнял щебет, писк и гомон множества пернатых обитателей этих мест, создавая причудливый звуковой фон угасающему вечеру.

С заходом солнца быстро стемнело. Состав так и стоял посередине болота, терпеливо дожидаясь разрешения на продолжение пути. Последняя сигарета закончилась. Щелчком я отправил окурок в полет, целясь в уже исчезающее в сгущающихся сумерках бревно на островке. До него от края железнодорожной насыпи было недалеко, метров семь-восемь. Бычок не долетел, упав в покрытую ряской воду, и, коротко зашипев, погас. Лягушки замолчали и с шумом попрыгали с бревна.

Бревно на моих глазах сдвинулось с места и снова замерло. «Да что это за хрень?» Я закрыл глаза и замотал головой. Снова повнимательнее вглядевшись, обнаружил, что бревно уже лежит прямо посередине островка! И тут… Во вдруг наступившей тишине, откуда-то из глубины болота неожиданно раздался леденящий душу вой, через несколько секунд перешедший в жуткое пронзительное причитание, также внезапно прекратившееся… Спина мгновенно взмокла, снизу по ней прошла волна холода, растекшись острыми иголками по затылку. А бревно… «Господи, спаси и помилуй!» Бревно развернулось и короткими рывками двинулось в мою сторону! Не в силах пошевелиться, я замер от ужаса, смотря на приближающуюся болотную нечисть…

…

В этот день, утром, проснувшись от лучей солнца, бьющих в окошко деревенского домика, я блаженно потянулся, чувствуя себя совершенно счастливым. Топилась печка, в доме было тепло. Бабушка уже побрякивала кастрюлями, что-то вкусное готовя на завтрак. Судя по скворчанию сковородки и знакомому с детства запаху, это были оладьи. Дед за окном разговаривал с собаками, внушая Пирату мысль, что петуха не следует так сильно трепать. А что клюется и набрасывается – ну что делать, он хозяин в курятнике, надо его уважать.

С потолка быстро спустился на паутинке крошечный паучок. Повисел в полуметре над одеялом, подумал и, ловко перебирая лапками, вернулся обратно. Необъяснимая радость снова нахлынула и заполнила все мироздание. Единственный неприятный червячок, сидевший глубоко внутри и время от времени зудивший, что вечером надо ехать в город, а послезавтра сдавать очередной школьный экзамен, почти перестал о себе напоминать.

Проведя последний день отдыха в лесу с собаками, я вернулся с рюкзаком толстой и длинной черемши и корзиной строчков. Перекрученная с томатной пастой черемша, закатанная в банки, у всех гостей пользовалась неизменным успехом, и запасов этого деликатеса редко хватало до Нового года. Из строчков, предварительно прокипятив грибы и слив отвар, бабушка соорудила на ужин дивную жареху с картошкой, которой мой организм насытился до полного осоловения.

В город собирался ехать на второй электричке. На нее я всяко должен был успеть, но мой путь на перрон нежданно перегородил неторопливо идущий в гору длинный товарный поезд, груженный углем. Посмотрев вслед уходящей электричке, я не особенно и расстроился. Когда тебе семнадцать лет, и половина этого времени прожита на железнодорожном полустанке, такие вещи не воспринимаются как проблема.

Протопав полчаса по шпалам, я сбросил рюкзак на уютной полянке между молодых сосенок рядом со входной стрелкой железнодорожной станции Перевальная. Здесь обычно притормаживали «товарняки», идущие в сторону города. На один из них мне и удалось заскочить, выбрав вагон с тормозной площадкой. Площадка находилась с подветренной стороны вагона, что очень порадовало. Устроился я на откидном сиденье, подстелив кусок брезента из рюкзака. В рюкзаке находилась еда.

В городе в те времена было голодновато, на полках магазинов теснились коробки с серой вермишелью и комбинжиром, серый же хлеб, перловая крупа и пачки с морской капустой. Что-то другое иногда «выбрасывали» в продажу, но приходилось отстаивать огромные очереди. Сейчас бабушка снабдила меня и родителей копченой курицей, литровой бутылкой деревенского молока, а также тремя большими пирогами в наволочке – с мясом, с рыбой и с брусникой.

На дне рюкзака лежал холщовый мешок с ведром картошки, морковью, свеклой и вилком капусты. В середине, завернутая в несколько газет, находилась банка с клубничным вареньем. Впереди мне предстояли еще три экзамена, к которым надо было готовиться. Когда я снова смогу приехать – пока неизвестно. Поэтому заботливая бабушка и набила рюкзак с запасом, чтобы любимому внуку, дочери и зятю не пришлось в городе голодать.

Когда состав миновал окраины, а вдали показалась крыша моего дома, он не стал тормозить, а, наоборот, бодро прибавил ход. С раннего детства выросший рядом с железной дорогой и знакомый со способами остановки товарняков, я свесился с площадки и ухватился за тормозной рычаг. Не тут-то было! Он оказался намертво приржавевшим!

Осторожно перебравшись по лязгающему буферу к стенке соседнего вагона, уцепившись за железную скобу в ее торце, наклонился и подергал рычаг тормоза у другого вагона. Результат – тот же! Сделав несколько попыток и убедившись в их бесполезности, я вернулся на свою площадку, размышляя – «Ну, и что же теперь делать?» С надеждой посмотрел вверх – нет, вагоны высокие, контактный провод низко. Если попытаться перелезть по крыше на другую сцепку – можно зацепить провод и получить током так, что мало не покажется. Остается ждать, когда поезд где-нибудь сам остановится…

Состав на полном ходу проскочил пассажирский вокзал, затем мост через реку, вокруг потянулась бескрайняя череда озер и болот. Через какое-то время товарняк, металлически лязгнув буферами, внезапно дернулся, послышался скрежет тормозов, и, спустя еще пару минут, поезд остановился прямо посередине уже описанного болотного великолепия…

…

Жуткое чудовище добралось до берега и поползло вверх по насыпи, прямо ко мне. В темноте невозможно казалось разобрать – что это или кто это. От него наносило зловонием болотной тины и еще чего-то знакомого, но омерзительно-неприятного. Поравнявшись с краем вагона, кошмарное создание протянуло откуда-то появившиеся конечности к нижней ступеньке площадки, ухватилось и, приняв вертикальное положение, полезло вверх.

Я, заорав что-то типа: «Пошла отсюда, гадина!», начал яростно отпинываться, резонно считая, что вместе нам на площадке будет не совсем комфортно. Тем не менее, это чудо-юдо оказалось настырным и, что-то нечленораздельно мыча, упорно лезло вверх…

После очередного удачного попадания ногой, с верхней части отвратительной нечисти свалился огромный ком водорослей. В свете появившейся сзади меня луны обнаружились всклоченные мокрые волосы, широко раскрытые глаза и белые зубы. От следующего яростного пинка человек (а это был именно человек!) шатнулся и скатился обратно под откос. Последовал взрыв отборного мата, видимо, водоросли, тину или что там ему мешало говорить, он тоже выплюнул. Легкий порыв ветра со стороны болота развеял все сомнения – от незнакомца нанесло мощнейшим перегаром…

– Братан, ну, помоги ты, ептыть! Будь человеком! – уже просительно донеслось снизу.

Соскочив с площадки, я спустился с насыпи и помог ему встать. Совместными усилиями удалось затащить не слишком большое тело на площадку. Сев на пол, он мутно огляделся и, пытаясь сфокусировать на мне взгляд, спросил:

– А ты, епана, кто?

– Человек. А ты?

– Чё, блин, вымогаешь, что ли? А вообще, епта, где это я?

– В товарняке на болоте.

– Ага, понятно, – сказал он и задумался.

Ему было, на мой взгляд, лет двадцать пять – тридцать. Несколько раз парень с трудом поднимался, держась за стенку вагона и парапет подходил к краю площадки, вглядывался в непроглядную окружающую темень и, махнув рукой, возвращался обратно. Худое тело бедолаги облегал мокрый, с прилипшими лафтаками водорослей и тины, рабочий комбинезон, на ногах имелись, хлюпавшие при каждом шаге, кирзовые сапоги. С одежды стекала грязная вода. Периодически его начинала колотить крупная дрожь.

– Блин, замерз-то как, сцуко… Слышь, братан, а закурить есть?

– Нет, кончилось.

Снова помолчав, парень опять огляделся и, обнаружив, что состав тронулся, снова задал вопрос:

– И куда это мы, блин, теперь едем?

– Честно – не знаю! Куда-то в сторону Ангарска… Я – до ближайшей остановки.

Поезд, перестукивая на стыках рельс, резво набрал ход. Наш разговор, то и дело прерываясь, тем не менее, продолжался, постепенно проясняя общую картину. Все оказалось достаточно прозаично.

Выяснилось, что Гена (так звали незнакомца), строил с бригадой какой-то производственный цех на окраине болота. После смены все они в балке крепко выпили – у кого-то сын родился. А у него зазноба, Любка, неподалеку в своем доме живет. Разговор на какое-то время свернул на описание разнообразных Любкиных достоинств и недостатков, но затем, все же, снова вернулся к выяснению обстоятельств его появления на этой площадке.

Из рассказа следовало, что сильно захотел парень свою пассию в этот вечер проведать… Вокруг обходить далеко, а через болото короткая тропка ведет. Вот он и пошел, но по пути где-то сморило… Как он не захлебнулся в той заводи – для меня так и осталось непонятным. Впрочем, пьяным часто везет…

Пару раз поезд притормаживал, но недостаточно – прыгать было рискованно. Затем, наконец, сильно замедлил ход, Гена прыгнул первым и закувыркался под откос. Я, со своим драгоценным рюкзаком, не решился на такую акробатику. Только через полчаса состав еще раз резко затормозился, причем как раз возле перрона очередной станции. Улучив момент и обняв рюкзак, я спрыгнул, но все-таки тоже не смог удержаться на ногах.

Сгруппировавшись и кувыркаясь по перрону, чутким ухом я различил два звука: «Дзинь!» – это разбилась банка с клубничным вареньем и «Чмок!» – открылась бутылка с молоком… Клубнику, прямо в газетах с битым стеклом, пришлось выбросить в станционную урну. Остальные продуктовые припасы я все же решил донести домой.

Ободранный, со ссадиной на скуле и царапинами на руках и ногах, с разорванной до колена штаниной, на дежурной ночной электричке глубокой ночью я вернулся в город. В четыре утра ввалился домой, набравшийся ярких впечатлений и жаждущий отдыха. Затем был душ, диван и долгожданный, но неспокойный сон, с невероятным разнообразием являющихся водяных и прочих кикимор…

К моему удивлению, пропитанные молоком пироги оказались утром, как-то по-особому вкусными и нежными! Не иначе, какое-то колдовство болотное подействовало…